Глава 8
Линетт неслась во весь опор. Встречный ветер сушил слезы на мокром лице. Она ненавидела эту жизнь и особенно Хантера Тиррела. Ей хотелось скакать и скакать вечно, никогда не останавливаясь. Скакать, пока не исчезнет вся боль.
Но понятно, что этого не может быть. Постепенно всадница поехала медленнее, а потом конь перешел на шаг. Она провела рукой, обтянутой перчаткой, по щеке и судорожно вздохнула, повторяя, что не должна была позволять Хантеру так доводить ее. Он уже давно осудил и оскорбил ее. С тех пор известно, что он за человек. Жестокий и злопамятный, не умеющий прощать и думающий только о себе!
Она была так погружена в свои думы, что не сразу услышала позади стук копыт на утопающей в грязи дороге. Когда значение этих звуков дошло до сознания, сердце Линетт бешено забилось. Хантер! Он догонял ее? Она хотела обернуться, но не посмела и продолжала неторопливо ехать вперед.
Наконец, когда стук копыт был совсем рядом, она больше не смогла сдерживать свое любопытство и обернулась. Это действительно был Хантер. Он скакал без седла, низко наклонившись к холке коня, почти слившись с ним. Видимо, он так спешил, что не стал надевать седло. Со стороны это смотрелось глупо, но все равно доставило ей удовольствие.
Линетт подумала было пустить своего Рубио вскачь и попытаться оторваться от Хантера. Но, в конце концов, он все равно догонит. Все бесполезно. Ее лошадь была быстрой, и она сама была легче, но у Хантера не было седла, да и он сам ездил верхом намного лучше Линетт. Она не сможет обогнать его. Кроме того, пронизывало злое желание посмотреть ему в глаза и выяснить все до конца. Появилось желание сцепиться с ним. Она хотела использовать эту возможность и рассказать, наконец, как все было, всю правду. Не потому, что нужно добиться его понимания и прощения, ей необходимо все объяснить и оправдаться.
Она развернула Рубио и стала ждать приближения Хантера. Увидев ее, Хантер натянул поводья, и лошадь, затанцевав под ним, остановилась. Лицо его было мрачным.
— Тебе лучше объясниться, — запыхавшись, хрипло произнес он.
Линетт удивленно подняла брови. Теперь она контролировала ситуацию. В конечном счете, это он догонял, а не она искала его.
— Я ничего не обязана тебе объяснять, — сухо ответила она. — Ты избегал моих объяснений почти пять лет, почему же я теперь должна волноваться и отвечать на твои вопросы?
— Черт побери! Не шути со мной!
От его грозного гневного голоса конь под Хантером нервно заплясал.
— Что ты хотела сказать в конюшне? Я хочу знать правду!
— Тогда это в первый раз, когда тебе интересна правда, — ровно ответила Линетт.
В глазах Хантера зажегся огонь, он подъехал и схватил за повод Рубио. Теперь они находились так близко, что их ноги касались друг друга.
— Что ты имела в виду, когда говорила, что вышла замуж, потому что была беременна? У тебя нет ребенка.
— Он был! Когда мы узнали, что ты погиб в Манассасе, я носила под сердцем твоего ребенка.
Линетт, не моргая, встретила его гневный взгляд.
— Моего или Бентона Конвея?
Линетт испустила низкий отчаянный стон.
— Пошел ты к черту!
Она со всей силы ударила его кулаком в грудь. Он от удивления отпустил повод Рубио. Линетт яростно вонзила каблуки в бока коня, и тот, словно стрела, бросился вперед.
Хантер выругался и помчался следом, вскоре догнал, прижал ее ногу боком своего коня и, обхватив за талию, стащил с седла. Линетт визжала, царапалась, била куда попало кулаками. Рубио, оказавшись без всадника, остановился, посмотрел на них, затем медленно пошел назад. Конь Хантера, напуганный визгом и борьбой, вдруг рванулся в сторону и нервно затанцевал на месте. Отпустив ругательство, Хантер остановил его и спрыгнул на землю, не выпуская Линетт. Она кулаком как раз попала ему по лицу. Скрипнув зубами и приглушенно ругаясь, он не отпустил Линетт, пока не дотащил ее до обочины дороги, к зарослям кустарника. Только там он высвободил руки, и девушка отпрянула от него.
Чтобы удержать равновесие, она ухватилась за ствол дерева и посмотрела Хантеру в глаза. Лицо ее было мертвенно-белым, сухими и бесцветными губы, но глаза стали еще ярче и горели гневным синим пламенем.
— Как ты смеешь! — прошипела она. — Той ночью ты лишил меня девственности, прекрасно знаешь, что до тебя у меня не было ни одного мужчины. Как ты смеешь думать, что я спала не только с тобой?
Хантер слушал с мрачным видом.
— Я был первым. Но это не означает, что был единственным.
— Конечно, — презрительно ответила Линетт. — До той ночи я была не тронута, но естественно, отдавшись тебе, тут же побежала и переспала с другим! Ведь так? Разумеется, мужчина не может извинить себя за то, что овладел женщиной просто так, как самкой.
— Я не брал тебя силой! — защищался Хантер. — Ты сделала это по собственному желанию.
— Да, была такой дурой, что любила тебя! Я считала тебя намного благороднее и не думала, что ты сможешь назвать девушку проституткой только потому, что она отдала тебе сердце, душу и тело. По-твоему, если я принадлежала тебе, из этого непременно следует, что я тут же отдалась и Бентону, и каждому, кого смогла найти! — Линетт перешла на горячий шепот. — Ты сказал, что хочешь знать правду. — Губы ее нервно дрожали. — Зная тебя, мне следовало бы догадаться раньше. Ты просто ищешь еще одну возможность обвинить меня.
Она повернулась и пошла прочь от Хантера, к дороге, подзывая своего коня, который мирно щипал траву у обочины.
— Нет, постой! — Хантер догнал ее и, взяв за руку, повернул к себе.
— Извини. Ты права. Я говорил сгоряча, говорил так, потому что хотел сделать тебе больно. — Он вздохнул. — Я знаю, что тогда был твоим единственным мужчиной. Вот почему… — черты его лица исказило страдание, но он преодолел это и сумел придать лицу обычное выражение. — Вот почему я не мог поверить, что ты вышла замуж за Бентона, верил, что ты сильно любила меня.
— Я действительно любила тебя! Любила больше всего на свете! — выкрикнула Линетт, почувствовав, как старая ярость вновь закипает в ней. — Но что мне было делать? Я носила твоего ребенка и становилась сама не своя, думая о том, что мне предстоит. Ты где-то воевал. Что делать? Писать тебе? Ехать за тобой в Вирджинию? Я не знала. И потом… — на глазах Линетт появились слезы,
нетерпеливым жестом она смахнула их. — Потом сказали, что ты погиб. От горя я ничего не соображала.
— О-о, да, это очевидно, — с сарказмом произнес Хантер. — Вот почему ты тут же стала женой другого.
— А что бы ты посоветовал мне сделать? — горько спросила Линетт. — Броситься в реку?
— Нет! — закричал Хантер.
— Поверь, я долго думала об этом. В то время мне казался этот вариант вполне подходящим. Но я постоянно говорила себе, что не могу так поступить. Я носила под сердцем твое дитя, частичку Хантера на земле, и должна была жить, чтобы дать жизнь нашему ребенку.
— Но это был бы ребенок другого мужчины?
— Ты считаешь, мне следовало растить его одной? Без отца, без имени?
— Ты могла бы обратиться к моей семье. Они бы помогли. Почему ты не сказала моей матери? Или Мэгги?
— Неужели ты не понимаешь? Что бы обо мне подумали? Почему они обязаны были верить, что это твой ребенок? Когда ты сам сомневаешься. А никто лучше тебя не знает, что у меня не было другого мужчины.
— Я бы тогда в тебе не сомневался, — возразил он. — До твоего замужества. И ни моя мать, ни Мэгги. Тиррелы бы помогли тебе.
— Ты не можешь этого знать наверняка. А я тем более. Я боялась, что твоя мать опозорит меня. Если бы они даже захотели приютить меня, все равно, ребенок бы рос, как незаконнорожденный. Возможно, мне бы хватило мужества, быть безразличной к тому, что говорят люди. Надеюсь. Но я не смогла бы допустить, чтобы ребенок рос без имени, без отца, чтобы все называли его нагулянным. Я не вынесла бы! Это мой ребенок! Наш ребенок! Кроме того, уже не имело значения, кто мой муж. Я знала, что больше никогда не увижу тебя. Внутри все умирало, мне было безразлично.
Хантер выглядел словно в воду опущенный.
— Так вот, значит, что ты решила? Пошла к Бентону и переспала с ним, чтобы он думал, что это его ребенок?
— Нет! — лицо Линетт исказила гримаса досады и негодования. — Как ты можешь подумать, что после тебя я позволила другому мужчине касаться меня? Он узнал всю правду. Бентон несколько раз делал мне предложение. Моя… моя мама рассказала ему все, и он предложил мне выйти за него, обещая принять ребенка и растить, как своего собственного. Он говорил, что не имеет значения, чей ребенок, потому что любит меня и хочет позаботиться о нас.
Хантер отвернулся и оперся рукой на ствол дерева. С минуту он молча смотрел себе под ноги, а потом тихо спросил:
— Если все это правда, где же тогда мой ребенок? Что с ним случилось?
— Девочка умерла.
Хантер быстро взглянул на Линетт. Она побледнела, черты лица вытянулись, точно безжизненная маска. Сейчас она казалась некрасивой, а ее яркие глаза и волосы выглядели просто ненастоящими, фальшивыми.
— Как? — хрипло выдавил Хантер из сведенного судорогой горла.
— При рождении. — Линетт говорила бесцветным голосом, глядя куда-то вдаль, в какую-то одну, только ей видимую точку. — Бентон отвез меня к своей кузине в Луизиану, чтобы никто не знал, когда именно родился младенец. Мы планировали вернуться спустя несколько месяцев, с упитанным, здоровым малышом, который якобы появился ровно через девять месяцев после нашей свадьбы. Но роды были долгими и… тяжелыми. К несчастью, наша дочь родилась мертвой. После этого я тяжело болела. Я… — она сдерживала рыдания. Слезы застилали глаза. — Я даже ни разу не держала дочь и не видела. Они похоронили ее до того, как я пришла в себя.
Хантер отступил назад.
— Боже милосердный.
Он невидяще огляделбя. Ребенок! У него была дочь, а он даже не знал об этом. Все это время он ни о чем не догадывался.
— Почему ты не сказала мне сразу? — почти шепотом спросил он. — Все эти годы ты держала это в секрете.
— Почему я не сказала тебе? — с горьким презрением повторила Линетт. — Ты ни разу не дал мне такой возможности. Когда ты вернулся с войны, я пыталась объясниться, но ты избегал меня.
— Бог мой, Линетт, а чего же ты еще ожидала? Я оставил невесту, уходя на войну, а когда вернулся, она уже оказалась замужем за другим. Как я мог не злиться? Я не подозревал, что произошло.
— Да, и даже не постарался выяснить!
— Ты же понимаешь, что я думал! Представь себе, что я чувствовал, зная, что ты жена Конвея! Нужно было сделать все, чтобы переговорить. Но ты ничего не предприняла, хотя осознавала, что разбила мне жизнь, но ты даже не постаралась любой ценой сказать правду. А могла бы придти к нам в дом и…
У Линетт вырвался сухой, презрительный смех.
— Ха! Придти в дружную семью Тиррелов? Думаю, это не выход. Ты бы не захотел разговаривать, велел бы своей матери не принимать меня. Вы бы поступили именно так!
— Если бы ты объяснила причины, все было бы иначе.
— Я должна была кричать о моей тайне всему миру, да? Следовало рассказывать о своем горе любому? Только потому, что ты настолько твердолобый, что не хочешь выслушать меня? Заботишься всегда только о себе? Ты даже не потрудился узнать, почему я вышла за Бентона. Не поинтересовался, была ли я счастлива, как себя чувствовала, узнав о твоей смерти? Почему я должна думать, что ты когда-нибудь заинтересуешься, была ли у тебя дочь, которая умерла.
— Это несправедливо.
— Нет? Переспать со мной и убежать играть в войну — это правильно? Ты когда-нибудь задумался о последствиях? Тебе приходила в голову мысль, что я могла забеременеть? Нет! Все, о чем ты думал — это делать то, что тебе хочется! Все, о чем ты волновался, это как бы поскорее сбежать с твоим братом.
— Это была война, — голос Хантера стал тверже. — Я исполнил свой долг.
— Да? — Линетт насмешливо посмотрела на него. — Что ж, а мне пришлось бороться на своей собственной войне. И я тоже сделала то, что должна была.
Она повернулась и направилась к Рубио. На этот раз Хантер не стал догонять ее, а продолжал стоять на прежнем месте, на обочине дороги, уставившись в землю, пока не смолк стук копыт Рубио вдалеке.
Наконец Хантер подошел к своему коню, вскочил на него и поехал назад к ферме Тиррелов. Остановившись у конюшни, он спешился, привязал лошадь, но сейчас был не в силах войти в дом, встретиться с матерью и Мэгги, слышать их вопросы и пытаться ответить на них. Задержавшись возле Джупа, он нерешительно посмотрел в сторону поля, расстилающегося за домом. На горизонте можно было различить фигуру брата, ходившего за плугом. Он вскочил на коня и поскакал к Гидеону.
Когда Гидеон увидел приближающегося брата, то удивленно замер и, остановив мула, пошел навстречу Хантеру.
Гидеон был высоким человеком, на полголовы выше Хантера, который тоже считался рослым. У Гидеона были мускулистые руки от тяжелой физической работы. В отличие от густых черных волос Хантера, у Гидеона были русые, выцветшие на солнце кудри, а глаза — светло-голубые, как зимнее небо. Он всегда выглядел спокойным и уравновешенным человеком, его эмоции были постоянны и глубоко скрыты от других.
Главное его достоинство — это любовь к земле, а больше всего к жене и новорожденному сыну.
— Эй, Хантер, — начал он, подходя ближе к подъезжавшему брату. — Привет! Что тебя занесло сюда?
Хантер легко спрыгнул с лошади.
— Я и сам точно не знаю. — Он замолчал, изучая линии на ладонях, будто они могли подсказать причину его визита. — Я хотел бы поговорить.
— Со мной?
Глаза Гидеона расширились от удивления. Братья любили друг друга и, как все Тиррелы, всегда готовы были придти на помощь. Но они никогда не были так близки, как с Шелби. Хантер всегда уступал авторитету старшего брата, а Шелби умел усмирять резкие, импульсивные порывы Хантера. Гидеон был уверен, что к нему Хантер мог обратиться лишь в крайнем случае. Выражение лица Гидеона вызвало у Хантера усталую улыбку.
— А-а. Это странно, согласен. Но я, правда, хочу поговорить.
— Конечно. Только дай-ка я распрягу мула и отпущу пастись к ручью. Тогда мы сможем спокойно сесть и перекусить. Здесь кое-что приготовлено. Не беспокойся, нам хватит на двоих.
— Уверен, если готовила мать.
Хантер привязал коня в тени и помог Гидеону с мулом.
Мужчины сели на траву, у ручья, в прохладной тени деревьев. Гидеон вытащил корзинку, которую утром приготовила Жо, и начал доставать оттуда завтрак. Вынув каравай хлеба, он разломал его на две части и протянул половину брату. Хантер покачала головой.
— Нет. Я не голоден. Ешь сам.
Брови Гидеона поползли вверх.
— Это же мать пекла.
Он не смог бы припомнить, когда Хантер отказался от испеченного матерью хлеба. Хлеб миссис Тиррел был известен, как лучший хлеб во всей округе.
— Я знаю.
Гидеон, пожав плечами и откусив от своей половины, принялся задумчиво жевать, наблюдая за Хантером.
— Должно быть, тебя заботит что-то очень важное, если ты отказываешься от этакого угощения.
— Угу.
Хантер взглянул на Гидеона, затем снова перевел глаза на ручей. В этот момент, сидя рядом с Гидеоном, он не знал, с чего начать.
Гидеон улыбнулся. Хантер всегда был разговорчивым, но сейчас скорее походил на самого Гидеона, односложно отвечающего на вопросы. Спустя несколько минут Гидеон начал сам:
— Я удивился, что ты приехал сюда. Ты не разговаривал с Мэгги? Она и Рэйд еще не уехали в город?
— Нет. Но я не хотел бы это обсуждать с Мэгги. Понимаешь… — Хантер встал и начал шагать кругами. — Сегодня утром приезжала Линетт повидать Тэсс и малыша.
— А-а… — Теперь Гидеон понял. — Она все еще волнует тебя.
— Да. Конечно. Это все знают, — мрачно ответил Хантер. — Похоже, я не умею ничего скрывать.
Он наклонился, поднял небольшой камешек, а потом со всего размаха швырнул его в воду, так далеко, как только мог.
— Пошло все к черту! Гидеон, я не могу выбросить эту женщину из своего сердца!
Лицо Гидеона выражало понимание и сострадание.
— Клянусь, есть такие женщины. Извини, Хантер, я хотел бы тебе как-то помочь.
— Да нет, я здесь не из-за этого. Помочь мне нельзя. Просто я должен жить с этим. Мы сегодня говорили, правда, сначала поругались, а потом она объяснила, почему вышла замуж за Конвея. Потому что… была беременна от меня.
Наступила тишина. Хантер боялся взглянуть на брата. Он сунул руки в карманы брюк и смотрел вдаль, на противоположный берег.
— Она думала, что я убит, — продолжал он напряженным голосом, осторожно выговаривая каждое слово. — Она сказала, что испугалась, не захотела, чтобы ребенок рос без имени, без отца, а Конвей сделал предложение. Вот она и вышла за него. Но ребенок родился мертвым.
Опять наступила пауза. Лишь через некоторое время Гидеон спросил:
— Ты ей веришь?
Хантера немного трясло, он поежился, почувствовал, как разочарование и боль разрывают его грудь.
— Бог мой, я не знаю, Гидеон! Даже этого не знаю. Когда Линетт рассказывала мне — да, поверил. Это звучало так правдиво. Глядя ей в глаза, невозможно сомневаться. Но сейчас, когда я об этом думаю, то спрашиваю себя… Много лет я считал ее лгуньей. Все, что она говорила мне до войны, было притворством. Она просто воспользовалась мной и бросила. Если я не ошибаюсь, то она с такой легкостью может солгать и на этот раз. Придумать маленькую жалостливую сказочку и вновь заполучить меня в свои сети. Но зачем? Зачем ей это? Зачем выдумывать? Что этим она выигрывает?
Гидеон пожал плечами.
— Не знаю. Может, она хочет возобновить ваши отношения? Может, надоел муж?
— Она ненавидит меня, — Хантер скривил губы. — Ненавидит потому, что я не хотел выслушать ее, когда вернулся в Пайн-Крик. Потому что ушел на войну, даже не побеспокоившись, а вдруг она… О Боже, она права.
Голос его стал совсем тихим и хриплым. Он опустился на траву, не глядя на Гидеона, уперев локти в колени. Вытерев ладонью лицо, он продолжил:
— Ведь знал, что не должен был делать этого той ночью. Я даже подумал: «Если с ней что-нибудь случится, а я завтра ухожу на войну?». Но она была в моих руках такой послушной, а я так сильно хотел ее, что не мог остановиться и целовал снова и снова… Линетт не хотела, чтобы я останавливался, и это случилось. Потом, каждый раз вспоминая обо всем, я только помнил, как хорошо нам было, как сильно я ее любил. Я даже не подозревал, что она может забеременеть. — Он вздохнул и сухо посмотрел на Гидеона. — Знаю, ты скажешь, что твой брат снова натворил дел из-за своей импульсивности и поступил, подчинившись первому порыву.
— Нет, — Гидеон мягко улыбнулся. — Я же тоже мужчина, а не святой. И знаю, что такое хотеть женщину и забыть обо всем.
В памяти встала та ночь, когда Тэсс призналась, что любит его. Только Богу известно, какие чувства Гидеон испытывал, как не мог остановиться и ни о чем не думал.
— Но клянусь, ты бы не ушел на войну, оставляя любимую девушку одну, без всякой защиты. Ты бы не оказался на этой глупой войне, которая все равно ничего не изменила. Ты не заставил бы ее одну переносить все трудности.
— Я был таким идиотом! — Хантер ощутил себя виноватым, ударив кулаком по ладони, резко вскочил на ноги. — Если бы я женился на ней перед тем, как уйти на войну! Задержаться на несколько дней, а потом уехать в Вирджинию! Нужно было жениться. Все считали, что война закончится после первого же сражения. Я не хотел упустить шанса поучаствовать в войне! — Он горько сморщился. — Я надеялся быть дома в конце лета. Тогда у Линетт была бы пышная свадьба, как она хотела, а не поспешное бракосочетание. Я был полон глупой самонадеянности и потерял ощущение реальности.
— Хантер, не терзай себя так! Никто из нас не знал, на сколько затянется эта война и чем закончится. Мы не можем знать наше будущее, никто не может. Не бери вину на себя за то, что не сумел предвидеть, что произойдет. Это равносильно тому, что планировать построить дом в другом месте из-за того, что здесь через десять лет пронесется ураган. Ты сделал то, что считал нужным. Но ты не ясновидец. Почему она не написала тебе? Ты бы мог жениться в армии. Я бы сам сопровождал ее в Вирджинию.
— Что тебе ответить? Линетт была напугана и не знала, что делать. Думаю, к тому времени, когда обнаружилась беременность, мое имя уже стояло в списках убитых. — Хантер вздохнул. — Мне не по себе. Черт, надо было пойти к нашей матери или Мэгги, тогда не пришлось бы выходить замуж за другого. По крайней мере, мой ребенок мог бы остаться жив и носил бы фамилию Тиррелов! Да, наверное, она стеснялась матери, но сказала бы Мэгги. Ты ведь знаешь, Мэгги бы позаботилась обо всем. Или Тэсс. Тэсс считалась ее лучшей подругой.
— Возможно, она действовала поспешно. — Гидеон поднялся и подошел к брату. — Я не оправдываю ее. Черт, я даже не уверен. Вдруг она все выдумала? Но будь снисходителен. Она была тогда совсем молоденькой. Сколько ей было — семнадцать?
— Шестнадцать, — бесцветным голосом автоматически ответил Хантер. — И потом мать Линетт умоляла сделать это. Она все сама и устроила.
— Я понимаю, как молоденькая девчонка может быть напугана и смущена в такой ситуации. Она боялась, наверное, что наша семья не поверит и вышвырнет. Да, и прими мы ее, ребенок все равно считался бы незаконнорожденным. Для женщины завести ребенка, не будучи замужем, очень тяжело. И для ребенка расти без отца не легче.
— Конечно. О Боже, Гидеон, как вспомню об этом! У меня все внутри разрывается. —
Хантер обернулся к брату. Глаза его были темны и полны невыразимого страдания. — У меня была дочь, но я ее потерял, хотя даже ничего о ней не знал. Все эти годы я не имел понятия о рождении ребенка. Как выглядела моя дочка? Если бы я был с Линетт, может и с девочкой все бы обошлось. И Линетт не страдала бы. Вероятно, она плохо ела, нервничала и не заботилась о себе, как следует. Потом поездка в Луизиану. Если бы я находился с ней, она бы рожала здесь. Мать, Мэгги, Тэсс помогли бы. Линетт была бы спокойна и не расстраивалась бы.
Хантер тяжело, судорожно вздохнул.
— Хантер, ты не можешь этого знать наверняка, — Гидеон нахмурился. — Если ты будешь так думать постоянно, то сойдешь с ума. Правильно или неправильно, но это произошло. Что случилось, то случилось. Ты ничего не можешь изменить.
— Понимаю. Но когда я думаю о ребенке… — Он взглянул прямо в глаза брату. — Представляю, как это — держать на руках своего ребенка.
Лицо Гидеона непроизвольно смягчилось. Вспомнив о сыне и сладком чувстве, охватывающем его, когда он брал малыша на руки.
— А что чувствуешь, когда знаешь, — любимая женщина носит под сердцем твоего ребенка.
Губы Гидеона расплылись в улыбке, и на щеках выступил легкий румянец.
— Хантер, думаю, это не то, что…
— Как бы ты почувствовал себя, если бы узнал, что все потерял? Что это не исчезло? Ты даже не предполагал, что это когда-то существовало! Черт, у меня такое чувство, будто меня обокрали! — Хантер зло отвернулся. — Почему она не сказала этого раньше? Неужели так трудно? Разве нельзя было что-либо предпринять?
— Не знаю. Мне кажется, некоторые мужчины были бы счастливы, если бы вообще не узнали подобного.
Хантер бросил на брата презрительный взгляд.
— Линетт достаточно хорошо знала меня, — потом, пожав плечами, он добавил: — Проклятье, она так злилась, что не захотела даже сообщить мне. Видимо, такова ее маленькая месть.
Он направился к ручью, со злостью отшвырнув ногой со своего пути камень, и присел у самой воды.
— Что мне делать, Гидеон?
— А что ты можешь сделать? — спросил Гидеон, глядя на брата потемневшими от сострадания глазами. — Теперь уже ничего нельзя изменить. Ты не оживишь мертвого, не вернешь прошлое. Линетт замужем за другим. Какова бы ни была причина ее замужества, ты ничего не исправишь…
— Я знаю. Мне кажется, что я… должен снова поговорить с ней. Мне нужно что-то предпринять.
— Да, если хочешь страдать и дальше, — ворчливо сказал Гидеон. — Подумай, Хантер. Что это разрешит? Увидишься с Линетт, но это ничего не переменит. Ты думаешь, она простит тебя? Ты надеешься сказать что-то такое, что поправит прошлое?
— Может, я просто узнаю, правду ли она говорит.
— Или потеряешь еще раз голову. Старые чувства вновь вернуться к тебе. Ты этого хочешь?
— Ты же знаешь, что нет. Черт, Гидеон ты всегда перевернешь все с ног на голову.
Легкая улыбка скривила губы Гидеона.
— Что ж, по-моему, уже лучше. По крайней мере, ты приходишь в норму. Начинаешь спорить со мной.
Хантер хмуро посмотрел на него, но потом не сдержался и тоже улыбнулся.
— Ну, хорошо, хорошо. Я знаю, ты все это говоришь для моего же блага.
— Я не хочу снова видеть тебя, связанного по рукам и ногам. Что бы ни случилось в прошлом, теперь Линетт — замужняя женщина. Что бы ты с ней ни имел общего, теперь это принесет тебе только боль.
Хантер вздохнул.
— Да. Уверен, что ты прав, — он кивнул своим мыслям. — Так что же делать? Ехать домой? Делать вид, что ничего не произошло?
— Нет. Ты не сможешь так. Это уже случилось. Ты все равно будешь думать об этом, беспокоиться, жалеть, что все так получилось. Но жизнь продолжается. Ты должен собраться и идти по жизни с этой болью. Тебе придется жить дальше со всеми твоими чувствами.
— Да. Уверен, что ты рассуждаешь верно.
Вдруг лицо Хантера осветила дьявольски очаровательная улыбка, сводившая раньше с ума всех женщин.
— Клянусь, ты никогда не предполагал, что услышишь от меня подобные слова.
— Точно, — Гидеон весело ответил. — Вероятно, с годами ты становишься умнее.
Хантер ухмыльнулся. Он подошел к брату и хлопнул его по плечу.
— Спасибо. Я поехал, а ты мирно заканчивай свой завтрак.
— Ты, действительно, не хочешь остаться и помочь мне разделаться с ним? — Гидеон кивнул в сторону корзинки.
Хантер покачал головой.
— Нет, мне лучше немного побыть одному.
Вскочив на коня, он снова направился к дому. Войдя в прихожую, Хантер поднялся вверх по лестнице. Голоса Тэсс и матери доносились из комнаты Жо. Хантер подошел к открытой двери комнаты Тэсс и Гидеона, заглянул внутрь. Окна закрывали шторы, в спальне было спокойно и уютно. Он на цыпочках прошел через комнату к детской кроватке и заглянул туда.
Сын Гидеона лежал на животе. Он расположился поперек кроватки, и детская головка почти касалась деревянной спинки. Одеяло сползло с него. Хантер смотрел на малыша, на его беленькую кожу, пуговичный носик. Губки, как бутон розы, слегка приоткрылись и время от времени делали сосательные движения, как будто он сосал пустышку. Смешное положение малыша заставило Хантера улыбнуться. Гидеон частенько нежно называл его Лягушонком и, видно, не без основания. Хантер осторожно прикрыл одеяльцем тельце Уилла, но не смог удержаться и провел пальцами по крошечной ручке мальчика. Кожа была самым мягким, что он когда-либо трогал.
Он посмотрел на ребенка в последний раз, потом повернулся и вышел из комнаты. Тихо, как только можно, Хантер спустился с лестницы и выскользнул из дома. Вскочив на Джупа, он развернул его и поскакал прочь.
