ГЛАВА 7
Как только Сирена вышла в сад, легкий ветерок тотчас подхватил концы ее волос и защекотал ими щеки и плечи женщины. Повернув лицо к солнцу, она закрыла глаза и до боли сжала сцепленные в «замок» пальцы, чтобы унять нервную дрожь. Сцена, которую она собиралась разыграть перед Малькольмом, действовала на нее угнетающе. Сирена надеялась, что Тайлер не обратил внимания на ее беспокойство за завтраком и постоянные вопросы о времени. Малькольм должен был прийти с минуты на минуту, и, словно благодаря вмешательству Всевышнего, у Рэн на сегодняшнее утро была назначена встреча с портнихой. Это было большой удачей, иначе Ригану пришлось бы что-нибудь выдумывать, чтобы Рэн не появилась в саду.
Сирена поправила юбку своего платья цвета морской волны. Если ей предстоит роль соблазнительницы, то и выглядеть нужно соответственно. Цвет платья очень шел к ее глазам; Сирена даже подкрасила губы и наложила румяна, чтобы выглядеть ярче. Пытаясь приободриться, она постаралась найти что-то забавное в положении, в которое сама себя поставила, и улыбнулась в надежде, что еще не утратила сноровку. Флирт и умение соблазнять мужчин были тем видом искусства, которым владели все женщины без исключения и в нужный момент применяли навыки на практике.
Сирена взмахнула носовым платочком, обшитым кружевами и щедро политым духами. «Бедный Малькольм! – вздохнула она, уже более уверенная в себе. – Вряд ли он так хитер, как и я. Похоже, гораздо позже, через несколько лет, Рэн будет благодарна мне. И боже упаси, чтобы она когда-нибудь узнала о том, что сегодня произойдет…»
Сирена села на скамью около клумбы с розами и достала свернутый в трубку документ, который стащила со стола Тайлера перед самым выходом в сад. Она медленно раскачивала ногой туда-сюда, чтобы из-под края юбки была видна ее тонкая лодыжка: всем мужчинам нравится смотреть на женские ножки, и Уэзерли наверняка не является исключением.
Она чувствовала, что Малькольм вот-вот появится. Чтобы он пришел, Сирена в записке пообещала продолжить вчерашнюю беседу в «более интимной обстановке» и сейчас была абсолютно уверена, что ждать ей долго не придется.
Услышав шаги Уэзерли по каменной дорожке, Сирена не обернулась, не желая показывать, что знает о его присутствии, и склонила голову над документом.
– Миссис ван дер Рис, – произнес Малькольм, кланяясь и касаясь губами ее руки излишне фамильярно и пылко.
Глаза его, однако, остановились на документе на коленях женщины: бумаги такого сорта всегда означали деньги в той или иной форме. «Возможно, она вместе с Синклером готовит приданое Рэн. Весьма похвально!» – подумал он. Сирена нравилась ему все больше и больше.
– Малькольм, – проворковала Сирена, – как вы точны! Сама вежливость! Отличительная черта серьезного человека! Вы прекрасно выглядите. Я заметила, что вы – англичане – обладаете особенным чутьем, когда дело касается одежды. Обещайте мне дать адрес своего портного, и я скажу Ригану, чтобы он заказал себе новые костюмы до нашего отъезда на Яву, – она пощупала ткань сюртука Малькольма и, будто невзначай, провела длинными тонкими пальцами по его груди. – Вы просто обворожительный мужчина! – Сирена улыбнулась, окинув Уэзерли оценивающим взглядом.
Она поняла, почему Рэн так увлечена им. Любая женщина на ее месте могла влюбиться в этого человека. Черные вьющиеся волосы вроде бы небрежно, но очень живописно падали на чистый лоб, лицо было приятным, даже красивым, но массивный квадратный подбородок придавал ему властное выражение. У Уэзерли была привычка слегка опускать голову и смотреть вверх сквозь длинные черные ресницы, как это делает ребенок, который только что плакал. Пожалуй, только рот Уэзерли говорил, что он за человек. Красиво очерченные тонкие губы, которые, как убедилась Сирена, могли искривляться в жестокой ухмылке, сейчас изображали улыбку, обнажая ослепительные крепкие зубы. Под модной одеждой угадывалось мускулистое стройное тело, натренированное многолетними занятиями верховой ездой и гимнастикой.
Малькольм был польщен замечаниями Сирены, и сердце его забилось быстрее при легком – скорее всего, заигрывающем – прикосновении женщины.
– Надеюсь, головная боль у вас прошла?
– О да, – беззаботно ответила Сирена. – Лучшее средство избавиться от головной боли после пирушки – выпить стакан вина перед тем, как встать с постели на следующее утро. Риган научил меня пить вино, когда просыпаешься по утрам. Он что-то говорил об эффекте типа… «клин клином вышибают», – она рассмеялась, увидев изумленное лицо Малькольма. – Иногда Риган может быть полнейшим невежей. Примите это к сведению. Такой джентльмен, как вы, никогда не скажет ничего подобного, я в этом уверена.
– Может быть, в разговоре с другим мужчиной, но в присутствии леди – никогда, – ухмыльнулся Уэзерли.
– А теперь, Малькольм, я хотела обсудить с вами одно маленькое дельце, но поклянитесь, что этот разговор останется между нами, – голос Сирены звучал приглушенно.
– Дорогая леди, даю вам слово, – прошептал Малькольм; глаза его были широко открыты, а руки слегка дрожали.
– Теперь, когда вы познакомились с моим мужем и приемным сыном, убеждена, вы поняли, что они не… не похожи на остальных мужчин. У них нет такого чутья и манер, как у вас, англичан. Они более… Как бы это выразиться, чтобы не выглядеть вероломной? – Сирена сделала вид, что смущена. – Более земные, – успешно подытожила она. – Да, да, именно так. Они не понимают юной любви, романтики и других вещей, в которых я, будучи женщиной, прекрасно разбираюсь. Я хотела заверить вас: что бы они ни говорили и ни делали, я всегда буду на вашей стороне.
Она подалась вперед, так что ее груди едва не вывалились из низкого декольте.
– Я считаю, что вы – самый лучший выбор для нашей малышки Рэн, – Сирена прикоснулась изящной рукой к щеке Малькольма, придав лицу невинное выражение. – Я чувствую вот здесь, – она взяла его руку и приложила к своей груди, – что вы позаботитесь о ней и нам не придется волноваться о ее благосостоянии. Я просто ощущаю это здесь! – с надрывом повторила она, сильнее прижимая его руку к своей мягкой груди.
– И вы совершенно правы, – согласился Малькольм, судорожно пытаясь расстегнуть воротник. – Вы можете полностью доверить мне ее жизнь… и свою тоже… – пробормотал он; глаза его стали влажными.
Увидев вожделение во взгляде Уэзерли, Сирена задышала быстрее. «Идиот! – вопило ее сознание. – Где ты, Риган? Как долго мне еще ломать эту комедию?!» Риган обещал, что даст ей только десять минут на соблазнение Уэзерли, а они, без сомнения, уже истекли.
Сирена услышала шаги в дальнем конце аллеи. «Наконец-то, Риган!» И женщина сделала очередной ход: глаза ее стали томными, Сирена облизала губы, делая их влажными и приглашающими.
– Иди ко мне поближе, – прошептала она, – я хочу кое-что сказать тебе на ушко… – Сирена наклонилась вперед, так что одна грудь почти обнажилась, а Малькольм в это время сражался с собой, стараясь не сводить глаз с ее красивого лица.
– Ты можешь смело довериться мне, Сирена, – прошептал он в ответ, задрожав при виде того, что должно быть скрыто от посторонних взглядов.
Сирена не шевелилась. – Я хочу, – страстно выдохнула она, чтобы ты любил меня, а не Рэн… Вот я все и сказала, и мне совсем не стыдно! – она услышала стон, вырвавшийся из груди Малькольма, и обнаружила его голову у себя на груди. – Дорогой, ты испытываешь те же чувства, что и я, – промурлыкала женщина задыхаясь и прижала к себе его голову, а Уэзерли все глубже зарывался в ложбинку между ее грудями. – Я знала, что понравилась тебе, еще вчера вечером, когда ты предложил мне вина… Оставайся здесь навсегда! – выдавила из себя стон Сирена.
– Навсегда, – хрипло подхватил Малькольм, руки его лихорадочно шарили по прекрасному телу женщины.
Сирена мысленно взывала: «Торопись, Риган! Сейчас! Сейчас!» Ей были противны прикосновения мокрого рта Уэзерли. Если раньше у нее закрадывались сомнения по поводу любви Малькольма к Рэн, то теперь его поведение убедительно доказывало, какой он лицемер и распутник. Шаги приближались. «Поторапливайся, Риган, ну пожалуйста!»
– Боже, как отвратительно! – в саду зазвенел голос Рэн. – Как ты могла? – закричала девушка. – Неужели ты никогда не насытишься? Разве мало тебе Ригана? Как ты могла устроить мне такую подлость? Шлюха! – лицо Рэн было бледным как смерть, а глаза тусклыми и суровыми. – Я тебе никогда этого не прощу, Сирена! Никогда!
Сирена лишилась дара речи. Где же Риган? Почему Рэн не у портнихи? Малькольм был возбужден, растерян и напоминал общипанного павлина. А Рэн обвиняла ее, Сирену, а не этого напыщенного осла! Сирене необходимо было что-то сделать, что-то сказать, чтобы убедить Рэн, что это всего лишь розыгрыш для ее же спасения.
– Рэн, ты не поняла… Я не…
– Не хочу ничего слышать! Мои глаза сказали мне все, что мне нужно было знать. Тебе всегда надо находиться в центре внимания. Тебе нужны все мужчины, они должны валяться у твоих ног и восхищаться тобой. Ригана, Калеба и мальчиков тебе недостаточно! Ты решила попробовать свои чары на Малькольме, моем мужчине! Но у тебя ничего не выйдет, Сирена, потому что я знаю: Малькольм любит только меня! Он всегда будет любить меня. Меня! Ты слышишь, Сирена? Я больше не хочу тебя видеть! – Рэн задыхалась. – Ты… мне… нам не нужна! Правда, Малькольм? Нам от нее ничего не нужно! Ни ее благословения… ни ее денег… ничего!
Малькольм от изумления открыл рот. Не этого добивался он, когда начал ухаживать за Рэн ван дер Рис.
– Я не хотела сделать тебе ничего плохого, Рэн! – взмолилась Сирена. – Ты моя дочь, мое дитя… Иногда мне кажется, что ты мне дороже детей, которых я носила…
Рэн отвернулась, чтобы не смотреть Сирене в лицо, чувствуя себя преданной. У девушки разрывалось сердце. Ей хотелось броситься в объятия Сирены, выслушать все ее объяснения, но Рэн не могла заставить себя сделать это. Если она послушает Сирену, это будет значить, что предал ее Малькольм, а тогда настанет конец ее жизни.
Малькольм с огромным удивлением глядел на обеих женщин. О чем они говорят? Что подразумевала Сирена, сказав, что Рэн дороже детей, которых она сама носила? Неужели Рэн не родная дочь ван дер Рисов?
– Рэн, поговори с отцом, умоляю…
Рэн повернулась к Сирене, янтарные глаза сверкали от ярости.
– Риган мне теперь не отец, как и ты мне не мать! У меня есть только ты, Малькольм, – произнесла она с неожиданной нежностью. – Ты нужен мне. Ты должен забрать меня отсюда немедленно! Прошу тебя!
Рэн схватила за руку окаменевшего Малькольма и потащила за собой.
Сирена ощутила чье-то присутствие и встретилась глазами с ошеломленным Риганом.
– Мы сделали, что смогли, Сирена, – сказал он, – и, кажется, все испортили. Рэн вернулась домой рано и, должно быть, прошмыгнула через ворота у конюшен. Я только собирался сделать решающий ход, когда она вас обнаружила.
Сирена протянула мужу руки, и Риган прижал ее к себе.
– Что мы будем делать теперь, Риган? Мы потеряли ее. Мы потеряли нашу дочь, – глотая слезы, проговорила она дрожащими губами.
– Мы вернем ее, милая, вот увидишь.
– Но она уходит, уходит с Уэзерли.
– Нет, она не уйдет. Держу пари. Я все слышал. Уэзерли понял, что Рэн нам не родная дочь. И теперь, когда она решила отделиться от нас, он потеряет к ней всякий интерес. Она обязательно вернется. Калеб приведет ее назад.
Но Сирена была вовсе в этом не уверена, и слезы, непрерывно катившиеся по щекам, жгли ее, словно огнем.
Рэн с Малькольмом ждали у подъездной аллеи, пока кучер подаст фаэтон.
– Я соберу свои вещи и приеду к тебе, – тихо говорила девушка, сдерживая душившие ее рыдания. – Думаю, на это уйдет несколько часов. Обними меня, Малькольм! Обними! – вскрикнула она, бросаясь к нему в объятия. – Я никогда раньше так не разговаривала с Сиреной. Я всегда любила ее, была уверена в ее любви ко мне. Я… я не виню тебя, Малькольм! Сирена – очень красивая женщина и сама заставила тебя…
– Я на твоем месте не стал бы этого делать, – холодно произнес Уэзерли; голос его был таким чужим и бесстрастным, что Рэн отпрянула в изумлении. – Я хочу сказать, что тебе не следует приезжать ко мне. Ты разрушила все благодаря своему детскому интеллекту. Боюсь, ты мне теперь совершенно ни к чему, Рэн.
– Ни к чему? Малькольм, что ты имеешь в виду? – голос девушки дрожал. – Я люблю тебя, Малькольм! Я всегда буду любить тебя!
– Не говори ерунды. Неужели ты не понимаешь? Мне самому едва хватает на жизнь, я не смогу содержать еще и тебя. Благодаря моему распутному дядюшке у меня нет ни пенни за душой. Я еле-еле свожу концы с концами. Взять только мои счета от портного! Через несколько дней кредиторы снова начнут атаковать меня. Я не могу позволить себе такую роскошь – нищую жену.
– Мы придумаем что-нибудь! Как-нибудь выкрутимся! Я найду работу, а ты так много умеешь делать…
– Хватит, Рэн. Выбрось из головы эти глупости. А вот и мой экипаж!
Не дожидаясь, пока кучер остановит лошадей, Уэзерли вскочил на подножку.
– Жаль, что все так вышло, Рэн, но ты виновата сама.
– Я приеду к тебе, Малькольм, приеду! Я все буду для тебя делать, буду работать не покладая рук…
– Не стоит, Рэн. Не приезжай ко мне. Держись от меня подальше. Ты мне не по карману.
Стукнув кулаком по верху экипажа, Уэзерли крикнул кучеру, чтобы тот поезжал быстрее. Рэн осталась стоять одна на дороге, по щекам ее катились горячие слезы, а в янтарных глазах застыло выражение недоверия и изумления.
Не бросив даже прощального взгляда в сторону девушки, на которой хотел жениться, Малькольм приказал ехать к дому леди Элизабет Райс. Сейчас более, чем когда-либо, он был заинтересован в сведениях о драгоценном ожерелье, которое готовят королю ко дню рождения его сына. Сейчас – как никогда прежде – Уэзерли нужны были деньги, которые можно было выручить с продажи этих камней, если, конечно, ему удастся их заполучить. Откинувшись на кожаное сидение, Малькольм принялся перебирать в уме адреса всех скупщиков краденого и рынков, где он мог бы избавиться от драгоценностей за высшую цену. В памяти Уэзерли всплыло имя лорда Фаррингтона. До дня рождения принца оставалось две недели, дня за два до этой даты Малькольм должен «освободить» ювелира от дорогостоящего шедевра. Нужно связаться с Фаррингтоном, но сделать это только после разговора с леди Элизабет. Малькольм предвкушал ее гладкое белое тело, такое аппетитное, что у него даже слюнки потекли.
Сирена ван дер Рис разожгла в нем огонь желания, и Уэзерли хотелось утолить свою страсть.
* * *
Напряжение в доме Синклеров стало невыносимым. Рэн заперлась в своей комнате, отказываясь выходить даже к столу. Сирена фыркала и огрызалась с теми, кто был настолько неосторожен, что пытался подойти к ней. Риган расхаживал по кабинету Тайлера, размышляя и сокрушенно качая головой. Он хотел поговорить с Рэн, но она не впустила его в комнату. Тайлер был погружен в какие-то заботы, которыми не желал ни с кем делиться. К обеду приходил Калеб, но после долгой молчаливой трапезы поспешил удалиться. Только Камилла, казалось, не замечала тягостной атмосферы, царившей в доме. Все ее мысли были заняты ребенком, который скоро появится на свет.
На следующей день Сирена спустилась после завтрака вниз, чтобы отдать кое-какие распоряжения. По пути на кухню она увидела Камиллу, которая шила что-то похожее на детское одеяльце.
– Самое малое, что ты можешь сделать, – это сказать хоть что-нибудь! – бросила Сирена. – Разве ты не видишь, что происходит в твоем собственном доме? Почему бы тебе не поговорить с Рэн и не выяснить, что она собирается делать? А ребенку, который еще не родился, не требуется семнадцать одеял. Тебя вообще интересует что-нибудь другое?
Камилла подняла на разгневанную Сирену ясные фиалковые глаза, ее игла застыла в воздухе.
– О чем ты говоришь, Сирена? С Рэн что-нибудь случилось? Я хочу сказать – она заболела? О том, что вы поссорились, я знаю. Кстати, ты ошиблась, Сирена: я простегиваю двадцатое одеяло. В Англии зимой бывает очень холодно и сыро, а матери всегда не хватает одеял…
– Избавь меня от твоей мудрости, Камилла! – резко отрезала Сирена, направляясь на кухню.
Риган подслушал этот разговор и чуть было не бросился извиняться за вспышку Сирены, но передумал и пошел в другую сторону. Ему и так хватает неприятностей с женщинами в собственной семье. Кроме того, Риган не хотел навлекать на себя гнев жены, а так бы обязательно произошло, если бы она когда-нибудь узнала, что он извинялся за ее поведение.
Наверху Рэн бродила по комнате, заламывая руки и вытирая бегущие слезы. Малькольм! Бедный милый Малькольм! Притворился, что не любит ее, чтобы спасти от нужды! Неужели он не знает, что она любит его больше жизни, что ей наплевать на все, лишь бы быть рядом с ним? Милый благородный Малькольм! Последние два дня были днями сердечной боли и слез, а мысль, что она больше не увидит его, была невыносима для Рэн. Она не могла с этим смириться. Малькольм – ее любовь, ее жизнь. Его жестокость – всего лишь игра. Переполненная любовью и нежностью, Рэн бросилась на кровать и зарыдала в подушку.
– Я не позволю тебе этого сделать, Малькольм! Я не допущу, чтобы мы расстались только из-за того, что ты плохо обеспечен. Я достаточно сильна, чтобы посмотреть в лицо бедности. Если мы будем вместе, мне и смерть нипочем!
Со всей пылкостью юной любви Рэн страдала по Малькольму, пока не почувствовала, что сейчас у нее разорвется сердце. На девушку обрушились воспоминания о свиданиях, проведенных в его объятиях, она ощущала прикосновения его губ, слышала, как он шептал о своей любви, клялся, что не может без нее жить. Рэн оплакивала глупые детские мечты пойти к алтарю девственницей. Теперь она жалела, что не уступила Малькольму, не позволила ему большего, тогда бы ничто на земле не смогло бы разлучить их – они стали бы едины навечно.
Внезапно Рэн вскочила с постели и решительно направилась к комоду. Она даже не подозревала, что обладает такими качествами, как воля и решимость. Девушка залезла на стул, достала чемодан со шкафа и бросила его на пол. Тяжело дыша, Рэн открыла комод и принялась перебирать свои модные шелковые платья, автоматически отбрасывая их в сторону: работающая девушка не может себе позволить такие изысканные наряды. Рэн решила взять с собой только самые простые вещи. Закончив сборы, она обнаружила, что чемодан оказался тяжелее, чем она рассчитывала, и нести его было довольно трудно. Она пойдет к Малькольму и сделает его счастливейшим из смертных – в этом Рэн ни секунды не сомневалась. Если Малькольм любит ее хотя бы на половину того, как любит его она, их брак будет заключен на небесах.
Рэн не оглядывалась назад из страха, что в последний момент ее решимость исчезнет. Риган с Сиреной любили ее, но не понимали. Она не должна сейчас о них думать, она стоит на пороге новой жизни, и все ее заботы должны быть теперь о Малькольме, его счастье и благополучии.
* * *
Рэн поставила чемодан на землю у двери в дом, где жил Малькольм, и перевела дыхание. Ей очень повезло: она выскочила из особняка Синклера никем не замеченной и на углу улицы поймала экипаж.
Хозяйка Малькольма засыпала девушку вопросами, но, не получив ответа, умолкла, когда Рэн одарила ее ледяным взглядом. Было видно, что когда-то эта женщина знавала лучшие времена. Она недовольно махнула рукой в сторону двери в квартиру Уэзерли и проследила, как молодая девушка с надменным выражением лица вскарабкалась вверх по лестнице, таща за собой тяжелый чемодан. Скрестив на пышной груди руки, хозяйка пожала плечами. Не ее это дело, пока платят ренту. Может быть, юная мисс поставит все на свои места, а если нет – присутствие девушки, по крайней мере, даст повод выгнать этого франта Уэзерли.
В тот момент, когда Рэн поставила чемодан у дверей квартиры Малькольма, он стоял у туалетного столика со свертком в руках. Уэзерли аккуратно развернул кусок ткани, и черный бархат заструился мягкими складками. Глаза Малькольма горели от жадности, а губы отвратительно обвисли, когда он с нежностью поглаживал свое сокровище. Солнечный свет, пробивающийся сквозь старые, поношенные занавески, заиграл на королевском ожерелье сотней разноцветных искр. Даже сейчас, глядя на сокровище, Малькольм не мог поверить, что отныне оно принадлежит ему. А добыть его оказалось до смешного легко.
Ювелир был убежден, что работает в полнейшей тайне, и, не желая привлекать внимания к своему магазину, даже не потрудился нанять охрану. Сначала Уэзерли испугался, что у него ничего не получится из-за тяжелых кованых решеток на окнах и двери дома ювелира. Но день, который он провел изучая маленький магазинчик на Чип-стрит, принес утешительные результаты. После беглого осмотра Малькольм решил, что магазин отдален от жилых помещений и единственная лестница, ведущая на верхний этаж, находится на улице. Но незадолго до полудня он посмотрел вверх и заметил, как мимо одного из окон второго этажа прошел ювелир. Постоянно наблюдая за наружной лестницей, Малькольм не видел, чтобы ювелир проходил по ней, поэтому пришел к выводу, что внутри магазина тоже есть лестница. На окнах и двери второго этажа решеток не было.
Этой же ночью Малькольм решил забраться на второй этаж дома ювелира. Замок на двери поддался без всяких усилий под нажимом ножа, а спуститься в мастерскую и забрать ожерелье тем более не составило большого труда.
Уэзерли был просто загипнотизирован красотой этого шедевра. Выполненная из золота, довольно массивная вещь была усыпана драгоценными камнями. Сапфиры и золотистые топазы обрамляли огромные бриллианты. При солнечном свете камни сверкали и переливались, словно жидкий огонь.
От неожиданного стука в дверь Малькольм так испугался, что задрожал всем телом. Он быстро завернул ожерелье в бархат и поспешно спрятал его на дно ящика туалетного столика.
– Войдите! Кто там? – крикнул он, пытаясь не выдать волнения.
– Малькольм! Это я, Рэн!
– Рэн?
Дверь распахнулась, и девушка бросилась в его объятия.
– Я пришла! – воскликнула она. – Я больше не могла оставаться вдали от тебя! Я люблю тебя, Малькольм!
– Что ты здесь делаешь? – раздраженно спросил Уэзерли. – Я уже объяснил тебе, как обстоят дела. Пожалуйста, Рэн, уходи домой.
– Я никуда не уйду, – твердо заявила девушка. – Я пришла, чтобы навсегда остаться с тобой. Не надо, не надо ничего говорить, сначала выслушай меня. Я знаю, какой ты благородный, и понимаю: ты не хочешь, чтобы я жила без удобств и вещей, к которым привыкла. Но ты ошибаешься, Малькольм. Не вся моя жизнь проходила в богатстве и роскоши. Мне прекрасно известно, что значит, когда у тебя нечего есть и нечем заплатить за жилье. Мне было десять, когда Сирена нашла меня и забрала к себе. До этого я обитала на улице, мне приходилось работать, чтобы выжить. Лишь один человек в мире, кроме Сирены, был когда-то добр ко мне – хитрая старуха Лотти. Теперь ты видишь, дорогой, я не всегда была избалованной любимицей семьи. Я знала, каково жить в трущобах, еще до того, как научилась ходить.
Уэзерли смотрел на нее с возрастающим изумлением. Рэн не только ввела его в заблуждение по поводу своего родства с ван дер Рисом, но и скрыла свое происхождение. Девка, уличная девка, рожденная в лондонских трущобах, да еще набравшаяся наглости предположить, что достаточно хороша для того, чтобы чистить ему туфли!
Прежде чем он успел вымолвить слово, Рэн снова прильнула к возлюбленному.
– Когда же мы поженимся, Малькольм? Ты не можешь прогнать меня! Я уже сообщила ван дер Рисам, что иду к тебе. Я даже… даже сказала, что мы были любовниками, – солгала девушка, надеясь убедить Уэзерли, что пути назад для нее нет.
Рэн хотела доказать, что пожертвовала всем, лишь бы быть рядом со своим избранником. Она не могла допустить, чтобы Малькольм отослал ее назад теперь, когда они снова вместе, когда она обнимает его и так близка к моменту, когда навеки станет его…
– Ты привезла с собой деньги? – резко спросил Уэзерли.
– Только свои карманные, которые удалось сэкономить. Слава богу, что я не успела оплатить счет от портнихи! Все вместе составляет около пятидесяти фунтов, – с гордостью сообщила Рэн. – Очень хорошее начало для женатой пары. Вот, – проговорила она, вынимая кошелек.
– Этого хватит ненадолго! – фыркнул Малькольм. – Ты должна была принести какие-нибудь драгоценности, которые можно продать.
– Пожалуйста, не расстраивайся так! – взмолилась Рэн. – У нас все получится, вот увидишь! Правда получится!
– Получится! Получится! – передразнил Уэзерли. – Ничего у нас не выйдет. Ты, кажется, до сих пор ничего не поняла. Иди домой, Рэн.
– Нет, Малькольм! Прошу, не прогоняй меня. Ты говорил, что не сможешь содержать меня? Ну и не надо. Я стану работать, буду делать все что угодно, только не отсылай меня домой.
– Два дня назад я сказал, что не могу позволить себе такую роскошь, как ты, – он исподтишка бросил взгляд на туалетный столик, где было спрятано ожерелье, – теперь же я просто не хочу тебя. Ты мне больше не нужна! – Уэзерли злобно захихикал, думая о деньгах, которые выручит от продажи драгоценностей. – Иди домой, глупая школьница!
– Нет! Не пойду! Я не глупая школьница. Я нужна тебе, Малькольм, нужна!
Рэн бросилась к нему, ища его губы, и прижалась к Уэзерли всем телом, чувствуя, как в нем загорается желание.
Малькольм крепко обнял и притянул девушку к себе. Возбуждение, которое он испытывал после кражи ожерелья, усиливалось еще больше от предложений этой красивой девицы. Да, она права: она нужна ему. В данный момент.
– Вот видишь, милый, – я нужна тебе, ты хочешь меня…
– Ты права, Рэн. Теперь я понял, о чем ты говоришь.
Его резкий голос и грубость, с которой Уэзерли рванул ее к себе, удивили Рэн. Не такого Малькольма она знала: ее Малькольм был страстным, нежным, нерешительным. Внезапно девушку охватил страх. Она ожидала увидеть в его глазах любовь, а вместо этого Рэн встретила взгляд, напоминающий горящие уголья. Губы Малькольма жадно впились в ее рот, а руки занялись пуговицами платья. Рэн замерла от ужаса, а Малькольм больно стиснул ее грудь, часто и тяжело дыша, затем повалил девушку на спину, не выпуская ее губ ни на мгновение.
Рэн понимала, что происходит, но не могла его остановить. Все протесты застряли у нее в горле, и девушка принялась бороться с насильником из последних сил. Этот человек не мог быть Малькольмом, тем Малькольмом, которого она знала и любила! Это было какое-то другое, извращенное существо, которое одолевала только похоть.
Боль, которую Рэн испытывала от нетерпеливых толчков внутри своего тела, была обжигающей и не похожей ни на какую другую боль, которую она когда-либо чувствовала. Ей хотелось кричать, пока не разорвутся легкие, но из горла не вырвалось ни одного звука. Мужские пальцы вонзались в ее плоть, а рот терзал соски груди, пока Рэн не взмолилась о смерти. Боль и стыд, которые она испытывала, были невыносимы, но ощущение потерянной, растоптанной любви поглотило все ее существо и поразило больше любой физической муки, притупив все другие чувства.
По ногам девушки текли тонкие струйки крови, мучения и унижения продолжались. Юное тело Рэн одеревенело от шока, а Малькольм все не прекращал дергаться в нем. Внутри у Рэн все горело и набухло, ей казалось, что она вот-вот разорвется на куски от силы непрерывных глубоких толчков. Девушка старалась отбиться от Уэзерли своими маленькими кулачками, но попытки эти не принесли результата: сила была на стороне ее мучителя. А он наслаждался ее бессилием, смаковал мысль, что Рэн уже не девственница, торжествовал, что она стала его собственностью в один день с драгоценным ожерельем.
Уэзерли всегда подмывало сотворить с этой красавицей что-нибудь подобное. В тот день, когда он впервые поцеловал Рэн, Малькольм уже не сомневался, что однажды она отдастся ему. Но Уэзерли не хотелось, чтобы Рэн отдалась по своей воле, – он мечтал взять ее силой! Во время их свиданий, когда он изнывал от желания, Рэн застенчиво отодвигалась от него и, поправляя платье, лепетала о достоинстве порядочной девушки, а потом говорила, что он слишком нетерпелив. Нетерпелив! И это тогда, когда его плоть отказывалась успокоиться и до боли в паху хотелось утолить свое желание!
Находясь в полуобмороке от его жестокости, Рэн ощутила, как тело Малькольма обмякло, толчки прекратились, но он все еще оставался в ней, впиваясь в истерзанные губы мокрым, противным ртом. Рэн почувствовала, что сейчас ее стошнит.
Малькольм наконец встал на колени, посмотрел на ее полуобнаженное тело, а затем нанес еще одно оскорбление:
– Твоя подруга Сара гораздо красивее, а грудь у нее больше, округлее и мягче. Она пришла ко мне по своей воле, и мы слились в единое целое, одновременно отдавая и забирая друг друга. Ты же как комок скользкой глины, – усмехнулся он.
Рэн лежала на полу, даже не пытаясь прикрыть наготу. Какая теперь разница, если он видел ее и даже сравнивал с Сарой? Сейчас ничто для нее не имело значения. Как могла она подумать, что любила этого жестокого, насмехающегося над ней мужчину, который крутился перед зеркалом и поправлял одежду, будто ничего не произошло? Рэн хотелось плакать, кричать, выть, но она не могла. Вдруг девушка увидела над собой ногу, обутую в сапог, но не поверила, что он сможет, посмеет… Удар пришелся прямо в левую грудь, и Рэн скорчилась от боли.
Уэзерли отошел к туалетному столику, порылся на дне ящика и извлек черный узелок.
– Я ухожу, чтобы попробовать превратить те жалкие крохи, которые ты «сэкономила», в осязаемую пачку денег. Дверь я замкну, и если тебя здесь не будет, когда вернусь, я выслежу тебя, как животное, поняла? Даже не думай, что убежишь к Ригану и расскажешь, как скверно я с тобой обошелся. Я просто убью тебя. Да! Никаких рыданий и криков, пока меня не будет, иначе прикажу хозяйке позвать полицию и сказать, что ты свихнулась, и тогда тебя упекут за решетку!
Он ногой перевернул девушку, чтобы видеть ее лицо.
– Скажи, что все поняла.
Рэн покорно кивнула, и Малькольм рассмеялся.
– Ты Саре и в подметки не годишься! – бросил он через плечо, вышел из комнаты и запер дверь.
Рэн с трудом поднялась на ноги, кое-как добралась до кровати, опустилась на сбитый матрац и натянула одеяло на свое измученное тело. Неужели он поступит так, как говорил? Неужели выполнит свои угрозы? Она поняла, что боится.
– Прошу тебя, Господи, пошли ко мне Ригана и Сирену! Я так виновата перед ними… Умоляю, помоги мне! – вслух молилась Рэн.
Так она сидела, кажется, целую вечность. Наконец Рэн сползла с кровати и нащупала свою одежду. Сколько сейчас времени? Надо зажечь свечу. Вернется ли Малькольм назад, а если вернется, то что станет делать?
– Прошу тебя, Боже, помоги мне! – бесконечно повторяла она, натягивая платье.
В конце концов Рэн забылась в тяжелом сне, а когда проснулась, спешно забилась в угол кровати, услышав, как в замке поворачивается ключ. Дверь с грохотом распахнулась, и на пороге появился Малькольм вместе с четырьмя крепкими матросами.
– Вот она, ваша награда, – пьяно усмехнулся Уэзерли. – Вставай, – произнес он, подходя к кровати и вытаскивая Рэн на середину комнаты. – Я проиграл тебя в карты этим достойным джентльменам, – сказал он, икая. – Сними одежду, чтобы они увидели, что им досталось.
– Пожалуйста, Малькольм… Ты пьян, ты не понимаешь, что делаешь… Прошу, не надо! – слезно взмолилась девушка.
– Если не хочешь сама, я помогу, – усмехнулся Уэзерли, срывая платье с Рэн, чтобы показать истекающим слюной матросам обнаженное женское тело. – Вот! – взвизгнул он, отступая и падая на кровать.
Рэн пыталась прикрыться руками, но матросы вцепились в нее мертвой хваткой, намереваясь получить свой выигрыш сполна. Она позволила им. Разрешила. Она говорила себе, что выбора нет. Она страдала и молча переносила их яростную атаку.
Рэн знала, что это единственный способ дожить до следующего утра.
