Глава седьмая

Для Эспер началась пора тяжелого труда и пустого, лишенного радости существования.

Эймос Портермэн сдержал свое слово, хотя и не без некоторого неудобства для себя. Он проконсультировался с приказчиком Джонсоном и распорядился, чтобы верх для женских туфель выкраивался, как обычно, на фабрике, а затем эти заготовки передавались для сшивания вручную Ханивудам. Джонсон, конечно, возражал:

— Новые машины сделают это вдвое быстрее и лучше, сэр.

— Я знаю, — ответил Эймос, — и тем не менее отдаю это распоряжение. И хочу, чтобы это было хорошо оплачено — скажем, доллар за дюжину.

Джонсон, преданный хозяину, решительно возразил:

— Но это неслыханная, сумасшедшая оплата, сэр. И если другие рабочие узнают…

— Не узнают, — перебил его Эймос. — Ханивуды не из болтливых. И я надеюсь вернуть затраты. Боскомы с Тремонт-стрит наверняка возьмут товар. Мы распишем его преимущества — дескать, ручная работа на заказ, как в старину, и сможем на этом выгадать.

Джонсон согласился:

— Понимаю, сэр. Но насколько умелы эти женщины? Что, если они испортят материал?

— Может быть, поначалу и испортят, — пожал плечами Эймос. — Вы им покажете что к чему. Я оставляю все это на вас. Не беспокойте меня больше. Как там Нат Кабби?

Джонсон нахмурился.

— Довольно неплохо, — неохотно признался он. — Но его трудно понять: этот парень себе на уме, а люди, работающие вместе с ним, становятся злобными. Позавчера Шмидт, наш мастер-закройщик, нагрубил мне, чего с ним ни разу не случалось. Я, конечно, срезал ему заработок.

Но Эймоса это не волновало.

— Шмидт, наверное, стал слишком старым для своей работы. Это не обязательно из-за Ната. Кстати, в понедельник мисс Ханивуд обратится к вам. Приготовьте материал.

Приказчик удалился, недовольно ворча себе под нос. Мистер Портермэн, считал он, даже не представляет, как трудно приходится ему, Джонсону, с этим местным народцем. В Дэнверсе все же было лучше, хотя деньжищ здесь у них уйма.

Утром в понедельник мистер Джонсон выдал Эспер Ханивуд заготовки для тридцати шести пар туфель. Половина выполненной работы оказалась браком. Все было сшито неровно и грубо. Кое-что пришлось выбросить, многое — вернуть. К неудовольствию Джонсона, каждый понедельник, когда он проверял сделанную работу, рыжая девчонка не произносила ни слова. Когда она раскладывала перед ним готовую продукцию в его маленьком кабинете, он, весь багровея, указывал ей на ошибки. Она отвечала только: «Простите, я переделаю», — и все. Именно ее изделия всегда вызывали нарекания. Сьюзэн хорошо справлялась со своей частью работы. Она пыталась помочь дочери, но Эспер, чьи пальцы распухли от непривычного для нее труда, стеснялась принимать помощь. У мамы и так много дел, она еще умудряется кормить всю семью на три доллара в неделю. Теперь даже Роджеру приходилось работать, так как им не на что стало кормить «чокнутого». Он, как и ожидала Сьюзэн, возражал против этого каторжного труда жены и дочери, но она заставила его покинуть страну грез и считаться с реальностью. Роджер был убежден не столько ее гневом, сколько смутным чувством вины перед Эспер, которая вынуждена была зарабатывать на жизнь тяжким трудом. Он теперь должен был ухаживать за свиньей и заниматься огородом. О свинье Роджер нередко забывал, и жена или дочь исправляли последствия его плохой памяти, но выращиванием овощей он увлекся всерьез. Роджер любил бывать на их небольшом огороде, который стал его вотчиной, там он не чувствовал себя несчастным.

Не чувствовала себя несчастной и Сьюзэн, потому что она делала все ради определенной цели. Когда все это кончится, можно будет снова открыть гостиницу и попробовать получить заем у Портермэна. Для него это будет хорошей инвестицией, а теперь, после того как она уже обращалась к нему, это сделать будет легче.

Но Эспер владело тоскливое ожидание того, что когда-нибудь ей удастся вырваться из этой каторги.

В четвертый понедельник она вновь принесла заказ Джонсону, как всегда молчаливо ожидая приговора. Тяжело дыша, он отсортировал двадцать одну пару и сложил их в ящик, потом бросил остальные пятнадцать перед собой на стол.

— Дорогая моя, — вскричал он, — неужели вы действительно думаете, что вот это, он ткнул пальцем в лежащие на столе заготовки, — я могу послать заказчику?

— Разве они не лучше прежних? — спросила Эспер бесцветным голосом, — Я старалась…

Джонсон покачал головой. Надо наконец поставить точку. Бог свидетель, он долго терпел!

— Эти ошметки едва ли годятся даже для самых захудалых торговцев. Они не стоят и двух центов за дюжину, вот что. Я не выполнил бы своих обязанностей, если бы не сказал, что это прямой убыток для мистера Портермэна.

Девушка побледнела и потупилась. Конечно, думал Джонсон, шеф может позволить себе потерять доллар в неделю, но это не бизнес. Да и цены на кожу растут с начала войны.

— Послушайте, барышня, вам ведь нужны честные деньги?

Эспер закрыла глаза. Неудачи, унижения перед этим Портермэном и этим приказчиком… Почему она не может бросить это, найти работу где-нибудь еще и присылать деньги домой?

— Я вижу для вас только один выход — продолжал Джонсон. — Ручную работу вы делать не можете. Идите на фабрику. Любой идиот может работать на швейной машине.

Лицо девушки стало пунцовым, и он понял, что выразился нетактично.

— Вы и зарабатывать будете больше. Может, центов пятьдесят в день. И семье помощь, ведь так?

Ему было немного жаль ее, напоминавшую выброшенную на берег рыбу. Нищая, но не похожа на других здешних работниц. Больше похожа на леди, но при этом одета хуже, чем любая из работающих здесь женщин.

— Ну, — сказал Джонсон нетерпеливо, — хотите попробовать? Есть вакансия в швейном цехе.

Эспер подняла голову.

— Могу, — ответила она безразлично.

Сьюзэн одобрила это предложение и отмела возражения Роджера:

— Конечно, никто из Ханивудов этого не делал, но никто из них и не был так беден. Девушка сильная, деньги хорошие, работать на машине, конечно, сможет. Это не навсегда, к тому же, может, работа ее и встряхнет, а то она все время уединяется и думает о чем-то своем.

На другой день в пять часов утра Эспер отправилась на фабрику. Она прошла полторы мили от дома до фабричного района и очутилась в толпе мужчин и женщин, причем ее знакомых среди них совсем не было. Здесь было десяток обувных фабрик. Эспер присоединилась к тому ответвлению толпы, что устремилась к дверям фабрики Портермэна.

В узких коридорах здания было темно, а у входа в свете керосиновой лампы стоял мистер Джонсон, наблюдая, как рабочие расписываются о приходе. Он приветствовал Эспер без восторга.

— А, вы здесь? Я провожу вас к вашей начальнице.

— Хорошо, — коротко ответила она.

— В подвале — складские помещения, — объяснял на ходу приказчик, — а здесь делают подметки. Кройка и завершение работы — этажом выше. Вы будете работать здесь, — он открыл дверь в самом конце хорошо освещенного коридора, где стояли длинный стол, десять швейных машин и десять стульев. Высокий стул начальницы стоял отдельно. Женщина поспешила подойти к ним.

Со светло-рыжими волосами, она была в переднике из черной тафты и в нарукавниках. Ее холодная улыбка обнажала фарфоровую белизну зубов, а взгляд маленьких глаз был острым.

— Вот наша новая работница по имени Ханивуд, мисс Симпкинс, — объявил Джонсон. — Она не имеет опыта работы на фабрике.

— О, понимаю, — сказала начальница. Выговор ее был нездешним — она приехала из Бостона: полуголодное существование привело ее на фабричную работу. — Ну что ж, приступим поскорее, моя дорогая.

Увидев холодную улыбку этой женщины, Эспер поняла, что перед ней — мелочная тиранка. Девять остальных работниц подняли головы. На вид им было от четырнадцати до тридцати лет, и все они выглядели симпатичными. Когда приказчик ушел, работницы снова опустили головы. Шум машин не прерывался ни на минуту. Свет в комнате был тусклым, и женщины низко наклоняли головы.

— Повесьте вашу шаль вот сюда, — распорядилась начальница. — Этот передник не годится: нужно — из черного бомбазина, как у всех. Теперь прочтите вслух правила, я должна быть уверена, что вы все поняли, — она показала на табличку, прикрепленную в простенке между окнами.

Эспер прочла:

1. Не разговаривать между собой, только с начальницей.

2. Не слоняться без дела по фабрике.

3. Женщинам-работницам запрещаются всякие разговоры с рабочими-мужчинами.

4. Не разрешается отсутствовать больше пяти минут.

5. Не разрешается уходить с рабочего места, пока дневная норма не сдана начальнице.

— Все ясно? — резко спросила мисс Симпкинс.

— Да, — вяло ответила Эспер.

— Да, мэм, — хмуро поправила ее начальница.

— Да, мэм.

Эспер села на свободный стул между девочкой лет пятнадцати и полной женщиной лет тридцати.

Она напрягалась, чтобы понять отрывисто-ворчливые инструкции начальницы. Процесс был несложным, нужно только научиться вдевать нитку в иглу и помнить, что нитка имеет обыкновение обрываться.

Начальница прохаживалась за спинами работниц, делая женщинам замечания. Иногда она садилась за свой стул и с таким же недовольным видом поглощала мятные таблетки.

Час шел за часом. Плечи Эспер, сгорбившейся у машинки, болели, в глазах у нее рябило от постоянного мельтешения иглы.

В двенадцать повсюду на фабрике зазвенели звонки. Женщины встали и принесли бумажные пакеты, сложенные под вешалкой. Эспер, у которой с собой было два пирога с рыбой, достала их и принялась есть.

— Теперь мы можем поговорить? — спросила она у соседки. Та покачала головой, глядя на обедавшую начальницу.

— Почему?

Соседка ответила едва слышно:

— Правила этой старой стервы. Она здесь что хочет, то и делает.

— Что она может сделать?

— Срезать оплату.

Мисс Симпкинс подняла голову, подозрительно глядя на Эспер:

— Если вы кончили есть, продолжайте работу.

— Но прошло всего несколько минут, — ответила Эспер. — На табличке у мистера Джонсона написано: полчаса на обед.

Начальница встала, процедив сквозь зубы:

— Или вы будете делать, что я говорю, или уйдете. Я старшая в этом цехе.

Остальные работницы с любопытством уставились на Эспер, ожидая продолжения. Новенькая хочет показать себя. Ничего, скоро поймет что к чему. Но Эспер пожала плечами и вернулась к машинке. Что пользы спорить? Она ничего хорошего и не ожидала от фабрики. Нет, думала она, нельзя давать повод этой старухе выгнать ее. Она уйдет, когда сама захочет. Она еще покажет этому Портермэну. Когда придет время уйти, она скажет ему все, что думает о его драгоценной фабрике. Он, наверное, удивится, когда узнает, что она все-таки стала работать здесь.

Но Эймос не думал об Эспер. Он передал дело Ханивудов приказчику и забыл о нем, сам же был по-прежнему занят приобретением новых машин и с этой целью ездил в Фармингтон, к Маккею.

Только в ноябре он вспомнил о существовании Эспер. Раз в месяц Эймос совершал инспекцию фабрики. Джонсон обычно хорошо справлялся со своими обязанностями, и Эймос почти не общался с рабочими, но он считал полезным для дела иногда появляться в цехах собственной персоной, и ему приятно было, что его встречают, кланяясь и улыбаясь.

В тот ноябрьский день его обход был еще приятнее, так как он объявил рабочим, что в среду, в канун Дня благодарения, в буфете будет бесплатное пиво. Младшие начальники от лица подчиненных выразили ему сердечную благодарность.

Эймос, сопровождаемый Джонсоном, наконец зашел и в швейный цех. Визит его, как обычно, не был объявлен заранее. Оглядывая помещение, Эймос вдруг заметил рыжеволосую девушку. Он с удивлением узнал Эспер. Надо же, подумал он, а она выглядит не так уж плохо. Интересно, как она здесь оказалась? В этот момент начальница, увидев его, вскричала:

— О, мистер Портермэн? Какая честь? Девушки, девушки, встаньте!

Швеи встали, остановив свои машины. Эспер была выше всех. Она посмотрела на Эймоса спокойно, без восторга или вызова. Он заметил, что глаза ее под густыми темными бровями не зеленые, как казалось ему раньше, а золотисто-карие.

— Все вместе, — скомандовала мисс Симпкинс. — «Здравствуйте, мистер Портермэн!» Ей вторил послушный хор. Эспер промолчала.

Эймос кивнул:

— Здравствуйте, девушки! Все идет хорошо?

Мисс Симпкинс энергично закивала.

— Достаточно ли здесь тепло? — спросил Эймос, взглянув на маленькую железную печку в углу. В комнате не было тепло: тонкие деревянные стены были плохой защитой от холода. Он заметил, что Эспер и другие работницы были в шалях и вязаных платках.

— Я распоряжусь, чтобы доставляли побольше дров, — сказал Эймос.

— Вы так добры, — суетилась вокруг него начальница, — вы просто балуете наших девушек. — Сама она, закутанная в шаль, постоянно сидела рядом с печкой и чувствовала себя уютно.

— Хорошо ли работают машины? — подчиняясь внезапному импульсу, Эймос подошел к машине Эспер. Девушка отошла в сторону, гордясь аккуратно состроченными заготовками. Пусть попробует найти брак, подумала она насмешливо.

Но Эймос смотрел не на заготовки. Он смотрел на длинную, красивую руку девушки и видел, что пальцы ее покраснели и огрубели.

— Ну, как вам работа? — спросил он, почти нутром ощущая враждебность Эспер.

— Она дает возможность честно зарабатывать деньги, — последовал ответ.

Эймос прошел дальше, склонился еще над чьей-то машинкой, потом вспомнил, что хотел сделать объявление.

— В среду вечером мужчины получат бесплатное пиво, — он улыбнулся. — Но так как вам, леди, это вряд ли подходит, то вы можете уйти домой пораньше, в шесть часов.

Это было щедростью, и он с удовольствием слушал возгласы благодарности. На других фабриках перед праздником работали сверхурочно, чтобы компенсировать время праздника. Эймос взглянул на Эспер, но выражение ее лица не изменилось.

«Ну, понятно, — думала она, — ты — этакий вельможа, который милостив к своим подданным. Интересно, сам-то ты хотел бы здесь работать под началом мисс Симпкинс?»

Она уже понимала значение правил начальницы. Та управляла цехом, как школой трудновоспитуемых. В туалет нельзя было выйти без разрешения, даваемого неохотно, и время отлучки фиксировалось. За каждую минуту опоздания — штраф в пенни. Женский туалет был в противоположном конце здания, к тому же на дороге были свалены в кучу кожи, поэтому пройти было трудно. Так что заработок мисс Симпкинс дополнялся многими пенни в день.

По существующим правилам женщины не могли встречаться с мужчинами; исключение составлял мальчишка-рассыльный, прибегавший иногда в цех. Из-за правила номер пять швеи покидали фабрику последними, в семь тридцать или восемь: мисс Симпкинс принимала работу не спеша — она не торопилась в свое неуютное жилье на Рид-стрит.

Эспер проявляла упрямство и стойкость. Работала она автоматически. Она зарабатывала два с половиной — три доллара в неделю, благодарно принимаемые Сьюзэн, которая выдавала дочери пятьдесят центов на карманные расходы. Она жалела, что у Хэсси такая тяжелая работа, а дома она бывает мало — только ужинает наскоро и спит. Но всем сейчас трудно, жизнь тяжелая, а жалостью тут не поможешь. В ту зиму только один случай несколько оживил Эспер — встреча с Натом Кабби.

Однажды в январе, когда мисс Симпкинс мучила головная боль, она оказалась неспособной вести учет выполняемой работы и поручила свою тетрадку Эспер. Начальница не любила эту девицу, но знала, что Эспер Ханивуд — самая толковая и грамотная из работниц. Эспер просидела над цифрами до восьми часов вечера. Покинув рабочее место, она опустила учетный лист в специальный ящик на двери кабинета мистера Джонсона и расписалась в уходе. Уже надевая рукавицы, она услышала чей-то голос, раздавшийся из темноты:

— Привет, Огневушка!

Эспер вздрогнула и при тусклом свете лампы разглядела стоящего рядом с ней Ната Кабби.

— Привет, — повторил он, слегка улыбаясь.

Эспер иногда видела его на фабрике, но с той ночи, когда он так странно появился у них в компании охотника за рабами, они не разговаривали. Сейчас, однако, ей было даже немного приятно, что он с ней заговорил: это было каким-то напоминанием о Джонни.

— А ты почему задержался? — спросила она, беспокойно оглядываясь. Но шпионить за ними было сейчас некому.

— Были причины, — Нат пожал плечами. — Я люблю за всем присматривать, — Эспер была слегка озадачена, потому что, говоря это, он поглядывал на закрытую дверь кабинета мистера Портермэна.

— Не скучаешь ли ты по морю? — поинтересовалась она. — Здесь совсем другая жизнь.

— Зато больше денег, — ответил Нат. — Кроме того, я не люблю быть далеко от дома. За всем надо присматривать, — повторил он с. какой-то особой интонацией.

Эспер не понимала, что он имел в виду, и их встреча перестала казаться ей приятной. Надо было спешить домой, тем более что у нее болели руки и спина, да и голова кружилась.

— Подожди, пока я надену пальто. Пойдем вместе, — сказал вдруг Нат.

Эспер равнодушно согласилась. Люди, конечно, удивятся, если увидят ее с молодым человеком, с грустью подумала она. Но Нат не походил на «молодого человека» и был слишком несимпатичен.

Они шли по улице, и снежок хрустел под их ботинками.

— Как твоя мама? — спросила Эспер, чтобы хоть что-нибудь сказать.

Нат долго не отвечал, потом сказал наконец:

— Хорошо, этот гад переехал.

Эспер с удивлением посмотрела на него:

— Ты — про мистера Портермэна?

— Да. Он переехал в городскую гостиницу.

— Но почему? — спросила она с любопытством.

— Не знаю. Если бы я только… — Нат не повысил голоса, но в этих его словах прозвучала неприкрытая ненависть. Ясно, подумала Эспер. У них была какая-то ссора. Но это ее не касается.

У ратуши Нат вдруг предложил:

— Зайдем ко мне на минутку? Она будет рада тебе.

Эспер, мечтавшая побыстрее добраться до собственного дома, не сразу поняла, что он хотел сказать. Странно, подумала она, что он никогда не называет Ли мамой.

— О, нет, Нат, я устала, и мне надо домой.

Парень остановился и посмотрел на нее:

— Она покормит нас ужином.

Разглядев его лицо в свете фонаря, Эспер вновь удивилась: насмешливая гримаса не помешала ей увидеть явно просительное выражение.

Сейчас она не видела в нем ничего угрожающего. Может быть, Нат просто одинок? Джонни ведь говорил об этом.

— Я, пожалуй, зайду на минутку, Нат.

Ли сидела в гостиной у окна и ждала. Увидев их, она вышла в коридор. Ее блестящие черные волосы казались атласными на фоне более тусклого черного платья. На розовых губах застыла какая-то сонная улыбка.

— Поздно ты сегодня, — пробормотала она, обращаясь к сыну, но глядя не на него, а куда-то в пустоту.

— Задержался на работе. Вот… пригласил поужинать Хэсс Ханивуд.

— О, конечно, проходите, — сказала Ли приветливо, почти не глядя на девушку. — Я уже разогрела ужин.

Они прошли на кухню. Пирожки, испеченные Ли, были даже вкуснее, чем дома. Эспер заметила какой-то особый аромат, исходящий от Ли. Она узнала запах духов, таких же, как те, что хранились у них дома в ящике комода. Она удивилась: марблхедские женщины обычно не пользовались духами. Эспер чувствовала себя все более скованно. Нат, похоже, уже забыл о том побуждении, которое заставило его пригласить девушку. Мать и сын так сильно были заняты друг другом, как будто Эспер тут и не было. Один раз Нат посмотрел на мать с каким-то странным напряженным вниманием, и Ли, встретив этот взгляд, отвернулась.

— Холодно сегодня, — нервно сказала Эспер. — Может быть, вода в гавани замерзнет.

Ли, словно очнувшись, ответила:

— О, конечно, сегодня было очень холодно. Нат перестал есть и положил вилку на стол.

— Разве ты выходила? Я же сказал тебе, что нельзя!

Ли вздрогнула и слегка покраснела:

— Ненадолго, дорогой, только подышать свежим воздухом.

— А на Плезент-стрит не ходила? — спросил он подозрительно.

Наступило молчание, и Эспер вдруг почувствовала нечто, соединяющее их гораздо теснее, чем отношения матери и сына. Ли покачала головой:

— Я не буду делать того, чего ты не велишь.

— Без меня выходить нельзя. В противном случае ты знаешь, что я сделаю.

Ли опустила голову.

— Это жестоко, — прошептала она. — Отпусти меня, Нат. — И вдруг повторила громко, словно обращаясь к кому-то еще. — Отпустите Ли! Она тоже может быть жестокой, — и загадочно улыбнулась.

Эспер почувствовала настоящий страх. Вскочив, она пробормотала:

— Мне пора домой.

Мать и сын вспомнили о девушке и рассеянно посмотрели на нее. Ли вновь вернулась из какого-то своего мира теней. Она встала и протянула Эспер руку с самым естественным видом.

— До свидания. Спасибо, что навестили нас. Мы с Натом так… одиноки.

Нат тоже встал и шагнул к матери. Хотя он не касался ее, Эспер чувствовала, что между ними существует какая-то таинственная связь, точно они стоят вдвоем по другую сторону какой-то бездны и оттуда смотрят на нее.

Лучше бы я не ходила, думала Эспер, быстро шагая по улицам холодного города. То, что она видела у Кабби, казалось страшным сном. Она вспомнила этот странный вопрос о Плезент-стрит. Впрочем, лучше забыть все это, а с ними больше никогда не встречаться.

Впереди уже замаячил ее дом. Окно кухни светилось. Девушка замедлила шаг, глядя на море. Моя жизнь, подумала Эспер испуганно, похожа на него. Она подобна приливу и отливу, и нет никакой надежды на перемену. Эспер было холодно, но она не замечала этого, снова вспоминая гадалку Криз, которой уже давно не было в живых: «Разбитое сердце, огонь… три человека в твоем сердце… потом ты увидишь…» Что и когда, о Боже? Ничего нового уже не будет. Эспер повернулась и медленно пошла домой.