ЧАСТЬ I
Глава 1
Легкий майский ветерок колыхал ажурные занавески с крестообразным рисунком, которые должны были бы быть кисейными, а на самом деле оказались сшитыми из искусственного шелка. Вместе с ветром в комнату Билли Эймс проникали птичий щебет и запах только что распустившейся листвы. Билли сделала глубокий вдох, наслаждаясь дразнящими ароматами. Весна была ее любимым временем года, а в этом году, казалось, ее приход особенно затянулся. Через тридцать семь дней средняя школа останется позади. Она повзрослела. Выросла.
Билли наклонилась, чтобы завязать шнурки на туфлях, нетерпеливо отвела в сторону прядь белокурых волос и нахмурилась. Пестрые шнурки и белые носочки? Ничего не скажешь – выросла! Ей бы следовало носить нейлоновые чулки и туфли на каблуках, а не эти пережитки детских лет. Но с тех пор как в Европе разразилась война, а в декабре на Пёрл-Харбор было совершено нападение, Билли начала задумываться: а не постигнет ли тонкие, как паутинка, чулки та же участь, что уготована странствующим голубям, – вымирание? В любом случае, это не имело значения, потому что такие чулки все равно были исключены из числа тех предметов одежды, которые Билли разрешалось носить. Многие женщины раскрашивали себе ноги и рисовали швы на икрах. «Так делают только язычники и обыватели», – заявила мать Билли. А Агнес Эймс чрезвычайно редко признавалась в своей неправоте.
Билли снова задумалась об окончании школы. Когда она забросит свою шапочку с квадратным верхом, которую наденет при вручении аттестата, это будет началом ее последнего беззаботного лета перед отъездом в Пенсильванию. Она уже записалась на курс английского языка в колледже – надо же было что-то выбрать. Но, по правде говоря, все это ей было не по душе. Чего Билли действительно хотела, так это поехать учиться в хорошую школу художников-модельеров. Агнес сказала: «Это нереально. Лучшие школы – в Нью-Йорке, а молоденькой девушке не подобает жить там одной. Во всяком случае, приличной девушке». Потом, когда она получит степень бакалавра, то сама посмеется над такими старомодными понятиями.
Однако Билли подозревала, что настоящей причиной запрета была чрезмерно высокая стоимость обучения в художественной школе. Ей хотелось бы знать побольше о финансовом положении их семьи. Есть ли у них какой-то достаток или просто-напросто приходится экономить, сводя концы с концами? Агнес заявила, что девушке незачем забивать себе голову такими вещами. Достаточно учебы, общения с «приличными» молодыми людьми и нарядов. Таково кредо Агнес, а разговоры на подобную тему всегда кончались одним и тем же: «Потом ты выйдешь замуж за молодого человека из зажиточной семьи с давними традициями и твое будущее будет обеспечено. И всегда помни, что никому не нужен подержанный товар. Девственность – самое ценное, что у тебя сейчас есть. Береги ее хорошенько!» Трудно было удержаться от смеха, когда Агнес принималась читать свои проповеди.
Вздохнув, Билли застегнула джемпер, который связала себе сама. Он был просто замечательного цвета – оттенок лаванды, – с большими перламутровыми пуговицами на плечевой планке и двумя маленькими – на кармашках. Вместо того чтобы подшить юбку, она отделала край бахромой. Пока что во всей школе не найдется еще одной девушки с бахромой по подолу. На следующей неделе их будет, по крайней мере, двадцать, она была уверена. Билли Эймс нравилось слыть кем-то вроде законодательницы мод.
Девственность. Мать придавала большое значение ее сохранности. С искушениями следовало бороться и побеждать вплоть до брачной ночи.
Билли снова вздохнула, на этот раз глубже. Искушения для нее не проблема. У нее не было постоянного парня, да и иметь его не хотелось. А знакомые юнцы не стоили того, чтобы из-за них терять свою девственность. У них были прыщавые лица, одевались они небрежно, краска на их велосипедах облупилась, а цепи всегда соскальзывали, когда на велосипеде ехали вдвоем. В этих парнях не было ничего романтичного! Кроме того, у большинства все мысли занимала только война. Они не могли дождаться окончания школы, чтобы сразу завербоваться, пойти в армию и доказать, какие они взрослые мужчины. Девушки стояли на втором месте после сражений с немцами и японцами.
«Просто мир слишком узок, – размышляла Билли. – Хотелось бы иметь больше возможностей, чтобы путешествовать, многое увидеть и многое сделать». Даже ее прогулки в город с тех пор, как там появились военные, Агнес сурово ограничивала. Билли подумала обо всех этих молодых людях в военной форме и шаловливо улыбнулась своему отражению в зеркале. Морская униформа самая лучшая, особенно сейчас, когда с наступлением теплого времени года они перешли на форму белого цвета. Мужчины выглядели такими франтоватыми, любезными и обходительными, совсем как Тайрон Пауер или Эррол Флинн. Вот бы отправиться на выпускной бал под руку с каким-нибудь высоким темноволосым морским офицером! Это было бы совсем другое дело. Она еще не знала, на какой день назначен бал. Платье уже готово… а точной даты еще нет. Агнес начинала беспокоиться – Билли в этом не сомневалась. Но выпускной бал – это совершенно особенный праздник, и прийти на него нужно с кем-то особенным. Несколько мальчиков уже приглашали ее, но Билли ответила отказом. А на самом деле даже она со своими романтическими воззрениями не надеялась на появление принца в белоснежных одеждах, который явится на Элм-стрит, чтобы закружить ее в танце… И все-таки вполне может подвернуться кто-нибудь получше всех прочих кандидатов. На худой конец, в последний момент всегда можно призвать Тима Келли. Неуклюжего Тима, который обязательно оттопчет ей ноги на танцевальной площадке. Хотя он капитан баскетбольной команды и будет весьма подходящим кавалером.
И снова вздох. Быть одной из самых привлекательных и популярных девушек в выпускном классе – еще не значит обеспечить себе необходимую романтичность.
Бросив взгляд на часы, стоявшие на тумбочке, Билли поняла, что следует поторопиться. Ее охватило легкое возбуждение. Она любила вторую половину субботнего дня и дневные сеансы в Лоус-Театре. На несколько часов можно забыть о шитье и уроках игры на фортепиано. По субботам после обеда она отправлялась в город со своими двумя подругами, а за углом девушек поджидали ребята из их компании. На пары они не разбивались, а шли бок о бок по улицам, обсаженным деревьями. Сейчас все были друзьями, а окончится это лето – и пути их разойдутся. Билли решила, что скучать ни по кому не станет, по крайней мере в том смысле, в котором говорят об этом дети. Она поедет в новую школу, где найдет новых друзей и выберет их сама, а не будет подгонять под эталон Агнес. Друзей, которые могут оказаться «подходящими», а могут и не оказаться.
Билли закрыла крышку музыкальной шкатулки. Рождественский подарок, который сделал отец, когда ей было четыре года. Билли задержала на шкатулке растроганный взгляд. Она не возьмет ее с собой, отправляясь в колледж, как не возьмет и фотографию улыбающихся родителей в последний день их медового месяца.
На мгновение она почувствовала угрызения совести из-за такого предательства. Отец умер до того, как они с Агнес переехали в дом бабушки на Элм-стрит. Только что он был – и вот уже его не стало. Нельзя сказать, что она страдала из-за того, что росла без отца, но все-таки сознавала: чего-то она лишена. Это отличало Билли от других девушек, отцы которых после воскресного обеда сидели, почитывая газету, и учили дочерей водить семейный автомобиль. Билли не хотела, чтобы Агнес узнала о ее намерении оставить дома их музыкальную шкатулку и фотографию. В крайнем случае, можно будет положить их на дно сундука, что стоит на чердаке. Билли сразу же почувствовала облегчение. Она росла послушным ребенком. Безропотной дочерью. И до сих пор оставалась девственницей, каковых в школе нашлось бы немного, если верить всяческим слухам. Вот и сейчас поговаривают, что Сисси отдалась какому-то капралу.
Билли провела щеткой по своим густым светлым волосам, откинула их назад и закрепила на висках двумя заколками в форме сердечек, потом закрыла дверь своей бело-розовой спальни.
– Мама, я ухожу! – крикнула она Агнес, остановившись внизу, на лестнице, и немного подождав.
Одни люди просто входят в комнату, другие обставляют свое появление шумно. Агнес просто вошла. Секунду тому назад ее здесь не было, а в следующее мгновение – она уже здесь. Это всегда поражало Билли.
Ей удавалось говорить, не повышая голоса, – чуть громче тона обычного разговора. Агнес считала, что настоящая леди не должна вопить, еженедельно повторяя это в своих проповедях на благо Билли.
– Мы можем задержаться, чтобы поесть вишневого пирога после сеанса, тогда я буду дома к пяти. Если мы решим пойти закусить гамбургерами, то вернусь к пяти тридцати. Мальчики любят смотреть киножурнал второй раз. Так что самое позднее я приду в шесть. Я взяла с собой кошелек, у меня хватит денег, чтобы заплатить за себя и позвонить по телефону. Я надела свое лучшее белье и смочила одеколоном только запястья, но не мочки ушей. Туфли у меня вычищены до блеска.
Билли улыбнулась матери и замерла, подвергаясь молчаливому придирчивому осмотру. Темно-карие глаза Агнес зорко оглядели дочь; благодаря длительному опыту, Билли научилась распознавать незримый сигнал, свидетельствовавший о том, что она соответствует стандартам.
– Что ты собираешься делать сегодня, мама?
– Сегодня суббота. Я должна убрать две комнаты на первом этаже. Мисс Карпентер сегодня работает сверхурочно на военно-морской базе. Она, конечно, должна получать кучу денег. – «Пора подумать о повышении платы за комнату, – решила про себя Агнес. – Не намного, может быть, на доллар в неделю. Или предложить ей завтрак и брать на три доллара больше… Боже, как ненавистно это выгадывание на грошах!» – Мисс Эддисон уехала на выходные. Она заплатила тебе за то, что ты подшила ей юбку, Билли?
– Да, мама. А в течение недели нужно сделать еще одну.
– Хорошо. Приходится извлекать выгоду из всего, так ведь? Мне самой совсем не нравится пускать в дом совершенно посторонних людей. Но что делать? Я такая же патриотка, как все остальные, и раз уж в Филадельфии плохо с жильем, а у нас есть свободные комнаты, не могу же я отказать, правда?
– Они обе – приятные дамы, – сказала Билли. – Ведут себя тихо и не устраивают беспорядка в ванной комнате. – Она надеялась, что, набирая постояльцев, Агнес не руководствовалась какими-то задними мыслями, потому что теперь казалось, что у них появилось немного лишних денег.
Агнес Эймс была высокой, стройной и элегантной женщиной. Своим умением шить она доказала, что не обязательно использовать всяческие подкладки и оборки, чтобы одежда выглядела сшитой на заказ. Сегодня на ней безукоризненно сидело бежево-коричневое повседневное платье с широким поясом шоколадного цвета. Длинную аристократическую шею украшало бабушкино жемчужное ожерелье. При мысли об Агнес Эймс на ум сразу же приходило одно слово – «строгая». И как жемчуга всегда обрамляли ее шею, так и в глазах этой женщины навсегда застыло расчетливое выражение. Благодаря кольдкрему «Пондс» и рассыпной пудре «Мечта», ее кожа оставалась чистой и гладкой. Только этим косметическим средствам, помимо губной помады позволяла она коснуться своего лица. Агнес никогда не пользовалась румянами: это годилось лишь для распутниц и проституток. Она предпочитала слегка щипать щеки. Прическу Агнес делала из своих собственных волос. По необходимости и в целях экономии ей пришлось научиться виртуозно обращаться с толстым зеленым валиком и металлическими щипцами для завивки, которые давали тугой локон. Небольшие клипсы из поддельных жемчужин дополняли внешний облик Агнес Эймс.
Она просунула свои длинные тонкие руки сквозь прорези на переднике, который надела, чтобы не испачкать платье.
– Да, они тихие и чистоплотные, не так ли? Но это не простая случайность, Билли. Я очень тщательно выбирала их, ведь всегда стоит с самого начала получить ясное представление о людях. – Возвращаясь к послеполуденным планам Билли, мать спросила: – Вы все идете на дневной сеанс?
Билли подхватила:
– Карл, Джо, Честер, Бернис, Барбара, Дотти и я. Мы все идем.
Агнес как бы попробовала эти имена на вкус. Не самые родовитые семейства Филадельфии, но вполне приемлемые. Давным-давно сколоченных капиталов здесь нет, но зато много новых денег, полученных большей частью за счет войны. Новые деньги могли быть агрессивными, могли таить в себе угрозу, потому что их следовало завоевать. Старые деньги – это покой, достаток, устойчивое положение вещей…
– Сходи в кино, Билли, и хорошо проведи время. Поужинаем сегодня попозже. Что-нибудь легкое. Может быть, немного этого нового латука из нашего сада Победы. И осталось еще четыре яйца от тех, что получены по карточкам.
Агнес слегка скривила губы, говоря о саде Победы и продовольственных карточках. Билли подозревала, что тщательный уход за садом, находившимся позади дома, являлся не столько проявлением патриотизма, сколько следствием упорного стремления Агнес быть как все, только еще лучше.
– Отлично, мама. Смотри, не работай слишком много. Может быть, мне следовало бы остаться дома и помочь тебе?
– Глупости. Иди прогуляйся с друзьями. Я и сама мигом управлюсь. Если бы не эта непонятная война, приличные люди могли бы пригласить себе кого-то в помощь для уборки. Кажется, что все, способные трудиться полный рабочий день, отправились на зеленые лужайки военно-морской базы или на фабрики. Трудно найти работницу.
После того как Билли ушла, Агнес оглядела небольшую гостиную. Здесь было чисто и опрятно. Все сверкало. Агнес любила мыло и воду. Пока дочери нет дома, самое время перенести ее вещи вниз, в кабинет. Нет смысла оставлять пустующей лишнюю комнату, если можно с толком использовать деньги, которые они получат, сдав ее подходящему жильцу. Ко вторнику комната будет занята. Давно уже следовало сделать это. У Агнес не возникало даже мысли о том, что дочь стала бы возражать. Билли никогда не возражала. Она росла таким хорошим ребенком. В кабинете есть скамья у окна, на которой Билли сможет сидеть и читать часами. Никто не посмеет указать на Агнес пальцем и заявить, что она не выполняет свой долг, ничего не делает для победы. Не виновата же она, что у нее нет сына, которого она могла бы отдать стране. Ее вкладом была сдача внаем комнат и уход за садом Победы.
Агнес обвязала голову платком, чтобы сохранилась завивка, и принялась приводить в порядок свои чистящие средства «Оксидол», «Оулд Дач Клинсер», тряпки. Зажав под мышкой метелку из перьев для смахивания пыли и со шваброй в другой руке, она поднялась по лестнице. Ужасно проводить так послеобеденное время в субботу. Следовало бы попивать чай в гостях и беседовать о том, что у всех на уме, – о войне. Как приятно было бы выполнять роль хозяйки на торжественном чаепитии и подавать сандвичи с тонкими кружками огурцов. А вместо этого она занимается уборкой комнат своих постояльцев и общей ванной комнаты. Не такой жизни хотела бы она для Билли, да и для себя тоже.
* * *
Билли шла рядом с Тимом Келли. Сегодня в светловолосом Тиме чувствовалось нечто необычное. Его длинное худое тело, казалось, вот-вот взорвется. Да и остальные ребята из их компании тоже были возбуждены.
– Если вы пойдете еще быстрее, то столкнетесь лицом к лицу с самим собой, – посмеивалась Билли.
– Ты всегда так говоришь, – рассмеялся Тим. – Ты делаешь такие маленькие шажки. Почему же ты не надела свои дешевенькие туфельки?
– Потому что начистила эти и хочу, чтобы все на них посмотрели.
Тим снова засмеялся.
– Мне нравятся девушки в шелковых чулках и в туфлях на высоких каблуках, – насмешливо поддел он Билли.
– Шелковых чулок больше не раздобыть, весь шелк идет на изготовление парашютов, – отозвалась та. – Самое лучшее, что можно достать, – это нейлоновые чулки, но они стоят целое состояние.
– Похоже, что у Сисси всегда хватает денег на такие чулки, и смотрятся они на ней просто здорово! – Тим в восторге принялся колотить кулаком по своей ладони. Казалось, он не замечал, что своей фразой о знаменитой Сисси привлек всеобщее внимание. – Вы не поверите, что я вчера сделал. Ни за что не поверите!
Девушки остановились, а парни лишь расхохотались.
– Если это что-нибудь непотребное, Тим Келли, мы не желаем слушать, – взволнованно воскликнула одна из девушек.
– Нет, мы хотим услышать, – хихикнула другая.
– Нет, не хотим! – твердо заявила Билли.
– Ладно, все равно узнаете. Я завербовался в армию. Пошел и записался. Даже родителям еще не сказал, – гордо объявил Тим.
– О нет, нет, – прошептала Билли. Ей вдруг захотелось, чтобы они снова стали маленькими, катались на роликах по Элм-стрит и пили лимонад, сидя на высоких стульях у стойки. Тим завербовался первым из их компании, и, судя по решительным лицам других парней, это было только начало.
– Я уезжаю недели через две после выпускных экзаменов. Тогда мне как раз исполнится восемнадцать, – спокойно сказал Тим. – Хочу принять участие в этом деле. Все мы хотим, не так ли, парни? Теперь это только вопрос времени. Вам, девушки, мы будем писать, а вы обещайте нам отвечать. Мы решили отомстить япошкам за то, что они сделали с Пёрл-Харбором.
– А как же насчет колледжа? – задала Билли бессмысленный вопрос. Она все еще не могла прийти в себя после этого неожиданного заявления, но вместе с тем почувствовала, как вдруг повзрослела, и испытала тоску по беззаботному детству.
– И тебе больше нечего сказать? Боже мой! Я говорю о войне! О служении своей стране! Я иду сражаться за американский образ жизни и за таких девушек, как ты, Билли! Если эти япошки смогли сотворить такое с Пёрл-Харбором, то что им стоит промаршировать через всю страну и убить нас в наших родных стенах? Всем известно, какие они подлые!
– Что-то мне расхотелось идти в кино, – сказала Дотти, усаживаясь на низкую каменную ограду. При мысли о том, как желтолицые мужчины с окровавленными клыками маршируют по Америке, ей стало не по себе.
– Эй, Дотти, в чем дело? – поддел ее Карл. – Испугалась япошек? А что бы ты сделала, если бы они сказали, что убьют меня, если ты откажешься спать с ними? Как бы ты поступила, а? – Глаза Карла сверкнули, он ждал ответа своей постоянной подружки. Дотти сразу же распознала подвох. Давно известная безнадежная ситуация, из которой она никогда не выходила победительницей. Обычно этот вопрос возникал, пока они потягивали кока-колу в кафе-мороженом Брумерса. Если бы она сказала, что никогда не станет спать с японцем, Карл заявил бы, что она не настолько дорожит им, чтобы спасти ему жизнь. А если бы она ответила, что сделает все ради его спасения, он принялся бы насмехаться и прокатываться по поводу ее моральных устоев. В любом случае девушка проигрывала. Увидев отражение мучительных раздумий на ее лице, Карл смягчился:
– Не волнуйся, Дотти, я не позволю этим обезьянам и пальцем прикоснуться к тебе, скорее сам покончу с собой. – И он нежно обнял девушку за плечи.
– Давайте вместо кино пойдем в порт, на военно-морскую базу, – предложил Тим. – Мы можем послоняться там и посмотреть на корабли в гавани. – Глаза девушек вспыхнули. Все-таки это было лучше, чем пытаться представить себе, что нашло на их друзей. Оказавшись в порту, ребята станут изображать из себя бывалых парней, со знанием дела рассуждать о кораблях, а они, девушки, смогут посмотреть на военных.
Мальчики пошли вперед, а девчонки поотстали, подталкивая друг друга локтями.
– Есть у кого-нибудь румяна или губная помада?
– У меня есть немного «Танжи». Не очень хорошая, кораллово-розовая. Но это все, что я смогла стянуть с туалетного столика сестры.
– Сойдет, – подбодрила их Дотти. – Надо подкраситься. Вы только подумайте, мы можем познакомиться с какими-нибудь симпатичными моряками, и Карл не будет считать меня ребенком, если увидит, как интересуются мною настоящие мужчины. – Она яростно красила щеки и губы, глядя на свое отражение в лобовом стекле припаркованной машины.
Одна за другой девушки под одобрительный свист своих спутников присоединились к компании. Потом они разбились на пары, парни обняли подруг за плечи, неспешно продолжая прогулку. Билли испытывала странное чувство, идя вот так рядом с Тимом: часть ее привычного мирка как бы улетала прочь. Это первый шаг на пути взросления, и надо научиться расставанию. Четверо друзей из их маленькой компании, ребята, которых она знала столько, сколько помнила себя, уезжают на войну. Во рту у нее пересохло, она провела языком по губам. Вязкая помада показалась жирной и грубой. Никогда раньше она не накладывала так много краски на губы. Что сказала бы мама? Возникала проблема: где смыть помаду? Если бы они пошли в кино, как собирались, она стерла бы ее в дамской комнате.
– Как вы думаете, военная полиция нас не прогонит? – спросила Билли.
– Не прогонит, когда я скажу, что Тим уже завербовался, а остальные сделают это в понедельник утром, – сказал Карл, напуская на себя храбрый вид.
Филадельфийская военно-морская база производила на Билли пугающее впечатление. Это был не киножурнал «Мувитон», а сама реальность. Линкоры, эсминцы, крейсеры, все эти замаскированные зеленовато-коричневой раскраской надстройки, устремленные в небо. Даже на расстоянии и через изгородь из металлической сетки они казались огромными, угрожающими. Мальчики показывали военные корабли и сыпали терминами, но для Билли грозные громады оставались сплошной тайной: она не могла отличить даже линкора от крейсера. Только авианосец с длинной палубой можно было узнать без труда. Как же самолет взлетает прямо с палубы? И уж совсем непонятно, как он совершает посадку. Билли видела кинохронику и восхищалась мастерством летчиков. Однажды ей довелось услышать, что с высоты палуба авианосца выглядит, как могильный камень. От этой мысли мурашки побежали по спине.
– Вам нравятся корабли? – раздался рядом с Билли протяжный мужской голос.
Она обернулась и, подняв брови, встретилась взглядом с невероятно голубыми глазами мужчины, чей взор напомнил ей яркое летнее небо.
– Они такие грозные, но в то же время красивые, – честно сказала Билли о своих впечатлениях. Симпатичный. Высокий. Красивый. Просто красивый. Мужчина, а не корабль.
– Мне они тоже нравятся. Особенно авианосец. Но мой самый любимый корабль – «Энтерпрайз». Я проходил на нем обучение. Мосс Коулмэн, – представился он. – Младший лейтенант. А вы?..
– Билли. Билли Эймс. На самом деле это уменьшительное от Уиллы, но никто меня так не называет, даже мама. – И зачем она так сказала? Наверное, она кажется ему неуклюжей девчонкой, с этими круглыми пятнами румян на щеках. Билли готова была надавать самой себе тумаков за то, что накрасилась. Ему, по меньшей мере, двадцать пять. Слишком стар для нее. Слишком стар для чего? Он ведь всего лишь заговорил с ней. Его блестящие глаза вроде бы посмеивались, и Билли поняла, какой бесхитростной, должно быть, казалась ему. Темные волосы молодого человека выглядели почти черными по сравнению с ослепительно белым кителем морского офицера. Дьявольски красив, как говаривала бабушка. Густой загар, необычный для начала весны, навел Билли на мысль о том, что ее новый знакомый приехал в Филадельфию издалека.
Когда он снова заговорил, в его голосе звучали веселые нотки:
– Билли – гораздо лучше. Уилла звучит как имя тетушки – старой девы. Вы живете здесь, в Филадельфии?
Билли кивнула.
– Всю жизнь. Мы живем на… мы живем недалеко отсюда, – ответила она, внезапно оробев.
Мосс немного отступил назад, чтобы получше рассмотреть девушку. Она юная, слишком юная. Более юная, чем девицы, которые вертелись вокруг офицеров в Объединенной службе по организации досуга войск. Мягкие, пепельного цвета волосы обрамляли ее лицо, на висках они были прихвачены двумя фигурными заколками. Блестели умные карие глаза, окаймленные темными ресницами и от природы красиво изогнутыми бровями. Хорошенькое личико с нежной, гладкой кожей, высокие скулы подчеркнуты румянами. Под слоем губной помады – изящно очерченный рот, губы полные и податливые, беззащитные в своей юной прелести.
Она выглядела так мило со своим потупленным взором и тихим, робким голосом. В душе Мосса всколыхнулся дух рыцарства. Если кто-нибудь из его парней заприметит ее, бедняжка не успеет даже прочесть молитву. Это ведь хитрые животные, самые настоящие молодые бестии, а то, что ее видели беседующей с Моссом Коулмэном, грозой девственниц, сделает эту девушку дичью, на которую объявлена охота.
Он мог бы побиться об заклад: ее матери неизвестно, что дочь находится здесь. Мосс усмехнулся. Девушка невинна, это заметно по ее лицу. Хорошо сложена, с красивой фигурой. Старина Сет прежде всего отметил бы именно это. Продолжение рода Коулмэнов, хорошая порода – все это чушь, рассуждения о которой всегда завершались утверждением о необходимости остепениться и жениться на подходящей девушке… При ближайшем рассмотрении создавалось впечатление, что ей неизвестно, откуда берутся дети, а просветить невинное создание на этот счет он мог бы за два, самое большее – за три дня.
Друзья постоянно подтрунивали над Моссом из-за его обаяния, неотразимо действовавшего на женщин, и вели счет его победам. Итог по прибытии в Филадельфию оказался равен одиннадцати. Нельзя отрицать, что времена были опасными, и мужчины брали от жизни все, что можно взять. Женщины предлагали, он принимал их дары. С ними все было просто. Девочка, стоявшая сейчас рядом с ним, не станет предлагать себя. Таких девушек парни называют порядочными. Хотя некоторые утверждали, что у всех порядочных особ есть слабые места.
– Так значит, вы живете неподалеку. Вы часто приходите сюда?
– Нет. Я была здесь всего один раз, на экскурсии с классом. А сейчас пришла с друзьями. Они где-то здесь. Один из ребят завербовался в армию, а остальные собираются это сделать в понедельник. Мы хотели пойти в кино, – объяснила Билли, озабоченно оглядываясь вокруг в поисках своих друзей, как будто хотела, чтобы ее спасли от этого незнакомца в безупречной униформе.
Впервые в жизни Мосс почувствовал себя неуверенно. Она так смотрела на него, что возникало чувство, будто он подвергся осмотру и не оправдал ожиданий. Уверенность в собственной привлекательности поколебалась. Все было безупречным: ботинки сверкают, пряжка ремня начищена, медные пуговицы сияют. Прическа в полном порядке, улыбка белоснежная. Загар как раз такого оттенка, какой нужен. Складка на отутюженных брюках так остра, что ею можно резать хлеб. Должно быть, исходящее от девушки недовольство – всего лишь плод его воображения.
Мосс понял, что ему следует удалиться. Здесь ничего не светило.
– Не хотите ли взглянуть на авианосец поближе? – услышал он свой голос. – Я мог бы провести вас за ограду.
Билли нахмурилась. Она вспомнила предостережения матери относительно незнакомых людей.
– Да, благодарю вас, хочу.
Мосс взял девушку под руку и провел мимо стоявших у ворот караульных, которые отдали ему честь. Он показал свое удостоверение и, подождав, пока Билли запишется, глянул на указанный ею адрес: Элм-стрит, 479. Мосс улыбнулся. «Мне известен один из твоих секретов, малышка», – подумал он с чувством удовлетворения.
По гавани сновало множество моряков и рабочих из наемных бригад. Их молодые лица расплывались от улыбок или сосредоточенно хмурились во время работы. Мосс сразу же заметил восхищенные взгляды, обращенные к Билли, и с чувством собственника крепче сжал ее локоть. Линкоры и крейсеры, которые должны были отправиться в Европу, размещались в доке. Члены их команд в белых теннисках и голубых рабочих брюках драили палубы, красили и начищали корабли, прежде чем те примут в свои недра груз – людей и машины – и выйдут в море.
– Дальше я не могу вас провести. Это великолепные корабли, но я всегда думал о взлетной палубе авианосца США «Энтерпрайз» как о доме. Ничто не сравнится с чувством, которое охватывает тебя, когда шасси твоего самолета касаются ее поверхности.
Глаза Билли округлились от восхищения.
– Вы летчик? Вы действительно летаете на одном из этих самолетов и сажаете его на эту маленькую палубу?
– На самом деле она не такая уж и маленькая, Билли. – Он поймал себя на мысли, что ему приятно произносить ее имя. – С четырнадцати лет я летал на нашем ранчо в Техасе, а на палубе авианосца гораздо больше места, чем на старой грязной дороге позади дома.
В глазах Билли светился такой восторг, что Мосс устыдился своей бравады.
– Должен признаться, пару раз мне случалось промахнуться, не попасть сразу на палубу, но совершать вынужденную посадку на воду не пришлось. Достаточно было спланировать, уйдя в сторону. Некоторые и вправду молодцы. У меня есть приятель, который никогда не ошибается. Он не допустил ни одного промаха.
– Это потрясающе, – прошептала Билли. – Вы давно в Филадельфии?
– Месяц. Я прибыл сюда из Сан-Диего. Этим объясняется и мой загар. – В тоне его голоса чувствовалась горечь. – Именно там мне следовало бы сейчас находиться, готовиться к походу в Тихий океан.
– Почему же вы не там?
– Я был назначен адъютантом адмирала Маккартера. Думаю, многие парни душу бы заложили ради такого назначения, но я предпочел бы летать.
Билли, не отрывая глаз от молодого офицера, следила, как он поднял голову и проводил взглядом голубя, взлетевшего на орудийную башню, словно хотел, как и эта вольная птица, расправить крылья и подняться в небо. Девушка не прерывала молчания, сознавая глубину его печали. Она как бы почувствовала его боль и непроизвольно положила ладонь на рукав белого кителя своего спутника.
Мосс опустил взгляд на девушку, увидев ее улыбку и сочувствие в карих глазах.
– Мой отец влиятельный человек, – доверил он ей то, чего никогда не рассказывал ни одной живой душе. – Я его единственный сын, и мысль о том, что я летаю, ему совсем не нравится. Он устроил мне это назначение в Адмиралтействе. – И снова в его голосе зазвучали горькие нотки.
– А вы не можете попросить о новом назначении?
– Могу, но не хватает духу так поступить с отцом, – спокойно ответил Мосс. – Он возлагает на меня большие надежды, хочет, чтобы я взял на себя ответственность за семью и за семейное дело. Я мог бы не принимать это близко к сердцу, но совесть не позволяет. Отец любит меня и боится потерять.
– Так говорите, вы из Техаса? – Этим и объяснялся его протяжный выговор.
– Да, оттуда, из Остина.
– Так значит, вы ковбой!
Мосс рассмеялся. Его смех звучал приятно и непринужденно, как будто состояние веселья было его второй натурой. Ей нравились морщинки, собиравшиеся в уголках его глаз, и ямочка, появлявшаяся на твердой, резко очерченной челюсти, когда Мосс смеялся.
– Вряд ли. Техасцы теперь не садятся на лошадь, когда им нужно куда-то добраться. Кажется, почти все, кого я знаю, имеют свои собственные самолеты. Или арендуют их. Как, например, здесь, в Филадельфии, люди нанимают такси.
Билли не могла представить себе, как можно летать на самолете и тем более иметь его в своем личном гараже.
– У каждого техасца есть самолет? – наивно спросила она.
– Ну, не у всех. Но у моих знакомых есть. Скажите, а вы никогда не поднимались в воздух? Никогда не летали?
Билли покачала головой, снова проследив за его взором, устремленным на птиц, витавших над авианосцем.
– Никогда. И не думаю, что когда-нибудь буду летать. На что это похоже?
Мосс взял ее за руку, усадил на упаковочную клеть и сел рядом.
– Билли, милая, вы сейчас пожалеете, что задали этот вопрос. – В течение последующего часа младший лейтенант Мосс Коулмэн описывал Билли тот восторг, который он испытывал, когда его самолет отрывался от земли. Он рассказывал ей, как летал на развалюхе – старом самолете, предназначенном для опыления полей, – вокруг ранчо и как отец выдрал его, когда узнал об этом. Мосс заставил Билли смеяться, вскрикивать, трепетать. Он разжег ее воображение и заронил в душу искру желания полетать на таком аппарате.
– Здесь неподалеку есть аэропорт, где можно взять напрокат самолет. Я хотел бы поднять вас в небо, Билли, чтобы вы знали – я не сумасшедший и все в моих рассказах чистая правда.
– Мне бы очень этого хотелось, – торопливо ответила она, радостно вспыхнув. Глаза ее блестели от нетерпения в предвкушении полета. – Но, боюсь, маме это бы не понравилось… Мама! Который час?
Мосс посмотрел на часы.
– Пять тридцать.
– Боже мой! Мне нужно идти. – Впервые за все время Билли вспомнила о своих друзьях. Они, наверное, подумали, что она потерялась и пошла домой одна. Вряд ли они до сих пор слоняются по базе. – Большое спасибо, что показали мне тут все, лейтенант. Я знаю, у вас, должно быть, много дел, а мне пора домой. Мама будет беспокоиться, если я не вернусь домой к шести. – Билли чувствовала себя ужасно глупо, рассказывая этому мужчине, что ей следует быть дома к шести часам. Так по-детски. Она испытывала унижение из-за предписанных ей ограничений. Особенно после того, как он полдня разговаривал с ней как с ровесницей, а не пустоголовой школьницей.
– Ваших друзей не видно? Как вы считаете, не ушли ли они без вас? – озабоченно спросил Мосс.
– Неважно. Я доберусь до дома сама. Еще раз благодарю вас. – Билли встала, намереваясь уйти.
Мосс был поражен. Девушки никогда не покидают его, тем более в половине шестого вечера. Он уже собирался окликнуть Билли, удалявшуюся от него, как она обернулась.
– Лейтенант, раз вы оказались так далеко от Техаса и от вашей семьи, может быть, вы придете к нам на обед в воскресенье? – Она чуть не задохнулась от волнения, выпалив это приглашение. Что заставило ее пригласить его? Ей уже слышались возражения Агнес. И все-таки многие семьи приглашали военных на семейные обеды. Вкусные блюда. Еда. О Боже! Агнес станет сетовать на продовольственные талоны. Но если приглашение сделано, нужно стоять на своем. – Четыреста семьдесят девять, Элм-стрит. Дом серый с белым.
– Подождите минутку, Билли. Две мили – слишком долгий путь, и вы все равно не успеете домой вовремя. Давайте-ка я посмотрю, нельзя ли одолжить машину, и отвезу вас домой. Кстати, спасибо за приглашение. А знаете, завтра воскресенье… – Он улыбнулся, как будто отгадал ее тайные мысли.
Билли вспыхнула, в то время как Мосс одарил ее ослепительной улыбкой.
– Не стоит беспокоиться. У меня есть с собой деньги на кино, и я могу взять такси, если будет нужно. Правда.
– Не хочу даже слышать об этом. Если бы я не увлек вас своими разговорами о полетах, вы бы не задержались. Пожалуйста, позвольте мне помочь. – Он был так искренен, что Билли только кивнула.
Ожидая Мосса, она размышляла о том затруднительном положении, в котором оказалась. Ей не хотелось, чтобы Агнес узнала, что она полдня провела на военно-морской базе, а еще меньше она желала, чтобы мать знала о том, как она заговорилась с военным и потеряла своих друзей. А вдруг кто-то из них зашел к ним домой и стал расспрашивать о ней? А что если Мосс действительно придет на обед? Он, конечно, расскажет Агнес, как познакомился с Билли.
Мосс вернулся, позвякивая ключами от автомобиля модели «Нэш» 1938 года, припаркованного рядом со сторожевым постом. Билли почувствовала себя совсем взрослой, когда Мосс открыл для нее дверцу машины. Агнес придется смириться. Конечно, порядочные девушки не ездят в машинах с незнакомыми парнями. Или с мужчинами. Но Мосс Коулмэн – младший лейтенант и вовсе не какой-то там парень. Агнес не сможет не отметить этот факт. Билли, помимо своей воли, чувствовала радостное возбуждение и была польщена вниманием красивого молодого военного.
– Вы долго пробудете в Филадельфии? – спросила она, когда Мосс обогнул другие автомобили и выехал на шоссе.
– Наверное, все лето. По крайней мере, сейчас дело обстоит именно так. Пока я сам не добьюсь назначения в действующую часть. Быть мальчиком на побегушках у вспыльчивого адмирала – это совсем не то, что мне хотелось бы делать в этой войне. Я летчик, Билли, и чертовски хороший. Вот кем я и хочу служить.
Билли кивнула. Она прекрасно понимала все, что касалось заботливых родителей. Мосс правильно истолковал ее отклик на его слова.
– И вы тоже, а?
– Да, я тоже единственный ребенок в семье. Отец умер, когда я была еще маленькой. Думаю, проявлять заботу и стремиться защитить – это вполне естественно для родителей. Они желают нам добра. – Моссу такое высказывание напомнило слова, которые он сотни раз слышал от матери. Сет Коулмэн точно так же читал ему свои нравоучения.
– У меня есть сестра, но я так и остался единственным сыном. Папа всегда помнит об этом и боится за меня. Но я не могу позволить его страхам подавить мою личность. Я летчик и делаю свое дело профессионально. И вовсе не собираюсь бегать за каким-нибудь адмиралом с двумя звездами на погонах, у которого только одно представление о деятельности – подписывать бумаги и пить виски. Шотландским виски я его и обеспечиваю.
– Что же вы собираетесь делать?
– Вопрос не в том, что я предприму, а в том, когда я это сделаю, Билли! Папа может похлопотать о моем назначении в прислуги толстяку-адмиралу, но ему не удастся удержать меня здесь. Я и сам могу постоять за себя, и с этим он ничего не может поделать. Но мне не хотелось бы огорчать его. Он отличный парень, и я знаю, как много значу для него. Я буквально чувствую, как на меня давит груз ответственности. Незавидная доля быть светом очей такого отца, как мой. – Моссу не верилось, что он рассказывает ей все это. Обычно он ни с кем не делился подробностями своей личной жизни и своими проблемами.
– Поверните здесь. Через два квартала – направо. Дом серый с белым. Я буду молиться, чтобы у вас все получилось, как вы хотите.
Мосс чуть не нажал на тормоза. Любая другая девушка сказала бы, что будет держать пальцы скрещенными. А эта собиралась молиться за него. Он порывисто потянулся к ней через сиденье и взял руку, которая показалась маленькой и хрупкой в его ладони. Минуту спустя Мосс отпустил ее, чтобы переключить передачу и остановиться перед домом. Он бросил взгляд на часы.
– Без пяти шесть, – гордо объявил Мосс, как будто доставить Билли домой вовремя было невероятно трудной задачей.
Билли гадала, где могут быть ее друзья. Беспокоятся ли они о ней?
– Не желаете ли войти и познакомиться с моей матерью? О, наверное, у вас много других дел, и я очень ценю то, что вы потратили время и доставили меня домой. Извините, я, наверное, была надоедливой и причинила вам беспокойство.
– Вы, милая Билли, вовсе не надоедливы. – Он улыбнулся, сознавая, что имел в виду. Но, Боже упаси, Мосс вовсе не собирался входить в дом и знакомиться с ее матерью. Свою мать он любил, но родители знакомых смущали его, особенно матери девушек. Черт, все-таки он уже здесь… может быть, она боится, что ей попадет, и рассчитывает на его помощь. Это его долг.
– Буду рад познакомиться с вашей мамой, – солгал Коулмэн.
Билли чуть не лишилась чувств от растерянности. Он ведь должен был ответить совсем не так. Неужели он не понял, что она всего лишь старалась проявить вежливость? Билли не стала дожидаться, пока Мосс выйдет из машины и откроет для нее дверцу, а поспешно выскочила и разгладила юбку. Бахрома по подолу вдруг показалась по-девчоночьи глупой и безвкусной, и второй раз за день ей захотелось, чтобы на ней были тонкие чулки и туфли на высоких каблуках.
Агнес Эймс подозрительно прищурила глаза, услышав звук захлопнувшейся дверцы автомобиля, остановившегося перед их домом. Ни один из друзей Билли не водил машину. Она немного отодвинула кружевную занавеску и выглянула на улицу. Билли с каким-то моряком. С офицером, судя по белой униформе. Что могло случиться? Не следует впадать в панику. Билли всегда была разумным ребенком. Серьезной, разумной девочкой.
– Мама! Я пришла. Иди сюда, познакомься с одним человеком.
Мосс Коулмэн был на добрых шесть дюймов выше Агнес, но сразу же осознал ее силу, как если бы она оказалась ростом с него или даже выше. Это чувствовалось в оценивающем взгляде карих глаз, в уверенном развороте плеч… Такие же признаки сильного характера он замечал в Сете. Жемчуг. Почему они всегда носят жемчуг? Казалось, матери всех девушек, с которыми его знакомили, украшали свою шею жемчужным ожерельем.
Билли нарушила затянувшееся молчание:
– Мама, это Мосс Коулмэн. Он был так любезен, что отвез меня домой, поэтому я и не опоздала. Мосс, это моя мама, миссис Эймс.
Он подождал, не протянет ли миссис Эймс руку. Она не подала ему руки.
Билли начала впадать в отчаянье. Агнес держалась уверенно, с подозрением глядя на Мосса.
– Я пригласила его завтра на обед. Он из Техаса и давно уже не ел домашних блюд. Я знала – ты не будешь возражать, – с надеждой попробовала девушка навести мать на благую мысль.
– Обед. Ну конечно. Мы будем рады, если вы придете к нам на обед, лейтенант, – подтвердила Агнес.
Мосс мог только догадываться, действительно ли миссис Эймс желала видеть его своим гостем или хотела лишь остаться вежливой. Однако, постойте-ка, он и не думает принимать это приглашение. Кое-кого здесь подталкивают в определенном направлении, и он знал, кого именно.
– Я не хотел бы показаться навязчивым, миссис Эймс, – сказал Коулмэн в самой лучшей техасской манере, как раз с такой интонацией, чтобы ответ не звучал униженно. Прежде чем он успел принести свои извинения, Агнес с видимым усилием изобразила на лице что-то вроде улыбки.
– Прекрасно. Скажем, часам к двум? Я хочу поблагодарить вас за то, что вы доставили домой мою дочь. Это так любезно с вашей стороны. Она очень молода, и я беспокоюсь, когда она задерживается. – Так и есть, легкий намек на подозрение, что он злобный тролль, который живет под мостом и охотится на невинных молоденьких девушек.
– Это доставило мне удовольствие, мэм, – произнес Мосс, слегка растягивая гласные. – Билли, спасибо за приглашение. Я должен вернуть машину на базу. Рад был познакомиться с вами, мэм.
Он так и не сказал, придет ли на обед, и Билли расстроенно смотрела ему вслед, пока он шел к автомобилю. Слова Агнес о ее юном возрасте еще причиняли боль.
Сев в машину, Мосс глубоко, с облегчением вздохнул. Он не был уверен, что ему хочется прийти на обед. Но воскресные дни всегда кажутся такими скучными, что не знаешь куда себя деть, а поговорить с Билли было так приятно. Если не подвернется ничего более интересного, он подъедет к двум часам. А если что-нибудь изменится, пришлет записку.
Не успела Агнес подступиться к дочери с расспросами, как та торопливо пустилась в долгие объяснения:
– Мне кажется, это так мило с его стороны, что он довез меня до дому, правда, мама?
– Билли, сколько правил ты нарушила сегодня днем? – холодно спросила Агнес.
– Мама, пожалуйста. Давай не будем больше возвращаться к этому. Я дома, в целости и сохранности, ничего не случилось. Этот лейтенант такой обаятельный. Он не сказал, что придет на обед, я уверена – у него другие планы, поэтому вряд ли стоит на него рассчитывать. Извини, что я огорчила тебя.
Агнес фыркнула. Обычно именно так она реагировала на извинения Билли. Дочери достаточно было лишь услышать, что она прощена или что, по крайней мере, мать ее поняла.
– Пойду в свою комнату, переоденусь к ужину.
– Теперь твоя комната внизу, в кабинете. Мистер Кэмпбелл, наш сосед, и его племянник помогли перенести мебель. Я собираюсь сдать твою комнату. Должны же и мы внести свою лепту, Билли. Положение с жильем становится критическим.
Билли поняла лишь одно: кто-то будет жить в ее комнате, единственном месте, которое она могла считать своим с самого детства.
– Нужно было предупредить меня, мама. Я не возражаю, но хотела бы сама упаковать свои вещи. Ты все забрала оттуда? И мои рисунки? – Билли чувствовала себя так, словно подверглась насилию.
– Все, иди посмотри сама. Теперь у тебя будет скамья у окна. Завтра ты сможешь сидеть там и посматривать на дорогу: не появится ли твой красавец лейтенант, которого мы пригласили на обед, – улыбнулась Агнес.
Билли взглянула на мать. Снова та подкупила ее. Кажущееся согласие Агнес на присутствие Мосса в их доме на воскресном обеде должно было смягчить боль, вызванную выдворением дочери из привычной комнаты. Приходилось соглашаться с условиями перемирия; иначе, если Мосс завтра придет, она сможет рассчитывать лишь на холодное безразличие матери, из-за которого Билли будет ерзать на своем стуле, словно в его сиденье торчит гвоздь.
Это было нечестно. Просто нечестно. Агнес могла бы, по крайней мере, спросить у нее, прежде чем сдавать ее собственную спальню. Билли прошла в кабинет и посмотрела на диванчик с бархатной подушкой у окна. Как чудесно будет свернуться здесь клубочком с книгой в руках. Отсюда отлично видно подъездную дорогу и улицу. Может быть, все не так уж и плохо.
Агнес так и осталась стоять в холле рядом с лестницей, склонив голову набок, словно прислушиваясь к отдаленному шуму. Она слушала свой внутренний голос, который беспокойно нашептывал множество вопросов, касавшихся Билли. Ее безупречно послушная и одаренная дочь сегодня вечером вернулась домой, и в ней появилось что-то новое, необычное, не имеющее ничего общего с губной помадой или румянами на ее щеках.
