Глава 9
Воскресенье. Гостям в комнаты должен быть подан легкий завтрак. После завтрака им будут предоставлены экипажи, чтобы желающие могли посетить церковную службу. По возвращении их будет ждать ленч, накрытый на террасе и состоящий из сервированной ветчины, жареных цыплят, слоеного бисквита весом в четыре фунта, булочек, картофельного салата, бутербродов с пикулями, приправы из зеленых томатов, кокосового пирога с заварным кремом, жареных пирожков с яблоками. После ленча можно немного вздремнуть, а днем вся компания с багажом и слугами будет переправлена в порт, на борт личного парохода Жиля, названного «Цветок хлопка». Остаток дня будет посвящен медленной прогулке вверх по реке. На следующий день они прибудут к острову, где обитают дикие кабаны. День или два мужчины поохотятся, затем все двинутся на побережье, где в болотистой дельте реки водятся олени, черные медведи, белки и еноты. На борту парохода дамы могут развлечься чтением или шитьем, устроить пикники, прогулки по побережью. А по вечерам — музыка, пение, танцы на борту их плавающего дома.
Жиль месяцами готовился к этой части ежегодных встреч. Все было заранее спланировано по времени, на пароход переправлены горы провизии, камбуз полностью оснащен для приготовления дичи. Книги, сценарии, карты — все ждало гостей в комнате отдыха, а внушительный список музыкантов, певцов и актеров, от которых ждали представлений, был привезен из Нового Орлеана. Ничто не должно омрачать отдыха.
Но вдруг оказалось, что запланированный круиз может не состояться. Разговоры пошли после возвращения фургонов, отвозивших кухонную утварь и самого повара на борт парохода. Капитан какого-то судна сказал одному из грумов, что высаживаться на берег для ночлега было бы крайне нежелательно. А причина — в речных пиратах. Эти хулиганы, воры и разбойники избрали себе нового вожака, по имени Рустер Айзом, и он сейчас из кожи лез, чтобы создать себе на реке имя, и вот уже несколько дней занимался разбоем. Он и его банда атаковали плоскодонки, захватили склады с лесом и запрашивали непомерно большие выкупы у капитанов задержанных пароходов. В доках банда убивала людей и даже окружила дом плантатора, ограбила его и похитила жену и дочь. На следующее утро две женщины неожиданно появились, но были, можно сказать, полумертвыми.
После короткого совещания было решено, что на таком огромном судне, как «Цветок хлопка», можно ничего не бояться. Мужчины будут охотиться по очереди, постоянно оставляя кого-то охранять женщин. Едва ли пираты осмелятся напасть на таких метких стрелков, какими были большинство мужчин.
Кэтрин не ждала от поездки ничего хорошего. Там, на пароходе, по сравнению с их просторным домом, все были друг у друга на виду. Основным занятием дам были сплетни и рождение детей. А самым большим волнением для нее оставался Рован. Она даже представить себе не могла, что Жиль намеревался сделать с ними. Совершенно очевидно, что здесь, в таком тесном кругу все бы сразу увидели его приходы и уходы. Нет, это невозможно. Но вряд ли двух ночей, проведенных вместе, было бы достаточно для той цели, которая свела их вместе по велению Жиля.
При каждом воспоминании о сегодняшнем пробуждении ее бросало в жар. Конечно, во всем виноват матрац и его слабые пружины, иначе она ни за что не оказалась бы рядом с ним. Господи, как она лежала в его объятиях! До сих пор чувствует тепло его рук и не припомнит, чтобы когда-то чувствовала себя так уютно, безопасно и так бы крепко спала, как сегодня ночью. Но, слава богу, что она смогла отодвинуться от него, прежде чем он проснулся, а то каково бы было его удивление обнаружить ее рядом.
В зеркале — Дельфия причесывала ее — она увидела свое недовольное выражение лица. Вообще-то, нельзя быть несправедливой к Ровану, надо признать, что ночью он вел себя совершенно достойно, даже без этой злосчастной ночной рубашки. Не виноват же он в том, что у него большой вес или что она так беспокойна во сне.
— Что-нибудь не так? — спросила Дельфия с полным ртом заколок. Но через минуту все они были на месте, поддерживая длинные, тщательно уложенные локоны. — Может быть, сделаем что-нибудь поинтереснее?
— Нет-нет. Сегодня мне нужно что-то попроще. Я просто задумалась.
— О прошлой ночи?
— Скорее, от утра. Ты знаешь, — Кэтрин поджала губки, — какие разные бывают у мужчин фигуры.
Дельфия округлила глаза.
— Я подумала, какими они бывают твердыми… Перестань хихикать, я имела в виду их мускулы.
— Да, мэм, я понимаю.
— У других не такая мощная грудь, руки, сильные ноги, как у Рована. Не удивительно, что он был так уверен в победе на турнире.
Она не ожидала, что ей будет так приятно говорить о нем.
Дельфия встретила в зеркале взгляд Кэтрин.
— Он не обидел вас?
— Нет, конечно, нет.
— У вас ничего не болит? У меня есть специальная мазь, вы на ночь смажете, где нужно.
Кэтрин покачала головой.
— Да не нужна она мне.
— Меня не нужно стесняться, ведь мужчины не всегда сознают, что делают: они продвигаются слишком быстро и начинают, когда вы еще не совсем готовы, а мазь все облегчит.
— Говорю же тебе, мне ничего не нужно. — Кэтрин старалась не
смотреть в зеркало, ускользая от испытывающего взгляда Дельфии.
Наконец Дельфия спросила:
— Вы не были с ним?
— Что ты имеешь в виду? — Кэтрин вспомнила предупреждение Рована.
— Вы не проведете меня, мадам Кэтрин, я слишком хорошо вас знаю. Я же вижу — у вас нет того взгляда, той довольной улыбки. Что вы делали? Чья кровь там, на простыне, ваша или того мужчины?
— Я не знаю, что ты имеешь в виду.
— Вы должны знать. О! Вы просто дурачите мистера Жиля.
Боль и страх переполнили Кэтрин. Ведь служанка могла все рассказывать Жилю. Стараясь быть как можно спокойнее, она произнесла:
— Не можешь ты меня так уж хорошо знать.
— Тогда рассказывайте, что делал мистер Рован.
— Некоторые вещи слишком интимны, чтобы о них рассказывать. — Глупо предполагать, что она была в неведении о тайне двух тел, слишком много времени она провела в кулуарах, выслушивая рассказы о всевозможных проблемах, беременностях и прочих женских делах. Но даже если бы прошлой ночью что-то и произошло, вряд ли она могла поведать об этом служанке, да и не только ей.
Дельфия тряхнула головой.
— Я не верю. Вам бы как-то было неудобно; ну, во всяком случае, вы бы думали о том, чего лишились.
Служанка смотрела туда, где лежали ее ночная сорочка, банное турецкое полотенце и простыни, сдернутые с кровати. Какие же еще нужны ей дополнительные доказательства? Ладно, пусть будет как будет, время покажет.
Кэтрин сказала, что ей необходимо взять из одежды, рукоделия. Не забыть бы берлинскую вышивку.
День продвигался по плану. Кончили ленч, погода была неустойчива: солнце то показывалось из-под серых сплошных облаков, то скрывалось. Стало как-то неестественно тепло и сыро, словно перед грозой. Мужскую половину бы устроило похолодание, после него лучше для охоты.
Желающие отдохнуть поднялись наверх, остальных Жиль пригласил посмотреть коллекцию огнестрельного оружия, в том числе новинку — двухзарядный револьвер с серебряной насечкой на стволе, недавно привезенный из Англии и вызвавший горячие споры. Его, револьвер Адамса, сравнивали с однозарядным револьвером Кольта. Разрешить спор помогло состязание.
Когда подошло время отъезда, началось прямо-таки вавилонское столпотворение: послышались шаги и топанье сверху, захлопывались крышки дорожных сундуков, а в прачечной слуги сбились с ног с одеждой господ, ссорились из-за утюгов и плоек. На дороге уже выстраивались фургоны для багажа, начали выезжать экипажи, а для тех, кто предпочитал ехать верхом, выводили лошадей.
Кэтрин стояла в дверях кухни и следила за погрузкой лепешек, булочек, яблочных пирожков, фруктовых пирожных, которые будут поданы к чаю, когда все поднимутся на пароход. Проследив за тем, чтобы съестные запасы были благополучно упакованы и перенесены в фургон, она пошла в спальню переодеться в дорожный костюм и столкнулась на террасе с Жилем.
— А, вот ты где, дорогая. Я хотел бы переговорить с тобой перед отъездом.
— Мне необходимо переодеться, — как-то не очень уверенно произнесла она.
— Я не задержу тебя более минуты. — Протягивая к ней руку, он улыбался, но тон его голоса говорил о том, что никакого сопротивления с ее стороны он не потерпит. Жиль показал головой в сторону башни. На ее немой вопрос ответил: — Там будет спокойнее, ничто нам не помешает.
— Что-то сорвалось в подготовке?
— Ничего особенного. Куда-то делся слуга де Блана, вот и все.
— Омар? Где он может быть? — Огромный темнокожий Омар, конечно же, не мог убежать или удариться в кутеж или попойку.
— Я уверен, тут какая-то ошибка. Де Блан его ищет. — Голос мужа выражал абсолютную уверенность.
— Что же будет, если он его не найдет?
— Мы поедем без него, он сможет нас догнать позже.
Он говорил уверенно и логично, но Кэтрин встревожилась: она с утра не видела ни Рована, ни Омара. Слуга был с Рованом, когда тот мылся и одевался в ее туалетной комнате, затем Рован ушел через спальню Жиля, а слуга был еще какое-то время, а затем тоже ушел.
Огромная дверь башни была заперта. Это немного удивило Кэтрин — обычно она была открыта, чтобы гости могли здесь побродить. Ключ был у Като, он впускал и выпускал садовников, ухаживающих за цветами.
Кэтрин повернулась и пошла к двери. Жиль отпустил ее руку, достал из кармана большой железный ключ, открыл дверь и пропустил ее вперед. Казалось бы, не было причины, но в душу Кэтрин закралось беспокойство. Она шла впереди мужа, дошла до журчащего фонтана и обернулась.
— Наверх, пожалуйста, — Жиль даже не подождал, чтобы посмотреть, будет ли она сопротивляться, прошел к лестнице и стал подниматься на галерею. Кэтрин подняла юбки и пошла за ним. Как она не хотела идти! Сердце глухо стучало внутри. Поведение мужа ей явно не нравилось.
Жиль шел вдоль галереи к своему кабинету. Он заглянул в него, затем закрыл дверь и пошел к следующей комнате, и тоже заглянул в открытую дверь.
— Вот так, хорошо. Здесь мы будем одни, — сказал он ей через плечо.
Она зашла в комнату, которую он часто использовал как свою спальню, особенно в зимние месяцы. В холодную погоду его начинал мучить ревматизм, а в башне ему было как-то легче. Стены были толстыми, не пропускающими ветер, а окна узкими, с плотно вставленными стеклами. Более того, он поставил такую систему отопления, какой пользовались древние римляне и которая ему очень дорого обошлась. В цокольном этаже находилась бойлерная комната, где в зимние месяцы огонь подогревал паровой котел. По каменным трубам пар поднимался вверх, а в стенах были выходные отверстия. В помещении было очень тепло, но часто так сыро, что вода ручейками стекала вниз по камням и деревянным панелям.
Спальня эта была обставлена в чисто мужском стиле. Большая кровать из ореха была с фронтоном, задрапированным голубой шерстью, а огромный ореховый шкаф больше подходил для хранения оружия, а не одежды. Около закопченного камина стояла пара удобных кресел, обитых серо-голубым, уже старым бархатом. Грубые из кованого железа подставка для дров и кочерга подходили к напольным канделябрам, стоявшим возле камина. Бледно-голубые, с красным турецким узором ковры устилали полированный деревянный пол.
— Ах, — сказал Жиль, подходя к подносу на столе, — вино. Я не был уверен, что у Като будет время сегодня утром, чтобы принести его сюда.
Кэтрин смотрела, как муж наливал в стакан темно-рубиновую жидкость, затем в другой… Она быстро сказала:
— Мне не нужно, спасибо.
— Чепуха, — сказал он, наливая стакан до ободка. — Я видел, как ты сегодня возилась с продуктами. Тебе непременно нужно выпить, чтобы поддержать себя до вечера. — Он подал ей стакан. Кэтрин из вежливости взяла его.
— Нам действительно нужно идти. Нехорошо, если нас будут ждать.
— Да, сейчас. Меня кое-что беспокоит.
Первое, что пришло ей в голову, — не обнаружил ли он обман? Она немного отпила и ждала продолжения. Вино показалось ей кислым и немного горьким. Наверное, Като был настолько занят заготовкой вин к круизу, что сюда принес первое попавшееся. Муж пристально смотрел на нее.
— Я хотел спросить тебя — ты довольна де Бланом?
Она поперхнулась и быстро проглотила.
Он выжидательно смотрел на нее.
— Я… не могу пожаловаться на его обращение со мной.
— Нет ли в нем или в его действиях чего-либо оскорбляющего женские чувства?
— Нет, ничего. — Она смотрела в стакан, боясь поднять на него глаза.
— Тогда почему же ты издеваешься над моими желаниями? Нет, моими срочными приказами.
— Я не… — Она начинала злиться.
— Я знаю, что ты «не», — передразнил он ее трясущимися губами. — Я недоволен.
Слепая ярость переполнила ее всю. «Это невыносимо! — кричала она. — То, о чем ты меня просишь, просто сумасшествие. Мы обменялись с тобой обетами, которые запрещают меня так использовать. Ни один обет не требует такого унижения ради тебя».
— Ты согласилась.
— Никогда. Ты считал мое согласие само собой разумеющимся, а я твою идею — глупой фантазией, о которой ты со временем забудешь. Я отказывалась и продолжаю отказываться.
На его лице отразились боль и печаль.
— Если бы ты не была так строптива! Если бы ты только согласилась на эту связь, была благоразумной!
В какое-то мгновение Кэтрин спросила себя, а не прав ли Жиль? Может, она и вправду неразумна и неблагодарна, отказывая ему? В единственном желании… Но тут же поняла, что он заставлял так думать о себе. Она подняла подбородок.
— Ты думаешь, я могу принести невинное дитя в твой дом, чтобы ты однажды сказал, что он недостоин твоего имени? Я не могу. Так же как и выбрать человека…
— Это твоя проблема. В твоей крови нет жара. Если бы он был, я бы не просил наследника от другого человека.
От оскорбления у нее застучало в висках. Первый раз муж намекнул, что находит ее несоответствующей.
— Ты меня обвиняешь? С моей кровью и другими органами, необходимыми для вынашивания ребенка, все в порядке.
— Докажи, что я не прав, — схитрил он. — Докажи мне, что ты знаешь, что такое страсть, какую радость она может принести.
— Я ничего не буду доказывать. Я и шага не сделаю ради твоего сумасшедшего плана. Я и сейчас слишком далеко зашла только потому, что боялась своим отказом ухудшить твое здоровье.
При разговоре Кэтрин махнула рукой, и вино расплескалось. Она бы поставила его на стол, но Жиль был между нею и столом, поэтому она сделала большой глоток, чтобы уменьшить уровень вина в стакане.
— Мне не нужна твоя жалость, Кэтрин. Мне нужен наследник. Я тебя однажды предупреждал.
— Я знаю. Я также знаю, что ты сказал Ровану, и я в ужасе от этого. Как ты можешь быть таким подлым? Как ты можешь шпионить за мной? Как ты можешь угрожать мне и позволить кому-то изнасиловать меня?
Он долго молчал.
— Если де Блан все тебе рассказал, значит, он просто притворяется, что ни в чем не заинтересован. Следовательно, ему и доверять-то нельзя. Я не потерплю с его стороны сплетен об этом.
Она сжала тубы;
— Он сказал только мне, а я, признайтесь, все-таки заинтересованное лицо.
— Ну и что. Необходимо кое-что предпринять.
В ее сердце закрался страх. Глядя на мужа широко открытыми глазами, она тихо спросила:
— Что вы сказали?
— Только то, что сказал. — Его серое лицо было непреклонно. — У меня будет то, что я хочу, не имеет значения, чего это будет стоить.
— Жиль, — начала она. Гнев исчез, уступая место какой-то странной растерянности. Ее пошатнуло, но она взяла себя в руки и продолжала с решительностью, давно созревшей в долгие бессонные часы страха и беспокойства. — Ты слишком далеко заходишь, Жиль, ты можешь заставить меня покинуть тебя.
Какое-то время он не отвечал.
— Ты не сделаешь этого, — заговорил он наконец, — у тебя ничего нет, тебе некуда идти, и ты не уйдешь, когда узнаешь, что носишь ребенка, который унаследует все это.
Широким жестом Жиль обвел все вокруг.
— Только подумай, если я проживу не более года или двух, ты будешь распоряжаться состоянием очень много лет.
Она давно привыкла к подобным речам. Напрасно только она себя так разволновала. Кэтрин устало махнула рукой.
— Ты не умрешь.
— Нет, я чувствую, что умру.
— Никаких болезней доктора у тебя не нашли, так они мне сказали зимой в Новом Орлеане.
— Они ошибаются.
Спорить с ним было бесполезно, он никогда ее не слушал.
— Все-таки я за тебя выходила не из-за денег.
— Нет. Но то была мечта твоего отца и моя тоже. И мечта все еще жива. Подумай об этом, Кэтрин. Огромное состояние, одно из самых больших владений в Луизиане. Что хорошего в твоем упорстве, если не будет ребенка, кому бы досталось все это?
— А на мои мечты не надо обращать внимания? — устало произнесла она. Кэтрин вдруг почувствовала страшную усталость. Она устала от ссор, от борьбы, она устала даже мечтать.
— Дитя тебя утешит, — пообещал ей муж. Ей хотелось сказать, что ей как раз необходимо не утешение; но слова, она знала, до него не дойдут.
У нее вдруг закружилась голова, онемели ноги, и звон разбитого стакана заставил ее посмотреть на пол. Бывший у нее в руках хрустальный бокал разлетелся на мелкие осколки, и каждый кусочек стекла, словно кровью, был запачкан красным вином.
Она посмотрела на мужа. Он молча направлялся к ней, пугая своим видом и глазами, выпученными от вожделения.
Он навис над ней и стал срывать руками ее одежду.
Кэтрин проснулась от ужасной головной боли. Приподняв голову, она застонала. Подушка под головой была твердой, не та, на которой она всегда спала. Пространство вокруг казалось каким-то огромным, было холодно и сыро. Кровать также была не ее. Где-то снаружи шел дождь, даже не дождь, а ливень.
Она с трудом и постепенно открыла глаза. Давила темнота, словно она ослепла. В голове стучало. С трудом вытащив руку из-под одеяла, она еле удержала ее на весу. Дотронувшись рукой до головы, Кэтрин смогла убедиться, что голова цела и нормального размера, но прикосновение отдалось в ней новой нестерпимой болью. Холод сковал руку, плечо, грудь, забрался под одеяло. Все это было очень странно, но она пока была не в состоянии ни о чем думать.
Но потом она поняла: на ней не было одежды, она была под одеялом голой и поэтому так замерзла.
Память восстанавливалась. Башня. Жиль. Разлитое вино.
Таблетки в вине, другого объяснения не было. Она много раз читала подобное в газетах, о молодых людях, побывавших в сомнительных кварталах Нового Орлеана и принужденных выпить мерзкую жидкость, от которой они потом теряли сознание. Кто-то приходил в себя в темных закоулках и без денег, а кто-то оказывался на полубаке какого-нибудь корабля на другом конце земли.
Жиль. Почему он сделал это? Чего он этим пытался добиться?
Конечно же, без сознания она оказалась беспомощной. Он сорвал с нее одежду. А что еще он делал? Что он позволил себе с ней сделать?
Кэтрин попыталась сесть. Она словно поднималась из-под каменной стены, пытаясь снять с себя одеяло. Слабость вызвала тошноту. Еле-еле преодолев ее, она сползла с кровати и села у подножия, откинув голову на матрац. Она дрожала от слабости и от холода. Башня. Она все еще была в башне. Она не ослепла, просто здесь не было света. Его-то и днем было очень мало, не говоря уже о дождливой ночи.
Сколько времени она здесь? Где были все? Они уехали без нее? С большими усилиями она стала на ноги. Волосы расплелись и окутали обнаженное тело. Понемногу она приходила в себя, прислушалась, все ли с ней в порядке. Внутри ничего не болело, не раздражало. Кровоподтеков не было. Жиль, слава богу, ничего с ней не сделал, только сорвал одежду.
Почему? Почему он вдруг решился на это? Наверное, только чтобы испугать и унизить ее, так было легче подчинить ее себе. А где же он сам? Где остальные? Все уехали, оставив ее одну?
Если она сообразит, где именно, в какой части башни находится, то, возможно, ответит хоть на какие-то вопросы.
На столике около кресла стояла свеча и ящик для фитилей, подумала она. Если бы только дотянуться до нее, она зажгла бы свечу. Она ощупью, шаг за шагом, двигалась, потом, оторвавшись от кровати, шагнула в темноту. Она еле передвигала ноги по паркету, вздрагивая от холода и боясь наступить на осколки бокала.
Вдруг она споткнулась о что-то толстое, длинное и жесткое. Ей даже показалось, что она услышала тихое эхо, похожее на стон. Она упала вперед, подставив руки, чтобы смягчить удар. Одной рукой зацепилась за подлокотник кресла, головой ударилась о спинку, затем сползла на пол, ударив колено. Рухнув, она боролась со слезами, тошнотой и дикой головной болью, но в то же время из последних сил стараясь прислушаться к звукам в комнате.
В башне стояла жуткая тишина, единственным шумом было ее тяжелое дыхание. Спустя несколько минут она, стиснув зубы, заставила себя подняться. Одной рукой она держалась за кресло, а другой снова пыталась нащупать свечу.
После всех мучений это оказалось на удивление легким. После третьей попытки слабый огонь охватил ватный фитиль, и когда он немного разгорелся, она словно выиграла большую битву. Держа свечу перед собой, Кэтрин стояла и слабо улыбалась.
У ног вдруг раздался звук. Она отошла от кресла, стараясь рассмотреть, что бы это могло быть. На полу лежало то, о что она споткнулась, — свернутый турецкий ковер, который, она знала, был у Жиля в кабинете. В него был завернут человек по плечи, словно он боролся и пытался высвободиться. Руки его были связаны у груди, а во рту торчал кляп. Волосы были выпачканы кровью, а один глаз посинел и распух, закрывшись. Другим, открытым, он смотрел на нее, словно никогда не видел женщины и уже потерял надежду когда-либо снова ее увидеть. Он так же, как и она, был обнажен.
Это был Рован.
