ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
Прошла уже неделя с того дня, когда был ранен Рустер. Рана хорошо затягивалась, и вскоре он начал вставать с постели, а через три дня — ходить по комнате. Единственное, что его еще беспокоило, это плечо, которое побаливало, и плохо двигавшаяся рука.
— Пожалуй, теперь я снова могу охранять нашу Сэйдж, — сказал он однажды стоя у бара с Джимом и Джейком, где они втроем потягивали виски.
Салун начал наполняться своими обычными посетителями. Снова, как и в предыдущие дни, мужчины с замиранием сердца ждали появления Сэйдж и ее песен. Некоторые из них, слушая ее пение, смеялись, иногда плакали, но всегда, каждому из них, звуки ее голоса и слова знакомых песен напоминали старые, добрые времена невинной юности. В этом, собственно, и был секрет популярности Сэйдж. Каждому из посетителей казалось, что эта ослепительно красивая женщина поет для него и о нем.
— Думаю, Джим, тебе не терпится скорее вернуться на ранчо, — посмеиваясь, сказал Джейк, плеснув себе в стакан еще виски.
— Да. Со дня на день должны пригнать скот, может, уже пригнали. Пока я за себя оставил Легкую Ногу, чтобы он присматривал за всем, что там делается.
— Если ты готов, то можешь ехать в любое время, — Рустер поднял свой стакан с виски и посмотрел сквозь него на свет. — Я себя чувствую так, словно заново на свет родился, а раненая рука действует отлично. — Он усмехнулся. — Хотя, я думаю, Сэйдж и слышать не захочет о верховых прогулках.
— Будь уверен, так оно и есть. Да я, вообще-то, и сам не хочу, чтобы она выходила из дома, пока не обнаружим этого ублюдка. Пара моих друзей-индейцев пытаются найти его следы там, где он устроил свою засаду, когда подстрелил тебя.
— Ну, так и когда же ты поедешь, Джим? — Джейк положил свою ладонь на стойку бара.
— Думаю, завтра утром. И, кстати, Джейк, ты тут отлично управляешься, бизнес у тебя хоть куда! Мне это нравится.
Когда Джейк довольно кивнул и улыбнулся, Джим, глядя на грубоватое суровое лицо друга, добавил:
— Я вот, думаю, не предложить ли тебе стать моим компаньоном, если ты, конечно, не против.
— Ты это серьезно, Джим? — Джейк от неожиданности и волнения чуть не сбил локтем бутылку виски, стоявшую на прилавке.
— Угу, серьезно. Так, ты согласен?
— О, черт! Согласен ли я! Конечно! И тебе не придется жалеть, Джим! — бармен протянул ему широкую ладонь. — Вот тебе моя рука!
Посетители один за другим стали отходить от стойки, за столами стихли разговоры, и Джим с товарищами догадались, что сейчас должна появиться Сэйдж. Латур оглянулся и увидел ее в дверях. В ту же секунду он почувствовал, что в нем вновь, как всегда, при виде этой женщины, начинает разгораться совершенно нестерпимое желание. Это его последний вечер перед возвращением на ранчо. Но он не может больше оставаться здесь и не любить ее. Возбуждение теплой волной захлестнуло Джима! Каждую ночь он вспоминал ту единственную, которую они провели вместе, и просыпался весь больной от желания еще хоть раз пережить те восхитительные часы.
Он захотел напоследок, перед тем, как вернуться на ранчо, послушать пение Сэйдж и поэтому обернулся к Рустеру и спросил:
— Ты не последишь за улицей, пока я послушаю, как она поет? Я ни разу ее не слушал, с тех пор как вернулся.
— Ну конечно, Джим! — Рустер оттолкнулся от стойки бара. — Я вернусь, когда она закончит выступление.
Джим подошел к тому месту, где стояла Сэйдж и, взяв ее под руку, с улыбкой помог взойти на сцену, где исполнительницу уже дожидались стул и гитара.
От его прикосновения у женщины пробежала дрожь по всему телу, и, с несколько натянутой улыбкой, она благодарно ему кивнула, а потом взяла гитару. Джим вернулся к бару, знаком показал, чтобы ему наполнили стакан.
Джейк удивленно приподнял бровь, но, не сказав ни слова, выполнил просьбу друга. Определенно, что-то беспокоило Латура, — бармен никогда не видел, чтобы тот столько пил, но, в конце концов, Джейк решил, что это не его дело и бросил ломать над этим голову.
А Джим думал о том, что ему еще не доводилось видеть женщины более прекрасной и желанной, чем Сэйдж. Казалось, что ее вид, ее нежный голос возбуждают всех слушателей. И ему внезапно захотелось схватить ее на руки, унести с этой крохотной сцены от жадных, ощупывающих мужских глаз. Он почти молился о том, чтобы она завтра уехала куда-нибудь из Коттонвуда. Куда-нибудь, чтобы не мучиться постоянно при виде ее, чтобы знать точно, что не сможет к ней прикоснуться.
Его глаза потемнели от желания, пока он слушал певицу, а когда она закончила, отложила в сторону гитару и встала, благодаря зрителей, мужчин и шлюх, Джим резко вскочил со своего места и бешено захлопал.
Сэйдж стояла, не обращая внимания на деньги, дождем сыпавшиеся к ее ногам, а потом Латур бросился к сцене, подал ей руку и помог сойти с возвышения.
Она слегка нахмурилась, заметив, что ее кавалер не очень твердо стоит на ногах. Во время выступления ей было видно, что владелец салуна непрерывно потягивал виски, во всяком случае, всякий раз, когда Сэйдж смотрела на Джима, тот подносил к губам стакан. Молодая женщина, улыбнувшись, пожелала Джейку спокойно ночи, и в сопровождении Латура вышла из зала.
В кухне, из угла, где стояла кровать Тилли, доносился легкий храп кухарки. На столе горела оставленная ею лампа, и все казалось таким тихим, безмятежным. Но это спокойствие почему-то возбуждающе подействовало на Сэйдж; она почувствовала, что ее начинает бить легкая нервная дрожь. И когда Джим захлопнул за ними дверь, она торопливо прошептала: «Спокойной ночи, Джим» и пошла к своей комнате. Сэйдж откинула щеколду, вошла к себе и вдруг испуганно охнула, потому что Латур вошел следом и, не давая ей опомниться, накинул задвижку обратно.
— Джим! — женщина посмотрела растерянно ему в глаза. — Я думала, ты ушел. Ты хочешь со мной о чем-то поговорить?
— Да, я с тобой хочу о чем-то поговорить, — прошептал он в ответ. — Я хочу тебе сказать, что желаю тебя и от этого желания разрываюсь на куски. И прежде, чем Сэйдж смогла сказать или сделать хоть что-нибудь, она почувствовала, как руки мужчины обхватили ее, а его властные, алчущие любви губы закрыли ей рот.
И сразу же она испытала знакомые ощущения, когда кажется, будто вскипает кровь, а сердце мечется, как птица в клетке. И уже из последних сил, стараясь не поддаваться вспыхнувшему желанию прижаться к его крепкому, мускулистому телу, Сэйдж уперлась слабеющими руками в его грудь и отвернулась от ищущих губ мужчины. Однажды ему удалось лишить ее рассудка; его сумасшедшие руки, нежные, требовательные губы не заставят ее потерять голову еще раз!
Сэйдж отчаянно сопротивлялась-, безуспешно пытаясь заглушить страстные призывы собственного тела отдаться тому, кого она так долго ждала. Она боролась с ним, с его руками, которые уже были у нее на ногах и поднимались все выше по бедру, задирая на ней платье; боролась с собой, чувствуя, как слабеют ее руки и все тело, боролась, не думая, что Джим все ближе и ближе подталкивает ее к кровати.
Сэйдж вдруг почувствовала, что падает, инстинктивно схватилась одной рукой за шею Латура и в следующее мгновение упала навзничь на кровать, а мужчина, не давая ей опомниться, лег на нее сверху, придавливая всем своим телом. И тут же, помогая себе при этом руками, Джим раздвинул ей ноги и оказался между ними, продолжая поднимать платье Сэйдж все выше. Его губы прижались к уху Сэйдж, и она услышала его горячий шепот:
— Господи, Сэйдж! Это мука — не видеть тебя, адская мука — все время желать твоей ласки и быть от тебя вдалеке, Сэйдж!
Она, уже чуть не плача оттого, что сама не хочет сопротивляться его требовательным рукам, старательно отворачивалась от его губ, и, не слыша ничего, кроме его дыхания, торопливо шептала: «Джим… Джим… мы же договорились… этого больше не будет… не надо!»
Она почувствовала, как он стягивает с нее панталоны, и его ладони ласкают ее обнаженные ягодицы и жадно шарят .по ее разведенным в стороны ногам. Понимая, что все уже кончено и сил больше на борьбу не осталось, Сэйдж взмолилась:
— Ну, Джим… ничего же не изменилось!
— Знаю… знаю! — он целовал ее шею, и его губы медленно опускались к холмикам женских грудей, оставляя влажную дорожку на нежной, светлой коже. — Мой разум говорит мне, что ты права, — бормотал, словно в забытьи, Джим, — но все тело не обращает на это внимания… Во мне, словно два человека, и я разрываюсь на части!
А его руки продолжали стремительно обегать ее тело. Платье соскользнуло у нее с плеча и обнажившиеся груди взволнованно заколыхались, отражая лунный свет. Мужчина накрыл эти нежные холмы ладонями и, тихо застонав, склонил голову, взял губами, осторожно и бережно, напрягшийся от возбуждения вишневый лепесток соска.
Сэйдж вздрогнула всем телом, непроизвольно согнула ноги в коленях и вновь взмолилась, чуть не плача от наслаждения:
— Джим! О-о-о… Пожалуйста, не делай этого.
— Молчи… — звенящим шепотом откликнулся он. Ее одежда превратилась просто в груду материи, которая каким-то образом еще лежала на ней, в то время, как ноги Сэйдж, покатый, упругий живот с треугольным холмом волос внизу, набухшие груди и плечи оказались обнаженными, и Джим свободно ласкал ее губами, руками, где хотел и как хотел. Спазмы наслаждения одна за другой стали набегать на нее, сдавливая грудь, перехватывая дыхание, и она из последних сил простонала, сама уже не веря тому, о чем просит:
— Пожалуйста, Джим, остановись!
Его губы метнулись к другому набухшему, молящему о ласках соску Сэйдж, а ее руки вдруг сами собой, непонятно как, оказались зажатыми между ее телом и мощным торсом Джима. Женщина сделала последнюю слабую попытку остановить начинающееся безумие, попыталась вырвать руку, чувствуя, как набухает внизу мужчины мощный бугор, словно крепкий, толстый росток, рвущийся из плена на волю. А потом, словно со стороны, она наблюдала за Джимом, который одной рукой удерживал ее ладони, а другой торопливо расстегивал брюки. И вдруг крепкий, тяжелый член, словно сам собой, оказался в ее пальцах, и они непроизвольно, независимо от ее воли, сжались вокруг эластичного и тугого, словно каучук, отростка. И в ту же секунду она услышала, как Джим вздрогнул и застонал от наслаждения.
Подчиняясь последним проблескам сознания, извиваясь всем телом под его тяжестью, Сэйдж попыталась отпустить мужской член. От отчаяния и обиды Джим застонал:
— Нет! Пожалуйста, девочка! Трогай меня!.. Делай так …
— Не делай этого! — из глубины сознания донесся до нее голос рассудка. — Ему нельзя доверять! Он по прежнему любит мертвую женщину. Он никогда не будет принадлежать тебе!
Но в этот самый миг, когда Сэйдж подумала об этом, Джим просунул руку меж ног женщины, дрожа от возбуждения, осторожно раздвинул повлажневшие золотые волоски и бережно провел пальцем по набухшим, нежным, словно дольки персика, складкам женской плоти, разъединяя их.
Вокруг Сэйдж закружился хоровод разноцветных искр, она громко, сладостно застонала, почувствовав, как мужской палец проник в нее и стал осторожно двигаться внутри нее.
— Нет … Не-е-ет, Джим! — застонала она, крепко схватив мужчину за плечи и непроизвольно приподнимая поясницу, чтобы открыть ему доступ к самым сокровенным частям своего тела. А он, крепко обхватив ее за талию одной рукой, другой стал энергично ласкать женский орган. Сэйдж казалось, что весь мир вокруг исчез и остались только его пальцы, губы и крепкий, терпкий запах табака, вина и степных трав, исходящий от мужчины.
Неожиданно он отпустил ее и высвободился из ее объятий.
Женщина громко, протестующе вскрикнула. Подожди, — прошептал Латур, — давай, я сниму с тебя все это.
Он поставил ее на ноги и быстро сорвал с нее оставшиеся на ней одежды, обрывая застежки, пуговицы, разрывая то, что не поддавалось сразу.
Если бы мужчина не придерживал ее одной рукой, Сэйдж наверняка бы упала, настолько ослабела она от его бурных ласк и настолько велико было ее желание отдать ему всю себя.
И вот она стоит перед ним, закрыв глаза, взволнованно дыша, чуть повернув в сторону голову и опустив вдоль тела руки. Теперь ни одна нитка не скрывала от него ее прекрасные, чуть подрагивающие от дыхания груди, тонкую осиную талию, крутые бедра, покатый, упругий живот с треугольником золотистых, курчавых волос.
Джим благоговейно задержал дыхание, словно боясь прикосновением разрушить эту неземную красоту, а затем положил руки на плечи Сэйдж и легонько нажал вниз, усаживая ее на край кровати.
Она села, подчиняясь его немой команде, ожидая, что он сейчас сам начнет раздеваться. Но мужчина мягко толкнул ее, заставляя лечь, а сам раздвинул ей ноги и опустился на колени между ними. Сэйдж не понимала, что он собирается делать, приподнялась на локтях, пытаясь взглянуть на него. И вдруг Латур одним легким движением подхватил ее ноги под колени, забросил их себе на плечи и наклонился к ее лону, согревая ее плоть своим горячим дыханием.
— Джим! — вскрикнула женщина, — что ты делаешь?!
— Я так долго мечтал об этом … я хочу этого, — услышала она его хриплый голос.
— Но … — воскликнула она и тут же без сил откинулась на спину, потому что язык мужчины коснулся чего-то у нее между ног, и это было, как вспышка молнии. Еще у нее мелькнуло, что, наверное, мужчина не должен так делать женщине, что это …грех!
А потом все страхи и сомнения отлетели прочь, и осталось только восхитительное чувство тепла, словно кольцом охватившее все тело. Сэйдж почти кричала от наслаждения, мотая головой из стороны в сторону, пытаясь вырваться из нежных тисков мужских объятий.
Внезапно Джим опять оставил ее; сводящие с ума движения его языка опять прекратились. Она испуганно открыла глаза. Что это? Он собирается покинуть ее? Вот сейчас, такую опустошенную и ждущую его ласк? Она разочарованно села, поджав ноги, и облегченно вздохнула — нет, он не бросает ее!
Джим торопливо срывал с себя одежду, не отрывая взгляда от Сэйдж, наслаждаясь ее светящейся в лунном свете кожей. А она нетерпеливо ждала, когда, наконец, он предстанет перед ней таким же, каким был в ту ночь у высокой сосны. Вот обнажилась его широкая, мощная грудь, а рубашка отлетела далеко в сторону; расстегнул ремень, брюки скользят вниз, открывая ее взору узкие, мускулистые бедра. А потом … У нее замерло сердце при виде того, как из-под покровов появился твердый, торчащий вверх, член.
Сэйдж поразилась длине этого воплощения мужской силы и стати. В нем было что-то грозное, хищное, и в то же время манящее настолько, что у нее не хватило сил отвести взгляд в сторону. Чем больше она смотрела на член, тем сильнее у Сэйдж становилось желание сделать Джиму то, что он сделал для нее, и подарить любимому радость, которую она сама только что испытала. И тогда, медленно и робко, женщина положила руки на бедра стоящего перед ней мужчины и потянула его к себе, а сама склонилась ему навстречу…
Джим затаил дыхание. Да, он хотел этого. Мечтал об этом много долгих, бессонных ночей, но сейчас ему было ясно, какое величайшее доверие оказывает ему его любимая, отрекаясь от всего, что было у нее в прошлом и сдерживало ее чувственность. И еще он понимал, что одно его нетерпеливое, неосторожное движение, и ханжеские предрассудки одержат верх над ее чувством. И он ждал …
Ее влажный язык пугливо и осторожно, словно пробуя, скользнул по самой кромке вздрагивающего от напряжения мужского члена, затем еще… еще…
Джим до боли закусил губу и, не выдержав, простонал:
— Сэйдж! Пожалуйста… Еще! Не останавливайся!
И тогда она, окончательно поняв, что он не осуждает ее за это, а с благодарностью принимает ее дары, взяла могучее орудие мужчины обеими руками и, широко открыв рот, погрузила в него это тяжелое трепещущее сокровище…
Джим, тяжело дыша, наблюдал за тем, как качается в упоительном ритме голова любимой женщины, ласкающей самые интимные части его тела. Он весь дрожал от возбуждения, все крепче прижимая ее к себе, чувствовал, как распущенные женские волосы касаются его обнаженной кожи, и как все ближе становится минута наивысшего наслаждения. Но он не желал получать его один! И тогда, с трудом оторвавшись от Сэйдж, Джим толчком опрокинул ее на кровать и лег на нее сверху…
Она громко застонала, чувствуя, как он наполняет ее всю своей длиной, а потом мужские руки подхватили ее под ягодицы, и она взмыла к небесам, словно вознесенная туда порывом могучего урагана. Волны наслаждения одна за другой, как волны морского прибоя, качали ее в упоительном ритме, и Сэйдж молила этот ураган, небеса, прибой не кончаться и наполнять ее снова и снова…
Казалось, ночь наполнилась звуками любовной музыки. Стоны женщины, скрип кровати заглушили все остальное, через открытое окно вырывались на улицу, улетая к одинокой равнодушно-холодной луне. Они, эти звуки, донеслись и до человека, чья смутная тень то исчезала в тени дерева, то появлялась вновь, и который с удивительной настойчивостью стоял у ограды салуна, чего-то дожидаясь, оставаясь никем не замеченным.
Уже начинался рассвет, когда Джим, совершенно обессиленный, отпустил Сэйдж и встал с кровати.
— Пожалуй, мне лучше уйти, пока не проснулась Тилли, — произнес он и начал собирать разбросанную по полу одежду. Он еще успел поцеловать Сэйдж, а потом она, слабо улыбнувшись ему на прощание, сразу провалилась в сладкий, наполненный истомой, сон.
Но еще до того, как Латур покинул ее комнату, бородатый всадник, отчаянно нахлестывая лошадь, промчался по городской улице и поскакал по загородной дороге.
Мрачное, жесткое выражение светилось в глазах Миланда, и свою злобу он вымещал на бедном скакуне. Миланд Ларкин был в ярости. Женщина, которую он хотел иметь всю свою сознательную жизнь, оказалась обычной потаскухой! Она подчиняется только зову своей плоти. Все то, о чем он втайне мечтал и чего никогда не имел, потому что женщины от него отворачивались, все это досталось не ему! Он опять опоздал!
— Она мне заплатит за это! — Свист ветра относил назад слова, которые всадник злобно выплевывал на полном скаку — О, да! Горько заплатит!
И к небесам взлетел его безумный смех.
Сэйдж проснулась от громкого пения жаворонка за окном. «Ты такая же счастливая, как и я!» — улыбаясь, подумала молодая женщина, сладко потягиваясь и чувствуя приятную усталость во всем теле.
После этой ночи не осталось никаких сомнений о том, любит ли ее Джим Латур. Еще до конца этого дня он попросит ее стать его женой! Попросит войти хозяйкой в дом, который он строит за городом. Как все, в конце концов, замечательно получилось! Дэнни будет жить с ним на ранчо, а она, кроме удивительного, невообразимого счастья, сможет, наконец, вздохнуть спокойно и перестанет бояться Миланда. Джим никогда не позволит этому безумцу причинить ей зло.
Сэйдж подняла голову и посмотрела на маленькие часы, стоявшие на столике возле кровати. Невозможно! Она едва могла поверить своим глазам — уже почти двенадцать! А Джим, наверное, спит в своей кровати? Женщина улыбнулась: скорее всего. Ему пришлось много потрудиться этой ночью. Ее улыбка стала шире. Надо сказать, что он очень трудолюбив — работа ему совершенно не надоедает!
Сэйдж закрыла глаза, с наслаждением предаваясь воспоминаниям о минувшей ночи. Как жаль, что она кончилась! Но впереди еще много таких же и даже лучше! Надо будет еще раз попробовать себя в роли наездницы … Нет, хватит об этом!
Она вскочила с кровати, пробежала, как была, нагишом к зеркалу, чувствуя босыми ногами приятный холодок половиц, и тихонько ойкнула.
— О, Господи! — женщина ближе подошла к зеркалу — Интересно, как все это удастся скрыть!
Синие пятна — отметины любовных ласк, виднелись на ее теле от горла до грудей. Некоторые, вообще, находились в самых неожиданных местах. Сэйдж улыбнулась и торопливо накинула халат, опасаясь, как бы не вошла Тилли.
Сквозь закрытую дверь доносился аромат отбивных котлет, и внезапно Сэйдж почувствовала, что буквально умирает от голода. У нее же с прошлого вечера не было во рту маковой росинки! А ночью ей пришлось работать ничуть не меньше Джима, стараясь выполнить все его прихоти. Дважды он, вообще, лежал неподвижно, а все делала она сама. Один раз он посадил ее себе на колени, а в другой раз она лежала на нем … Ой, нет, хватит! Что за ночь, что за ночь!
Сэйдж вошла на кухню и весело улыбнулась Тилли, стоявшей у плиты.
— Доброе утро, Тилли! Правда, замечательное утро?
Сэйдж взяла кофейник и налила себе полную чашку горячего, ароматного напитка.
— Ха! — фыркнула кухарка. — Вообще-то, уже больше похоже на полдень.
И, увидев смущение на лице молодой женщины, добавила, улыбнувшись:
— Ну, я вижу, ты в отличном настроении.
— О, да! — счастливо улыбаясь, подтвердила молодая женщина и, поставив кофейник обратно на плиту, села за стол. — И, ты знаешь, я так хочу есть, что готова слопать любой неподвижный предмет, кроме утюга.
— Попробую спасти тебя с помощью бекона и яиц, — усмехнулась Тилли. — Сколько тебе, полдюжины хватит?
— Ой, нет, я не настолько голодна, — Сэйдж улыбнулась в ответ. — Мне хватит и двух.
Все время, пока готовился ее завтрак, она продолжала посматривать на дверь в салун Скоро должен появиться Джим, и ей так хочется поскорее услышать нежность в его голосе, когда он обращается к ней, увидеть его синие, как утреннее небо, глаза.
Через несколько минут Тилли поставила перед ней на стол бекон и яичницу и, заметив, как ее влюбленная подруга смотрит на дверь, сказала:
— Он уехал, милая моя.
День для Сэйдж сразу померк. И не жаворонки пели за окном, а с корявой сосны у салуна раздавалось раздражающее верещание какой-то сороки.
— Уехал? — переспросила Сэйдж, не глядя на Тилли. — Но куда?
— Назад, на ранчо, — мягко ответила кухарка. — Он уехал примерно через час, как рассвело.
Лицо Сэйдж стало бледным, как полотно. И, хватаясь за последнюю надежду, она дрожащим голосом спросила:
— А он просил мне что-нибудь передать? Записку какую-нибудь?
Тилли печально покачала головой:
— Сожалею, деточка. Он только сказал, что у него на ранчо очень много работы и поэтому его некоторое время дома не будет.
Сэйдж, ничего не замечая перед собой, смотрела и смотрела на чашку кофе. В голове, словно рефрен какой-то издевательской песенки, звучало: «Попользовались тобой … попользовались…» — и от этого было стыдно так, что слезы выступили на глазах и хотелось бежать куда-нибудь, где никто не увидит позора Господи! Она оказалась наивней молоденькой девчонки — та хоть не задумывается, чаще всего, о нравственных качествах своего избранника. Он ей кажется самим совершенством. Но она-то, она! Ведь видела же, что Латур пьян, что, пока следил за своим дурацким строительством, две недели жил без женщины! А для зрелого мужчины это значило, что он был готов накинуться на первую попавшуюся самку, вроде камышового кота в период весенних игр!
— Сэйдж, деточка, — Тилли села напротив нее за стол, — я пыталась тебе рассказать о Джиме. Я предупреждала тебя, что он никогда не откроет своего сердца для другого человека.
— Я знаю, Тилли, — после тяжелого молчания сказала, наконец, Сэйдж, машинально помешивая ложкой кофе, и не в силах от стыда посмотреть на подругу.
— Я вела себя, как последняя дура. Я вообразила, что смогу оказаться для него той женщиной, которая заставит его забыть девушку, умершую двадцать лет назад.
Наконец, молодой женщине удалось осмелиться и взглянуть на кухарку, которая сидела и с жалостью смотрела на нее:
— Ты знаешь, Тилли, мне даже начинает казаться, что мать Джонти стала для него просто удобным предлогом, чтобы не ограничивать себя только одной женщиной. Ну, как же! Мы все недостойны его драгоценной любви!
Ее аппетит исчез. Когда Сэйдж встала, ее глаза гневно блестели.
— Ну, что же! Джим Латур научил меня, по крайней мере, одному: никогда не зависеть от мужчин и не показывать вида, что тебе хоть один из них дорог. Я сейчас пойду переоденусь, а когда вернусь, я хочу, чтобы ты, Тилли, помогла мне решить, в какой город я поеду.
— Но, Сэйдж! — воскликнула было кухарка и тут же замолчала, потому что Сэйдж стремительно вышла из комнаты.
Переходя от безысходного горя, отчаяния к ощущению острой боли в груди, Сэйдж несколько минут стояла за дверью своей комнаты, прислонившись к ней спиной и боясь разрыдаться. Наконец, немного совладав с собой, она подошла к гардеробу и, с отвращением глядя на синие пятна, видные по всему телу, оставленные мужскими губами, облачилась в платье с самым высоким воротником. Конечно, такое одеяние меньше всего подходило для того знойного дня, который начался, но она не собиралась демонстрировать всему городу «награды», полученные ею ночью за «верную службу», которые украшали теперь ее шею и плечи.
Уже собираясь покинуть комнату, женщина внезапно услышала, как по улице прокатился обычный в это время почтовый дилижанс. Пожалуй, именно на нем она вскоре уедет из Коттонвуда. Только сначала надо будет поговорить с Джонти и попросить ее оставить Дэнни у них на ранчо. Сэйдж заберет племянника сразу, как только устроится.
Когда она вошла на кухню, Тилли по-прежнему сидела за столом, словно ожидая ее все это время.
— Я заварила свежий кофе, — сказала кухарка и встала, — хочешь чашечку?
— Да, Тилли, было бы здорово, спасибо! — Сэйдж уселась на свое обычное место за столом и подождала, пока подруга не села тоже. Только после этого, помешивая ложечкой сахар в чашке с крепким, ароматным напитком, она сказала то, что в эти тягостные минуты занимало ее больше всего:
— Какой город самый большой на территории Вайоминга, Тилли?
Тилли пожала плечами и задумалась.
— Думаю, Шайенн. А почему ты спрашиваешь? Ты хочешь отправиться туда?
Сэйдж кивнула.
— По крайней мере, посмотрю, смогу ли я там найти место, чтобы петь на сцене.
— Сэйдж! Думаю, тебе не стоит так поступать! — Тилли посмотрела на молодую женщину в полной растерянности. — Должен быть какой-то другой путь! Я не могу подумать, что ты уедешь куда-то, совсем одна. И кто будет помогать тебе и мальчику?
— Тилли! Я вовсе не такая уж беспомощная и могу сама позаботиться о себе и о мальчике.
Сэйдж допила остатки кофе одним большим глотком и решительно поставила чашку на стол.
— Ты же понимаешь, Тилли, я не могу теперь здесь оставаться. После этой… этой…
— После этой ночи, — закончила Тилли и горько улыбнулась.
Лицо Сэйдж стало пунцовым. — Так ты знаешь?
Кухарка и не пыталась скрыть своей жалости к обманутой подруге.
— Милая моя, я знаю только то, что сама по себе ты бы не произвела столько шума. Да и, кроме того, я не спала, когда Джим пробрался к выходу из кухни, а просто притворилась спящей, когда он стал меня трясти за плечо и говорить, что пора вставать.
Женщина положила ладонь на плечо Сэйдж и добавила:
— Я тоже надеялась, что у вас с ним… все будет…
Она не договорила, а Сэйдж устало пожала плечами и отвернулась, не говоря ни слова, понимая, что стоит ей только открыть рот, как она разрыдается. Они посидели несколько минут молча, обе думая об одном и том же. Об эгоизме мужчин и о том, что для достижения гармонии во вселенной их всех, по справедливости, следовало бы послать в преисподнюю. И вдруг подруги подскочили от неожиданности, потому что дверь внезапно распахнулась, и в комнату веселой гурьбой ввалились Джонти и Дэнни, держащий на руках Коди.
— Посмотри-ка, кто приехал, — воскликнула Тилли и заключила свою малютку в объятия, а Дэнни, поставив Коди на землю, радостно завопил: «Привет, тетя Сэйдж» и повис на шее тетки.
Несколько минут вся комната была наполнена радостной, беспорядочной болтовней встретившихся людей. Вопросы следовали за вопросами, а ответов практически никто не слушал.
— Ну, как тут у вас жизнь?
— Мы вас так скоро и не ждали! Как Корд?
— Сколько вы здесь пробудете?
— Можно мне печенье?
— А где Джим? — Джим сегодня утром укатил к себе на ранчо.
Тилли еще что-то отвечала без умолку щебетавшему Дэнни, Коди, смешно ковыляя, начал обследовать кухню в поисках любимого печенья, а Джонти разочарованно посмотрела на кухарку и села за стол.
— Ну надо же! Как жалко, что мы разминулись! А мы хотели побыть у вас пару дней. Корд сейчас как раз на постоялом дворе, распрягает экипаж. Он хотел найти стойло для нашей лошади.
— Ну, раз уж так все вышло, почему бы вам не отправиться на ранчо и там повидаться с Джимом, — предложила Тилли.
Лицо Джонти прояснилось, она легонько хлопнула себя по лбу.
— Конечно! Как это я сама не подумала? Я бы, пожалуй, хотела опять побывать на ранчо, хотя… может, и тяжело будет вспоминать все, что там было.
И отвечая на вопросительный взгляд Сэйдж, дочь Латура сказала:
— Я там жила, но, однажды, на нас напал один старый папин враг. Он изнасиловал жену Джона Легкая Нога, а потом поджег дом. Я еле успела вытащить ее и Коди до того, как рухнул дом.
— О, Боже! Джонти! Как ужасно! — воскликнула Сэйдж.
— Да, — тихо сказала Джонти, а потом улыбнулась. — Но там было и много хорошего. Там родился Коди.
Потом она посмотрела на Сэйдж, Тилли и спросила:
— А вы не знаете, что за домик строит папуля? Большой или только так, для себя?
— Да он никогда не говорил об этом, — пожала плечами Тилли. — Он больше говорил о животных, которых ему должны пригнать со дня на день. Мне кажется, он всерьез решил заняться хозяйством. — Приятно слышать, — Джонти улыбнулась. — Я никогда не одобряла его салуна.
Потом она лукаво посмотрела на Сэйдж и добавила:
— Все, что ему сейчас надо, так это найти хорошенькую, приличную женщину себе в жены.
Сэйдж сделала вид, что не услышала более чем прозрачного намека в словах молодой женщины, и, обращаясь к племяннику, сказала:
— Дэнни, пойдем ко мне в комнату. Ты мне все про себя расскажешь. Я так по тебе скучала!
И обняв мальчика, она пошла к двери.
Тилли увидела улыбку, мелькнувшую на губах у Джонти, и когда тетя с племянником удалились, сказала, словно жалуясь на обиду, нанесенную лично ей:
— Да, да! Я тоже надеялась — вот, наконец, достойная женщина! Но ты же знаешь своего папочку. Он по-прежнему думает, что любит только твою мать.
— Знаю, но это просто глупо! После стольких лет… Бьюсь об заклад, он уже и сам не помнит, как выглядела мама.
Джонти встала и, поймав сынишку за рукав, оттащила его от плиты, где он проводил ревизию кастрюль.
— Знаешь, Тилли, что я собираюсь сделать? Когда мы с ним встретимся, я попрошу его рассказать мне о маме, описать ее.
Хитрая улыбка заиграла на лице кухарки.
— Я бы дорого дала, чтобы послушать, что он скажет!
— Я тоже, потому что бабушка мне очень часто рассказывала про маму, про то, какой она была. И лучше бы ему дать мне такое же описание!
