Глава шестнадцатая
Шторм, предсказанный Деревянной Ногой, действительно начался ночью: сильный Ветер и дождь продолжались всю субботу и большую часть воскресенья. Эспер провела эти дни в постели. Они с Эймосом считали, что ей разумнее отдохнуть после той поездки, да и не было особых причин подниматься в воскресенье, так как она уже много лет не была в церкви. Эймос тоже не часто посещал церковь. Сразу после свадьбы они раз или два ходили в Олд-Норт, но им не нравился шепот, сопровождавший их появление, и, когда стало совсем ясно, что все усилия Эймоса не принесут ни моральных, ни финансовых результатов, Портермэны сдались.
Это воскресенье тянулось, как многие другие такие же воскресенья. Эспер почитала Генри Библию, затем пролистала пару дамских журналов и сыграла с мужем несколько партий в карты. После обеда она вздремнула, и ей приснился ребенок — румяная маленькая девочка. Они вместе были на корабле, она и ее девочка. Корабль был старой «Дианой» Джонни, но похожим на одну из шхун бостонских яхтсменов, и направлялся он в далекую южную страну, где они должны были жить в маленьком белом доме среди цветущих деревьев.
Эспер проснулась и лежала, рассеянно глядя в потолок и прислушиваясь к шуму дождя, пока Эймос не пришел из конюшни и, подойдя к кровати, не спросил нежно, как она себя чувствует.
— Хорошо, — ответила Эспер, улыбаясь ему. — Мне снился ребенок.
Эймос сел на край кровати, взяв руку жены в свою.
— Ты не очень обеспокоена, кошечка, своим… своим предстоящим тяжелым испытанием? Это ужасно, что женщинам приходится проходить через это! Я просил доктора Флэга связаться с тем специальным женским доктором из Бостона, — сказал Эймос. — Надо было пригласить его, когда ты рожала Генри, но тогда я не знал о нем.
— Ах, дорогой, — прошептала Эспер, очень тронутая его вниманием, — ты так добр ко мне!
В глубине своего сознания она слышала насмешливое фырканье Сьюзэн и ее голос, как будто она стояла в комнате: «Значит, меня, медсестры, доктора Флэга и хлороформа уже недостаточно, чтобы помочь разродиться крупной здоровой женщине?»
«Но я потеряла своего первого ребенка, — возразила Эспер образу своей матери, — ты никогда не бываешь снисходительна».
Эймос наклонился и поцеловал жену. Она выглядела такой юной и прелестной с этими каштановыми косами, спадающими на грудь. Он больше не замечал ее густых черных бровей, которые когда-то смущали его, создавая поразительное впечатление силы на лице, в остальном очень женственном. Он видел только, что карие глаза Эспер нежно смотрят на него и губы ее изогнуты призывно и задумчиво.
— Конечно, я добр к тебе, моя девочка. Я обожаю тебя, — сказал он охрипшим голосом.
Ее сердце взволнованно забилось.
«О Господи! Почему я беспокоюсь, — думала Эспер, — как я смею чувствовать пустоту вокруг себя?! Мы имеем так много, Эймос и я».
— Эймос, дорогой, хорошо ли едут дела на фабрике? — спросила она после минутного молчания.
Он выглядел удивленным и снисходительным:
— Очень хорошо. Только что получил новый заказ. Но почему ты спрашиваешь?
Искренний оптимизм в его голосе убедил ее, и Эспер решилась на осторожный вопрос:
— Как ты думаешь, мы не могли бы продать фабрику… когда-нибудь?… Мы могли бы уехать отсюда.
— Ну, я думаю, могли бы, — сказал Эймос, все еще терпеливо, хотя и был удивлен. — Тебе не нравится здесь, Хэсс? Ведь это твой родной город и, — он оглядел роскошную комнату, — это наш дом.
— Да, я знаю, и он прекрасен. Но мы ведь не часть этого города, правда?
Теперь это было произнесено. То, о чем они никогда не говорили, Эспер произнесла так быстро и небрежно, что Эймос едва услышал ее. Он отнес предположение жены на счет каприза, вызванного ее беременностью. Прошло то время, когда его беспокоило то, что город думал о нем. Пока в этом городе можно было делать деньги. Здесь дешевая рабочая сила, а теперь и эта новая перспектива настоящего богатства. Как только фабрика вновь наберет обороты, они смогут больше путешествовать, может быть, купят новый дом в Бостоне, если Эспер захочет. Как только деньги снова потекут рекой, они смогут сделать это.
— Послушай, милая, — сказал Эймос ласково. — Я думаю, ты некоторое время будешь слишком занята младенцем, чтобы думать о переезде.
И он снова уехал в город, решив еще раз наведаться на фабрику.
В пять часов Эспер решила встать к ужину. Она вяло поднялась и надела летнее домашнее платье из белого муслина с пелериной из бледно-зеленого шелка, окантованной черной тесьмой. Погода начинала проясняться, теплело. Эспер трудно было держать поднятыми руки. Так что, не заплетая кос, она уложила всю упрямую каштановую массу волос в черную сеточку и завязала черные ленты бантом на затылке.
— Я довольно хорошо выгляжу, — подумала Эспер с удивлением, оглядывая себя в зеркало. Летящие фалды зеленой пелерины скрывали полноту талии. Этот груз, который она, несла в себе, придавал ей гордую, даже величественную осанку.
Ее кожа отливала тем мягким блеском, который иногда бывает в конце беременности. «Я действительно хороша в зеленом», — подумала Эспер. Она много лет избегала этого цвета из-за болезненных ассоциаций с зеленым платьем, которое Ивэн купил ей в Нью-Йорке, платьем, в котором он пытался нарисовать ее и не смог.
Эспер резко отвернулась от зеркала. Глупо думать об Ивэне. Боль надо немедленно прятать подальше, иначе она может вызвать неприятности, как сказала Чарити. «Зло — всего лишь иллюзия, Эспер, не реальность. Ты должна думать только о приятном, ради малыша, да и ради себя тоже».
Эспер вздохнула. Ну, возможно, Чарити уж точно была хорошим примером собственных проповедей. Здоровая, энергичная и самодовольная до чопорности. Хватит. Больше никакой тоски, никаких сомнений и неуверенности в себе, решила Эспер.
Она услышала, как парадная дверь хлопнула, и направилась к лестнице, чтобы встретить Эймоса, взбежавшего к ней по-мальчишески быстро.
— Так ты совсем одета, душа моя! Ты уверена, что хорошо себя чувствуешь?
Эспер заметила, что ее муж находится в своем самом хорошем расположении духа. Он и Джонсон осмотрели все помещения на фабрике и убедились, что все подготовлено для начала завтрашней работы. Швейные машины и все станки освобождены от прежних заказов, готовые к выполнению нового. На складе Эймос восхитился качеством новой партии черного сафьяна. Он поздравил Джонсона, тот удовлетворенно кивнул и сообщил, что работники пребывают в хорошем настроении. Он попросил закройщиков прийти на работу в пять тридцать утра, и они без возражений согласились. Сыграли свою роль обещание премии и оптимистическое волнение, исходящее от Эймоса.
Был только один маленький странный инцидент, омрачивший удовольствие этой инспекции. Эймос стоял в цехе на третьем этаже рядом с новой машиной для пробивания петель, которую только что установили. Станок был установлен у западных окон, и Эймос случайно выглянул на улицу.
— Черт возьми! В том старом сарае, похоже, кто-то есть. Я думал, что он заперт.
Подошедший к хозяину Джонсон выглянул в окно. Под окном находился небольшой участок земли, заваленный консервными банками и кожевенными отходами. С двух сторон он был ограничен задними стенами зданий, выходящих на Плезент и Скул-стрит. Участок был ограничен с севера железнодорожными путями, с запада — зданием пожарной команды «Дженерэл Гловер» и маленьким водоемом. Кроме грязи и мусора, на участке был ветхий сарай, он стоял в двенадцати фугах от фабрики Эймоса и безумно раздражал Портермэна, поскольку частично преграждал доступ к заднему входу на фабрику и задерживал погрузку и отправку. Эймос, конечно, пытался купить сарай, но его владелец, бывший также владельцем продовольственного и фуражного магазинов, упрямился. Он держал в сарае запасы и не собирался угождать Эймосу.
— Я никого не вижу, — озабоченно сказал Джонсон.
— Мне показалось, что какой-то мужчина бросился туда, он что-то нес, — объяснил Эймос, нахмурившись.
Из окна, у которого они стояли, двери сарая видно не было.
— Ну, даже если и так. Может, кому-то немедленно понадобилось ведро овса. О Боже, да вы как будто нервничаете?!
— Не хочется и думать, что кто-то может взломать дверь и унести эти прекрасные кожи, — сказал Эймос полушутя.
— Вы хотите, чтобы я оставался здесь ночами и спал на этих бесценных шкурах? Или, может быть, мы наймем отряд сторожей?
— Ты еще не заменил Дэна, я полагаю? — спросил Эймос, улыбаясь.
— За два дня я не успел этого сделать. Но с ним все в порядке, сэр. И наши замки, и засовы надежны, — Джонсон позволил себе веселую отеческую ухмылку. — Ступайте домой, к своей милой женушке. Я еще раз осмотрю все, прежде чем уйти, и особо поговорю со старым Дэном.
Так что Эймос, удовлетворенный осмотром, поехал домой.
В шесть часов он, Эспер и Генри сели за семейный ужин. Когда Эспер разливала гороховый суп из серебряной супницы, то заметила пленку жира на краю тарелки. Она нахмурилась и вытерла ее салфеткой. Но тут же заметила, что столовое серебро — тусклое, а скатерть в пятнах. За выпуклыми ножками буфета из красного дерева скопились комья пыли, и паутина свисала с лепного потолочного карниза.
— Анни, — спокойно сказала она, когда молодая женщина вернулась из буфетной с блюдом жареного мяса, — скатерть и серебро грязные, а когда последний раз ты вытирала пыль в столовой?
Анни вздернула подбородок с едва скрываемой дерзостью, огорчившей Эспер.
— Я не знала, что вы спуститесь к ужину, — ответила она угрюмо. — У меня и без этого слишком много дел. Я и Бриджет, мы нуждаемся в помощнице на кухне и еще одной горничной.
Эспер хотела резко ответить ей, что забота о трех людях не требует больших усилий от прислуги и что в любом случае ситуация не менялась за те четыре года, в течение которых Анни работала у них, но она не чувствовала в себе сил на выяснение отношений с горничной. Эспер была расстроена неожиданной враждебностью девушки и подумала о хлопотах, которых прибавится во время месячного пребывания здесь медсестры и суматохи родов. Когда Анни бросилась обратно в буфетную, Эспер сказала мужу:
— Может быть, нам следует взять еще одну служанку? Я не хочу неприятностей с Анни и Бриджет именно теперь.
Эймос отрезал еще один ломоть жареного мяса и полил его соусом прежде, чем ответить. Он знал, что секрет дерзости Анни был в том, что он еще не заплатил ей майское жалованье.
— Посмотрим, — ответил он ласково. — Может быть, в следующий раз, когда я поеду в Бостон, я найду кого-нибудь. А пока не забивай себе этим голову, Хэсси, я прослежу, чтобы слуги вели себя прилично.
— Анни проводит много времени в конюшне с Тимом, — заметил вдруг Генри, проливая новый свет на эту историю. — Они там обнимаются и целуются.
— Довольно! — разом закричали Эймос и Эспер.
Генри подчинился. Они закончили ужин «королевским пудингом», затем отправились, как обычно, в библиотеку.
Эспер никогда не признавалась себе, как сильно эта комната подавляет ее, даже больше, чем гостиная. Стены библиотеки были оклеены обоями с рисунком из пурпурно-каштановых листьев, дубовая мебель в этой комнате была затемнена до цвета красного дерева. Восточная стена — заставлена рядами книг за стеклянными дверцами. Издание Скотта в коричневых переплетах, двадцать томов «Маленьких Отрывков» из классики в зеленых переплетах телячьей кожи, энциклопедия и Лонгфелло. Там стояли три мягких кресла и небольшой диван. Ковер был темно-коричневым в тон мебели, и даже после того, как были зажжены все четыре плафона газовых рожков, комната оставалась мрачной, как и было задумано. Атмосфера библиотеки призывала к сосредоточенности.
Когда Эспер новобрачной приехала в этот дом, она очень гордилась этой комнатой, и она все еще гордилась ею, но чувствовала тут себя неловко.
Они следовали ежевечерней традиции, Эймос наслаждался чтением вслух и читал очень медленно и звучно. Раньше он прочел им «Айвенго» и «Квентина Дорварда», но он счел Скотта слишком мелодраматичным для нынешнего состояния Эспер и читал самые спокойные страницы романа миссис Дины-Марии Мюлок.
Пока Генри слушал, ему разрешалось заниматься цветными картинками, уже порядком наскучившими ему, но он и не думал восставать, так же, как и его мать — это был установившийся закон для времени после ужина.
В девять часов Эймос посмотрел на свои золотые часы и закрыл книгу.
— Пора спать, сын.
Генри проворно соскользнул со своего стула и поцеловал родителей.
— Ты тоже, Хэсси?
Эспер кивнула и с трудом встала. Эймос поддержал ее.
— Я скоро поднимусь. Только закончу статью в «Трэнскрипт».
Эспер с сыном шли через паркетный холл к лестнице, когда зазвонил колокольчик парадной двери. Они удивленно остановились и ждали, пока Эймос открывал дверь.
Низкорослый оборванный мальчишка, стоявший на коврике, мигал от неожиданно яркого света.
— Ну, — спросил Эймос, — что тебе нужно?
Анни высунула всклокоченную голову в холл, но, увидев там хозяев, исчезла. Мальчик вошел в холл, шаркая ногами.
— У меня послание для Эймоса Портермэна, — сказал он, изумленно таращась в пол. — Мне было сказано: большой дом около развилки на Салем, чучело оленя во дворе.
— Все верно, — кивнул Эймос нетерпеливо, — это тот дом, а я — мистер Портермэн. Что тебе нужно?
Мальчик равнодушно посмотрел на Эймоса, чуть подумал, затем снял свою кепку и покрутил ее в руках.
— Он велел вам прийти на фабрику. Немедленно. Поспешите.
Эймос окаменел. «Что случилось?» — подумал он, его губы сжались.
— Кто велел тебе? — спросил он, хотя не сомневался, что это Джонсон.
— Я его не знаю, — ответил мальчик. — Тот человек остановил меня на улице. Он дал мне два десятицентовика. Сказал, что подождет, пока вы придете.
— Хорошо, — сказал Эймос. — Я иду.
Мальчик, передав то, что ему велели, шмыгнул за дверь.
— Ничего страшного, — поспешил успокоить Эймос взволнованную жену. — Я думаю, Джонсон хочет показать мне что-то. Полагаю, надо пойти пешком. Это гораздо быстрее, чем запрягать лошадь. А сейчас иди спать и не жди. Я могу вернуться поздно, хочу, чтобы ты уже спала.
Эспер кивнула, наблюдая, как он берет свою шляпу с вешалки и завязывает на шее черный шелковый шарф.
— До свидания, дорогой, — произнесла она, и эта маленькая фраза эхом отдалась в ее ушах. Ей стало не по себе. Пытаясь избавиться от зарождающегося страха, она резко повернулась к Генри:
— Поспеши в постель, сынок.
— Что этот грязный мальчик хотел от папы?
— Да это просто посыльный от мистера Джонсона. Ты знаешь, иногда папа отправляется на фабрику ночью, когда там много работы.
Генри был удовлетворен. Он пошел наверх и позволил матери укутать себя одеялом и даже спеть колыбельную — глупое удовольствие, которое он обычно не доставлял ей.
Эспер вернулась в свою спальню. Но ей больше не хотелось спать. Она беспокойно ходила по комнате. Наконец она легла поверх одеяла, еще одетая в домашнее платье. Она зажгла газовый рожок у своей кровати и начала читать. Некоторое время содержание книги лишь поверхностно занимало мозг, а затем она потеряла нить сюжета в растущем беспокойстве. «Это смешно, — подумала она, — снова нервы». Эспер положила книгу на столик, прикрутила газ и закрыла глаза. Вскоре она задремала, и вынырнувшие из подсознания зловещие лица уставились на нее. Они колебались, как темная вода, наблюдая за нею желтыми глазами, исчезая в черноте скал. И затем ей показалось, что из этих скал маслянистой спиралью сочится вода. Поток набирал скорость и увеличивался в объеме, был слышен нарастающий рев, и вода обрушилась на нее, стена злобной черной воды накрыла ее распластанное тело.
Эспер вздрогнула и проснулась. Она дрожала, ладони ее были мокрыми.
Ужас ночного кошмара отступал медленно, хотя Эспер пришлось употребить весь свой здравый смысл. В комнате было слишком тепло, ужин был слишком плотным. Ей следовало раздеться и лечь в постель, как велел Эймос. Он будет сердиться, когда вернется и обнаружит, что она не спит и еще одета.
В спальне не было часов, и Эспер лежала еще несколько минут без движения, совершенно не желая узнавать, который час. Наконец она встала и, подойдя к своему туалетному столику, взяла маленькие часы, покрытые эмалью. Час ночи.
— Ничего страшного, — подумала она вслух, — дела могли задержать его.
Эспер прошла в ванную и вымыла лицо холодной водой, и тут она услышала через стену сонное бормотание Генри. Она вошла в комнату сына, зажгла свечу и укрыла его одеялом. Мальчик зашевелился и приоткрыл глаза. Его комната выходила на восток и была прохладнее, чем их спальня, так как ветер дул с моря. Эспер прошла к окну, собираясь прикрыть его, но, положив ладонь на скользящую раму, остановилась и сдавленно вскрикнула. Подняв раму, она высунулась из окна.
Багряный отблеск освещал восточную часть неба. Напряженные глаза Эспер видели высоко взметнувшийся язык пламени, и в бризе чувствовался слабый, но едкий запах дыма. Эспер оперлась о подоконник, чтобы унять неожиданно сильное сердцебиение, и услышала далекий звон колоколов с колокольни Саут-Черч.
— Что случилось, мама? — позвал Генри. Он вылез из кровати и подошел к Эспер.
— Пожар, — сказала она тихо, едва осознавая присутствие сына. — В деловой части города.
Генри выглянул из окна с живым интересом.
— Около фабрики папы?
— Кажется, ближе, — голос Эспер был сдавленным. Она еще опиралась на подоконник, парализованная растерянностью. Ее тревожило что-то неясное, что-то большее, чем пожар…
— В Марблхеде бывает много пожаров, — сказал Генри удовлетворенно. — Я люблю смотреть Папа пошел в город из-за пожара?
— Нет, — ответила Эспер, — нет.
И она поняла.
Когда Эймос уходил, пожара не было, она бы увидела пламя, когда открывала окно Генри, и Джонсон не послал бы такого посыльного, если бы на фабрике был пожар.
И этого мальчика послал не Джонсон. Его послал Нат.
— О, Боже мой! — прошептала она. — Нат поймал его в ловушку.
И в это мучительное мгновение она поняла, что смалодушничала. Как глуха она была к тому внутреннему голосу, сколькими предупреждениями пренебрегла, на сколько компромиссов пошла ради удобства! Если бы я пошла с Ли в ту ночь или задержала ее здесь… Если бы я не позволяла убаюкивать себя снова и снова, если бы я навестила Ната в пятницу… Я знаю, что видела его в окне… Если бы я остановила Эймоса сегодня вечером…
— Мама, ты куда? — закричал Генри, выбегая вслед за Эспер.
— Вернись, — сказала она. — Оставайся в своей комнате.
Но мальчик видел, что мать не думает о нем. Он метнулся в свою комнату за тапочками, надел их и, одетый только в ночную сорочку, бросился за Эспер вниз по лестнице. Он был немного напуган ее лицом, белым, как мел, и ее глазами, неподвижными и гневными, как у ужасной египетской царицы из Библии, но он все равно хотел быть рядом с нею, и он хотел увидеть пожар.
Генри выскользнул из парадной двери и побежал по подъездной аллее к Плезент-стрит. На более твердой земле улицы шаги Эспер ускорились почти до бега. Генри, тяжело дыша, наконец догнал ее и дернул за руку.
— Я не знал, что ты можешь ходить так быстро, — сказал он жалобно. — Я не знал, что ты вообще можешь много ходить. Ты всегда в постели.
В лунном свете он увидел, как губы матери шевельнулись в горькой улыбке. Эспер на мгновение остановилась:
— Генри, отправляйся домой. Вернись!
Мальчик покачал головой:
— Я хочу пойти с тобой.
— Хорошо, но я не могу следить за тобой, — быстро проговорила Эспер. — Папа в опасности. Тебе придется полагаться только на себя.
Генри принял это как само собой разумеющееся и замолчал.
Они пересекли железнодорожные пути рядом с маленькой станцией Деверо и присоединились к другим спешащим на пожар людям. Эспер тяжело дышала, сердце ее бешено колотилось, но она не чувствовала своего тела. Ее ноги двигались сами по себе, уверенно и быстро.
Когда они приблизились к городу, зарево стало зловещим и воздух наполнился глухим ревом. Церковные колокола звонили непрерывно. За спиной они услышали более резкий звон колоколов и приближающейся грохот лошадиных копыт. Эспер и Генри бросились к обочине дороги вместе с другими людьми, спешащими на пожар.
— Они телеграфировали в Салем! — крикнул мужчина, остановившийся около Эспер. — Должно быть, пожар очень сильный.
Салемские пожарники промчались мимо них, и искры, высекаемые конскими подковами, взлетали вверх, встречаясь с искрами, парящими в воздухе.
Они побежали дальше, но на перекрестке с Вашингтон-стрит их остановил пожарный-доброволец, размахивающий длинным шестом:
— Вам нельзя идти дальше по Плезент-стрит. Поворачивайте назад, — он поливал из старых кожаных ведер углы ближайших домов.
Толпа отхлынула. Отошли все, кроме Эспер. Впереди левая сторона Плезент-стрит была скрыта стеной ревущего огня.
— Какие здания горят? — крикнула Эспер, хватая пожарного за руку. Мужчина попытался стряхнуть ее, затем оглянулся.
— Эспер, это ты? — Она не узнала Вилли Боуэна, помощника капитана с «Цецеры» и старого друга Джонни.
— Какие здания? — крикнула Эспер снова, тряся его руку.
— Марблхед-Отель и продовольственный магазин, и — ты сама видишь — здание пожарной команды Гловера. Правда, они успели вывезти насос, но вода в Брик Понд уже нагрелась и теперь бесполезна.
— А фабрика Портермэна?
— Не знаю. Думаю, пожар начался там, в задней части, но восточный ветер понес его в эту сторону — правда, сейчас ветер меняется.
Эспер оттолкнула пожарного в сторону и побежала по охваченной огнем улице. Генри попытался последовать за матерью, но Вилли Боуэн подставил ему ногу и схватил за ночную сорочку:
— Ну нет, ты останешься здесь. Ты что, хочешь поджариться? Эй, миссис, подержите его, — он толкнул Генри молодой женщине, стоявшей с выпученными от ужаса глазами. Но Генри больше не сопротивлялся. Он замер, пристально глядя вслед своей матери.
Эспер шла, прижимаясь к домам с правой стороны улицы, еще не затронутой пожарами. На противоположной стороне четыре горящих здания испускали жар, как из открытой топки, обжигая горло и глаза.
Эспер задержала дыхание и, зажмурившись, бросилась через самое опасное место к углу Скул-стрит. Здесь толпились пожарные, марблхедские и из Салема. Рукава брандспойтов, извиваясь, тянулись через улицу, мужчины изо всех сил работали на насосах, но, когда Эспер пробиралась мимо них, раздался крик отчаяния: пламя и дым перепрыгнули Плезент-стрит.
Эспер не обратила на это никакого внимания. Она видела только, что Скул-стрит еще не охвачена пламенем, и хотя дым был таким густым, что она едва могла различить очертания, по крайней мере фасад фабрики Эймоса еще не горел.
Эспер пробежала мимо одного из салемских пожарных, поливавшего тонкой струйкой воды дымящийся Речабит-Билдинг. Она была уже у лестницы, ведущей к двери в кабинет Эймоса, когда чья-то грубая рука схватила ее за плечо.
— О Господи, миссис Портермэн! Что вы тут делаете? Фабрика горит!
— Где Эймос? — закричала она. — Вы видели Эймоса?
— Нет! — крикнул ошеломленный управляющий. Разве он не с вами? — Джонсон выплеснул воду из ведра на здание и отчаянно закричал ближайшему пожарному: — Поверните шланги сюда, парни, ради Бога!
Но салемские пожарные, страшно ругаясь, проклинали тоненькие струйки воды и не слышали его.
— Эймос там! — крикнула Эспер, указывая на фабрику. — Я знаю, что он там. Скорее, мы должны спешить! — И она бросилась вверх по лестнице.
— Миссис Портермэн, вернитесь! Вы сошли с ума. Фабрика горит, говорю я вам. Ваш муж не может быть там.
Эспер достигла верха лестницы и, повернув ручку, бросилась плечом на дверь. Дверь не поддалась. Эспер дико оглянулась на озадаченное лицо Джонсона, решившего, видимо, что она сошла с ума, и, подняв голову, завизжала во всю мощь своих легких: «На помощь!»
Салемские пожарные обернулись, увидели ее и побежали. Они оттолкнули Джонсона, пытающегося задержать женщину.
— Ломайте! — крикнула Эспер, показывая на дверь.
Пожарные и Джонсон вместе кинулись на дверь. Она треснула и поддалась. Они ввалились в темную, полную дыма, комнату. Через открытую дверь зарево осветило фигуру человека, лежащего на полу у письменного стола.
— Боже мой, — прошептал Джонсон. — Она оказалась права.
Трое мужчин схватили обмякшее тело и, кашляя и задыхаясь, понесли его вниз по лестнице.
— С ним все будет в порядке, мэм, — сказал один из пожарных, — он дышит. Только наглотался дыма. Пусть полежит немного, но вам лучше поскорее забрать его отсюда. Боже! — сказал он, поворачиваясь к своему товарищу. — Посмотри на крышу вокзала, она тоже загорелась. От этого города ничего не останется!
Оба пожарных бросились к своему брандспойту. Эймос зашевелился и застонал, когда Эспер и Джонсон встали рядом с ним на колени.
— Слава Богу, он приходит в себя! — пробормотал управляющий. — Мы заберем его отсюда, как только я найду кого-нибудь, кто поможет нести его.
Джонсон был настолько ошеломлен, что утратил способность удивляться. Он увидел, что пламя начинает лизать северные окна фабрики. Это швейный цех, подумал он, как раз рядом с новыми коробками модных пуговиц.
— Да, он приходит в себя, — Эспер облегченно вздохнула. — Но он не сможет так идти. У вас есть нож?
— Нож? — рассеянно переспросил Джонсон, отрывая взгляд от горящей фабрики. Он уставился на стоящую на коленях женщину. Ее волосы, отливающие красным, струились по плечам до земли. Ее зеленая накидка была порвана, и левое плечо белело сквозь дыру. Щеки и руки зачернены, как в представлении-пародии на негритянские песни, подумал рассеянно Джонсон.
— У вас есть нож? — крикнула Эспер с силой, выводя его из оцепенения. Джонсон покопался в карманах и достал маленький складной нож.
— Режьте здесь, — сказала она сквозь зубы. Джонсон увидел, что Эспер закатывает брюки Портермэна, и, посмотрев вниз, охнул: «Боже милостивый!»
Лодыжки Эймоса были связаны крепкой сероватой бечевкой, Джонсон разрезал бечевку ножом, и Эспер начала растирать их.
— Теперь запястья, — крикнула она. Увидев упавшую на юбку искру, Эспер нетерпеливо стряхнула ее.
Джонсон, разрезая веревки на запястьях, испуганно бормотал:
— Но кто же сделал это? Кто мог сделать такую ужасную вещь?
Но Эспер молчала, она смотрела на мужа. Эймос снова зашевелился, он застонал и открыл глаза. Эспер просунула руку под его голову и прижала ее к своей груди.
— Все будет в порядке, дорогой, — сказала она тихим ясным голосом, — Эймос, ты слышишь меня? С тобой все будет в порядке.
Его тело передернулось, и голова откинулась назад, болезненно прижав грудь Эспер. Эймос посмотрел на склонившееся над ним лицо жены.
— Хэсси, — прошептал он хрипло, — что ты делаешь здесь? У тебя все лицо грязное.
— Ничего страшного, — сказала она. — Теперь я хочу, чтобы ты встал, посмотрим, сможешь ли ты идти.
Эспер отодвинулась от мужа, неуклюже поднялась на ноги, обретая равновесие, наклонилась, беря его за руку, в то время как Джонсон тянул за другую. Эймос встал, опираясь на плечо жены.
Пока они стояли так, мимо них промчался один из салемских пожарных.
— Как, вы еще здесь? — крикнул он. — Убирайтесь отсюда! Быстро!
Они подчинились, не задумываясь. Эспер и Джонсон тащили Эймоса под руки, их уши заложило от ужасного грохота и треска.
В ста футах от них на Скул-стрит выстрелил гейзер пламени, раскаленных головешек и искр. Северная стена фабрики Портермэна рухнула.
— Моя фабрика? — произнес Эймос тем же удивленным вопросительным тоном, каким он обычно разговаривал с Эспер.
— Горит гораздо больше, чем ваша фабрика, — сказал пожарный. — К нам прибыла пожарная команда из Линна, но и она не поможет, — он снова исчез в дыму.
— Сюда, — сказала Эспер Джонсону. — Голос ее был спокойным. — Помогите мне перевести его через пути к Элм-стрит.
Эймос подчинялся машинально. Он шел, немного хромая, но уже без поддержки. Он еще не вспомнил, что произошло. Грохот и треск обрушивающихся стен за ними, огненное сияние фар, дым, клубящийся вокруг них и снова расступающийся от порывов ветра — все это мелькало в мозгу безумным хаосом, в котором голос Эспер был единственной реальностью.
— Куда вы направляетесь? — спросил Джонсон, когда они переходили пути с уже кое-где дымящимися шпалами.
— Домой, — ответила Эспер.
— Но вы идете не в ту сторону.
— Я имею в виду свой дом.
Они повернули по Сиволл к Элм-стрит. Сюда огонь еще не добрался, хотя с неба сыпались хлопья золы, доносимой поднявшимся западным ветром до самого Барнегата.
Эспер остановилась и, взглянув на Эймоса, остановившегося вместе с нею, тихо сказала Джонсону.
— Теперь я сама доведу его до дома. Я хочу, чтобы вы вернулись по Боуден-стрит, обогнули пожар до его западного края. Найдите Генри и приведите его ко мне.
— Господи! — растерянно прошептал Джонсон. — Неужели ваш сын там?
— Он увязался за мной, но с ним все будет в порядке. Генри разумный мальчик.
Джонсон открыл рот и снова закрыл его. Он с изумлением смотрел на эту бледную, измазанную сажей, растрепанную женщину. У нее есть воля, подумал он, она прекрасно держится. И тут он вспомнил о ее состоянии.
— Но, мэм, у вас не хватит сил пройти весь этот путь до гавани, не говоря уж о том, чтобы заботиться о муже…
Эспер подняла голову, но посмотрела не на Джонсона, а мимо него странным спокойным взглядом.
— Хватит, — решительно сказала она, — у меня вполне достаточно сил. У меня сейчас больше сил, чем когда-либо.
Она повернулась, взяла Эймоса под руку, и они снова пошли. Во всех домах на Элм-стрит и на Бэк-стрит горел свет, из окон доносились крики и рыдания. Охваченные паникой, мужчины, женщины и дети сновали по улицам, вытаскивали свое добро и складывали его у дверей. Они поливали крыши водой, передавая друг другу страшные новости: загорелись все церкви, пожар подбирается к ним по Вашингтон-стрит. Кто-то закричал, что, видимо, горит весь город.
Несмотря на страх, крики и суматоху вокруг, Эспер была внутренне спокойна. Город не погибнет, думала она, Бог не позволит злу зайти так далеко. А если позволит… Где тогда нам искать выход?
И когда, наконец, они с Эймосом в сером рассвете увидели море, раскинувшееся безгранично и спокойно за ее домом, старым, убогим, сгорбленным домом, который столько лет выносил добро и зло, Эспер показалось, что она знает ответ.
