Глава 2

Дав указание одному из форейторов отвести Далси в то крыло дома, где размещались слуги, и пообещав увидеться с ней позже, Беренис вошла в величественный дом, проходя сквозь ряд рифленых колонн, расположенных у центрального входа. Дверь ей открыл швейцар.

Она стремительно прошла по выложенному плиткой холлу, мимо висящих на стенах зеркал в богато украшенных рамах, мимо скульптур, одни из которых располагались в нишах, другие держали медные канделябры с гнездами для свечей, зажигаемых при наступлении темноты. Витая лестница вела наверх, и Беренис на дрожащих ногах взошла по широким ступеням, горячо молясь, чтобы маркиз еще не слышал о дуэли. Тем не менее она знала, что особенно надеяться не стоит, потому что слуги – это скопище сплетников и доносчиков – всегда готовы преувеличить, обсуждая проделки леди Беренис и виконта Норвудского. Но даже если они будут молчать, то всегда есть мисс Осборн с ее болтливым языком. Беренис почувствовала большое облегчение от того, что компаньонка останется на ночь в доме подруги. Все-таки одним меньше в стане врага.

Когда Беренис вошла в спальню, Шеба, ее миниатюрный спаниель, приветствовала ее энергичным тявканьем. Девушка схватила на руки мягкий комочек бело-каштанового меха и нежно улыбнулась: собачка радостно виляла пушистым хвостом, задевая при этом свою хозяйку, а потом лизнула ее в нос алым шершавым языком. Миллисент, служанка Беренис, была в спальне, занятая раскладыванием вечернего платья, делая все в своей обычной спокойной, послушной и нудной манере, поглощенная мыслями о предстоящем браке с одним из дворецких. Беренис поймала себя на том, что скучает по оживленной болтовне Далси и мысленно отметила, что следует заменить Миллисент как можно скорее.

Вытащив булавки из шляпки, украшенной лентами и перьями, она бросила ее на прекрасную кровать с пологом на витых столбиках из слоновой кости и муслиновой драпировкой. Как и все в этой светлой, просторной комнате, кровать соответствовала последней моде, а в моде был индийский стиль. Стены были оклеены обоями ручной росписи с изобилием пагод, стилизованных хризантем и птиц в ярком оперении; эти же мотивы повторялись на портьерах, висящих на высоких, узких окнах. Стулья и ночной столик, сделанные из красного дерева, инкрустированного самшитом, были обязаны своим совершенством мастеру-краснодеревщику Чеппельуайту.

Эта атмосфера тепла, дружеского спокойствия и безопасности немного утешила Беренис, когда она, сняв перчатки, протянула тонкие изящные пальцы к огню, горящему в камине, выложенном из розового мрамора. Она подошла к окну, оглядывая заботливо ухоженный сад позади особняка, но снова заволновалась, тяжело вздохнув и нервно перебирая пальцы в ожидании приглашения к отцу. Миллисент подошла, чтобы помочь ей снять мантилью.

Под ней на Беренис было темно-зеленое платье модного фасона с длинными рукавами, застегнутыми на запястьях на крошечные пуговицы, с высокой талией и мягкими складками юбки, с декольте, украшенным изысканным кружевом цвета слоновой кости, прекрасно гармонирующим с ее сияющими темными волосами.

Накинув кашемировую шаль на плечи хозяйки, служанка опустилась на колени, чтобы снять ботинки на пуговицах и заменить их черными кожаными туфлями на низких каблуках.

Беренис критически оглядела себя в висящее над туалетным столиком зеркало и добавила немного бледно-розовой пудры на щеки. Она не осмелилась накрасить губы, поэтому покусала их, чтобы сделать немного ярче их естественный розовый цвет и даже слегка удивилась, что они не выглядят разбитыми и распухшими после поцелуя незнакомца. Она вздрогнула, злясь на себя за эту повышенную чувствительность, и все же ничто – даже неприятные мысли! – не могло заставить Беренис выбросить из головы этого человека. Казалось, его лицо и фигура навсегда отпечатались в ее памяти. С легким стоном поражения она стала размышлять об их короткой встрече. Трепет страха и чего-то еще, пока не узнанного, прошел по ее жилам, когда она воскресила в памяти его высокую фигуру, широкие плечи, небрежную элегантность одежды, ауру мужской страсти, которую она так явно ощущала, когда он держал ее в своих руках. С томлением глядя в окно, она отчаянно пыталась привести в порядок смятенные чувства и отсрочить тот зловещий миг, когда ей придется предстать перед маркизом. Она задержала взгляд на террасе, заставляя себя сосредоточиться на зеленых лужайках между рядами подстриженных тисовых деревьев, на декоративном пруду с небольшим фонтаном. Здесь, как и в Стреттон Корте, все было устроено в соответствии со вкусами маркиза и его любовью к архитектуре барокко. Здесь были лабиринты и – солнечные часы, даже бутафорский храм, под которым находился грот, где они с Перегрином договорились встретиться сегодня ночью. Она беспокойно поежилась, вспоминая его нежные, настойчивые ухаживания, в то время как Миллисент последний раз брызнула на нее духами и подала веер и сумочку. Затем служанка открыла дверь, отступая назад, и Беренис выскользнула из комнаты.

На пути к гостиной она почти не ощущала повсеместного присутствия лакеев в красивых черных с золотом ливреях. Они были постоянным фоном ее жизни, и она принимала их как нечто само собой разумеющееся. Молчаливые, незаметные, они облегчали жизненную стезю своих благородных хозяев, выполняя скромную, но необходимую домашнюю работу.

Когда она подошла к холлу, один из лакеев важно ей поклонился, говоря:

– Его милость желают видеть вас в библиотеке, миледи.

Все внутри у нее похолодело, но она слегка кивнула и изменила направление, храбро пытаясь убедить себя, что это не более чем естественное родительское желание увидеть свою дочь после долгого отсутствия. Она на мгновение задержалась у двери, затем постучала с уверенностью, которой отнюдь не чувствовала. Отрывистый ответ маркиза позволил ей войти.

Лорд Герберт Росситер, десятый маркиз рода Стреттонов, выглядел внушительно. Он стоял перед богато отделанным мраморным камином, повернувшись лицом к двери, и окинул Беренис изучающим взглядом, когда она переступила порог библиотеки. Как обычно, он был одет в черный бархат с простыми серебряными украшениями, резко контрастирующий с белоснежной рубашкой. В его одежде не было ничего показного, но каждая деталь свидетельствовала о совершенном покрое и безупречном вкусе. Черные шелковые рейтузы и лакированные башмаки с блестящими металлическими бляшками завершали этот наряд. Голову маркиза венчал серебристо-серый парик в старомодном стиле, с косичкой, схваченной лентой.

Суровый, аскетичный и надменный, маркиз всегда вставал рано и если не работал со счетами или не ездил верхом, то непременно находился в своей любимой библиотеке. Он не одобрял игорной лихорадки, которая в то время охватила знать, и никогда не появлялся за игорными столами или на скачках, считая такие занятия в равной степени вульгарной и безнравственной тратой времени и денег. Он требовал соответствующего поведения от прислуги и своих детей.

Беренис трусила, но держала голову высоко, приседая перед ним в реверансе:

– Добрый день, папа! Надеюсь, путешествие не слишком вас утомило.

В действительности ей хотелось, чтобы он был так изнурен, что не выходил бы из своей комнаты несколько дней, и, таким образом, не услышал бы историй о ее подвигах.

Взгляд Беренис блуждал по библиотеке, и девушка проклинала свою все ту же повышенную чувствительность, которая заставляла ее слишком хорошо осознавать, что в самом воздухе было разлито нечто, предвещавшее дурное. Комната была скромных размеров, стены почти полностью скрыты полками, на которых размещались объемистые тома в кожаных переплетах. Над каминной полкой в позолоченной раме висел портрет предыдущего маркиза – чопорного пожилого джентльмена, щеголявшего накрахмаленными брыжами в елизаветинском стиле, а чертами лица напоминавшего ее отца – тот же аристократический нос и холодные глаза, которые, казалось, вонзились в нее желчным взглядом.

Маркиз холодно кивнул, слегка покачиваясь на каблуках перед огнем, стоя со сцепленными под длинными фалдами сюртука руками. На его узком лице ясно обозначились морщины, свидетельствующие о неодобрении – морщины, которые она сейчас слишком хорошо узнавала.

– Путешествие не расстроило меня, мисс, но новости, которыми я был встречен по возвращении, очень сильно меня тревожат, – сказал он ровно.

Беренис не могла вынести упрека в его глазах, потому что любила отца и хотела заслужить его одобрение, но, казалось, единственный способ доставить ему удовольствие заключался в том, чтобы стать такой же ученой и степенной, такой же серьезной и богобоязненной, как и он сам, трудная задача для молодой девушки, обуреваемой своевольными порывами. Горячая волна бунтарского гнева поднималась в ней. Какое право он имеет обращаться с ней, словно с какой-нибудь кухонной шваброй? Она была Беренис – живое, дышащее существо, нуждающееся в уважении и любви. Перегрин это понимал, и она жаждала увидеть его, с нетерпением ожидая ночи и их тайного свидания. Если бы только он мог оказаться здесь, чтобы поддержать ее сейчас… Но это была глупая фантазия: маркиз бы презрительно усмехнулся и назвал его хлыщом.

Беренис было трудно держать себя в руках, когда внутри все кипело, но она заставила себя не спеша подойти к отцу и с беспокойством заглянуть ему в лицо. Ее красивый рот был неестественно сжат, но она вымолвила довольно мягко:

– Что это за неприятная новость, папа? Что-то связанное с вашей морской торговлей? Или, может быть, вашему архитектору не удалось найти подлинные колонны храма Афины Паллады для Стреттон Корта?

Маркиз нашел эти вопросы оскорбительно дерзкими.

– Не пытайтесь притворяться! – Его голос хлестал, как плеть. – Вы прекрасно понимаете, какой инцидент я имею в виду. Произошла дуэль между двумя известными в городе джентльменами, и вы были ее причиной. Что вы можете сказать в свою защиту.

Беренис немедленно парировала его вопрос встречным.

– Кто вам это сказал, папа? – возмутилась она, вызывающе глядя ему в лицо. Она унаследовала его сильный характер вместе с высокомерно вздернутым носом.

– Экономка! – рявкнул он, нахмурившись.

У Беренис возникло желание бежать из комнаты. Его горячий нрав был хорошо известен, и все трепетали перед этими его вспышками гнева, причиной которых была обычно чья-либо некомпетентность или нечестность – два недостатка, которые он не мог выносить.

«Я это подозревала, – гневно думала Беренис. – Эта старая любопытная болтунья не упустит случая очернить мое имя и втереться в доверие к папе». Вслух она произнесла:

– Я удивлена, что вы снизошли до того, чтобы выслушивать сплетни черни! Что еще я могу добавить, если вы предпочитаете верить ее слову, а не моему?

– Я не позволю этого, Беренис! – прогремел он, ткнув в нее пальцем. – Вы повсюду разъезжаете с Люсиндой Клейтон, этой женщиной, называющей себя актрисой, хотя всем известно, что она не более чем размалеванная ночная бабочка!

– Она мой друг! – набросилась на него Беренис. – И нас сопровождают джентльмены.

– Возможно, – отметил он мрачно. – Но вы уже связаны обязательством, и не забывайте этого!

– О да, связана обязательством брака, которого я не хочу и который был мне навязан! – крикнула она. Глаза Беренис блестели от слез, но она была слишком горда, чтобы пролить их. – О папа, неужели нельзя было предоставить право выбора мне самой?

Они спорили об этом много раз, и всегда маркиз твердо придерживался убеждения, что этот альянс должен быть заключен, отказываясь поддаться протестам девушки, которую он считал слишком молодой, чтобы разбираться в собственных желаниях. Именно так устраивались браки на протяжении столетий, и он не видел соответствующих оснований для изменения установленного правила. Маркиз расправил плечи и строго посмотрел на свое юное дитя, видя красоту дочери, ее стройную и мягкую фигуру в полном расцвете женственности, ее гордую осанку, проявляющуюся в царственном наклоне головы и твердой линии подбородка и свидетельствующую об аристократическом происхождении. Лишь в лазурных глазах светилась ранимость, которая выдавала себя – как и трепетная нежность ее губ.

Сердце маркиза защемило, потому что Беренис слишком напоминала свою мать, его жену, которую он любил. Воспоминания нахлынули, грозя ослабить его твердость и непреклонность.

– Теперь слишком поздно! Ваш жених уже приехал, – резко сказал он.

Беренис отступила назад, сложив на груди руки, ее глаза стали огромными в блекнущем свете дня. Волны страха поднялись в ее жилах, слепая паника пойманного в ловушку животного выплеснулась наружу.

– Он здесь? В Лондоне? – ахнула она. Краска сбежала с ее лица, оно стало алебастровым.

Маркиз испытал угрызения совести от того, что так неожиданно и резко сообщил эту новость. «Но, черт возьми, – думал он, – большинство девушек были бы в восторге от перспективы столь выгодной партии! Какой дьявол вселился в нее?»

– Он будет обедать у нас сегодня вечером, – продолжил он. – Я рассчитываю на ваше присутствие – и никаких сцен. Это понятно?

Она молча кивнула; ужасное чувство неизбежности парализовало ее мозг. Что бы она ни сказала и ни сделала, та же участь ожидала ее – брак, который висел над ней, словно грозовая туча, вот уже много лет, омрачая ее молодость. И вот он пришел – день, которого она так боялась. Предстояло встретиться с мужчиной, предназначенным ей в мужья, и очень скоро состоится церемония, которая соединит их навечно. И совсем несущественно, будут они любить друг друга или ненавидеть. Это было предопределено. И ей придется покинуть свою родину – Англию, с ее нежными туманными пейзажами, с ее влажным, мягким климатом, с ее неяркими, свежими веснами, с ее жаркими, пахнущими сеном днями середины лета, с ее золотой осенью и запорошенными снегом зимами. Все это такое знакомое и доброе она должна будет сменить на огромную, неизвестную и ужасную страну, лежащую далеко за океаном. Америка! Где обширные пространства до сих пор еще не освоены и заселены индейцами. Нецивилизованная. Некультурная. И ее выдадут замуж за иностранца!

Беренис отчаянно пыталась подавить рыдание, которое поднималось в ее груди, с такой силой сжав кулаки, что ее острые ногти впились в ладони. Она не собиралась давать волю слезам перед этим непреклонным человеком, который называл себя ее отцом и, тем не менее, без колебаний мог услать свою единственную дочь за тысячи миль к чужому берегу. Она послала ему последний агонизирующий взгляд и бросилась к двери.

Его голос остановил ее:

– Я буду ждать вашего выхода ровно в семь часов, – напомнил маркиз.

Беренис чуть не закричала от отчаяния. То, что ее сердце разбито, не имеет значения! О нет, пусть обрушатся небеса, пусть земля перестанет вертеться, – они должны обедать в семь!

– Хорошо, папа, – выдавила она сквозь сжатые зубы и закрыла за собой дверь.

Слуга, который подслушивал, с виноватым видом отскочил назад. Беренис бросила на него уничтожающий взгляд и быстро побежала вверх по лестнице, высоко подняв юбки, стремясь поскорее укрыться в спасительном уединении своей комнаты. Переполненная гневом и отчаянием, несколько минут она, не отрываясь, смотрела на свое отражение в зеркале, словно ища в нем решение всех проблем. Очень скоро она станет чужой даже для себя – «госпожа графиня!» – и все же она не могла представить свою будущую жизнь. Она учила французский, но никогда не была во Франции. Англия воевала с этой страной с 1793 года, а как бы ей хотелось, чтобы семья Лажуниссе никогда не покидала родину и не спасалась бегством в Новый Свет! Приготовления, сделанные задолго до начала военных действий, было бы легко отменить, но теперь ее будущий муж больше не был французом – он был американцем.

Она не нашла успокоения в изучении собственного отражения. Испуганные, бессвязные мысли проносились в ее голове, словно рой пчел. Как выглядит ее будущий муж? Она представляла его пожилым, маленьким и темным, похожим на тех эмигрантов, которые поселились в Англии после революции. Как она сможет вынести это? Если ей суждено быть несчастной, то нечего ждать спасения. Перегрин, ее дорогой, романтичный Перегрин! Боль пронзила ее при мысли о разлуке с ним. Это невозможно. Она должна поговорить с ним сегодня ночью. Может, они смогут убежать, пока не поздно.

Сколько времени она стояла так, затерянная в пустыне страдания, Беренис не знала. Наконец, ее потревожило бесшумное появление Миллисент: настала пора готовиться к обеду. Словно живая кукла, Беренис позволила искупать себя в медной ванне, наполненной теплой, нежно пахнущей водой. Ванна стояла на коврике перед камином, и мерцающие блики пламени танцевали на ее поверхности, сливаясь с блеском множества свечей, расставленных по всей комнате. От мягкой заботливости Миллисент Беренис немного расслабилась. Но все равно ее мозг жгла мысль, что скоро и такое уединение станет ей недоступно. В любую минуту на него сможет посягнуть ее муж. Душа ее, казалось, съежилась от страха, краска залила щеки при мысли о незнакомце, разглядывающем ее тело – и можно не сомневаться, что он не ограничится одним лишь простым разглядыванием…

Эта мысль вызвала у нее отвращение, но ее раздражала и собственная неопытность, она злилась на тех, кто дал ей такое ханжеское воспитание. Конечно же, они были виноваты в том, что ее сейчас наполнял такой безудержный страх! О, Люсинда рассказывала о сексе и об отношениях с мужчинами – циничная, искушенная, она словно выставила на всеобщее осмеяние три зеркала, в которых Беренис могла видеть три отражения мужского естества, три его ипостаси. Муж – обычно пьяный, скаредный негодяй, не имеющий ни малейшего представления о чувствах жены; любовник – покорный коврик у двери, о который его обожаемая может вытирать свои изящные ножки, покупающий подарки, слагающий дифирамбы в ее честь. Вписывается ли Перегрин в этот образ? Есть еще и третий тип мужчин – подлый совратитель, набрасывающийся на девственницу. Люсинда заботливо предостерегала ее от всех трех, но этот совет привел Беренис в смятение.

Окончив купание, она села на пуф перед туалетным столиком, завернутая в толстое белое полотенце, а Миллисент начала расчесывать ее роскошные волосы перед тем, как уложить в сверкающий каскад локонов. Потом она была обильно посыпана душистой пудрой и одета в тончайшую газовую сорочку. Следующим в ее туалете было платье – простой белый муслин, обшитый прямо под грудью розовой атласной лентой, которая давала возможность юбке ниспадать до пола. Сходство с греческим одеянием завершалось низким, квадратным вырезом и пышными рукавами. Затем Миллисент натянула белые чулки на ноги Беренис, застегнула их на подвязки и обула ее в розовые атласные туфли.

Позолоченные часы над камином пробили без четверти семь. Беренис застыла. Она так нервничала, что у нее вспотели ладони под спадающими на них кружевными манжетами. Она торопливо положила еще один легкий мазок помады на губы и румян на щеки, пока служанка приколола к ее локонам ленту, украшенную единственным завитым белым страусовым пером. Она была готова идти. Готова? Бог мой, думала она, разве к этому когда-нибудь можно быть готовой?

Огромные хрустальные канделябры в холле сверкали от множества свечей, когда Беренис молча прошла по мозаичным плитам и остановилась, дрожа, у двери в гостиную.

Сердце ее гулко стучало, и она зябко поежилась, хотя вечер был достаточно теплым и дом хорошо прогревался затопленными повсюду каминами. Ледяной покров, казалось, окутывал ее, вызывая внутренний, полный страха и тревоги, трепет, который невозможно было унять. Чопорный лакей в форменной ливрее и напудренном белом парике торжественно распахнул двери и объявил ее выход. На мгновение Беренис заколебалась, ослепленная ярким светом, заливающим комнату, которая, казалось, отражалась до бесконечности в длинных зеркалах. Ее отец и брат Дэмиан стояли у буфета красного дерева, окруженные гостями. Маркиз прервал разговор, выступая вперед, чтобы приветствовать ее, сопровождаемый одним из гостей.

– А, моя дорогая дочь! – сказал он, перекрывая приглушенный шум голосов. В его голосе чувствовалось удовлетворение, хотя и довольно сдержанное, словно он был не уверен в ее реакции. – Я счастлив познакомить вас с вашим женихом, который проделал долгий путь из Америки. Граф Себастьян Лажуниссе, позвольте представить вашу невесту – леди Беренис!

В полнейшем ужасе она на секунду подумала, что это сон. Или весь мир сошел с ума… Она стояла безмолвная, застыв на месте от изумления. Краска сбежала с ее лица. У нее перехватило дыхание. С той же издевательской улыбкой, скривившей рот, перед ней стоял надменный дьявол, который приставал к ней в таверне! Она едва заметно отрицательно покачала головой, поняв, что он тоже сразу узнал ее.

Себастьян опомнился первым, грациозно склонившись к ее руке и поднося ее к своим губам. Прикосновение его пальцев и губ, прижавшихся к кружеву манжета, было подобно жгучему пламени, взлетевшему от запястья до плеча к ее колотящемуся сердцу. Почти грубо она отдернула руку, озадачив маркиза, наблюдавшего за ними, этим стремительным жестом. Их окружили гости, произнося слова поздравления и поднимая бокалы с шампанским. «Милосердный Боже, – думала Беренис с отчаянием, – все кажутся довольными, кроме меня!» Но, застенчиво подняв глаза на Себастьяна, она была удивлена и задета, увидев, что он смотрит на нее самым мрачным и сердитым из всех взглядов, которые она когда-нибудь видела. Очевидно, его так же ужасает перспектива этого брака, как и ее. Это было в высшей степени неприятно. Мысленно она засчитала еще одно очко не в его пользу.

Себастьян понял всю гамму чувств, отразившихся на лице Беренис, и, ощущая на себе взгляд маркиза, предложил ей руку, отделяясь с девушкой от толпы.

– Ну, мадам, вот так шутка! – начал он с печальной улыбкой на губах. – Обстоятельства немного отличаются от тех, при которых мы встречались в последний раз, а? – Его черные брови были надменно приподняты, зеленые глаза глядели на нее с подозрением.

Беренис отняла свою руку. Ей было неловко от сознания, что каждая пара глаз устремлена на них и гости снисходительно улыбаются, кивают и подмигивают, стремясь убедить маркиза в том, что дела идут гладко. Высокий рост и физическая мощь Себастьяна действовали на нее подавляюще, ей было трудно дышать. Он возвышался, по меньшей мере, дюймов на двенадцать над ее скромными пятью футами, и она чувствовала себя карликом рядом с ним. И все же ей вопреки желанию пришлось признать, что он невероятно красив. На нем был роскошный фрак из бордового бархата поверх черного атласного жилета со свисающей с него золотой цепочкой от часов, и белые бриджи, доходящие до отворотов безупречно начищенных ботфортов. Его кружевная рубашка и галстук были из тончайшего батиста. Смуглое, мужественное лицо прекрасно выбрито, блестящие волосы элегантно уложены. Он был аристократом до мозга костей, и следовало бы радоваться, что она помолвлена с таким человеком – но она не радовалась.

– Ну почему это должны были оказаться именно вы? – прошептала она свирепо.

Он засмеялся вкрадчиво и неприязненно:

– В самом деле, почему? Вы полагаете, мне доставляет удовольствие знать, что моя будущая жена – взбалмошная вертихвостка, посещающая непристойные места в компании хорохорящихся хлыщей?

Враждебность была столь неприкрыта и осязаема, что, казалось, воздух вокруг них накалился. Беренис встряхнула темными локонами, упрямо решив не утруждать себя объяснением причин, побудивших ее пойти в таверну. Если он считал ее ветреной и неразборчивой – что ж, пусть! Толстокожий колонизатор!

Себастьян был сбит с толку и разозлен не меньше Беренис от такого поворота событий. Он высадился в лондонском порту рано утром и незамедлительно сообщил о своем прибытии в Элсвуд-Хаус. Поездка планировалась заранее, и он заблаговременно послал маркизу письмо, указав точную дату приезда. Но, оказалось, маркиз никому не сообщил эту новость! И вот, вместо благовоспитанной английской леди, которую Себастьян ожидал встретить, он оказался лицом к лицу с гарпией, которая привела его в бешенство в таверне «Розы и Короны».

О, она была очень красива, в этом нет сомнения! Эта леди, которая так свирепо и дерзко уставилась на него, была, безусловно, царственной, но своенравной и, возможно, испорченной – светская пташка, привыкшая к раболепному поклонению галантных кавалеров. Он испытывал серьезные сомнения в отношении ее девственности. Даже в Каролине до него доходили слухи о безнравственном поведении в придворных кругах, об оргиях и развлечениях, устраиваемых в Карлтон-Хаусе, дворце принца Георга в Лондоне, и о бурных увеселениях, имеющих место в Брайтоне, морском курорте, который с легкой руки его Королевского Высочества стал таким популярным. Как могла Беренис остаться невинной, когда вокруг так много соблазнов?

При этой мысли у него в животе возникло неприятное ощущение, и если бы Себастьян не был убежден в обратном, то мог бы подумать, что это ревность. Такого не могло быть, сказал он себе строго; это был, скорее, вопрос гордости и чести семьи. Он не имел ни малейшего желания сделать какую-то распутницу хозяйкой своих огромных, богатых, с трудом завоеванных владений. Но выхода не было: документы подписаны, и все, что осталось, – это свадебная церемония и совместная жизнь в браке. Себастьян задержался на этой мысли, смакуя ее: мгновенное желание вспыхнуло в нем при воспоминании о медовой сладости ее губ, когда он силой поцеловал ее. Сейчас он оглядывал ее медленно и придирчиво, заставляя Беренис покраснеть.

Дьявольщина! Он женится на ней и впишет маленькую распутницу в свое завещание – дал он себе клятву. Уже сейчас он чувствовал сильное притяжение ее очарования, которое она сама осознавала лишь отчасти. Его взгляд блуждал по ее лицу, шее и опустился на корсаж, глубоко вырезанный, оставляющий обнаженными плечи и едва прикрывающий юную, вздымающуюся грудь.

– Прекратите смотреть на меня так, – выдавила она; ужас, возмущение и странное, покалывающее возбуждение боролись в ней.

Он холодно усмехнулся – такой самоуверенный, что ей безумно захотелось сказать ему что-нибудь колкое и неприятное, но Беренис не смогла найти слов, ясность мысли покинула ее. Дьявольская усмешка появилась на его красивом, смуглом лице, когда он прошептал:

– У меня есть все права смотреть на тебя, и более того: очень скоро каждый дюйм твоего тела будет принадлежать мне!

– Вы невыносимы! – ответила она тоже шепотом, желая сказать ему все, что о нем думает, но маркиз с беспокойством смотрел на них, и к тому же, подошло время обеда.

Беренис страшилась предстоящих кошмарных часов, в течение которых ей придется не только выносить ненавистное общество Себастьяна, но еще и делать вид, что она в восторге от этого. Ее любовь к отцу требовала сдержаться, чтобы не устроить сцену и не доставить присутствующим удовольствия разнести повсюду пикантные подробности скандала. Как ей казалось, они и без того уже косо на нее посматривали. Вероятно, слышали о дуэли. Знает ли о ней Себастьян? Вдобавок к ее огорчениям, когда они уже собирались сесть за стол, прибыл Перегрин с леди Чард, старым другом семьи. Беренис совсем забыла, что он был племянником ее милости, и, конечно, не ожидала, что он будет приглашен. В суете приветствий и представлений она отчетливо заметила злые взгляды, которыми обменялись Перегрин и Себастьян. Стараясь сохранить хладнокровие, она не смела посмотреть в глаза своему жениху.

Ее посадили рядом с ним за длинным, овальным столом, напротив маркиза; целое море искрящихся хрустальных бокалов и сверкающих серебряных приборов на белоснежной дамасской скатерти простиралось между ними. Множество блюд подавалось целой армией лакеев, и разнообразие яств поражало. Трапезы считались приятным времяпрепровождением и длились по два-три часа.

Маркиз подбирал своих гостей с осторожностью, тем более по такому важному поводу, как сегодняшний. Это было и время для интеллектуальной беседы, в которой обсуждались различные повороты европейской политики, а также многие другие проблемы. В каждом вопросе Себастьян, казалось, был прекрасно осведомлен, его замечания свидетельствовали о глубоком уме и проницательности. Маркиз поверхностно касался и весьма далеких от политики тем – творчества писателей и художников – но всегда относился к их обсуждению со всей серьезностью. Он не поощрял сплетни и пустую болтовню. В этот вечер возникла еще одна занимательная тема – Америка. Ведь среди них был человек, который мог дать информацию из первых уст – монсеньор граф.

– Умоляем, сэр, расскажите же нам о ней! – воскликнула леди Чард. Когда она нетерпеливо наклонилась вперед, ее пышная грудь приподнялась над складками изысканного корсажа.

Подобно многим представительницам старшего поколения, она осуждала стремление современной молодежи носить, по ее мнению, нескромные платья, и придерживалась старомодного кринолина, который торчал со всех сторон ее располневшей талии, поддерживая ярды материала. Она одобрительно поглядела на Себастьяна, локоны ее несуразной прически подрагивали. По обе стороны от леди Чард сидели ее некрасивые пухленькие дочери: Джейн и Сара. Они с таким восхищением смотрели на него, что это вызывало отвращение у Беренис. Неужели они не понимали, как обманчива его красивая внешность и снисходительное обаяние? Она-то знала, кем он был в действительности – подлецом, оскорбившим ее!

– Будут ли истории о приключениях монсеньора графа подходящими для ушей молодых леди? – вмешалась Беренис, скрывая за безмятежным выражением лица желание очернить его любым возможным способом. – Насколько я знаю, Америка населена рабами, индейцами и преступниками, скрывающимися от правосудия.

Ее голос звучал с самым невинным благоразумием, но во взгляде, посланном Себастьяну, читалось предостережение.

Такое смелое высказывание вызвало реакцию замешательства и оцепенения за столом; некоторые засмеялись, решив, что она пошутила. Себастьян внимательно посмотрел на нее. Он сидел на стуле, расслабленно и непринужденно вытянув вперед длинные ноги. В смуглой, мускулистой руке он держал бокал вина.

– Она намного цивилизованнее, чем вы представляете себе, леди Беренис, – сказал он спокойно. – Я признаю, что огромные пространства пока еще не освоены, но города процветают. У нас даже проходят музыкальные концерты и ставятся спектакли. Конечно, были и беспорядки, борьба между поселенцами – война за Независимость – но это было давно. Это страна огромных возможностей, щедрая земля, изобилующая дичью и рыбой. Охота дает прекрасную возможность пополнять запасы продовольствия, а одним из главных источников моего дохода является торговля мехом.

– Охотник, ставящий капканы! – прокомментировала Беренис презрительно. Вино ударило ей в голову, и она уже не могла остановиться. В ее устах обычные слова превращались в оскорбление.

– Среди прочего, – сухо ответил Себастьян, поднося бокал ко рту и изучающе разглядывая Беренис поверх его края, – я владею тысячами акров леса, плантациями риса и табака, прекрасным домом, называемым Оквуд Холл, и особняком в Чарльстоне. Мне также принадлежит часть побережья – тихое место, известное как Мобби Коув. Там у меня тоже большое имение – разрозненные строения под названием Бакхорн-Хаус.

Это место я посещаю во время охоты. В общем, мы, колонисты, живем почти так же, как и дворянство здесь, в Англии. Особенно южане – они очень любят, когда их называют «знатью».

Леди Чард слушала восторженно, затем воскликнула:

– О, кое-что из этого мне известно, сэр! Моя сестра живет в Джорджтауне. Ее муж из прекрасной семьи – такая благородная кровь!

Они словно обсуждают породистых животных, мрачно подумала Беренис. Вскоре разговор перешел на более общие темы, но она сидела молча, занимаясь содержимым своей тарелки. Нервы ее натягивались, как струна, каждый раз, когда Себастьян говорил или двигался, и она украдкой бросала частые взгляды через стол – туда, где Перегрин ухаживал за своей тетей. В голубом фраке со сверкающими на манжетах фальшивыми бриллиантами, с улыбкой, играющей на губах, он выглядел учтивым, когда молча поднимал бокал за здоровье Беренис. Он едва заметно заговорщически подмигнул, и она скромно опустила глаза, разглядывая тарелку. При этом она не увидела выражения лица Себастьяна, ибо ничто не могло укрыться от его зоркого охотничьего взгляда. Когда он заметил близость между Беренис и Перегрином, черты его лица стали жесткими, словно высеченными из гранита.

Маркиз, между тем, был в прекрасном настроении. Он уже привязался к своему будущему зятю, одобряя его практический подход к торговле, его манеру поведения – уверенность без вульгарной наглости. Удовлетворенный этим выбором для своей дочери, он предпочел игнорировать надутые губы Беренис и наслаждаться компанией друзей. Здесь был его архитектор, словоохотливый итальянец с темпераментной речью и стремительными жестами, полный идей превращения Стреттон Корта в памятник для потомков. Рядом с ним сидела леди Чард, за ней – Дэмиан, прекрасный молодой отпрыск дома Россистеров. Высокий и стройный, он все еще выглядел по-мальчишески, но, судя по осанке и тембру голоса, обещал со временем стать мужественным и сильным. Дэмиан обладал необычайно приятной внешностью, хотя в нем не было и следа своеобразной красоты его сестры. И тем не менее, он был похож на нее – тот же нос, те же небесно-голубые глаза, такие же темно-каштановые волосы. Маркиз знал об их привязанности, о том, что они всегда поддерживали друг друга в самых безрассудных авантюрах.

– А когда состоится свадьба? – спросила леди Чард, покровительственно улыбаясь Беренис. – Это так волнующе, моя дорогая! Буду счастлива помочь советом и оказать содействие. У меня большой опыт в таких делах, уверяю вас! Я уже выдала замуж трех своих девочек, и эти двое, смею надеяться, скоро последуют за ними. – Она гордо кивнула в сторону своих вспыхнувших от смущения дочерей, в то время как Беренис вся кипела.

– Я не могу надолго задерживаться с отъездом в Америку, – объявил Себастьян, одаривая их самой соблазнительной улыбкой, которая повергла в трепет хихикающих девиц. – Хотя мне бы хотелось немного посмотреть Англию.

– У вас будет такая возможность, мой дорогой сэр! – провозгласил маркиз. – Думаю, вначале мы совершим поездку в Бат, и мне бы хотелось показать вам Стреттон Корт, мое родовое имение в Уилтшире. Уверен, что это можно устроить.

– Спасибо, ваша милость! – Себастьян склонил голову с приятной улыбкой на губах.

– Я предлагаю поехать на следующей неделе, побыть там несколько дней и затем вернуться в Лондон для свадебной церемонии. Все приготовления будут закончены в течение месяца, – маркиз произнес это твердо, чтобы Беренис не вздумала спорить.

Возникло секундное замешательство, потом все сразу заговорили, выражая одобрение – все, кроме Беренис. Она видела лишь мрачное выражение лица Перегрина, вспышку гнева, которую он быстро подавил в себе.

– Так скоро? – спросил Дэмиан, встревоженный выражением лица Беренис и от всей души сочувствующий ей.

– Я так решил! – Маркиз ударил кулаком по столу так, что зазвенели бокалы. Он повернулся к Себастьяну:

– Вас это устраивает, монсеньор? Себастьян кивнул, взглянув из-под бровей на Беренис:

– Превосходно, сэр! У меня будет достаточно времени, чтобы закупить товары и загрузить их на мой корабль. А что думает моя нареченная?

Беренис хотелось кричать. Она чувствовала себя растоптанной, уничтоженной, не способной выплыть из беспощадного потока событий. Какое значение имеет ее мнение? Кто станет ее слушать?

– Я сознаю свой долг, – ответила она. – Даже если бы мне хотелось, чтобы это было не так, дочерняя обязанность – подчиняться приказам отца.

Она адресовала эти слова Перегрину, не смея посмотреть в его сторону, моля Бога, чтобы он понял.

Дэмиан, между тем, слишком хорошо понимал ее душевное состояние. Они много раз обсуждали ее положение. Беренис послала брату печальную улыбку, наполнившую его сердце грустью. Откровенно говоря, знакомство с Себастьяном не изменило его мнение. Мысль о том, что ей придется против собственной воли отправиться в чужую страну, была для него невыносима, но Беренис должна ехать, и он решил поддержать ее. На его свежем, молодом лице зажегся огонь энтузиазма, и Дэмиан круто повернулся к отцу:

– Можно и мне поехать, сэр? Мне бы хотелось составить компанию сестре. Это было бы так замечательно! Пожалуйста, дайте мне ваше благословение!

Лицо маркиза смягчилось, когда он смотрел на своего сына, затем он нежно похлопал его по плечу:

– Считай, что у тебя оно есть, мой мальчик! Если бы не эта проклятая война, ты бы уже давно отправился в великолепное путешествие по Европе. Тебе будет полезно посмотреть мир, прежде чем обосноваться в нашем родовом поместье, когда я уйду!

– О, не говорите так, сэр! – На лице Дэмиана отразилось смешанное чувство радости – потому, что ему удалось добиться своего, и сожаления – ведь маркиз упомянул о смерти. Беренис тоже почувствовала острую боль. Она заметила, что в последнее время их отец постарел и стал немного сутулиться, но, тем не менее, его величие не померкло, авторитет не пошатнулся, и атмосфера поклонения, окружавшая маркиза, царила безраздельно.

– Вам у нас понравится, я уверен, – пообещал Себастьян, догадываясь о чувствах, которые отражались на лицах брата и сестры. – В городе оживленная светская жизнь, а в лесах хорошая охота. Вы сможете ходить со мной ставить капканы, увидите индейцев. Некоторые из моих лучших друзей – индейцы.

«Индейцы, – мрачно думала Беренис. – Подходящая компания для таких, как он! О, сейчас он производит впечатление цивилизованного, тошнотворно-утонченного! Но я-то знаю, какой негодяй скрывается под этой личиной!»

Несмотря на то, что леди Чард любила Перегрина, она все более и более неохотно соглашалась поддерживать своего расточительного племянника, и в последнее время решила, что ему нужна цель в жизни. Испытав неожиданный прилив вдохновения, она вдруг предложила:

– Почему бы и тебе не поехать, Перегрин? Тетя Агата будет безумно рада видеть тебя. Ты можешь остановиться у нее в Джорджтауне!

Беренис, затаив дыхание, ожидала его ответа. В ней зародилась надежда. Но на его лице отразилось такое удивление и смятение, словно леди Чард предложила ему полететь на Луну.

– Я никогда не думал об этом! – пробормотал он. – Америка! Бродячая жизнь…

– О, решайся, дружище! – настаивал Дэмиан, загоревшийся идеей. – Будет ужасно весело! И компания для Беренис…

– Потребуется определенная сила и смелость для такого далекого путешествия, особенно при посещении пограничных районов. – Глубокий, с иностранным акцентом, голос Себастьяна ворвался в разговор: – У вас есть такие достоинства, сэр?

Его глаза сверкали, и Беренис снова с беспокойством ощутила силу, исходящую от него, инстинктивно догадываясь, что он будет безжалостным соперником. Перегрин бросил на него гневный взгляд, все еще страдая от своего позорного поражения в таверне. Он не мог позволить, чтобы кто-то усомнился в том, будто ему недостает мужества и решительности для жизни в колониях.

– Вы не упрекнете меня в трусости, сэр! – парировал он.

Леди Чард ликующе захлопала в ладоши:

– Значит, решено! У нас будет потрясающая свадьба, после которой вы, молодые люди, отправитесь на поиски приключений. Надеюсь, что ты будешь писать мне регулярно, Перегрин, и не забудь привезти красивый подарок!

Все засмеялись, и атмосфера разрядилась. Трапеза закончилась. Дамы удалились в гостиную, а мужчины задержались за портвейном и продолжили беседу. Леди Чард воспользовалась возможностью выяснить мнение Беренис о Себастьяне.

– Моя дорогая, какая вы счастливица! – затараторила она, раскладывая свои кринолиновые юбки на тахте.

– Вы так думаете? – Беренис раскрыла кружевной веер и начала обмахиваться, зная, что ей не избежать этой получасовой пытки вопросами и косвенными намеками.

– Какой замечательный мужчина! Не правда ли, девочки? – втянула она в разговор своих дочерей.

– О да, мама! Необычайно замечательный! – хором отозвались девушки, дебютантки последнего сезона, у которых не было поклонников.

– Как вы можете судить так уверенно? Никто из нас не знает его. Он может быть самым отъявленным негодяем, живущим под солнцем! – Беренис присела на край стула с позолоченой спинкой, вымученная улыбка пробежала по ее лицу.

– Вы, конечно, шутите? Он совсем не такой! – Леди Чард наклонилась и положила на колено Беренис свою пухлую руку, чрезмерная белизна которой претендовала на свежесть молодости. – Я знаю, что говорю, дорогая! Я опытна в таких делах. Бог мой, это же ясно с первого взгляда: такие манеры, такая импозантная внешность… Такой джентльмен – и такое богатство! Если бы только моим девочкам удалось найти кого-то подобного…

– О, мама, если бы нам удалось! – вздохнули они в унисон, завистливо уставившись на Беренис своими глупыми круглыми глазами.

Вскоре к ним присоединились джентльмены. Некоторые стали играть в вист, в то время как маркиз с Себастьяном, поглощенные беседой, прошествовали на террасу.

С притворным нежеланием, хихиканьем и робкими протестами, Джейн и Сара позволили уговорить себя спеть дуэтом. Беренис аккомпанировала им на клавесине. Аплодисменты казались ей фальшивыми, потому что пение девиц было просто отвратительным.

Наконец вечер подошел к концу, и пришло время гостям удалиться. Во время прощальной церемонии и выражения пожеланий доброй ночи Беренис удалось шепнуть на ухо Перегрину:

– Грот, в полночь.

Он коснулся ее руки и кивнул: ей почудился отблеск пламени в глубине его глаз.

– Я пригласил графа остаться в доме на правах нашего гостя, – объявил маркиз, восхищенный этим человеком, которого находил проницательным и умным.

– Вы очень добры, – кивнул Себастьян. – Я, разумеется, найду подходящее жилище по возвращении из Бата.

– Зачем папа это сделал? – сердито проворчала Беренис, когда Дэмиан чмокнул ее в щеку, желая спокойной ночи.

– Граф понравился ему, и мне тоже, – ответил брат, отчего она еще больше разозлилась и оттолкнула его.

– Значит, он и тебя околдовал? Я так и думала! Но меня-то ему не удалось одурачить! – упорствовала Беренис. – Надеюсь, его комната будет как можно дальше от моей.

– Это ненадолго, – напомнил ей Дэмиан с усмешкой.

– Замолчи! – она содрогнулась и побежала вверх по лестнице. Поднявшись по ступенькам, она остановилась, держась одной рукой за перила. Она оглянулась и увидела, как отблеск пламени свечей мерцал на черных волосах Себастьяна, и они казались серебристыми, когда он почтительно склонил голову, слушая маркиза. Звук его голоса, произносившего что-то в ответ, вызвал в ней волну дрожи. Она круто повернулась и со всех ног бросилась под защиту своей спальни.