Глава 1
Чарлстон, Южная Каролина 2 апреля 1840 г .
За резким щелканьем хлыста раздался чей-то душераздирающий вопль, отдавшийся эхом во всех уголках большого ухоженного поместья.
Глория Саммерфилд закрыла глаза. Дрожащими от волнения тоненькими пальчиками затянула пояс шелкового, отороченного кружевами халатика и подошла к открытому окну. Первые лучи рассвета едва пробивались сквозь темноту ночи. Смолкли птицы, и без их столь привычных звонких трелей, возникающих в паузах между леденящими душу стонами, тишина казалась зловещей. Поспешно закрыв окно на медную задвижку, – выносить это не было больше сил, – Глори старалась избавиться от звуков, но они все же проникали, хотя и не так отчетливо. От нечеловеческих, ужасающих криков, казалось, невозможно скрыться.
Совершенно выбитая из равновесия, она тяжело опустилась перед зеркалом в позолоченной раме. Намерение взять себя в руки и подумать о делах, которыми предстояло сегодня заняться, давалось с трудом. Изящная серебряная щетка, которой девушка пыталась привести в порядок спутанные после сна волосы, казалась свинцовой. Она собрала свои светло-русые волосы на затылке в длинный пушистый хвост, – вот и все, что удалось ей сегодня сделать с непокорными локонами. «Когда же это закончится?!» – воскликнула Глори. Ее ясные голубые глаза потемнели от гнева. Вскочив со стула, обитого красивым гобеленом, девушка бросилась к двери, забыв даже про тапочки, и побежала вниз, в холл.
Звуки шагов тонули в густом ворсе персидского ковра, устилавшего два пролета лестницы. Коснувшись босыми ногами холодного мраморного пола в холле, она промчалась мимо изысканной гостиной, мимо столовой, поражающей великолепием огромной хрустальной люстры, и ворвалась в кабинет отца, уверенная в том, что тот, как всегда, с годовой ушел в изучение своих книг, куда заносил все данные, имеющие отношение к ведению хозяйства. Вопреки ожиданиям, он стоял у окна, сцепив за спиной руки, его обычно прямые и широкие плечи казались поникшими.
– Папа, ты должен остановить их, – взмолилась Глори срывающимся от волнения голосом. – Еще немного, и они убьют этого несчастного! – Она сильно хлопнула тяжелой дверью кабинета, тут же пожалев об этом. Отец внимательно посмотрел на дочь, и суровое выражение его лица на какое-то мгновение смягчилось, но потом снова стало неумолимым.
– Если бы это было так просто, девочка, – грустно произнес он. – Боюсь, больше мне нечего сказать тебе.
– Но неужели ты ничего не можешь сделать?
– От меня мало что зависит, дочка. Эфрам и негр с другой плантации хотели бежать. Это преступление должен разбирать комитет.
– Но ведь Уилли – его брат. И это, определенно, все меняет.
– И все же закон будет рассматривать их побег как заговор. Эфрам знал, на что идет. Его наказание – пятьдесят ударов хлыста, и он их получит.
Глори судорожно вцепилась в спинку массивного кресла отца, и костяшки ее пальцев, сжимавших мягкую коричневую кожу, побелели от напряжения.
– Наказывать человека за то, что он хочет быть свободным, – несправедливо, отец. Ведь человек – это живое существо. Он заслуживает лучшего обращения.
Отец отошел от окна и направился к Глори. Свет лампы падал на его некогда русые волосы, в которых начала пробиваться седина.
– Мы обсуждали это уже тысячу раз, и ты знаешь: в глазах закона он – всего-навсего раб.
Глори промолчала, не принимая доводов отца.
– Тебе ведь нравится жить здесь. Признай хотя бы это! Ты в восторге от званых вечеров, красивых нарядов и поклонников.
Конечно, Глори нравилась такая жизнь. Как любой молодой женщине.
– Все это чудесно, – ответила она. – Поместье Саммерфилд – это мой дом. Я все здесь люблю. Но справедливо ли жить припеваючи ценой тяжелого труда таких же людей?
– Жизнь – сложная штука, Глори. Мы стараемся делать все, от нас зависящее. Эфраму жилось у нас гораздо лучше, чем большинству его собратьев. Он не должен был убегать.
– Я понимаю, отец. Но согласись, рабство не может решить всех проблем.
Джулиан Саммерфилд тяжело вздохнул.
– Я знаю, дочка, тебя очень волнует все это. Но я благодарен за искреннее доверие ко мне. Надеюсь, ты ни с кем больше не обсуждала происходящее?
– Иногда мне очень хочется так сделать.
Джулиан коснулся светлых волос дочери и ласково погладил по голове.
– Когда ты вырастешь, все станет на свои места. Пройдет время, и ты ко всему привыкнешь.
– Но я уже выросла, – возразила Глори.
Отец только кивнул. Опустив руки в карманы серой визитки из сержа, он снова подошел к окну.
Дочь на какой-то миг увидела отца другими глазами: вдруг постаревшего, с заметными морщинами на лице, чего не было еще вчера. Он был хорошим человеком: умным, внимательным, тактичным и благородным. Глори всегда прислушивалась к его словам, зная, что в большинстве случаев тот оказывался прав. Но только не сейчас. «Я никогда не привыкну к человеческим страданиям, – подумала девушка. – Да и не хочу привыкать».
Наконец, крики стихли, и внезапно установившаяся тишина была столь же оглушительной, как и дикие вопли негра.
Девушка чувствовала, что напряжение мало-помалу отпускает ее, жизнь в поместье возвращается в прежнее русло.
Завтра вечером состоится бал в честь ее девятнадцатилетия. К тому времени забудется столь дикая сцена, разыгравшаяся во дворе дома. Она будет смеяться, танцевать, флиртовать и получать от всего огромное удовольствие. Жестокость сегодняшнего утра исчезнет, но ей никогда не забыть леденящих кровь воплей.
И, словно прочитав мысли дочери, отец приподнял ее подбородок своей мозолистой рукой.
– Теперь все кончилось, – сказал он мягко. – Мама, наверное, уже пьет кофе в столовой. Почему бы нам не присоединиться к ней? Потом ты могла бы помочь мне разобраться с хозяйственными книгами.
Глори заставила себя улыбнуться.
– Хорошо, отец. – И, покорно вздохнув, выскользнула из кабинета.
Опустив длинные стройные ноги с постели, Николас Блэкуэлл потянулся за брюками, небрежно свисавшими со спинки стула.
– Значит, ты все-таки уходишь? Но ведь еще рано, и Виктор не скоро вернется домой, – обиженно произнесла Лавиния Бонд.
Николас же и не думал оставаться с ней на всю ночь.
– Мне очень жаль, дорогая. Но меня ждет работа. Я должен проследить за разгрузкой в доке.
Все еще сидя на постели, он натянул брюки и взял со стула рубашку.
Кончики пальцев Лавинии скользнули по тугим мышцам спины Николаса и легонько ущипнули за плечо.
– А ты уверен, что не передумаешь? – Почти благоговейно она прикоснулась к завитку его черных волос и тихонько потянула.
Николас повернулся, и его взгляд остановился на будто случайно открывшейся пышной груди. Так и подмывало прикоснуться к нежно-розовому, словно бутон, соску. Ее тело прекрасно, в этом не может быть никаких сомнений, и все же…
Он усмехнулся, отметив, что слишком быстро теряет интерес к женщинам. Всего месяц назад ему бы и не устоять перед очевидным соблазном. Теперь же Николасом владела одна мысль – поскорее уйти отсюда. Стало быть, проходит желание наслаждаться всеми прелестями этой леди, чего, к сожалению, как и все другие женщины, Лавиния не улавливала, проявляя излишнюю назойливость. От слишком долгого пребывания в Чарлстоне наступило пресыщение. Иное дело посещать женщину два-три раза в год, тогда полное удовольствие от ее компании, по крайней мере, в постели. Но его судно вот уже неделю стоит у причала. А неделя с Лавинией Бонд – слишком много.
– На этот раз нет, дорогая. – Коснувшись груди девушки, Николас легонько ее поцеловал, потом отвернулся и принялся натягивать высокие черные сапоги. Накинув шелковый, украшенный вышивкой халат, Лавиния проводила возлюбленного к двери своего небольшого уютного домика.
– Мы еще увидимся до бала? – спросила она. Пальцы скользнули под рубашку Николаса, застегнутую не на все пуговицы. Нащупав жесткие черные завитки на его груди, Лавиния представила, как еще несколько минут назад они наслаждались в жарких объятиях друг друга. Кончиком языка она облизнула полные сочные губы.
– До какого бала? – уточнил он, мысленно уносясь на свое судно.
– Что значит – до какого? Конечно, до бала у Саммерфилдов. Ведь Джулиан твой друг, разве нет?
– Ах, да. Я совсем забыл.
Но на самом деле это было не так. Джулиан лично пригласил его провести несколько дней в своем доме, и Николас, к своему удивлению, поймал себя на мысли, что ему и в самом деле хочется погостить там. Старик Саммерфилд был лучшим другом его отца, но он никогда еще не бывал в поместье, хотя нуждался в отдыхе, работая не покладая рук. Это ему просто необходимо. А вот Лавиния Бонд нужна ему меньше всего.
– Ради нас обоих, дорогая, постарайся быть немного осмотрительнее. Мне вовсе не хотелось бы стреляться с твоим мужем, чтобы успокоить его ущемленное чувство собственного достоинства.
– Ты думаешь, я способна на такое, милый?
– Я этого не сказал, разве не так?
Мужчина открыл дверь. Тяжелая повозка, груженная бочками, прогромыхала по узкой, окаймленной деревьями улочке. Звякали и гремели молочные бутыли. Какая-то бездомная кошка едва не угодила под колеса телеги и, зашипев, бросилась наутек.
– Ну, мне пора, любимая.
Обняв за шею Николаса, Лавиния страстно поцеловала его. Молодой человек оставался равнодушным: мысли были заняты предстоящими событиями, ведь следовало провернуть столько дел, чтобы успеть завтра на бал к Джулиану.
– Я дам тебе знать, когда Виктора снова не будет дома, – тихонько сказала Лавиния.
– Я надеюсь, – ответил он, не оборачиваясь, и спешно направился по Тредд Стрит в сторону виднеющихся трех мачт «Черного паука», тихонько покачивающегося на волнах.
– Как я выгляжу, Плэнти? – Бросив последний взгляд в большое зеркало, вправленное в рамку вишневого дерева, Глори сделала небольшой пируэт, и пышные юбки ее нового белого платья из органди закружились в водовороте.
Плэнти, поджав толстые губы, придирчиво осмотрела девушку.
– Ну… – она разглядывала Глори со всех сторон, и ее круглое лицо расплылось в широкой радостной улыбке. – Ты выглядишь прекрасно, девочка моя. Как всегда.
Наклонившись, Глори легонько чмокнула старую служанку в щеку.
? Как всегда, одно и то же. Но на этот раз, мне кажется, ты действительно права. – Девушка звонко рассмеялась, продолжая вертеться перед зеркалом. – Сегодня вечером все будут восхищаться мною!
Плэнти добродушно рассмеялась, ее тучное тело сотрясалось.
– Как всегда.
? Ну, мне пора. Я уже и так заставила себя ждать. – И, схватив свой белый шелковый веер, богато расшитый таким же жемчугом и серебряной нитью, что и платье, она поспешила к двери. Спускаясь по лестнице из своей комнаты на третьем этаже дома в танцевальную залу, располагавшуюся на втором этаже, Глори слышала доносящиеся оттуда звуки венского вальса. Спустившись вниз, она заметила Бенджамина Пэрри, стройного белокурого молодого человека лет двадцати, который просиял, увидев ее, словно только и ждал этой встречи, и несказанно обрадовался тому, что вовремя вышел из холла и теперь будет сопровождать красавицу на бал.
– Привет, Бен. – Глори протянула руку, и он с благоговением наклонился к ней. Девушка боялась, как бы ее поклонник не потерял равновесие и не упал. Ей стоило большого труда не рассмеяться.
– Добрый вечер, мисс Саммерфилд, – сказал Бен. – Вы ослепительно… – его глаза скользнули по крепким холмикам грудей девушки, едва прикрытых лифом платья, – красивы. – Встретившись с понимающим взглядом Глори, молодой человек зарделся юношеским румянцем.
– Могу ли я просить о чести сопровождать вас?
– Мне очень жаль, Бен, но об этом меня уже просил Эрик.
Эрик Диксон, высокий и красивый мужчина с каштановыми волосами, направлялся к Глори. Он смерил уничтожающим взглядом более юного соперника, ее же поприветствовал обворожительной улыбкой.
– Надеюсь, эта честь принадлежит мне, мисс Саммерфилд. – Обладатель великолепной стройной фигуры, прекрасно ухоженной кожи и карих глаз протянул руку. На нем также безупречно сидел черный фрак.
Бен Пэрри покраснел и отступил в сторону. На какой-то момент Глори стушевалась: снизойдет ли Эрик до того, чтобы заговорить с Беном.
– Может быть, в следующий раз повезет тебе, дружище, – небрежно обронил Эрик, направляясь с девушкой в зал, где гремела музыка.
Молодые люди появились в танцевальной зале, и шум голосов тут же сменился приглушенным шепотом. Раздались аплодисменты, Глори приветствовала всех реверансом, и, когда Эрик повел девушку по сияющим черным и белым плиткам паркета, гости вернулись к прерванным разговорам, зазвучал смех. В залу входили новые пары элегантно одетых молодых людей. Улыбаясь, они подходили к имениннице и поздравляли с днем рождения.
О таком празднике можно было только мечтать. Все ее танцы заранее распределились, и менее удачливые молодые люди огорчались чуть не до слез, когда девушка отказывала им. Вокруг именинницы кружился рой восторженных поклонников, она получала удовольствие от каждого комплимента и даже банальных фраз, восхваляющих ее красоту. От партнеров в танцах не было отбоя. Эрик же только и делал, что поминутно говорил комплименты и выполнял ее малейшие прихоти. Он выглядел наиболее удачливым, на протяжении всего вечера оставаясь обаятельным, красивым и всецело преданным ей. Глори хотелось бы полюбить его, хотя, возможно, она и любила, просто не зная об этом. Ей всегда казалось, что любовь похожа на то чувство, которое испытываешь, срываясь вниз с высокой вершины, отчего замирает сердце, захватывает дыхание, и какая-то необъяснимая сладкая боль разливается по всему телу, Но пока ничего подобного не случилось.
Что бы ни произошло, решила Глори, жизнь – это одно удивительное приключение. Каждый день приносил ей счастье и что-то новое. Ее жизнь была такой же яркой и красивой, как рождественская игрушка.
– Николас, мальчик мой! Входи. – Остановившись под огромной хрустальной люстрой в холле, Джулиан заключил в объятия высокого, стройного морского капитана. – Я уже думал, что ты не приедешь.
Николас с тем же чувством поздоровался с хозяином дома, протянув ему загорелую мускулистую руку.
– Мы немного задержались с разгрузкой. Ничего не поделаешь. – Он крепко пожал руку пожилого человека, стоящего перед ним. – Рад видеть вас, Джулиан.
– Я с нетерпением ждал этой встречи, – сказал старик, – Эзра, отнеси вещи капитана в его комнату и вели одному из конюхов заняться лошадью.
Высокий морщинистый слуга почтительно поклонился.
– Да, сэр, – Стараясь побыстрее шагать на длинных полусогнутых ногах, слуга направился к двойной резной двери между двумя дорическими колоннами и, спустившись по широким ступенькам лестницы, вышел на устланную гравием гостевую аллею и остановился перед оседланной лошадью Николаса, беспокойно бившей копытами. Все свободное пространство аллеи занимали кареты, экипажи, фаэтоны, мимо которых сновали кучеры и лакеи.
– Идем, мой мальчик, – бодрым голосом скомандовал Джулиан, – я тебя представлю. – Обхватив своей крепкой рукой широкие плечи Николаса, он повел его вверх по лестнице в танцевальную залу. Навстречу им вышла хрупкая темноволосая женщина, выглядевшая старше Джулиана. Резким голосом она отдавала распоряжения слухам, держась необычайно прямо и прищурив свои и без того узкие темные глаза. Она увидела Николаса.
– Луиза! – Джулиан удивленно посмотрел на жену, совсем не ожидая встретиться с ней здесь, но быстро взял себя в руки.
– Познакомься, это капитан Блэкуэлл. Николас, это моя жена Луиза.
Назови сейчас Джулиан эту женщину соляным столбом, это не так бы ошеломило Николаса. Луиза Саммерфилд являла собой полную противоположность мужу, обаятельному и располагающему к себе. Она сразу же произвела впечатление холодной, сухой и надменной особы. И только из уважения к Джулиану он старался внушить себе: первое впечатление ошибочно.
? Миссис Саммерфилд.
– Рада с вами познакомиться, капитан.
Слова, в которых отнюдь не чувствовалось ни радости, ни воодушевления, были явно неискренни. Трудно было не почувствовать этого.
– Ну что вы, мадам. Это я очень рад с вами познакомиться.
– Джулиан, – обратилась к мужу Луиза, – к сожалению, мне надо идти. Хочу проследить за приготовлением обеда, надеюсь, ты понимаешь?
– Конечно, дорогая.
– Капитан Блэкуэлл, – теперь женщина обратила свое внимание на Николаса, – я уверена, что Джулиан и Глори не дадут вам скучать. Они получают гораздо больше удовольствия от подобного рода развлечений, нежели я. Надеюсь, вы останетесь у нас погостить, и мы успеем еще с вами подружиться.
– Мне бы очень этого хотелось, – ответил Николас, у которого и в мыслях этого не было. Он смотрел, как Луиза уходит, не оборачиваясь по сторонам, глядя перед собой. Она мало разговаривала с гостями, и те, в свою очередь, платили ей той же монетой. В этой женщине не было ничего привлекательного, пришел к выводу Николас. Ее, высокую, тонкую и прекрасно сложенную, портили чрезмерная сухость поведения и привычка сжимать губы, превращавшая их в узкую полоску.
– Луиза не слишком-то любит балы, – объяснил Джулиан. – Она обычно проводит вечера на кухне или наверху, в своей комнате.
– Понятно, – сказал Николас, хотя на самом деле ничего не понимал. Как мог такой мужчина, как Джулиан, живой и энергичный, жениться на этой женщине? А впрочем, что здесь удивительного? Ведь и его отец женился на Элизабет Сент Джон Блэкуэлл, мачехе Николаса, холодной и надменной, как Луиза.
– Ты поймешь мою жену, когда получше узнаешь ее, – сказал Джулиан, и Николас задумался, не читает ли друг отца его мысли?
– Конечно, сегодня вечером у нее будет предостаточно хлопот.
Они вошли в танцевальную залу, где кружились пары. Он узнал среди гостей несколько своих знакомых, с остальными же его познакомил хозяин дома. Когда Джулиан, извинившись, заговорил с каким-то своим приятелем из городского банка, Николас решил не упустить возможности выйти на балкон, чтобы немного подышать свежим воздухом.
Под теплым весенним дождем за последние три дня поля совсем раскисли от грязи. Терпкий мускатный запах земли, смешиваясь со сладким запахом цветущей жимолости, создавал поистине удивительное сочетание, и он невольно подумал о том, как сильно полюбил Юг. Хотя Николас родился и вырос на севере страны, в силу своей профессии он часто бывал здесь. Молодой капитан избороздил прибрежные воды между Бостоном, Новым Орлеаном и Карибским морем, перевозя все, начиная от хлопка, мелассы, обуви и кончая соленой рыбой, вяленой олениной и свечами. Ему нравилась жизнь моряка, свобода, радость борьбы и удовлетворение от своего будущего.
– Николас! – послышался слащавый голос Лавинии.
«Как это на нее похоже», – подумал Николас, глядя, как женщина подбегает к нему, принося с собой новую волну аромата жимолости. Сама нежность и обаяние, ни на минуту не задумывающаяся о человеке, за которым замужем. И все-таки, разве можно в чем-то винить ее, когда целую неделю провел в ее же постели?
– Добрый вечер, Лавиния, ты выглядишь прекрасно. – И это действительно было так. Огненно-рыжие волосы аккуратными кудряшками обрамляли ее лицо, а глаза сверкали так же ярко, как изумруды на шее. Даже тусклый свет лампы на балконе не смог скрыть ослепительного совершенства кожи и соблазнительной округлости грудей.
– А ты, Николас, похож на Сатану – так же дьявольски красив. Я просто не могу не краснеть, вспоминая о тех нескольких прошедших днях.
– Ты никогда в жизни не краснела, Лавиния. А где Виктор? Думаю, будет лучше, если ты пойдешь и поцелуешь его, прежде чем он обнаружит твое отсутствие.
– О Боже. Да мой муж вообще никогда не обращает на меня внимания.
– Я уверен, здесь есть люди, которые помогут ему пересмотреть отношение к тебе.
– Николас, какой же ты нудный!
Пытаясь изобразить на лице удивление, Николас слегка приподнял брови.
– А прошлой ночью ты говорила совсем другое, моя дорогая.
Лавиния захлопала длинными черными ресницами и игриво взглянула на него из-за веера. Молодой человек насмешливо поклонился и, извинившись, снова вернулся в залу.
Николас стоял, оперевшись на дверной косяк и закинув ногу за ногу, когда к нему подошел Джулиан. Но он едва обратил на хозяина дома внимание: уже несколько минут его взгляд, не отрываясь, следил за золотоволосой девушкой в белом платье. Нет, ее волосы не совсем золотые. Скорее, льняные. Да, волосы незнакомки были цвета льна. До сегодняшнего вечера Николас не видел разницы. Гладкая, мраморно-белая кожа девушки имела легкий матовый оттенок. Прелестное создание, казалось, излучало свет, танцуя в объятиях красивого молодого человека, который то и дело улыбался очаровательной партнерше. Это, бесспорно, была одна из самых красивых женщин, которых ему когда-либо приходилось видеть.
– Смотрю, тебя заинтересовала моя дочь, – заметил стоявший рядом Джулиан, в его голосе прозвучала гордость, а на лице заиграла улыбка.
– Ваша дочь?! – Николас едва не задохнулся, выдавив из себя это слово. В течение последних минут он строил планы, как затащить эту девушку к себе в постель. Ему грезилось ее жаркое, вздрагивающее тело и его поцелуй в изгиб такой восхитительной шеи. Теперь на него накатывали волны стыда.
? Она моя гордость, моя радость, – – счастливым голосом сказал Джулиан. – Красавица, правда?
– Совершенная, – согласился с ним Николас, продолжая наблюдать за грациозными движениями девушки в танце.
– Рад, что тебе она понравилась. Глори – одна из причин, по которым я пригласил тебя сюда.
– Что? – Николас, наконец, обратил свое внимание на крепкого мужчину, стоящего рядом.
– Моей дочери исполняется сегодня девятнадцать. Она стала уже совсем взрослой и может начать свою собственную жизнь. И, если говорить начистоту, к этому готова.
– Уверен, она не испытывает недостатка в поклонниках.
– Дело вовсе не в количестве, смею тебя уверить. Беспокоит качество. – Джулиан оглянулся по сторонам, чтобы убедиться, что их разговор никто больше не слышит.
– Я хотел обсудить это с тобой завтра. Но, думаю, сейчас как раз подходящее для этого разговора время.
Слова эти возбудили любопытство Николаса, и он с интересом взглянул в посерьезневшие голубые глаза своего друга.
– Видишь ли, мне хотелось бы видеть дочь счастливой в браке, – сказал ему Джулиан. – Я хочу, чтобы она любила и уважала мужа и вышла замуж за человека, который был бы ей ровня.
– Определенно, среди поклонников вашей дочери есть такой человек.
– О, они все хорошие мальчики… или, скорее, мужчины. Каждый, без сомнений, свил бы ей уютное гнездышко, относился к ней с любовью и нежностью. Но вся беда в том, что я ужасно испортил Глори, слишком ее избаловал. И любой из поклонников продолжал бы в том же духе. Но я уверен, что Глори может предложить гораздо больше, чем просто смазливое личико.
Николас не мог не согласиться. Его наметанный взгляд скользил по стройным изгибам точеной фигурки девушки, то и дело останавливаясь на вздымающейся под лифом платья упругой груди.
– Молодые люди, – продолжал Джулиан, – не успевают и глазом моргнуть, как оказываются по уши влюбленными в Глорию.
Его собеседник почувствовал иронию в словах гордого отца, смотрящего на толпу поклонников, тесным кольцом обступивших красавицу.
– Ты только посмотри на них, Николас. Девочка обращается с ними, как со щенками, а не как с мужчинами, за которых собирается замуж. И какой тогда будет ее дальнейшая жизнь? Я хочу, чтобы Глори вышла замуж за мужчину в полном смысле этого словца, который имел бы на нее какое-то влияние. – Он смерил молодого человека пристальным взглядом. – И я подумал, что, возможно, тебе это будет интересно.
– Мне? – смуглое лицо Николаса стало вдруг бледным, как полотно. – Вы хотели бы, чтобы я просил руки вашей дочери? Но ведь всем известна моя репутация, Джулиан! И большинство отцов вызвали бы меня на дуэль, подойди я хоть на шаг к их дочери, не говоря уж о том, чтобы просить ее руки.
– Я с трудом верю этому, зная о твоих средствах и положении в обществе. И потом, я всегда думал о тебе лучше, чем ты сам. Из тебя получался бы отличный отец семейства.
– Весьма польщен, Джулиан. И все равно вы еще плохо меня знаете. Я не из тех людей, что любят оседлый образ жизни, живу сегодняшним днем. Большую часть времени провожу в море. Что за жизнь будет у женщины, решившей связать со мной свою жизнь?
– Но тебе вовсе не обязательно все время проводить в море. И мы оба прекрасно знаем это. У тебя, есть несколько поместий на Севере. И, как мне кажется, пора думать о браке и семье.
– Ваши дочь, насколько я понял, тоже одобряет эту идею?
– Глори пришла бы в бешенство, если бы узнала о том, что в нашем разговоре прозвучало одно только слово «брак». Подвести ее к алтарю ты должен сам. Я просто хочу, чтобы ты знал, если тебя интересует это предложение, я даю на это свое благословение.
– Но меня никогда не интересовала женитьба. Вам, как никому другому, следовало бы знать об этом.
– Прошлое не всегда повторяется, Николас. И только потому, что брак твоего отца оказался неудачным, нельзя судить о твоей будущей женитьбе.
– А ваш брак, Джулиан? Вы счастливы?
Нахмурив брови, тот тяжело вздохнул и отвел взгляд.
– Я должен был жениться на Луизе. Но никто из нас не испытывал особого счастья от этого. Но все-таки однажды я по-настоящему любил. – Он замолчал, пытаясь совладать с нахлынувшими воспоминаниями. – Если бы Ханна стала моей женой, я был бы счастливейшим из смертных. – Вспоминая о том незабываемом времени, когда они могли часами сидеть с Ханной у маленького очага крошечного домика или лежать на старой железной кровати, Джулиан уже не хмурился. Когда же какая-то хохочущая парочка случайно задела его, мысли неохотно вернулись к настоящему, и он снова обратился к Николасу.
– Подумай над этим, мой мальчик. Но ради всего святого не говори о нашем с тобой разговоре ни Глори, ни Луизе. Боюсь, они оторвут мне голову, если узнают.
Николас изо всех сил старался подавить улыбку.
– Можете положиться на меня. Еще раз хотел бы поблагодарить за оказанное доверие, но, боюсь, что я все же убежденный холостяк. Портить юных девственниц – не по моей части.
Джулиан понимающе улыбнулся.
– Идем. Думаю, сейчас самое время представить тебя виновнице торжества.
