Книга: Узник моего сердца
Назад: ГЛАВА 4
Дальше: ГЛАВА 6

ГЛАВА 5

Несколько дней спустя в предрассветной темноте Лэр де Фонтен ехал по внутреннему двору дворца. С лица еще не спала опухоль, тело – в шрамах после пыток, сломанное ребро болело. Лэр ехал молча, но сердце было полно горечи. Прошлой ночью к нему прислали врача, который наложил несколько повязок, чтобы де Фонтен мог хотя бы передвигаться самостоятельно.
С правой стороны ехал Альбер Друэ, с левой – королевский сержант. Сзади следовали четырнадцать тяжело вооруженных всадников. Мелкий дождь струился по лицу, капли стекали по лошадиным крупам. Копыта глухо цокали по булыжникам, разбрызгивая лужи. На противоположной стороне двора распахнулась дверь, из нее выплеснулся свет факелов, рассеивая бледную мглу. Несколько темных силуэтов словно выплыли из-под арки. Лэр и его сопровождающие остановились. Стражник в темной одежде вывел вперед лошадь без седла.
После обмена документами из группы вытолкнули фигурку, грубо помогли занять место в седле.
Леди Бургундская и Наваррская покидала двор, одетая в шерстяные лохмотья грешницы, со связанными руками. Меньше года тому назад она приехала сюда, одетая в шелка, сверкая драгоценностями. Николетт не стала оглядываться…
Колокола Собора Парижской богоматери зазвонили заутреню, когда процессия проезжала под башнями дворцовых ворот. Где-то внизу, испещренная дождем, текла Сена.
По распоряжению короля женщин вывозили из города ночью. Жанну и Бланш увезли еще час назад. Из окошка подвала Николетт окликнула принцесс, но те не отозвались.
Несколько часов Лэр и его спутники ехали молча. К полудню они покинули последнее селение, примыкающее к парижским окраинам. Теперь дорога шла по сельской местности, дождь превратился в изморось. Густой туман так и не рассеялся в низинах, белые клочья плавали между черными стволами деревьев.
Де Фонтен так и не глянул на пленницу. По правде сказать, он не знал, кого презирает больше – леди Николетт или самого себя. Изувеченные тела Готье и Пьера стояли перед глазами. Мысль была абсурдной, но он ощущал неведомую вину. Они – мертвы, а он – жив. Потерял друзей, свободу. Потерял все. И причина всего этого – развратная дочь Бургундии.
Только стук лошадиных копыт, скрип кожаных седел да бряцание оружия нарушали тишину. Через холку своего коня Николетт смотрела в спину тюремщику, ехавшему рядом с королевским сержантом, грудь которого походила на пивную бочку.
Два дня назад в зале Совета Лэр де Фонтен показался Николетт благородным человеком. Теперь она считала, что ошиблась. Он не менее жесток, чем ее муж, может быть, даже хуже.
Разве Лэр не купил себе жизнь ценой ее несчастья? Эта мысль мучила девушку. Как подозревала Николетт, король вряд ли желал, чтобы они благополучно достигли Гайяра. Какую смерть выберет для нее де Фонтен?
Николетт вымокла до нитки. Запястья ее рук были стянуты так туго, что она уже не чувствовала пальцы. Каждый толчок причинял боль. Но Николетт боялась обратиться к тюремщику с просьбой о передышке.
Дождь наконец прекратился. Они остановились, чтобы дать отдых лошадям. Редкий лес, окружавший дорогу, был залит бледным водянистым светом. Капли продолжали падать с ветвей на землю.
Николетт молча смотрела, как стражники спрыгивают с лошадей. Никто не подошел к ней. Она повернула голову, вглядываясь в дымку, висящую между деревьями, в темное небо. Как легко было бы скрыться в этом лесу! Какой он темный и таинственный, вон там, чуть впереди! Когда-то она любила играть в прятки в небольшой рощице рядом с домом отца. Ах, как переживала Озанна, когда Николетт долго не могли отыскать! Если сейчас она скроется в лесу, ее потом никто не найдет. Мысль о том, что будет дальше, к кому она обратится, уже не приходила ей в голову. Если бы только достичь того темного леса…
Неожиданно она увидела, что ее тюремщик идет к ней. В первый момент хотела отказаться от его помощи, но со связанными руками она вряд ли слезет с лошади. Лэр легко снял пленницу с седла, тут же ощутив мягкость ее тела, запах женского пота.
– Наверное, вы хотите уединиться? – на какое-то мгновение он забыл, что она – причина его несчастья. Николетт вся дрожала, мокрая до нитки. Взъерошенные короткие волосы под глубоким капюшоном делали ее похожей на маленькую птичку. Де Фонтен невольно ощутил приступ жалости.
– Я могу предложить вам только место за кустами.
Она кивнула, не глядя ему в лицо, опасаясь, что он сможет угадать ее мысли о побеге. Грязь забрызгала ее башмаки, когда они шли по дороге. Войдя в редкий лес, Лэр взял пленницу за руку. Он остановился всего в нескольких шагах от дороги.
– Могу я отойти чуть дальше? – взмолилась Николетт, бросив взгляд на небольшую лощину. Она так и не подняла глаза, но по сочувственному вздоху поняла, что де Фонтен согласен.
Они отошли чуть дальше от дороги. Здесь кусты были гуще. Де Фонтен примял высокую траву, которая под его сапогами издавала приятный острый запах. Николетт протянула связанные руки и впервые позволила себе бросить на него взгляд из-под длинных темных ресниц.
– Может быть, вы освободите мои руки? Лэр не смог ей отказать. Он почувствовал стыд, что не подумал раньше о ее опухших запястьях. Глубокие следы, оставленные кожаным ремнем на нежной коже, невольно вызвали вопрос:
– Кто связал вам руки?
– Один из палачей.
Лэр принялся растирать онемевшие пальцы.
– Почему вы промолчали? Ничего никому не сказали?
– А кому я могла сказать? Ногаре? – в голосе прозвучала насмешка.
Она не хотела ничьей доброты. Николетт высвободила руки из ладоней Лэра. Не в силах выдержать взгляда ясных синих глаз – отвернулась. Де Фонтен смущал ее. Николетт была готова поверить, что он не хочет причинить ей боль. Нет, она не так глупа! Молча ступила на небольшой участок, который Лэр расчистил для нее. Пальцы продолжали ныть. Николетт заколебалась, ожидая, что он отвернется. Лэр продолжал смотреть прямо на нее. Девушка подняла глаза:
– Вы не можете отвернуться? Он слегка улыбнулся.
– Могу ли я доверять вам? Можете ли вы обещать, что никуда не сбежите?
Она не ответила, только опустила глаза. Еще немного, и ей станет не до побега… Когда он отвернулся, она тут же присела на корточки. Какое облегчение! Ей сразу стало теплее. Николетт украдкой посмотрела на Лэра – длинноногий стройный молодой человек стоял спиной к ней. Наверняка слышал журчание. Николетт бесшумно поднялась и, бросив взгляд на широкую спину, кинулась в кусты.
Шум раздвигаемых ветвей заставил его обернуться. Лэр тут же бросился за беглянкой. Сухие ветки трещали под ногами. Дважды он увидел голову Николетт среди сплетения ветвей. Темный цвет балахона сливался с сумраком леса. И он потерял ее из виду. Влажные ветви, ковер листьев под ногами, мягкая, рыхлая, набухшая под дождем земля глушили любой звук.
Склон стал еще круче, а в самом низу по камням текла небольшая речушка. Лэр остановился, проклиная себя за глупость. Он тяжело дышал, не зная, что причиняет ему большую боль: сломанное ребро, поврежденная челюсть или уязвленная гордость. Ни единого звука, говорящего о присутствии Николетт. Она ускользнула, как песок между пальцев. Мысль о том, что придется подключить к поискам сержанта и его людей, была крайне неприятна. Нет! Вряд ли она ушла далеко. Легкая, как пушинка… Наверняка истощена и измучена не меньше, чем он.
В эту секунду он услышал едва различимый шорох. Где-то там, где речушка струится по камням. Лэр устремился по склону холма. Но никого не увидел, только журчание воды нарушало тишину. Де Фонтен наклонился, отводя ветви, затаил дыхание. Но это небольшое движение причинило резкую боль израненному телу. Он выпрямился и начал внимательно осматривать склон.
Николетт, вся дрожа, затаилась в небольшом углублении. Сердце бешено колотилось. Она не видела Лэра, но знала, что он где-то неподалеку, слышалось его неровное дыхание. Ей не хватало воздуха, но она боялась сделать глубокий вдох, чтобы не привлечь внимание преследователя. Он – совсем рядом… Маленькая серая птичка села на ветку прямо над ее головой, затем вновь вспорхнула, растворившись в сумраке. Капли влаги падали на землю почти бесшумно.
Николетт услышала, что де Фонтен удаляется. Сапоги скрипят по речной гальке. Еще один звук – но теперь совсем рядом. Мягкий шорох, словно кто-то мнет в руках шелк. Неожиданно что-то холодное коснулось ее руки. Николетт вздрогнула. Темное, скользкое тело змеи коснулось ее запястья…
Крик ужаса невольно сорвался с губ, она бросилась бежать вверх по склону, не видя ничего перед собой.
Треск сучьев за спиной… Он догоняет… Николетт обернулась: Лэр совсем рядом. Он схватил ее за плечо, повалил на землю. Пытаясь высвободиться из сильных рук, она пинала своего преследователя ногами, в гневе била кулаками, но сопротивление было бессмысленным. Лэр намного сильнее. С удивительной быстротой он обхватил ее запястья и прижал к земле над ее головой.
– От… – она пыталась что-то сказать, прижатая к земле всей тяжестью его тела. – Отпусти меня, – в страхе шептала она. – Я закричу! Я скажу, что ты хотел меня изнасиловать!
Эта угроза вызвала только смех. Она больше не чувствовала тяжесть его тела, но де Фонтен продолжал сжимать ее руки.
– Почему? Зачем мне насиловать тебя, когда ты и так была на все согласна?
– Это ложь!
– Да, ложь. Даже Ногаре не смог придать этому убедительности. И потому мое тело не болтается рядом с останками Готье и Пьера! Но если речь пойдет о том, что ты развратница, это уже другое дело!
– Нет, я невинна!
– Да? У Готье была любовница из королевской семьи. Он это признал. И кто же?
– Не я! Я не знаю! Отпустите, мне больно! Его голос был таким низким и злым, что Николетт казалось – Лэр сейчас убьет ее. В ужасе она подалась назад, судорожно прижимаясь к земле. Слезы застилали глаза, она покраснела от стыда: под балахоном грешницы не было ничего, грубая материя задралась чуть ли не до талии, вечерний воздух холодил обнаженные ноги. – Пожалуйста!
Она пыталась высвободиться из его рук, вырваться из хватки. Лэр отпустил ее запястья и медленно встал. С поразительной быстротой Николетт натянула грязный подол на голые ноги. Подняв глаза, по взгляду мужчины поняла, что опоздала. Вид ее белых нежных бедер с темным треугольником курчавых волос был для Лэра подобен удару молнии. Несколько секунд он приходил в себя. Затем рывком поставил Николетт на ноги.
– Протяни руки, – грубо сказал он, злясь на нее, злясь на самого себя. Расстегнув кожаный ремень, перехватывающий его бедра, он связал ее запястья. Узел не был таким тугим, как прежде, но руки Николетт вновь заныли.
Когда они вышли из леса, Лэр заметил в глазах Альбера хмурое, тревожное выражение. Взяв поводья, де Фонтен подвел лошадь к пленнице, замеревшей со связанными руками посреди пошло улыбающихся солдат. Сержант поправил меч на бедре и пошел к лошадям, бросив по дороге:
– Я уже хотел пойти за вами. Подумал, что вы заблудились.
Лэр хмуро глянул на него, подсадил Николетт в седло. Только сейчас он заметил, что к спине ее балахона прилипли листья и грязь.
Николетт тоже заметила ухмылки стражников. Лицо вспыхнуло, но она гордо выпрямилась в седле и без страха посмотрела в лицо своим тюремщикам. Она невинна, невзирая ни на что. А этот Лэр не лучше Гюлимая де Ногаре, не лучше ее трусливого мужа.
* * *
Аккуратные ряды виноградников обрамляли дорогу к аббатству Бон Анфан, тонкий запах созревающих гроздей пронизывал прохладный чистый воздух. Лэр натянул поводья. Жеребец остановился перед воротами. Колокола аббатства начали вызванивать «Ангел Господень». Привратник в монашеской рясе, забавный невысокий юноша с взлохмаченными волосами, открыл двери, и вся группа въехала во двор. Слегка прихрамывая, послушник поспешил затворить ворота.
– Наш аббат только что начал службу, – привратник склонил голову на бок, осматривая пленницу. Он ничего не сказал о том, что гонец короля уже приезжал в аббатство и здесь осведомлены о приезде процессии. – Мы приветствуем вас на этой земле. Вас ждет гостеприимство нашего дома для странников.
Послушник не сводил глаз со съежившейся фигурки на каурой кобыле. Он тоже слышал о скандале во дворце. И хотя аббат запретил сплетничать по этому поводу, после приезда королевского гонца на кухне только и делали, что судачили о королевской семье. Наконец, юноша отвел глаза и подозвал нескольких монахов.
Один за другим солдаты сняли с себя мечи. В Бон Анфан, как и в любом святом месте, было запрещено носить оружие. Николетт наблюдала, как Лэр отстегнул меч, вынул из-за пояса кинжал и передал все это монаху аббатства. Все оружие унесли в кладовую рядом с воротами. Сердце Николетт несколько успокоилось – вряд ли теперь ей перережут горло, хотя не исключено, что ее просто задушат во время сна. И никакой кинжал не понадобится. Слуга подхватил поводья ее лошади, Лэр подошел к Николетт. Прикосновение его рук заставило ее вздрогнуть.
Послушник, исполняющий обязанности привратника, неуклюже ковыляя из-за хромой ноги, повел их через двор к небольшому каменному строению. Ключи на его поясе громко звенели.
Аббатство представляло собой настоящий мир в миниатюре. В самой середине высилась церковь со шпилями и остроконечными арками. Вокруг основной святыни теснились многочисленные строения: трапезная, братский корпус, кельи, а также каменные сараи, лавки, мастерские. Послушник не без гордости указал на темнеющий вдали сад, а где-то рядом с ним – огород, хотя в сгущающихся сумерках трудно было что-то различить. В аббатстве, по словам привратника, были также бойня и мастерская по выделке кожи. Изделия продаются на рынке в Париже и пользуются спросом. Парень был явно словоохотлив и вряд ли сказал бы меньше, если бы даже его никто не слушал.
Николетт несколько раз попыталась высвободиться из крепкой руки Лэра, сжимающей ее локоть, но де Фонтен продолжал тащить ее за собой. Воспитанная в богатой семье, Николетт не ожидала увидеть такое скромное убранство в гостинице аббатства. Даже слуги в доме ее отца жили в лучших условиях. Голые каменные стены, тюфяки с соломой в большой общей комнате. Не без облегчения Николетт увидела, как их провожатый указал на узкую деревянную лестницу, ведущую наверх.
– Идите за мной, – он, подпрыгивая словно раненая птица, стал подниматься по лестнице.
Наверху они очутились в мрачном коридоре. Пахло сыростью и плесенью. Ряд дверей, обитых железом, выходил в темный коридор. Де Фонтен, Николетт и следовавший за ними с кожаным мешком в руках Альбер Друэ, подошли к одной из дверей. К разочарованию пленницы, комната оказалась такой же убогой, как и внизу, только немного меньше.
– Это комната, – объяснил послушник, – для почетных гостей.
Николетт огляделась. Единственное, что отличало это жилище от подвала в королевском дворце – это высокий комод резного дерева во всю стену. Четыре соломенных тюфяка, покрытые сверху перинами, набитыми гусиным пером, лежали на полу у стен. Единственная лавка сиротливо ютилась у небольшого стола с оловянной посудой. Посреди стола высился кувшин для воды.
Когда послушник и слуга ушли, Николетт буквально упала на тюфяк рядом с дверью. С тревогой она смотрела, как ее тюремщик ставит свой мешок на тюфяк у высокого узкого окна. Де Фонтен пересек комнату, остановился у стола, взял кувшин, оказавшийся пустым. Лэр уже хотел позвать слугу, когда монах в черной рясе появился на пороге.
– Вы Лэр де Фонтен?
– Да, – Лэр поставил кувшин на стол. В конце концов, гостеприимство аббата еще должно проявить себя.
Монах, на лице которого были написаны печаль и надменность, смотрел не на Лэра, а на маленькую фигурку в грубом шерстяном балахоне. Николетт сидела неподвижно, обхватив колени руками. Капюшон скрывал черты склоненного лица.
– Отец-настоятель ждет вас в ризнице. Следуйте за мной.
– Минуточку, брат, – отозвался Лэр, подойдя к двери мимо монаха. Де Фонтен с порога окликнул своего слугу. Послышались быстрые шаги, и через мгновение долговязый розовощекий парень с простоватым выражением лица появился на пороге.
– Останься с пленницей, – сказал Лэр. – Я скоро вернусь.
Альбер Друэ, кивнув, занял место на скамье у стола.
Монах явно с интересом наблюдал за гостями. Вместе с де Фонтеном он неохотно покинул комнату.
В ризнице горел единственный факел. Фитиль, оплавленный горячим жиром, издавал малоприятный запах.
После традиционных приветствий аббат – человек средних лет, весьма грузный, с брюшком, краснощекий, с толстым носом-картошкой – выразил сожаление по поводу того, что не может пригласить Лэра и его спутников к трапезе.
– Речь идет о душе, – сказал он. – Законы церкви запрещают предлагать пищу аббатства нераскаявшимся грешникам. В дом приезжих вам принесут еду и вино, и если хотите, то по своей милости можете поделиться с пленницей, – аббат улыбнулся. Неподалеку стояла чаша со святой водой. Аббат несколько раз менял местами алтарные лампады, почему-то волнуясь в присутствии этого молодого человека с внимательными синими глазами. На лице гостя еще виднелись шрамы, которые начали бледнеть. На подбородке – незажившая ссадина. «Наверное, – подумал аббат, – ему больно бриться». На подбородке де Фонтена уже отросла щетина. Сейчас Лэр производил впечатление преступника, а не офицера королевской стражи. Словно самому себе, аббат пробормотал вслух:
– Я уверен, справедливость должна идти рука об руку с милосердием. Вы согласны? – обратился он к Лэру.
– Да, отец. Я прослежу, чтобы пленницу накормили.
Аббат вновь улыбнулся.
– А сейчас не хочу вас больше задерживать.
Есть еще один гость, который хочет переговорить с вами. Он ждет вас в часовне, – аббат указал на одну из дверей, ведущих из ризницы. Вторая дверь, видимо, вела в алтарь, как предположил де Фонтен.
Лэр прошел в часовню. Вначале он не заметил человека, стоящего на коленях у алтарной решетки. В часовне было темно, невзирая на колеблющееся пламя свечей. Днем здесь, наверное, тоже не намного светлее, решил Лэр, поскольку только два узких окна в каменных стенах высоко над алтарем пропускали свет в помещение. И тут он обратил внимание на фигуру у алтаря.
Такой знакомый силуэт… Человек встал с колен еще до того, как Лэр успел сказать хоть слово.
– Ты, конечно, удивлен, брат. Лэр был по-настоящему поражен.
– Как ты нашел меня? Тьери улыбнулся.
– Агнес, – просто ответил он. Даже в полумраке Тьери де Фонтен смог разглядеть следы пыток на лице брата. – Подойди и помолись со мной.
– О чем молиться, Тьери? Чтобы мессир, наш отец, простил тебя за захват Везелея? Он хотел, чтобы им владел я, и не раз говорил об этом. Даже на смертном одре.
– Я не отрицаю, – согласился Тьери.
– И ты отказал мне в титуле.
– Ты бы получил его. Со временем. Тебя же не интересовал Везелей до тех пор, пока наш дядя, этот негодяй д'Орфевре, не напомнил тебе о нем. Ты всегда испытывал большую симпатию к родственникам нашей матери. Ты, скорее, д'Орфевре, а не де Фонтен!
– Везелей – мой! – резко сказал Лэр. – И у меня было полное право потребовать его!
– Особенно, когда дядя пообещал тебе Гиен и деревню Бренеоль на границе с Везелеем. Все – к собственному благу. Если бы у тебя были Везелей и Гиен, то дядя наверняка добился бы успеха в тяжбе с бароном Гардинэ, моим тестем!
– Гардинэ – настоящая змея, он якшается с англичанами!
– И ты хочешь сказать, что твой дорогой дядя – нет?
– Только, если это в интересах короля.
– Кажется, король платит вам по заслугам…
– Ты пришел насмехаться надо мной, да, Тьери?
– Насмехаться! Я твой брат.
– О чем очень любишь напоминать.
– Во имя Бога, Лэр! Почему мы всегда начинаем спорить?
– И ты хочешь сказать, что виноват я? Ты первый обратился к адвокату.
– А что еще я мог сделать? Земли Гардинэ перейдут ко мне, как к мужу Оделины. Неужели ты думал, что я буду сидеть сложа руки и смотреть, как ты и твой дорогой дядя д'Орфевре вынюхиваете, где пахнет жареным?
– Ничего подобного! Он хотел получить только Лагрумские леса, которые принадлежат ему по закону.
– По закону! Ха! Тогда почему суд не удовлетворил его прошение?
– Потому что отец твоей женушки запугал всех до смерти! Ты и сам все отлично знаешь! – рука Лэра непроизвольно ударила по алтарной решетке. – И для чего я спорю с тобой здесь, перед лицом Бога? И вообще – зачем?
– Я пришел не спорить.
– Хорошо. Тогда зачем?
– Передать тебе титул владельца Везелея.
– Сейчас?! Когда это не имеет значения? Тьери, как великодушно! А ты, конечно, станешь управляющим?
– Но ты будешь получать доходы с земель. Мог бы быть благодарен хотя бы за это.
– Неужели Агнес тебя убедила? Или в тебе просто заговорила совесть?
– Агнес ни при чем. Моя совесть тоже. А уж она чище, чем твоя.
– Потому что ты вместе со своим тестем нашли лучший план, чтобы захватить Лагрумские леса?
– Тебе не нужен титул?
– Я этого не сказал.
– Тогда пойдем к аббату и разрешим наш спор. Лэр, мы же братья и не должны быть врагами. Мы больше не дети, а взрослые мужчины. И должны думать о наших душах.
«Ты думаешь только о своей душе», – подумал Лэр, но вслух ничего не сказал. И очень разумно, потому что в часовне появился монах, громко топая по каменному полу, чтобы предупредить о своем приближении. Откашлявшись, он произнес:
– Сеньоры, если вы закончили беседу, то отец-настоятель будет рад видеть вас в своих покоях.
* * *
На лице аббата играла неизменная улыбка, пока Лэр читал документ. Тьери сидел напротив, барабаня пальцами по столу. Прочитав, Лэр взял гусиное перо, опустил конец в чернильницу и расписался в документе ниже подписи брата. Итак, Везелей принадлежит Лэру де Фонтену! По крайней мере, на бумаге.
Когда они вышли и остановились под аркой, Тьери спросил:
– Ты пойдешь со мной на мессу?
Снисходительный тон брата начал раздражать Лэра. Не так просто забыть и простить то, что было.
– Итак, ты можешь сказать Агнес, что между нами все разрешено и твоя совесть чиста перед Богом, не так ли? – с насмешкой спросил Лэр.
– Если я так скажу, разве это не будет соответствовать истине? – улыбнулся Тьери.
Лэр усмехнулся. Брату сейчас только не хватало ореола святости вокруг головы. Он вновь ощутил себя ребенком, который зол на себя за необдуманные слова.
– Поступай, как знаешь.
– Итак, ты идешь?
– Да, я буду на мессе.
Тьери пожелал Лэру спокойной ночи. Тот не ответил.

 

В доме для приезжих де Фонтен застал сержанта и солдат, шумно поедавших угощение аббата. Несколько плошек, наполненных маслом, озаряли комнату тусклым светом. Сержант, жуя, поднялся. Пахло сыром и хлебом.
– Монах, который принес еду, сказал, что вы молились в часовне. В ящик для пожертвований вы должны были положить побольше монет. Здесь не хватит ни хлеба, ни сыра, чтобы накормить даже мышь. А вина – на полглоточка кошке.
Солдаты поддержали эти слова дружными криками. В комнате не было ни стульев, ни скамеек. Люди расположились на полу, опершись на локти или прислонившись к стене. Пол был заляпан следами грязных сапог.
Лэр почувствовал, как в нем закипает гнев. Вначале – встреча с братом, теперь – этот идиот-сержант. Лэр повернулся к солдатам с хитрой улыбкой, подобно жулику, желающему изобразить невинность.
– Итак, а что осталось мне?
Солдаты доброжелательно зашушукались. Сержант не ожидал этого. Он с трудом проглотил кусок хлеба с сыром. Один из солдат подал молодому шевалье кубок с вином. Лэр молча сделал несколько глотков. Явно, де Фонтен умел находить общий язык со своими подчиненными. И быстрее, чем с родственниками. Пошутив по поводу «святого» вкуса вина, Лэр вызвал общий смех. Даже сержант, всегда готовый задеть Лэра, несколько поутих.
– Завтра, – сказал де Фонтен, – мы будем в аббатстве Сен-Северин. Говорят, там все гостеприимны. Помолимся, чтобы так оно и было. Во благо наших желудков и во славу Христа.
Лэр направился к лестнице в углу общей комнаты.
Голова Альбера склонилась на стол. Он вздрогнул, когда вошел хозяин, вскочил на ноги и заморгал, не в силах после сна смотреть на горящую свечу.
Лэр взлохматил ему волосы и насмешливо произнес:
– Кажется, ты научился ходить с закрытыми глазами.
Затем кинул взгляд на фигурку, свернувшуюся на тюфяке у окна. Кожаный мешок Лэра стоял на тюфяке рядом с дверью.
– Она выбрала место у окна, – прошептал Альбер, так и не очнувшись от сна. – Я подумал, что вы не будете против.
Николетт лежала лицом к стене. Она не издала ни звука. Юноша был так приветлив с ней, но сейчас вернулся ее главный тюремщик.
– Еда на столе, – сказал Альбер. – Я смог найти только одну свечу. И то обгрызенную. В этом огромном комоде только и было, что одна эта свеча. Неужели все доминиканские монахи так бедны?
Лэр отломил кусок хлеба.
– По крайней мере, они хотят, чтобы в это верили. Ты ел?
– Я думал, что нужно подождать вас.
– Ты развязал ей руки?
– Да.
– А предложил поужинать? Альбер склонил голову набок.
– Она сказала, что не голодна.
– Я хорошо знаю, что женщины редко говорят то, что думают на самом деле, – Лэр подмигнул Альберу. – Поужинай, но смотри, не увлекайся вином.
Из-за капюшона лица Николетт не было видно, торчал только кончик носа, который слегка вздрагивал. Лэр пересек комнату, осторожно коснулся ее плеча.
– Миледи, на столе хлеб и вино. Вам нужно что-нибудь поесть. Немного хлеба, хотя бы глоток вина. Завтра нам предстоит долгий путь, в который не стоит пускаться с пустым желудком.
Его голос был спокойным, мягким, как у священника. Добрым. Как у ее отца. Николетт так хотелось доверять хоть кому-нибудь!
– Оставьте меня, – резким шепотом произнесла она. – Я не хочу вашей жалкой пищи!
Еще одна попытка Лэра не увенчалась успехом. Он вернулся к столу и сел рядом с Альбером. Тот макал хлеб в вино, затем ловко, не уронив ни крошки, запихивал себе в рот.
– Хлеб в это вино вполне можно макать, – Альбер налил из кувшина вина в чашку хозяина.
Когда мужчины покончили с последним куском хлеба, слуга спросил:
– Может быть, мне сходить и попросить еще одну свечу?
– Не нужно. Ты принес воды? – задав вопрос, Лэр тут же вспомнил, что у парня не было возможности покинуть комнату, ведь он не мог оставить пленницу. Но Альбер сказал:
– Приходил монах с большим кувшином и наполнил наш, – он встал, отряхивая крошки. – Где мне спать? Я оставил свое одеяло на тюфяке внизу, рядом с лестницей.
– Хорошо, – отозвался Лэр, понизив голос. – Здесь только одна лестница. Если кто-то захочет пройти мимо, ты увидишь.
Альбер кивнул – он тоже не доверял сержанту. Когда юноша ушел, Лэр спросил Николетт, не хочет ли она уединиться, пока он не погасил свечу.
Она в смущении села.
– Да, – ее голос был еле слышен. Николетт сидела на краю тюфяка, ожидая, пока он уйдет. Лэр вышел в коридор. Внизу чьи-то шаги. Возможно, Альбер. На противоположной стороне коридора лунный свет просачивался сквозь ставни огромного окна. Завтра будет хороший день.
Лэр обернулся, глянул сквозь дверной проем незакрытой двери. Николетт опять лежала на своем месте, повернувшись спиной. Он вошел в комнату и. попытался запереть дверь, но никакого запора не было. Затем, подойдя к столу, погасил свечу.
Сон не шел. Перед глазами Лэра так и стояли мягкие изгибы тела девушки, нежные бедра и та часть, увидев которую, он, еще тогда, в лесу, ощутил, как кровь быстрее побежала по жилам.
Назад: ГЛАВА 4
Дальше: ГЛАВА 6