ГЛАВА 16
Николетт оглянулась. Огни Жизора уже исчезли вдали. Лошади унесли их довольно далеко от костров ярмарочного лагеря. В темноте было легче ехать по самой середине дороги, чтобы по лицу не хлестнула какая-нибудь ветка.
Лэр несколько сбавил темп. Лошадь Николетт успешно следовала за Ронсом. Можно было особенно не торопиться: вряд ли епископ и де Ногаре выедут из Гайяра до рассвета.
На черном небе заблестели яркие звезды. Дорога спустилась к извилистой речушке, вода почти бесшумно бежала по камням. Лэр и Николетт спешились, дали лошадям напиться. Месяц уже проглядывал сквозь частые ветви, ветер щекотал кожу.
В темноте Лэр не мог рассмотреть лицо Николетт. Но ему показалось, что у нее на щеках следы слез. Он ободряюще улыбнулся и коснулся пальцем ее подбородка.
– Не забудь, ты моя.
Девушка с рыданиями обняла его за шею.
– Они увезут меня в Дордон и оставят там навсегда! – слезы откровенно заструились из глаз.
Лэр наклонился к ее лицу.
– Не плачь! Я не позволю им отобрать тебя у меня. Клянусь, мы будем вместе, даже если нам придется стать беглецами.
– Что ты говоришь?
– Все очень просто, – он поднял ее подбородок и нежно поцеловал в губы. – Италия – это страна, где любят… Если ты хочешь быть со мной…
Мысль о том, что он готов подвергнуться опасности ради нее, только усилила поток слез.
– Ради меня? – прошептала она, глядя прямо ему в глаза, надеясь, что еще есть возможность быть счастливой.
Лэр вновь поцеловал ее. Его широкие плечи, взгляд, руки – все вызывало доверие, притягивало. Николетт даже стало страшно: как ей хочется дотронуться до него! Девушка обняла Лэра, прижалась губами к его губам. Какое-то время они стояли, не размыкая объятий. Наконец Лэр тихо рассмеялся. В его голосе прозвучала беспомощность, когда он отвел ее руки.
– Не искушай меня. Нам еще далеко ехать. Они продолжили путь на юг. Запах дыма выдавал присутствие невидимых ферм в темнеющих лесах. Дорога спустилась в глубокое ущелье. Лошади начали прядать ушами. Конь Лэра то и дело пытался встать на дыбы. А миролюбивая кобыла Николетт тревожно трясла головой.
Лэр насторожился. Спокойствие, полное одиночество и темнота, казалось, перестали господствовать в этом мире. Как ни всматривался де Фонтен в темноту, разглядеть что-либо было трудно. Но неприятное предчувствие холодило кожу.
Николетт ощутила нервную дрожь. Тишина. Только лунный свет.
Но… Неожиданно крики пронзили тишину, затрещали кусты. Из темноты ущелья возникли фигуры всадников. Лэр оглянулся – путь к отступлению тоже преградили вооруженные люди на лошадях.
Рука Лэра непроизвольно опустилась на рукоять меча. Но всадники, натянув поводья, закружили вокруг де Фонтена и Николетт на безопасном расстоянии. Лэр пока не стал вынимать меч, ожидая дальнейших событий.
– Привет, попугай! – прокричал кто-то хриплым голосом из темноты. Рыжий конь Симона Карла выступил из леса. – Теперь моя очередь назначать выкуп. Интересно, сколько ты стоишь вместе со всеми своими перьями? – Карл грубо расхохотался.
– Привяжи его к лошадиному хвосту и отправь к праотцам! – раздался знакомый голос. Лэр развернул лошадь, чтобы занять место между всадниками и Николетт. Сейчас он различил лицо Понса Верне. – Я обожаю служанок. Что скажете, мессиры?
Дикий страх охватил Николетт, оглушенную топотом лошадей и грубыми криками.
– Она здесь ни при чем! Отпустите ее! – крикнул Лэр. – Речь идет только о нас – обо мне и о тебе, Карл. Или ты рассуждаешь о чести только когда пьян?
Лицо Карла перекосилось от гнева.
– Я плюю на твою честь, рыцарь с турнира! В Нормандии мы не играем в эти игры. И оставь-ка лучше свой меч в ножнах, если не хочешь, чтобы эту девчонку разрубили пополам!
Николетт услышала лязг мечей.
– Я всегда считал, что ты свинья! – прокричал Лэр. – Но я ошибался. Даже среди свиней ты подонок!
Глотка Карла извергла страшное проклятие, вонзив шпоры, он направил своего рыжего коня прямо на гнедого де Фонтена.
Уши Ронса прижались к голове. Разъяренный жеребец, возмущенный нападением, метнулся в сторону быстрее, чем змея, затем резко повернулся и вонзил зубы в шею рыжего. Испуганное животное взвилось на дыбы и сбросило Симона Карла на землю.
Испуг рыжего гиганта, кажется, передался другим лошадям. Они стали взвиваться на дыбы, не слушаясь хозяев. Симон еле увернулся от копыт встревоженных коней.
Лэр увидел лазейку между вздыбившимися лошадьми, развернул Ронса и с силой стегнул по крупу кобылу Николетт, направив ее в просвет между нападавшими.
Один из всадников, возможно, Верне, с мечом в руке бросился на Лэра. Но лезвие просвистело мимо де Фонтена. Ронс поскакал вслед за лошадью Николетт. Сзади раздался громкий топот преследования. Лэр старался держаться дороги. Тяжелый зыбкий песок по обеим сторонам тропы мог бы замедлить их галоп. Когда же густой лес сменился дубовой рощей, а затем невысоким кустарником, Лэр и Николетт понеслись по перелеску. Потом копыта застучали по каменистым берегам, мягко прошелестели по лугу. И далее – вниз, по холму, поросшему молодыми соснами. Через час или два топот копыт сзади стих. Лэру и Николетт казалось, что они едут вниз, вниз, вниз…
Первые утренние лучи осветили болото с серебристыми от мороза кочками и сухим тростником. Темные озерца воды, подернутой тонкой пленкой льда, казались глубокими, словно колодцы, прорезавшие мягкую почву.
Николетт огляделась. Чувство, что они в безопасности, быстро исчезло с первыми лучами солнца.
– Мы заблудились, – прошептала она, натянув поводья.
– Мы где-то между Жизором и Андлу, – Лэру явно не хотелось соглашаться.
– Мы заблудились, – повторила она.
Солнце подарило миру еще несколько лучей. Всадники миновали болото, затерянное среди гор, направив коней к холмам, окутанным голубой дымкой. Сосны, удивительные своей одинаковостью, теснились на склонах. Постепенно они выехали на луг, сверкающий на солнце капельками росы. Лэр и Николетт спешились, дав возможность лошадям пощипать траву. Среди невысокой сосновой поросли виднелась жалкая хижина-шалаш пастуха, сложенная из сосновых веток.
– Ты думаешь, пастух скоро вернется? – спросила Николетт, разглядывая серый пепел костра.
Лэр оглянулся и сделал наивное лицо:
– Пока никого не вижу. Но думаю, что он уехал отсюда насовсем. Травы-то уже почти нет.
Да, лошади с трудом находили засохшие пучки. Николетт удалилась в ближайшие кусты. Возвратившись, она задела плечом столб, поддерживающий навес рядом с хижиной. Тот предостерегающе хрустнул. Боже, как же она устала! Все тело ноет. Сквозь отверстие, служившее входом в шалаш, были хорошо видны трава и мох, лежащие на полу. Как соблазнительно! Николетт не выдержала и с наслаждением опустилась на мягкую подстилку.
Лэр огляделся. Склон полого убегал вниз. За деревьями не видно, но наверняка у подножия есть ферма. Гайяр, скорее всего, лишь в нескольких лье отсюда, не больше. Де Фонтен вернулся к хижине. Сняв пояс и меч, лег рядом с Николетт.
– Гайяр недалеко.
– Ты уверен? – спросила она сквозь дрему. Лэр кивнул головой. Его мысли были заняты предстоящей встречей с де Ногаре.
– Ты думаешь, Карл и его люди потеряли нас из виду? – Николетт старалась отогнать тревожные мысли.
Лэр оперся на локоть, скрестив вытянутые ноги.
– Надеюсь. Иначе мы бы увидели хоть какой-нибудь намек, что они неподалеку.
Он посмотрел на нее с улыбкой. Николетт развязала узел шарфа, повязанного на голову. Руки поднялись к голове, грудь колыхалась от каждого движения. Легкий ветерок коснулся волос. Николетт сняла шарф – недавно совершенно новый, сейчас шелк был запачкан грязью.
Лэр молча смотрел на нее. Как изящно очерчен подбородок, какие мягкие губы! Он ощутил непреодолимое желание поцеловать ее. Рука непроизвольно коснулась плеча девушки.
– О чем ты думаешь? – спросил он. Когда Николетт подняла глаза, он увидел, что под длинными ресницами прячутся слезы.
– Прошлым вечером ты говорил мне, что…
– Да, я сказал правду.
Она положила руки ему на плечи, посмотрела в синие, почти фиалковые глаза.
– Правду?
Он улыбнулся.
– Клянусь! – Лэр приблизил губы к ее уху. – Ты думаешь, я смогу жить без тебя, ma cherie?
Лэр посадил девушку к себе на колени, рука проскользнула под плащ на тонкую талию. Они посмотрели друг другу в глаза, ощущая неуместность одежды.
Неожиданно усталость исчезла. Осталось только одно желание – быть вместе. Без единого слова они начали раздевать друг друга. В хижине было мало места, и Николетт так и осталась сидеть на коленях Лэра, обвив руками его шею. Стройные ноги Николетт обхватили бедра Лэра, его руки скользнули вниз…
Через секунду он уже был в ней, вначале неуверенно, затем все быстрее находя нужный ритм. И вот их тела уже раскачиваются, сердца бьются бешеными толчками, кровь стучит в висках…
Чувство, которое нельзя описать, разрастается, как горный поток. Величественное, священное единение сплетает два существа. Еще миг – и оборвется дыхание. Но нет, дыхание пахнет жизнью, потому что в любви есть место чуду.
Его голос прерывист:
– Вот почему я скорее умру, чем потеряю тебя. Ты чувствуешь, как дрожит мое тело?
Он поцеловал ее в шею так, что сладкая судорога пробежала по всему телу Николетт.
– Я всегда буду любить тебя, – прошептала она, прижимаясь щекой к его плечу.
Изнемогшие от страсти, они еще долго лежали в объятиях друг друга.
Воздух стал прохладным. Лэр встал, оделся, пристегнул меч. Николетт отряхнула юбки. Пасшаяся неподалеку кобыла подняла голову, тихо заржала. В ту же секунду встали торчком уши Ронса.
Лэр схватил поводья обеих лошадей. Николетт бросилась к нему.
– Всадники на склоне! – крикнул он. Достаточно было одного мгновения, чтобы узнать огненно-рыжего коня Карла. Де Фонтен быстро усадил Николетт в седло, вспрыгнул на Ронса.
На лугу уже не было никого, когда Карл и его люди подъехали к хижине. Один из всадников спешился:
– Эти следы оставлены совсем недавно.
Он наклонился и заглянул в убогую хижину. Запах сушеной травы, смолы, мха смешивались с запахами земной человеческой любви.
– Я думаю, они катались тут на траве, когда мы съезжали со склона! – объявил солдат.
Раздался грубый смех, не успевший замереть, когда Симон увидел двух всадников, быстро мчащихся в низину.
Игра в прятки продолжалась целый день. Несколько раз Карл чуть не догнал беглецов.
Им то и дело приходилось менять направление. Но к концу дня они увидели башни Гайяра.
Однако, уже поздно. Из лесной чащи Лэр и Николетт заметили, что де Конше и важные гости приближаются к крепостным стенам.
Оглянувшись, Лэр убедился, что Карл все еще преследует их. Он посмотрел на Николетт, стараясь скрыть отчаяние. Впереди – де Конше и Ногаре, позади – Симон Карл и его люди. Ловушка.
Проехать в замок так, чтобы их не заметили, невозможно. Но, правда, есть проход, который начинается у мелового утеса над рекой. Лэр понимал: спуститься будет крайне непросто, может быть, невозможно. Но, в конце концов, он махнул рукой Николетт, делая знак ехать следом, и направил жеребца в густые заросли на крутом склоне.
Николетт поехала за ним, надеясь, что спуск вниз будет легче, чем подъем. Посреди низкорослых кустарников они спешились, затем отпустили лошадей.
Лэр взял Николетт за руку, ведя за собой среди сплетений дикого винограда, колючего кустарника и низкорослых кедров.
– Они же ускачут! – прошептала она. Лэр ускорил шаги, уводя ее за собой.
– Далеко не уйдут.
Земля под ногами была неровной, каменистой. Николетт пришлось сосредоточиться на том, чтобы не подвернуть ногу. Она почти бежала за Лэром, не в силах больше ни о чем думать. Неожиданно гребень горы кончился, и перед их взором раскинулась огромная долина. У Николетт закружилась голова. Когда-то она смотрела на этот утес, залитый рассветным солнцем, снизу вверх, тогда он не казался ей столь отвесным. Сейчас им предстояло спуститься вниз, на небольшую площадку над рекой, откуда начинался подземный ход в Гайяр. Впереди – ни одной тропинки. Но выбора нет. Лэр начал спускаться. Под ногами известняк, изъеденный временем и солнцем, камни, готовые в любую минуту скатиться вниз. Николетт затаила дыхание, боясь глянуть на реку. Один неверный шаг, и они рухнут в пропасть.
Словно собаки, сбившиеся со следа, Симон Карл и его люди кружили по перелеску. Никакого следа де Фонтена и девчонки. Казалось, беглецы просто растворились в густых зарослях северной стены замка.
– Готов держать пари, где-то здесь есть ворота! – выкрикнул один из солдат.
Карл ничего не ответил, хотя думал о том же. Другого объяснения не найти. Часть мелового утеса, уходившая вниз от северной стены Гайяра, которую видел Симон, казалась непроходимой. Карл громко выругался.
Лэр оглянулся. Преследователей не было видно. Белесый гребень известняка загораживал часть горизонта.
Под его ногой качнулся камень, скатился вниз, но остановился на уступе. Твердая порода постепенно сменялась более пористой. Один из выбранных Лэром путей уперся в огромную известковую глыбу. Им пришлось вернуться, и Николетт какое-то время шла впереди, опираясь на руку Лэра. Затем он вновь пошел первым. Еще один отвесный обрыв, вновь возвращение. Лэр решил воспользоваться высохшим руслом водопада – здесь по весне журчала вода, стекая в реку. Русло превратилось в ущелье, настолько узкое, что Лэр с трудом протискивался между меловых глыб. Но вскоре ущелье расширилось. Сухое русло, заваленное камнями, бежало, словно извилистая тропинка, вниз по склону. По обеим сторонам появился кустарник – голые ветви уже были схвачены морозом.
Идти быстро оказалось невозможным, камни разъезжались под ногами. Кучи гальки никак не кончались.
Тяжело дыша, Лэр и Николетт преодолевали одно препятствие за другим, останавливаясь, чтобы только перевести дух. Руки и одежду покрывала известковая пыль.
Спуск постепенно стал менее крутым. По берегам ручья появились заросли низкорослых деревьев. Лэр вспомнил, что уже видел это, значит, вход в тоннель где-то рядом.
Он ускорил шаг, увлекая за собой спотыкающуюся Николетт. Через несколько секунд они добрались до камней, прикрывающих вход, и, разбросав их, нырнули в темноту.
Казалось, их вновь поглотила ночь. Теперь нужно было карабкаться наверх. Без свечи, без факела они шли наощупь. Слышалось только тяжелое дыхание двух измученных людей.
Из сводчатой комнаты прямо под цитаделью Гайяра они начали взбираться по выщербленным каменным ступеням. Лэр наклонял голову, боясь удариться о каменный потолок. И вот, наконец, маленькая дверь, ведущая в его комнату. Лэр отогнул обивку, прячущую вход из подземелья, помог выбраться Николетт.
Их одежда была изодрана и покрыта меловой пылью. Лэр начал лихорадочно искать, во что переодеться. Он быстро обыскал ящики, подбирая более-менее подходящее.
Николетт сняла платье и осталась в одной льняной сорочке и нижней юбке. Ее икры были покрыты ссадинами. В отчаянии она воспользовалась подолом голубого шерстяного плаща, чтобы смахнуть пыль с ботинок.
Когда они поднялись по лестнице в башню, Николетт вся дрожала. Ей вновь пришлось облачиться в балахон грешницы.
Лэр выглянул из окна. Далеко внизу кавалькада гостей пересекала подъемный мост Гайяра. Сердце де Фонтена чуть успокоилось. Он остановился у двери, позванивая вынутыми из кармана ключами, и ободряюще улыбнулся Николетт. Она осталась у камина, собираясь разжечь огонь. Лэр запер дверь, с громким топотом сбежал по лестнице. Внизу уже стоял мальчик-слуга, нервно переминаясь с ноги на ногу. Парень повернулся, услышав шаги Лэра.
Эймер стоял у круглого окна и смотрел на приближающихся гостей. Придется принимать королевских посланцев. И к тому же признать, что молодой лорд отсутствует.
Знакомый голос прервал поток печальных мыслей. Клирик даже вздрогнул от неожиданности. Увидев де Фонтена, он воскликнул:
– Милорд, как вам?… – он не закончил фразы, губы растянулись в улыбке. Значит, подземный ход иногда может пригодиться.
Лэр отослал стражника с приказом открыть ворота. Потом отправился в кухню за едой.
Эймер последовал за ним, засыпая вопросами, в то время как Лэр взял каравай хлеба и разломил его. Повар поспешил принести кусок сыра, а Мюетта – чашу вина.
– Одетта с вами? – спросила старуха, вспоминая, что служанка должна была оставаться с леди все время.
– Она со своей хозяйкой, – ответил Лэр, с полным ртом сыра и хлеба. Он не мог даже вспомнить, чтобы когда-нибудь был так голоден. Еще не закончив есть, де Фонтен послал одного из юношей собрать всех слуг в доме.
– Люди со двора короля приехали, чтобы задать вопросы королевской узнице, – сказал Лэр тем, кто собрался на кухне. – Будьте внимательны к словам, которые произносите. Ничего не рассказывайте. Если меня отошлют, вашим новым хозяином может стать Симон Карл.
Лэр был прав, предположив, что одно только упоминание ненавистного Карла заставит всех наглухо закрыть рот.
Он выпил чашу вина, громко крякнул и вышел в холл, чтобы встретить епископа. Даже в этот момент приветствия он уже был настороже. Среди приехавших виднелись фигуры Рауля де Конше и де Ногаре.
Инквизитор взглянул на Лэра, или, вернее, сквозь Лэра. Доброта и снисходительность – эти качества отсутствовали в великой схеме жизни, которую исповедовал де Ногаре. Враги и союзники были для него едины, они существовали лишь затем, чтобы их использовать или уничтожать.
Реакция де Конше была гораздо более благоприятной: он улыбался, не веря своим глазам. Было ясно, что он удивлен встрече с Лэром.
Епископ, не теряя времени даром, занял место за большим столом. Уютно устроившись у огня, он заявил, чтобы узница была представлена ему.
– Печальное, гиблое место, – сказал д'Энбо о Гайяре и дал понять: он хотел бы закончить дело как можно быстрее. Хорошо бы доехать до аббатства Сен-Северин до наступления ночи.
Ногаре и несколько его слуг сопровождали Лэра, чтобы доставить узницу. Не было никаких сомнений в их верности инквизитору. Они были молоды, может быть, им не было и двадцати, но что-то злое уже читалось в их глазах.
Несколько раз они останавливались, ожидая, пока инквизитор откроет двери комнат, заглянет внутрь. Достигнув комнаты в башне, Ногаре несколько раз обошел ее, осматривая и оценивая. Очевидно, его мучила мысль: соответствует ли эта убогая комнатушка условиям приговора о содержании узницы.
Когда Николетт привели к епископу, тот бросил на нее презрительный взгляд.
– Ну, мадам, – заявил он, – вы сами устелили свою постель шипами и теперь должны лежать на них.
Лицо Николетт ничего не выдало, но большие темные глаза горели ненавистью. Она была измученной, озябшей и голодной, но по этому поводу у нее не было претензий, и девушка размышляла, был ли епископ настолько убежден в ее жалком состоянии, как хотел показать.
Слуг отослали из комнаты, Николетт заставили поклясться говорить правду на все вопросы Его Преосвященства.
Ногаре уселся поблизости, внимательно слушая допрос. Временами его голова дергалась от нервного тика. Рауль де Конше расположился на скамье у камина. Если он и прислушивался к происходящему, то не подавал вида.
Только один раз Лэр заметил, как де Конше пристально посмотрел на Николетт. Пока голос епископа то приближался, то исчезал, Лэр ощутил, что за ним наблюдают. Де Фонтен поднял глаза и встретился взглядом с де Конше. Лэр вспомнил свой арест – возможно, Рауль думает о том же.
Нотариусы трудились, как заведенные. Широкие рукава их одежд задевали стол каждый раз, когда перья бежали по пергаменту.
Речь шла о попытке доказать, что Луи и Николетт являются хотя и дальними, но кровными родственниками. То, что предлог надуман, было очевидно: немало династических браков заключалось между людьми, состоящими в родстве. Петиция, которую сочинил епископ, отмечала также тот факт, что союз Луи и Николетт был бездетным. Аргументы, конечно, сомнительные, но папа Клемент вряд ли не пойдет навстречу желаниям короля, который помог ему занять папский престол.
Самых ужасных вопросов Николетт так и не услышала. Ни единого упоминания о мужской несостоятельности Луи. Не прозвучало ни слова о том отвращении, которое – в соответствии со слухами, распускаемыми Луи, – Николетт испытывала к семейной жизни. Даже те обвинения, по которым она была осуждена, странным образом забылись.
Когда последний ответ был занесен в протокол, епископ наклонился к Николетт:
– Я надеюсь, дитя мое, Святой Отец согласится признать ваш брак недействительным. Помни, спасение не минует и грешников, если они веруют во Христа и покаялись. Грех – в каждом из нас. Молись за то, чтобы Его Святейшество одобрил этот документ и подарил тебе свободу.
Николетт вздрогнула и спросила:
– Свободу, ваша честь?
– Да, дитя мое, свободу. Чтобы поехать в монастырь Святой Екатерины, где ты смогла бы посвятить свою жизнь покаянию и молитвам.
На лице Николетт ничего не отразилось, но девушке показалось, будто ее пронзили ножом. Нет, она никогда не подпишет подобный документ! У нее нет греха на душе, нет повода посвящать свою жизнь покаянию! А если любовь к Лэру де Фонтену – грех, то она готова навсегда оставаться пленницей в Гайяре.
Лэр тоже слышал эти слова. Мысль о том, что он потеряет Николетт, казалась невыносимой. Он опустил глаза, чтобы его чувства не прочли на лице.
Не более чем через час нежеланные гости – представители духовенства, слуги, солдаты – уехали из Гайяра. Епископ в шелковой мантии лениво перебирая четки пальцами, украшенными перстнями, взобрался на ступеньки своей золотисто-голубой кареты. Де Ногаре, как было видно по его карете, тоже любил роскошь. Великий инквизитор занял свое место. Рауль де Конше собрал вооруженных людей и возглавил процессию.
В своей башне Николетт сбросила с головы грубый капюшон и прижалась к Лэру. Ощущая тепло его тела, она смотрела вниз, сквозь решетчатое окно, на то, как разноцветная кавалькада колясок, карет, экипажей, словно змея, ползет по мосту.
– Отсюда они не выглядят могущественными. Маленькие, незначительные.
– Словно вши, – пошутил Лэр. Николетт улыбнулась.
Только кавалькада исчезла из виду, как часовой в сторожевой башне замахал рукой.
– Эй! – закричал он стражникам, сидевшим ниже, в башне у ворот. – Смотрите! Пара чудесных лошадей. Даже с седлами! Откуда они, интересно?
– Они посланы свыше! – пошутил один из стражников. Неужели пора подсчитать деньги? Даже, если они поделят выручку, которую могут получить за коней, на всех, все равно неплохо!
– А вдруг это ловушка? – задал вопрос самый осторожный. Свесив голову, он с подозрением всматривался в лошадей, миролюбиво пасущихся неподалеку от стены.
– При чем тут ловушка? – вмешался третий. – Лошади, как лошади.
– Ты прав. Дураки мы будем, если не поймаем удачу, плывущую прямо в руки.
Стражники все еще спорили, когда сеньор де Фонтен и несколько мальчиков-конюших подъехали к воротам замка. Они поймали и привели лошадей в Гайяр. За бдительность часовые получили от Лэра по монете, что заставило их размышлять целый вечер.
Николетт не успокоилась до тех пор, пока не пошла на конюшню и не увидела любимую кобылку собственными глазами. В фартуке она принесла любимице кучу маленьких ароматных яблок, которыми – одно за другим – угощала лошадку с добрыми глазами. Яблочный сок стекал по коричневой морде животного.
– Ты мой талисман, – прошептала Николетт, поглаживая шелковистую шерсть на шее кобылы. – Ты унесла меня от опасности, спасла мне жизнь. Маленькая, хорошая, отважная моя лошадка.
Кобыла с удовольствием принимала угощение и ласку.
– А ты? – Николетт укоризненно посмотрела на Лэра. – Ты когда-нибудь благодарил своего коня за то, что он спас тебя?
Лэр взял одно яблоко.
– Его и так неплохо кормят, – он со смехом перебросил яблоко из одной руки в другую. Отважный жеребец, так и не дождавшись угощения, ткнул мордой в грудь хозяина.
– Он сейчас укусит тебя, – сказала Николетт. – И будет прав. Именно это ты и заслужил.
Лэр посмотрел на нее и тихо рассмеялся, так и не желая отдавать яблоко Ронсу и перекидывая его из одной руки в другую.
– Тебе нравится играть со мной, правда, Ронс?
– Ты такой жестокий! – воскликнула Николетт, продолжая гладить кобылу.
Лэру, наконец, надоело перебрасывать яблоко, и он поднес его к губам жеребца, где оно исчезло через мгновение.
Николетт услышала, как сапоги Лэра скрипят по полу, устланному соломой. Де Фонтен обхватил ее за талию до того, как она успела увернуться.
Вечером к Лэру пришел Риго. Они долго беседовали в главном зале. Когда Николетт услышала, что де Фонтен хочет наутро вернуться в Жизор, сердце у нее упало. Но она ничего не сказала до тех пор, пока не осталась наедине с Лэром.
– Почему? Зачем?
Де Фонтен сел рядом с ней на кровать, снимая сапоги.
– Чтобы купить коров, лошадей. Я же объяснял тебе.
– Нет, – Николетт привстала и сощурила глаза. – Ты едешь не за этим. Ты хочешь доказать себе, что не боишься Симона Карла. Ты страшишься, что люди будут говорить о тебе: он такой же трус, как Лашоме. Это так глупо!
Лэр повернулся к Николетт, нежно обнял за плечи, прижал к подушке.
– Ты – маленькая жужжащая оса, – он ткнулся носом ей в шею и поцеловал. – То здесь укусишь, то здесь. Очень соблазнительная маленькая бургундская оса.
Разговаривать с ним бесполезно. Через минуту у Николетт не осталось никакого желания продолжать спор.
