ГЛАВА 18
Когда «Морская Сирена» поворачивала к порту в устье реки Коннектикут, Густав уже заканчивал список провизии, которую необходимо было закупить на обратный путь в Англию. На камбузе все сияло чистотой. Густав налил себе большую кружку кофе и отправился на палубу, чтобы посмотреть на приближающуюся землю. Его друг Диего, который без дела шатался поблизости, потянулся за кружкой и отхлебнул ароматного напитка. Они по-дружески уселись рядом, не сказав друг другу ни слова.
Диего снова потянулся к кружке и, сделав несколько глотков, начал рассказывать Густаву о плане высадки пуритан, которые уже собирали пожитки в трюме. Разговор зашел о Саре Стоунхам.
– Она внизу вместе со своим братом-священником, – произнес Диего, скривив рот, как от горького пива. – Там ей и место. Знаешь, при виде этой мисс у меня по спине бегут мурашки. Ты когда-нибудь обращал внимание на ее глаза, Густав? Создается впечатление, что она вроде здесь, а вроде бы ее здесь нет и она витает где-то далеко.
– Я считаю, что она настоящая леди, – задумчиво сказал кок.
Диего покрутил пальцем у виска и покачал головой.
– У меня была сестра, которая стала вести себя так же, когда застукала мужа на пирушке с другими женщинами. Она умерла, – прямо заявил он.
Густав немного поразмыслил над словами Диего и решил уточнить:
– Она умерла из-за того, что ее муж кувыркался под одеялами с другими женщинами?
Диего внимательно посмотрел на кока.
– И да, и нет. Что-то щелкнуло у нее в голове, и она уже никогда не стала прежней. Моя сестра тоже была леди. Еще вчера с ней все было хорошо, а сегодня – бац! – он прищелкнул пальцами. – Это было ужасно. Ее муж рыдал в течение одиннадцати дней. Каждый день он плакал с очередным ребенком. У них было одиннадцать детей, – объяснил он Густаву.
Старому коку вдруг стало не по себе. Мисс Стоунхам казалась настоящей леди, но и Диего вроде бы знал, что говорил. Густав испытующе поглядел на испанца и спросил:
– Твоя сестра когда-нибудь совершала странные поступки, ходила в странные места и… ну, понимаешь… вела себя так, как настоящие леди никогда не поступают?
– Что ты имеешь в виду?
– Ну, например, ходила ли она ночью с фонарем в места, где темно и полно крыс?
– А я-то думал, что это кофе… – удивленно протянул Диего, заглядывая на дно кружки. – Я же сказал тебе: моя сестра была леди. Ни одна леди, рехнулась она или нет, не сделает ничего подобного. Да ты просто негодяй, Густав, раз мог подумать, что моя сестра способна на такое. Держу пари, ты снова разбавил кофе ромом, так?
– Я всего лишь спросил, – стал оправдываться кок. – Я не имел в виду твою сестру, когда спрашивал об этом. Мне только хотелось узнать, могут ли женщины поступать так. Я бы никогда не сказал ничего плохого о твоей сестре. Если ты говоришь, что она была леди, значит, так оно и было.
– Черт побери, это правда! К тому же она была хорошей матерью! – Диего бросил испепеляющий взгляд в сторону Густава, передал ему кружку и принялся переобувать ботинки.
Кок долго сидел молча. Известно, что женщины всегда делают из мужчин дураков. Он с подозрением взглянул на приятеля: заметил ли Диего, что из кока Густав превратился в дурака? Вроде бы нет. Густав встал и направился к камбузу, насвистывая какую-то мелодию. Первую возможность он упустил, но теперь еще раз заглянет в недра корабля. Не повредит еще раз осмотреть то место.
* * *
В самом отдаленном месте трюма Рэн и Малькольм томились в ожидании. Судно не двигалось. Медленное покачивание волн говорило, что корабль либо стал на якорь, либо его заштилило.
По щекам Рэн текли слезы. До земли оставался всего лишь день пути, когда Сара заманила ее в это адское место. «Морская Сирена», наверное, уже вошла в порт, а Рэн теперь сгниет в этой вонючей темнице. Она умрет вместе с мужчиной, который ненавидит ее больше всего на свете, погибнет – связанная, с заткнутым ртом, – как угодившее в капкан животное…
А на палубе Сара готовилась к высадке. Пуритане, с которыми она не была знакома, стояли рядом и наблюдали, как, рассекая прибрежные волны, судовая шлюпка повернула назад к кораблю за последними пассажирами.
Все мысли Сары занимали узники, закрытые в трюме. Она искала в себе мужество, чтобы спуститься вниз и отодвинуть засов перед тем, как покинуть корабль. Никто не обращал на нее внимания, все взгляды были устремлены на медленно приближающуюся шлюпку. Тело Сары сковало от страха, по спине бегали мурашки. Если она хочет отпереть дверь, нужно сделать это сейчас, чтобы успеть вернуться на палубу до прихода последней шлюпки. Сару приводила в ужас сама мысль остаться на пустом корабле наедине с освобожденным, наполовину безумным Малькольмом.
Она сделала шаг назад, потом другой и стремительно бросилась к люку, ведущему в трюм. Быстро спустившись по трапу, она в кромешной тьме направилась к запертой камере. Сара уже сотни раз мысленно проделывала этот путь. Ее руки нашли знакомые контуры двери, нащупали засов, как пальцы слепого ищут оброненную монетку. Затаив дыхание, Сара беззвучно отодвинула холодную полосу металла и сразу же почувствовала облегчение. Она сделала это! Она их освободила. Они могут выйти из своей клетки, когда пожелают. Она не умертвила их, не убила отца своего ребенка. Она подарила им свободу!
Сара осторожно направилась к люку, стараясь не наступить на крыс, снующих под ногами.
* * *
Несколькими часами позже Рэн захотела переменить положение и вытянуть ноги, потому что все тело затекло. Должно быть, Малькольм услышал, как она зашевелилась, так как двинулся в ее сторону. Рэн съежилась от страха, но почувствовала, что он развязывает ее путы. Малькольм ослабил повязку, удерживающую кляп, и девушка выплюнула грязную тряпку. У Рэн пересохло в горле, а во рту ощущался отвратительный привкус.
– Не прикасайся ко мне, Малькольм, – с трудом прохрипела Рэн.
– Нужна ты мне больно! – огрызнулся он. – Я не собираюсь расходовать силы на почти мертвую женщину.
Правда, заключавшаяся в его словах, вызвала в девушке злость.
– Дверь, – яростно прошипела она, – черт бы тебя побрал, Малькольм, проверь дверь. Стучи в нее! Неужели ты не понимаешь, что мы сгнием здесь?
– Мы дождемся Фаррингтона. И не вздумай кричать! Прежде чем ты успеешь произнести хотя бы звук, эта тряпка снова окажется у тебя во рту.
Рэн замотала головой, забыв, что он не видит ее в темноте.
– Ты поняла меня? – громко произнес Уэзерли, вцепившись в плечо девушки.
– Да… поняла… А ты, кажется, не понимаешь, Малькольм, что мы вошли в порт. Когда меня бросили сюда, до земли оставалось день-два пути. Мы в ловушке! В ловушке! Лорд Фаррингтон не вернется за тобой и никогда не найдет меня!
Уэзерли был поражен словами Рэн. Она ведь права! Фаррингтон предпочтет видеть его скорее мертвым, чем живым, чтобы завладеть всеми драгоценными камнями.
Рэн с трудом поднялась на ноги, растирая занемевшие запястья, и пошла вдоль камеры, вытянув перед собой руки.
– Черт возьми, Малькольм, помоги мне отыскать дверь! Вставай и ищи ее! Стучи! На борту корабля всегда остается часовой – он может услышать нас!
– Еще одно слово – и я придушу тебя! – предупредил Малькольм.
Рэн нащупала дверь, а затем щель между дверью и стеной. Кончиками пальцев она ощутила дуновение прохладного ветерка и принялась колотить в дверь кулаками, но кричать не могла: сильно болело горло.
До Малькольма дошло, что она делает, и он бросился к девушке, чтобы унять ее истерику. Вдруг дверь бесшумно распахнулась. Оба – и Малькольм, и Рэн – упали назад, широко открыв рот от удивления.
– О Боже! Дверь была открыта, – в шоке прошептал Уэзерли. – Все это время дверь был открыта…
Рэн обхватила голову руками. Оказывается, она провела чуть ли не вечность рядом с Малькольмом, а все это время выход был свободен! Сара никогда не запирала дверь!
– Мы свободны? – изумленно спросила Рэн.
– Умолкни! – приказал Малькольм. – Мы свободны. Остается только выйти отсюда.
– Позволь мне уйти! Пожалуйста, позволь! – стала умолять девушка, пытаясь вырваться из его цепких рук.
– Не так быстро, пташечка. Ты мне еще пригодишься. Но не бойся: мы выйдем отсюда вместе.
– Когда? Когда мы можем уйти? Пожалуйста, отпусти меня!
– Заткнись! – рявкнул Уэзерли; швырнув Рэн на пол, он навалился на нее всем телом и зажал рот рукой. Потом свободной рукой пошарил по полу и нашел то, что искал. Он снова связал ее и засунул в рот кляп.
Глаза Рэн сверкали от ярости, она отбивалась от Малькольма ногами.
– Еще раз так сделаешь – я оставлю тебя здесь и запру дверь!
Рэн сразу же замолчала, испугавшись, что он осуществит угрозу.
– Мне нужно забрать у Фаррингтона драгоценности и немного денег на карманные расходы, тогда я смогу устроить свою жизнь, – делился планами Малькольм. – А за тебя, моя маленькая птичка, заплатят хороший выкуп. Сара сказала, что твой брат – капитан этого корабля.
По щекам Рэн потекли слезы. Она проиграла и осталась совсем одна. Калеб не даст за нее ни гроша. Ему сейчас не до нее: у него есть Сара и будущий ребенок…
– Интересно, во сколько тебя оценит твой брат? – продолжал Малькольм. – Я пойду наверх, выясню, как обстоят дела, посмотрю, смогу ли найти еду и воду, и вернусь за тобой.
Он повернулся и исчез за дверью. Через несколько минут Уэзерли уже карабкался по трапу к люку, который приподнял очень осторожно. Он несколько раз глубоко вдохнул свежий воздух и почувствовал сильное головокружение.
Солнце уже клонилось к закату. На палубе никого не было видно. До наступления темноты оставалось около часа.
Уэзерли заметил двухместный ялик, который висел на канате у правого борта. Он решил, что заберет Рэн с собой и они уплывут на этой лодке вверх по реке. Как только девушка будет спрятана в безопасном месте, он сразу заявит о себе, разыщет капитана ван дер Риса и назовет свою цену. А потом устроится как король на одном из островов. Со временем люди научатся понимать, что он власть, сила, с которой необходимо считаться. За деньги можно купить все – красавец ты или урод.
Малькольм поднял голову. Темные облака закрыли лунный диск, и, воспользовавшись этим, Уэзерли стал пробираться к рулевой рубке. Он смеялся про себя. Глупый охранник наверняка уже напился до чертиков! Малькольм тихо подкрался сзади и напал на часового, схватив его за горло и сбив с ног. Он принялся колотить голову моряка о палубу, пока тот не затих. Этот человек был надолго выведен из строя, а когда он придет в себя, Малькольм и Рэн будут далеко, к тому же теперь Уэзерли был вооружен.
Малькольм заскочил на камбуз раздобыть какой-нибудь еды, а затем направился к ялику, который спустил на воду.
Удовлетворившись, что все идет по плану, Уэзерли расслабился и глубоко вздохнул. Несколько часов изнурительного плавания – и он будет далеко в верховьях реки. Он найдет надежное место, чтобы спрятать ялик, а потом отправится пешком в лес. Рэн придется держать связанной, чтобы не убежала. К следующей ночи он сможет вернуться в порт и потребовать выкуп за нее. Все получилось так, как он и рассчитывал.
* * *
Рэн не испытывала страха, но сходила с ума от бессилия. Теперь она знала, что Малькольм не убьет ее, зато вполне может поставить в такое положение, что лучше бы ей умереть. И Рэн ничего не могла поделать, что еще больше разъяряло ее. Когда Уэзерли открыл дверь, в глазах ее горела такая ненависть, что если бы взгляд мог убить, Малькольм уже упал бы замертво.
Он рывком поднял девушку на ноги и толкнул вперед. Рэн не сопротивлялась: не было никакого смысла действовать ему на нервы. Уэзерли вывел ее на палубу и подтолкнул к борту, за которым их ждал ялик.
– Вниз по трапу! – приказал он, развязывая ей руки. – Одно неверное движение – и ты станешь уродиной по сравнению со мной. Я иду следом! – зловеще добавил он.
Рэн потерла затекшие запястья и сделала, как было велено. Она почти задыхалась от кляпа во рту.
Малькольм, не теряя времени, оттолкнулся от корабля, стал грести, глубоко погружая весла в воду, и вмиг вспотел от усилий. С каждым взмахом весел Рэн проклинала его про себя. Боже, как же она его ненавидела! Надо было каким-то образом удрать от него, но такой возможности не подвернется, пока она связана, и Малькольм не спускает с нее своего единственного глаза. Как только Уэзерли бросил ее в ялик, он связал девушке не только руки, но и ноги. Если вдруг он взбесится и сбросит Рэн в воду, она умрет в считанные секунды. Самое лучшее сейчас – лежать тихо и ни в коем случае не злить его.
Рэн расслабилась и как наяву увидела лицо Калеба. Как хорошо ей было тогда лежать в изгибе его руки… Каким нежным и страстным он был… А она повела себя как дура. Нужно было бороться с Сарой и отстаивать свои права. Вместо этого Рэн попросту сбежала, самоустранилась, а надо было пойти к Калебу, открыть ему душу; он бы выслушал и понял ее. Теперь же он потерян навсегда. Калеб женится на Саре, потому что она беременна, и часть жизни Рэн закончится. Она никогда уже так не полюбит, как любила Калеба. Он был ее судьбой. Сирена это понимала, и сама Рэн это знала. Почему же Калеб отвернулся от нее? Ведь говорил, что они половинки одного целого…
* * *
Стоя у свежевырытой могилы, Калеб устремил взор на свой корабль, стоявший на якоре. Его вдруг охватило такое чувство, что если он напряжет зрение, то сможет рассмотреть Рэн. Обозвав себя идиотом, капитан сосредоточил внимание на печальной церемонии.
Обри, лорд Фаррингтон, отправлялся в последний путь. Калеб настоял, чтобы его похоронили на земле, потому что знал, как старик не любил моря. На похоронах присутствовала вся команда. Матросы, склонив головы, ждали, пока капитан подберет нужные слова.
Прочистив горло, Калеб просто произнес:
– Обри был моим другом. Единственный его грех заключался в том, что он слишком сильно любил жизнь и приключения, за это я прошу у Бога прощения от его имени.
Руки Калеба слегка дрожали, когда он бросил первую горсть земли в могилу старого друга. На глазах блеснули слезы, и капитан отвернулся, не в силах смотреть, как матросы засыпают жирной черной землей простой гроб.
– Простите, капитан, – печально произнес Густав, уважая горе Калеба, – мне все равно придется возвращаться на борт до увольнительной… Может быть, приготовить вам ужин? Питер сказал, что вы собираетесь ночевать на корабле.
– Я сам приготовлю себе ужин, Густав. Не утруждай себя. Лучше выпей с ребятами за упокой души Обри.
– Хорошо, капитан. Мы с Диего только проверим, как дела на «Морской Сирене», и присоединимся к остальным.
* * *
Судно плавно покачивалось в спокойных водах порта. Густав осторожно пробирался по палубе. Время от времени он бросал через плечо настороженные взгляды, хотя прекрасно знал, что никто не мог наблюдать за ним. На борту их было только трое: караульный Клод, Диего и он сам. Но кока не покидала ощущение, что кто-то смотрит на него из темноты.
Густав постоял минуту у поручней, наслаждаясь дуновениями свежего ветерка, играющего с его редкими седыми волосами. «Почему пожилые люди становятся такими ослами, когда видят хорошенькие девичьи лица?» – спрашивал он себя. Капитан живо вздернет его на рее, если в запертой камере что-нибудь обнаружится.
Дрожа от страха и волнения, Густав пошел в сторону люка в носовой части корабля. Его голые ноги беззвучно ступали по доскам палубы. Остановился он только раз, чтобы перевести дыхание, чувствуя, что невидимые глаза впиваются ему в спину. Кок насторожился, осмотрелся и ничего не заметил. Но ощущение не исчезало. Густав вздохнул и продолжил путь. Уже почти добравшись до камеры, он опять остановился.
– Кто здесь? – спросил Густав и чуть не подпрыгнул, услышав в ответ голос Диего:
– Какого черта ты делаешь в этой дыре?
Несмотря на сердитый голос испанца, Густав сразу же понял, что произошло что-то неприятное. Он поднял фонарь и заглянул в лицо друга.
– Нам придется плыть за капитаном, – мрачно проговорил Диего. – Я только что был в рулевой рубке и обнаружил Клода. Его ударили по голове, но он не видел, кто это был. И еще одно: пропал двухместный ялик. Мы никогда не используем его для высадки на берег. Ялик обычно висит по правому борту на непредвиденный случай.
У Густава зашевелились волосы на затылке. Диего посмотрел на дверь в камеру.
– А зачем тебя сюда занесло? – с любопытством спросил он.
Кок заколебался, но потом быстро объяснил, почему оказался здесь. Диего расширил глаза и покачал головой.
– Ты прав, друг: капитан без разговоров вздернет тебя на рее, чтобы другим неповадно было, – пробормотал он, следуя за Густавом. – Как насчет нескольких глотков, прежде чем открыть эту дверь? – предложил он, извлекая из-под мешковатой рубахи бутылку рома.
Густав с такой жадностью приник к бутылке, будто во рту у него не было ни капли влаги в течение нескольких месяцев. Бутылка вернулась к хозяину полупустой.
– Я же сказал – несколько глотков, а не половину бутылки! Знаешь, чего мне стоило раздобыть ее? – возмутился Диего, прикладывая бутылку к губам и приканчивая ее. Затем он взял кусок крепкой доски и пояснил коку:
– Человек должен быть готов к любым неожиданностям.
Густав нервно вытер вспотевшие ладони о штаны.
– Давай побыстрее покончим с этим. Я отодвину засов, а ты войдешь первым, прикрыв себя доской, как щитом. Я пойду следом за тобой и буду высоко держать фонарь.
– Почему всегда, когда ты попадаешь в какое-нибудь дерьмо, именно я тебя вытаскиваю из него или иду первым, чтобы тебя не забили до смерти? – проворчал Диего.
Кок затаил дыхание и отодвинул засов.
– Это потому, что ты мой друг и я вытащил тебя из кишащего акулами моря, когда ты еще мочился в штаны, – шепотом ответил кок.
– Так это было тридцать лет назад! С тех пор я сполна оплатил свой долг, – фыркнул Диего, заходя в вонючую комнату.
Густав вошел следом.
– Сукин сын! Я так и знал, так и знал… – он поднял повыше фонарь, освещая темные углы пустой камеры.
* * *
Простая церемония похорон завершилась, настроение у Калеба было отвратительным. Все матросы разошлись, и капитану ничего не оставалось делать, как вернуться на корабль. Он знал, что будет чувствовать себя лучше, если ввяжется в какую-нибудь драку и позволит избить себя до полусмерти. Он жив, а Обри уже никогда не встанет из могилы. Глаза Калеба дико блеснули, когда он посмотрел на холмик мягкой земли, а потом перевел взгляд на Питера, который переминался с ноги на ногу рядом.
– Все мы смертны, – пробормотал первый помощник.
Он тоже оплакивал веселого картежника, с которым часто подолгу беседовал, которого искренне полюбил, как, впрочем, и все члены команды. Смерть всегда заставляет страдать оставшихся в живых. Питер никогда прежде не видел капитана в таком состоянии и сердцем чувствовал, что он больше горюет по Рэн, чем по Фаррингтону. Сегодня должны были хоронить два тела, поэтому Калеб оплакивал сразу двоих.
Питер отошел в сторону. Он не хотел мешать Калебу и не знал, как себя вести, но не мог оставить капитана одного. Питер решил пожертвовать увольнительной и возвратиться на «Морскую Сирену» вместе с капитаном и Лидией, которую из-за разрыва с мужем не принимали в обществе пуритан. Они чем-нибудь поужинают, выпьют немного рома, и после хорошего сна капитан почувствует себя лучше. По крайней мере, Питер надеялся на это.
– Пойдемте, капитан, – ласково сказала Лидия. – Пора на корабль. День был очень длинный, и все мы понесли тяжелую утрату.
Осторожно, словно боясь испугать его, она взяла Калеба за руку, а Питер – за другую. Они вернулись в порт и сели в шлюпку. Вокруг было тихо, ни один звук не нарушал тишину июньской ночи.
Поднявшись на борт, Калеб очень удивился, увидев Густава и Диего. Обветренное лицо кока было мрачным, старик явно нервничал.
– Что тебя беспокоит, Густав? – спросил Калеб. – Надеюсь, ты не спалил камбуз?
Поглядывая для поддержки на Диего, Густав поведал капитану о случае с Сарой и запертой камерой, о сегодняшнем нападении на Клода и о пропавшем ялике.
Через несколько минут Калеб, Лидия и Питер уже были рядом с Клодом, который лежал на своей койке. Лидия тут же начала хлопотать вокруг раненого. В ее распоряжении были вода, чистые полотенца и коробка с лекарствами. Калеб и Питер предложили женщине свою помощь.
– Думаю, – строго сказала она, – будет лучше, если вы оставите меня одну, – голос ее был ласковым, но твердым. – А еще лучше, если сходите на камбуз и посмотрите, не осталось ли там немного бульона; если нет – приготовьте его.
Это был уже приказ. Калеб и Питер переглянулись, пожали плечами и поплелись на камбуз.
Питер недоумевал: женщина отдает приказы, а двое мужчин должны их исполнять! Капитан и первый помощник не готовят бульон на камбузе. Этим занимается кок. Куда, черт возьми, подевался Густав? Ах да! Капитан сам отправил его и Диего в увольнительную на берег. Быстро же они убрались с глаз долой после рассказа о запертой камере! Итак, придется варить бульон, а может, еще и сладкое…
На камбузе Калеб взял инициативу на себя и решительно принялся за дело.
– Прошу прощения, капитан, но у этой воды рыбный привкус. Думаю, нужно было обрезать с костей мясо, вытереть его, а потом уж готовить, – через некоторое время заметил Питер.
– Я так и сделал! – воинственно заявил Калеб; его лоб и верхняя губа покрылись мелкими капельками пота.
– Скажу со всем уважением, капитан: если пациент выпьет ваш бульон, он может и не поправиться. Никогда в жизни не пробовал ничего отвратительнее. Еще хуже пойла Густава!
– И что ты предлагаешь? – спросил Калеб.
– Я не кок, да и вы тоже. Наверное, нам лучше выпить и как следует обдумать это дело. Может быть, бульон станет вкуснее, если его дольше варить? – предположил Питер, откупоривая бутылку рома. – Густав все варит с рассвета до заката, – вдруг его лицо потемнело, – вот еще что, капитан… Если вы испортите этот бульон, мисс Лидия обвинит во всем меня, – он сделал большой глоток и продолжил: – Я уже давно положил на нее глаз, и что бы вы ни натворили здесь, на камбузе, все обернется против меня. Добавьте немного рома, – предложил он, передавая бутылку Калебу.
– Так вот в чем тут дело! – обрадовался Калеб, добавляя в котелок порцию рома.
– Лей, капитан, не жалей! – подбадривал Питер, наклоняя бутылку отяжелевшей рукой. – Да, в этом-то все и дело. Она красивая женщина и будет прекрасно смотреться здесь, – он указал на изгиб своей руки. – Если женщина не подходит сюда, значит, это не моя женщина, – он решительно замотал головой.
– Я знаю, что ты имеешь в виду, – Калеб вспомнил, как хорошо подходила Рэн к его руке и как приятна была ее близость.
Он хлебнул рома, добавил еще порцию в закипевший бульон и передал бутылку Питеру. Пока тот приканчивал первую бутылку, Калеб открыл еще две.
– Одна для тебя, другая для меня, – Питер пьяно икнул.
– Только не думай, что свою я вылью в котелок! – возмутился Калеб.
– Ты капитан, а я всего лишь первый помощник. Высший чин всегда наполняет котелок, – ухмыльнулся Питер.
– Кто это тебе сказал? – недоверчиво спросил Калеб.
– Густав, кто же еще! – не моргнув глазом соврал Питер, поднося бутылку к губам и промахиваясь.
Он громко выругался, вытирая мокрую грудь.
– Кажется, ты прав, – пьяно согласился Калеб, щедро подливая ром в котелок. – Ты прав: я капитан этого корабля.
– И чертовски хороший капитан! Ты единственный капитан, который умеет варить бульон. Даже этот чертов кок не знает, как варить! – весело рассмеялся Питер.
– Знаю, и мне, черт возьми, стыдно перед матросами. Они ожидают хорошей еды, а мы жрем какие-то помои. Я закупаю лучшие продукты, а Густав все портит. Но сегодня наконец-то у нас будет праздничный ужин.
Оба уставились в котел.
– Я думал, что мы варим бульон для караульного… А почему у тебя слезятся глаза, капитан? – спросил Питер, поднимая голову от котелка, из которого валил пар с сильным запахом.
– Если б я знал, черт возьми! Может быть, от лука, что я положил туда? – ответил Калеб, вытирая глаза.
– То был не лук, а картошка. Лук у Густава закончился еще несколько дней назад, – Питер откупорил еще одну бутылку рома и передал ее Калебу. – Это в бульон. Ты капитан и не должен выливать свою порцию в котел.
– Я тоже так считаю, – довольно согласился Калеб, отправляя в котел содержимое третьей бутылки. – Ну, теперь у нас хватит еды на целую армию! От души поедим сегодня вечером.
– Ты хороший человек, капитан, хотя сначала плохо обошелся с теми… ну… верующими на борту.
– Знаю… Я не мог выносить их, – доверительно зашептал Калеб. – От них были одни неприятности, а теперь ты говоришь мне, что строишь планы насчет жены священника. Вопрос в том, строит ли жена священника планы насчет тебя? – захихикал он, размахивая в воздухе бутылкой и чуть не задев голову Питера.
Первый помощник глубокомысленно кивнул.
– Она смотрит на меня, а потом опускает глаза.
– Это означает, что ты ей нравишься, – объяснил Калеб. – В этом деле можешь положиться на меня!
Увидев подозрительный взгляд Питера, он расхохотался.
– Даже мой отец сказал, что в этом деле у меня большой опыт.
Питер снова кивнул.
– Бутылка пуста! – объявил Калеб и швырнул ее через весь камбуз.
Питер рассмеялся, когда в разные стороны брызнули осколки.
– Ты разбил ее, а Густав ходит по камбузу босиком. Теперь тебе придется убирать.
– Я капитан! – взревел Калеб. – Мои обязанности заключаются в следующем: я управляю кораблем и варю бульон. Так что тебе придется поработать шваброй.
– Вроде звучит справедливо, – Питер склонился над котелком и отскочил назад, закрыв лицо руками. – Капитан, кажется, ты слегка перебавил рома!
– Как ты можешь так говорить! Слишком много – еще не значит, что достаточно. Если ты беспокоишься из-за того, что пары затыкают твой нос и обжигают горло, – это ерунда. Это способ приготовления. Смотри, какой он становится густой, наш бульон…
Калеб отошел от плиты и… рухнул как подкошенный.
Через два часа, когда пациент уснул, Лидия пошла на камбуз проверить, как там справляются Питер и капитан.
Резкий запах, исходящий из котла на плите, заставил ее попятиться назад. Она осторожно заглянула в дверь: Калеб лежал на полу и громко храпел, в одной руке он держал бутылку из-под рома; Питер старался – хотя и безуспешно – собрать шваброй осколки стекла. Делал он это с отвращением, одновременно прихлебывая из бутылки.
– Чем вы тут занимались? Кто устроил такой беспорядок? Кто будет здесь убирать? – громко и сердито спросила Лидия.
Питер уронил бутылку и швабру и зажал уши руками.
– Что ты кричишь? Мало того, что я не могу открыть глаза от этого чертового пара, так ты еще хочешь сделать меня глухим? Не смотри на меня так, будто я устроил этот погром! – Питер ухмыльнулся, указывая дрожащим пальцем на распростертого на полу капитана. – Он делал то, что ты приказала, а я всего лишь наблюдал. Думаю, что это будет самый лучший чертов бульон, который мы когда-нибудь ели… Жаль, что он его не попробует…
Питер сделал шаг, затем другой – к благоухающему ромом котелку – и растянулся на полу. Камбуз сотряс мощный, раскатистый храп.
Лидия беспомощно всплеснула руками. Но, в конце концов, что она теряет? Не переставая утирать слезящиеся глаза, женщина налила щедрую порцию бульона для своего пациента. Либо это его убьет, либо исцелит. Если сам капитан приготовил это варево, то наверняка оно чего-нибудь да стоит.
На взгляд и запах «бульон» очень напоминал чистый, неразбавленный ром.
* * *
Калеб метался в беспокойном пьяном сне на той самой кровати, на которой спал вместе с Рэн, когда у нее была лихорадка. В мучительных видениях он слышал ее крик: «Калеб, помоги мне!»
* * *
Рэн забылась в тревожном сне, в котором к ней опять приходил Калеб. Через несколько часов Малькольм грубо растолкал ее и поставил на ноги. Он ослабил путы, и Рэн негромко застонала, ощутив, как по венам хлынула кровь. Девушку вовсе не утешало, что теперь ее ноги стоят на твердой земле. Она оглянулась по сторонам, но во тьме увидела только черные, похожие на призраки деревья. Она обнаружила, что стоит в скользкой грязи, доходящей до лодыжек. Не было никакой возможности скрыться от Уэзерли. Куда бежать в этой непроглядной ночи?
Малькольм толкнул ее вперед и сделал вид, что осматривается вокруг.
«Если я не могу ничего увидеть в темноте, то что может разглядеть он единственным глазом?» – со злостью подумала Рэн. Она уже хотела сказать об этом вслух, но передумала, решив не испытывать судьбу.
– Я очень хочу есть, и тебе, черт возьми, лучше меня накормить, – прошипела она. – Если ты рассчитываешь получить у капитана ван дер Риса хороший выкуп за меня, я должна быть сытой и здоровой, иначе цена упадет.
– Заткнись! – прорычал Малькольм. – Иди вон к тому дереву. Привяжу тебя к нему за талию. Ты сможешь шевелить руками и ногами, но если ты не закроешь рот, мне придется снова заткнуть его кляпом.
– Ты хочешь, чтобы я замолчала? Хорошо. Но прежде я скажу, что ты, без сомнения, самый настоящий сукин сын! – Рэн сразу почувствовала себя лучше, высказав свое мнение.
Уэзерли пропустил мимо ушей ее слова и потащил девушку к дереву.
– Я не собираюсь повторять! Это последнее предупреждение. Если мне придется заткнуть твой ротик кляпом, значит, ты не получишь еды. Мне все равно, умрешь ты или нет. Я получу выкуп с твоего брата в любом случае. Голландцы любят погребать тела…
Малькольм проверил узлы на веревке, которой привязал Рэн к дереву, остался доволен и передал девушке кусок хлеба с сыром.
– Это твоя еда до завтрашнего вечера, так что лучше растяни удовольствие, – холодно заметил он, рывком затягивая веревку, которая вонзилась Рэн в ребра, но девушка даже не поморщилась.
Рэн откусила кусок скверно пахнущего сыра и проглотила. Пожалуй, она съест хлеб и сыр сейчас: вдруг Уэзерлит через какое-то время придет в голову идея убить ее? Рэн обеспокоило замечание Малькольма о том, что голландцы любят хоронить тела. Если ей суждено умереть, то лучше сделать это на более-менее сытый желудок.
Рэн бросила взгляд на небо. Скоро рассвет. И что будет дальше? Уэзерли бросит ее здесь, привязанной к дереву? Конечно, он так и сделает, у него нет выбора. Он отправится вниз по реке, разыщет Калеба и потребует выкуп. Значит, ей придется провести весь день у этого проклятого дерева. Рэн уже чувствовала, как туго затянута веревка вокруг ее талии. Жаль, что на ней так мало надето: лишняя одежда могла бы защитить тело от жжения, которое уже давало о себе знать. Да и долго находиться в неподвижности было серьезным испытанием для Рэн: она от рождения была непоседой.
Малькольм пытался развести небольшой костерок под раскидистыми ветвями деревьев, но делал это больше для света, чем для тепла. Стоял июнь, было тепло, и усыпанное незнакомыми звездами черное бархатистое небо не предвещало дождя.
Когда костер разгорелся, Уэзерли присел на корточки немного в стороне и осмотрелся кругом. «Хорошее место, – подумал он. – Достаточно далеко от воды, чтобы нас могли заметить с проплывающей мимо лодки. Леса здесь густые и скроют нас от наблюдательных глаз».
Скоро он начнет переговоры с ван дер Рисом и разыщет Фаррингтона. А сейчас необходимо как следует выспаться, чтобы восстановить силы.
Малькольм знал, что ему потребуется хорошая физическая форма и изрядное мужество, чтобы предстать перед таким внушительным человеком, как Калеб ван дер Рис.
