17
У главного входа Роберта встречала Анхелина. Он сразу же догадался; во дворце что-то случилось. Ее волосы были в беспорядке, по щекам текли слезы.
– Что произошло? – спросил он.
– Они ушли, идальго. Гитанита и ее сын, они оба пропали.
– Как они могли уйти? Что ты говоришь? – Роберт пытался побороть надвигающийся на него ужас и справится с тошнотворным страхом, который его охватил.
Нити, связывающие его с действительностью, были еще такими слабыми, что свалиться в пропасть ему ничего не стоило. И если Софья надумала его оставить, то он полетит туда и уже никогда из нее не выберется. Стоп, хватит об этом. Надо выслушать Анхелину и узнать, наконец, в чем дело.
– Три дня назад, вечером, мальчик куда-то пропал. – Анхелина держала в руках черную шелковую косынку, постоянно ее теребила своими огрубевшими руками и раскачивалась сама в отчаянии, как маятник.
Роберт запустил пальцы в волосы, потряс головой.
– Анхелина, ты говоришь, что Рафаль куда-то убежал?
– Мама моя! Да нет же, идальго, его забрали.
– Кто забрал? Боже правый, женщина, да у тебя ум за разум заходит! Где донья Софья?
– Я же говорю, – продолжала голосить она. – Гитанита ушла. Сначала она, как безумная, носилась по всему дворцу, плакала, звала его. А потом, ой идальго! Она вдруг перестала плакать, вся аж одеревенела, как мертвая, я даже испугалась. Потом пошла к себе наверх, побыла там и опять спустилась вниз. Идальго, это была цыганка! Настоящая цыганка, идальго. Не такая, какой она была, когда пела, а настоящая. Одета как они, волосы как у них. Я ее не признала, вы бы ее не признали, ее собственная мать бы…
– Ясно, Анхелина. Что мне не ясно, так это где она сейчас.
Анхелина снова запричитала.
– Я не знаю. О, Святая Дева, защити нас. Не знаю я, где она и где ребенок не знаю тоже. – Она всхлипывала и вытирала глаза косынкой.
Роберт повернулся и посмотрел на карету, которая все еще стояла в Патио дель Ресибо. Насколько ему было известно, других во дворце не было, как и не было лошадей. Они давно перевелись здесь.
– А что, донья Софья пешком отправилась?
– Нет, дон Роберт, – сквозь слезы бормотала Анхелина. – У одного из садовников она взяла ослика. Боже мой, на ослике по улицам, как какая-то замухрышка. Вся Кордова уже думала, что проклятье с этого дома снято. А теперь они все узнают, что это не так. Дворец Мендоза проклят и все мы, кто здесь служит прокляты, это я виновата, я…
– Хватит реветь. Держи себя в руках, никто нас не проклинал, черт нас возьми. Нас обобрали, ограбили и эти похитители об этом пожалеют.
Теперь он все понял, он знал, что произошло. Софья ушла. Но она ушла не от него. Она его не бросила, а ушла на поиски сына. Цыгане похитили Рафаэля в надежде получить за него выкуп, сорвать большой куш. И она отправилась в Триану за ним. Софья одна, против целой цыганской орды – это было безумием. Ей никогда не побороть их без его поддержки. Кровь его забурлила, жажда мести, ярость охватили его, придали силы.
– Теперь скажи мне точно, когда она уехала? В какое время?
Едва взглянув на него Анхелина перестала плакать… Его белые волосы оставались прежними, темно-карие глаза теми же, но лицо, его лицо изменилось. Теперь перед ней стоял смелый, волевой, решительный идальго. Таким она его ни разу не видела, но ей говорили, что он был таким прежде.
– Через час после того, как мы поняли, что мальчика похитили, дон Роберт. Это было в субботу, вечером, часов в девять.
– Три дня назад, через несколько часов после того, как я уехал от Гарри Хоукинса. Думать, думать… Чтобы на осле добраться до Севильи, ей нужно дня четыре, не меньше. Сейчас ее там еще нет. Будь у него хорошая лошадь, он мог бы быть там часов через двадцать, может быть и раньше. Хорошая лошадь… Тех, которые были впряжены в карету, Энрике уже увел в конюшню, да разве это были скакуны? К тому же они устали.
– Анхелина! Отправь Энрике в городские конюшни. Скажи ему, что мне нужен самый резвый конь. – Роберт побежал наверх к себе, отдавая на ходу распоряжения. – И вот еще что, пусть разыщут мое седло с нашими инициалами на луке.
Она некоторое время стояла и смотрела на него, словно завороженная его энергией и изменившимся внешним видом, затем развернулась, как линейный корабль под всеми парусами, готовый дать залп из всех орудий.
– Да, идальго, сию минуту. Все будет сделано, как вы приказали.
Роберт мчался к себе в комнату едва касаясь ногами пола. Он давно не брал их в руки, но знал, что из комнаты они никуда не могли деться – два пистолета лежали на своих местах.
Стайка чумазых оборванных ребятишек играла на открытой поляне между холмов, где цыгане иногда отмечали свои праздники. Дети едва взглянули на проходившую мимо них Софью. С черными распушенными волосами и золотыми серьгами в ушах, в домотканной блузе и юбке, с накинутой на плечи шалью она ничем не отличалась от постоянных обитательниц Трианы. Софья присмотрелась к детишкам, но Рафаэля среди них не было. Впрочем, она и не ожидала увидеть его с ними, уж очень легкомысленно было бы так поступить похитителям. Опустив голову, она вошла в пещеру табора Зокали.
Софья успела забыть, каким узким и низким был этот вход в пещеру, а сколько в нем было копоти от множества костров и очагов!.. С трудом она добралась туда, где проход расширялся, образуя большое помещение служившее комнатой.
Спиной к входу, за ветхим столом о трех ногах сидела какая-то женщина. Она раскладывала карты. Ее вполне можно было бы принять за Фанту, но это была Терезита – жена Зокали. Софья узнала ее по характерному изгибу плечей. В углу кормила ребенка еще одна цыганка, помоложе. Она подняла глаза на Софью, на ее лице на мгновение отразилось удивление. Она тут же опустила глаза и ничего не сказала. Звали ее Инмакулада, Софья хорошо помнила ее – они выросли вместе и друг к другу относились хорошо. Глаза Софьи искали Зокали, но его не было видно. Софья увидела Хоселито, но ни он, ни с полдюжины остальных цыган ее не заметили, кроме кормящей матери – Инмакулады.
– Да будет благословлен костер, – поздоровалась Софья. Все дружно повернулись в ее сторону и стали ее разглядывать. – Я пришла сюда и ищу моего отца по закону рома. Где Зокали?
Полуобернувшись на нее пристально глядела Терезита, ее пальцы, перебиравшие карты, замерли.
– Мой муж умер три года назад. Истинная дочь пришла, чтобы похоронить его, – сказав это, она сплюнула на земляной пол.
– Я этого не знала, – Софья повернулась к Хоселито.
Она мгновенно взвесила возможные последствия этой ошибки, но она чувствовала, что поступает верно, – никто другой, кроме него не мог быть предводителем табора. Сделав шаг к нему Софья упала перед ним на колени.
– Я пришла сюда искать справедливости у предводителя моего табора, как это принято у рома по их законам.
– У тебя нет табора, ты покинула этот огонь.
По его тону Софья поняла, что она, верно, определила, кто является предводителем табора после смерти Зокали.
– Я дочь этого огня, у меня есть право быть выслушанной вами, – заявила Софья.
– Когда-то у тебя было такое право, но ты лишилась его, покинув нас.
Хоселито потянулся за кувшином с вином, но пить не стал. Он не отрывал взгляда от Софьи.
– Я не убивала своего ребенка, – Софья понимала, что инициативу терять нельзя. – Клянусь именем Сары-ла-Кали.
Терезита презрительно фыркнула. Она собрала карты и принялась их тасовать, не сводя глаз с этой непрошеной гостьи.
– Раньше надо было говорить об этом, ты же ушла, как чужачка, как шлюха. Ты и есть шлюха, – в словах Терезиты была неприкрытая ненависть.
Софья не стала ей отвечать. Терезита всегда ее ненавидела. Софья не представляла, на кого в таборе она могла положиться. Ее авторитет среди герильеро для цыган ничего не значил. Война против французов была кампанией, которую вели чужаки между собою. А они, цыгане, в ней участия не принимали. Она смотрела на Хоселито, он оставался единственной надеждой, на которую ей приходилось рассчитывать. Но и Хоселито к ней по-человечески не относился прежде.
– Разве я пришла бы сюда, не будь у меня серьезной на то причины? Я не убивала свою дочь Сару.
– Мы можем тебе поверить, у нас есть для этого основания, – признался Хоселито.
– А что Пако рассказал вам, как все произошло?
– Мы не говорим о нем, – Хоселито поднял руку, призывая ее молчать.
– Ей нет здесь места, – раздался мужской голос откуда-то из полумрака пещеры. – Это по закону рома.
– Я здесь решаю, что против закона, а что нет, – твердо произнес Хоселито. – Она пришла сюда по своей воле, у нее должна быть причина.
Он поднял кувшин, сделал несколько глотков и утер рот рукой.
– За тобой ходит смерть, – сказал он. – Карлос мертв, твой ребенок тоже.
Софья почувствовала, как кровь отхлынула у нее с лица. Ей показалось, что она свалится в обморок, но потом сообразила, что речь шла о маленькой Саре, а не о Рафаэле. Значит ему известно о Карлосе.
– У Карлоса был свой путь в жизни, свое предназначение и он следовал ему, – ответила Софья. – Мы все должны подчиняться судьбе.
Хоселито ничего не сказал, а по-прежнему смотрел на Софью. Потом кивнул.
– Это правда. Можешь сесть, я выслушаю тебя.
Софья села на корточки и оперлась на стену. Ей когда-то приходилось много так сидеть, отвыкнуть она не успела. Танцующие языки пламени, длинные подвижные тени, спертый вонючий воздух – все здесь было как прежде. Эта привычная обстановка придала ей уверенности. Когда она говорила, ее голос ничем не выдавал переполнившего ее отчаяния.
– Братья и сестры, я пришла к вам потому, что мне причинили большое зло.
– Обожди, – прервал ее Хоселито. – Мы не можем разбираться с твоим новым несчастьем, пока не улажены наши прежние раздоры. Ты покинула табор.
Софья ждала такого поворота событий, поэтому у нее был заготовлен ответ.
– Пако сказал, что я убила Сару и каждый из вас ему поверил. Но убил ее он. Пако швырнул ее через всю пещеру, и она размозжила себе голову о стену.
Уже прошло столько лет, но вспоминая ту ночь, Софья вновь почувствовала боль в душе и в ее сердце вспыхнула ненависть к этому человеку, до сих пор остававшемуся ее мужем.
Хоселито кивнул.
– Теперь мы это знаем. Что делать с твоим мужем, тоже знаем. А с тобой?
– Она – подлая чужачка и шлюха, – проворчала Терезита.
– Тише! – рявкнул Хоселито. – Придержи язык, – он снова повернулся к Софье. – Ты верила в законы рома?
– Я верила в них, как только могла, как мне позволяло мое предназначение. Я не предавала огонь табора, клянусь, что никогда, ни одному чужаку ничего не рассказывала о нас, цыганах.
– Ты не предавала наши знаки?
– Ни за что, – продолжала отрицать Софья.
– Ты никогда не рассказывала чужакам о «больших фокусах» или о снадобьях, обвиняла ли ты цыган?
– Никогда – и в этом клянусь.
Невидимый голос произнес из темноты.
– Она предавала музыку, она пела за деньги.
Сейчас Софья узнала этот голос. Он принадлежал Томасу, брату Зокали. Он ее всегда недолюбливал. Впрочем, ее все недолюбливали, за исключением Фанты, Карлоса и, пожалуй, Зокали.
– Это все Пако, он заставлял петь меня за деньги, – сказала она. – По его милости я могла или петь или стать шлюхой.
Хоселито вернулся к главному.
– Ты не убивала ребенка?
– Нет, – повторила она.
– Хорошо. Но ты сбежала, ты покинула наш огонь – для чего ты пришла сейчас?
Софья вздохнула. Теперь все зависело от Хоселито. Если он твердо придерживается законов рома, она одержит победу.
– У меня есть еще ребенок, – прошептала она. – Мальчик семи лет. Пако похитил его.
– Этот мальчик – сын твоего мужа?
– Нет, Рафаэль не его сын. Это ребенок от чужака, он не рома.
– Тогда ты – шлюха, – холодно сказал Хоселито. – Терезита, выходит, права.
– Может и так. Но мои грехи – это мои грехи, а не моего сына. Закон рома утверждает, что дети – благословение, ниспосланное свыше, им нельзя причинять вреда.
– Правильно, но почему ты думаешь, – он колебался, – почему ты думаешь, что человек по имени Пако причинил ему вред?
– Потому что он злой человек. Он обманщик и не чтит законы рома. Вам всем это известно. Он хочет за ребенка получить выкуп. У меня нет денег. Если он об этом прознает, что будет с Рафаэлем? – Ее голос дрогнул. Софья себе за эти дни боялась задать этот вопрос, иначе решимость и воля покинули бы ее. Она с трудом сдерживала слезы.
Никто не произнес ни слова. Хоселито потянулся к кувшину, взял его и выпил еще вина.
– Даже, если все, что ты говоришь – правда, чего ты от нас хочешь? – произнес он наконец.
– Я хочу пойти в пещеру Пако и потребовать у него отдать мне сына. Без вашей поддержки я не смогу этого сделать.
Обстановка в пещере резко изменилась. Терезита вернулась к своим картам, Инмакулада замерла в своей обычной позе с ребенком на руках. Раздались шаркающие шаги обитателей пещеры, возвращающихся к своим обыденным делам. Всех больше не интересовало, что будет дальше, словно каждый уже знал то, чего еще не знала Софья.
– Что это значит? Скажите мне, в чем дело? – У нее больше не было сил демонстрировать здесь присутствие крепкого духа, его практически у нее не осталось. Голос у Софьи сорвался и по щекам потекли слезы. – Рафаэль уже мертв, да? Да, он мертв и вы знаете об этом.
– Успокойся, – прервал ее Хоселито. – Мы ничего не знаем, клянусь нашим костром.
– Тогда помогите мне.
– Мы не можем тебе помочь.
– Господи, ну почему? – Она переводила глаза с одного знакомого ей лица на другое, но цыгане безучастно смотрели на нее.
– Хорошо, если никто не хочет пойти со мной, тогда я пойду одна. – Она повернулась, чтобы выйти из пещеры.
– Софья, подожди, – впервые Хоселито обратился к ней по имени.
В его голосе прозвучали интонации, говорящие о том, что она по-прежнему оставалась для него человеческим существом, таким же, как и он сам. И что они знали друг друга много лет, ели одну пищу, грелись у одного костра…
– Я бы помог тебе, если бы имел на это право, – стал он объяснять. – Но я этого права не имею. Закон рома этого не позволяет. Того Пако здесь нет. Он изгнан, он вне закона.
Теперь Софья поняла в чем дело. Быть изгнанным означало страшное наказание, более суровым было лишь битье камнями. Цыган, которого изгоняли, просто переставал существовать для остальных членов табора. Презреннее чем такой человек, трудно было найти. Если Пако был изгнан, поставлен вне закона, то среди цыган ей помощи ждать не от кого. Они не станут с ним связываться – это был закон. Значит узнать у Пако что-нибудь о Рафаэле не удастся. Он ничего ей не скажет.
– Когда его изгнали? За что? – от волнения голос у Софьи охрип.
– Шесть месяцев назад, – ответил Хоселито. – Его собственный табор вынес ему такой приговор. Он занимался постыдными делами с дочерью своего отца.
Софья прислонилась к стене.
– Матерь Божья, тогда мне никто не поможет. Рафаэль, Боже мой…
Кто-то вложил ей в руку кружку с вином. То была Инмакулада.
– Но ведь ты говорила, что он хочет получить выкуп, – сказала она, пытаясь утешить Софью. – Тогда же он ничего мальчику не сделает.
Софья покачала головой.
– Не знаю я. Он все, что хочешь сделает.
– Как ты узнала, что твоего сына похитил Пако? – спросил Хоселито.
– Он один раз пытался это сделать. Четыре месяца назад, в Касересе. Я его собственными глазами видела. Он хотел вырвать мальчика у меня из рук. Но я защищалась и не дала ему сына, потом кто-то пришел нам на помощь и он сбежал. А вечером, когда пропал Рафаэль, люди рассказывали мне о том, что видели в городе лысого цыгана. В Кордове, где мы живем, таких цыган нет. Это мог быть только он.
– По времени все сходится. Тогда, когда он был еще с нами, он на такое не решился бы. А сейчас… – Хоселито пожал плечами.
Софья повернулась, чтобы выйти из пещеры.
– Я должна поговорить с ним.
– Ты не сможешь с ним поговорить, – сказал предводитель. – Он будет от тебя скрываться.
– Скрываться от меня? – Софья не все понимала. – Но он же хочет получить выкуп за ребенка?
– В том-то все и дело, Софья. Он знает, что ты придешь за мальчиком, но желает не денег, а отомстить тебе за все. После того, как ты ушла, Фанта всем рассказала, что твой муж врал, что это не ты убила ребенка. Доказать это она не могла, тебя не было, чтобы самой все объяснить. Но многие поверили Фанте. И жизнь для него после того, как ты ушла, не была такой… – Хоселито не знал, какое подобрать слово. – Такой уж очень приятной и легкой… по ночам… Во второй раз он жениться не мог. Пошли о нем разговоры, и подбирать ему жену никто не хотел. Может быть, поэтому он делал такие вещи… говорить-то стыдно… И с кем?.. Со своей родной сестрой. И оказался изгнанным, а теперь хочет сделать виноватой тебя и жаждет мести.
Софью трясло от страха и она ничего не могла с собой поделать.
– Тогда Рафаэль в еще большей опасности, чем я думала.
Все молчали, Хоселито подошел к ней.
– Пойдем, я хочу поговорить с тобой там, – он указал на выход из пещеры. По узкому ходу из пещеры, они шли молча. Уже у самого выхода он взял ее за руку. – Софья, прости меня. Я не могу тебе помочь. Закон есть закон, сама знаешь. Если мне доведется что-нибудь услышать о мальчике по имени Рафаэль, я приеду и скажу тебе.
– Спасибо, – прошептала глотая слезы она. – Но я останусь здесь, мне нужно суметь с ним поговорить.
– Будет лучше, если ты вернешься во дворец Мендоза, – сказал Хоселито.
– Как ты узнал, что…
– Я все о тебе знаю, – не дал договорить Хоселито. – Даже то, что тебя прозвали Гитанита и про войну знаю и о герильеро… Я должен об этом знать. Теперь я предводитель табора, а ты – дочь нашего огня, кем бы ты ни была сейчас.
Хоселито наклонил голову и первым вышел из пещеры. Было уже поздно, детей на площадке не было.
– Стой, – произнес мужской голос. Прямо на Хоселито смотрели дула двух пистолетов, направленных прямо ему в грудь. – Я ищу здесь женщину по имени Софья или Гитанита. Где она? Если не скажешь, сию секунду тебя продырявлю.
– Нет нужды, сеньор, – спокойно ответил Хоселито. – Эта женщина за моей спиной.
– Роберт? Это ты? – Софья выскочила из-за спины Хоселито.
– Софья, слава Богу, с тобой все в порядке? Ты нашла Рафаэля?
– Нет. Ты можешь опустить пистолеты. Это предводитель моего табора.
Роберт, услышав эти слова и приглядевшись к Софье с вожаком, засунул оба пистолета за пояс. Но Софья его поразила. Она стала опять той же цыганкой, которую он видел на постоялом дворе много лет назад. У него мелькнула мысль, а вернется ли прежняя донья Софья.
– Скажи, цыгане похищали Рафаэля?
– Один цыган. Его имя Пако.
– Ты это точно знаешь?
Она кивнула.
– Тогда где этот проклятый Пако, дьявол его возьми? Чего мы стоим здесь и болтаем? Пошли к нему.
Софья стояла в нерешительности. Она прикидывала, – сможет ли прямое столкновение увенчаться успехом? Цыган ведь было достаточно много, а их – лишь двое, хотя Роберт и был вооружен. У Пако пистолетов она никогда не видела.
Хоселито хранил молчание и наблюдал за ними. Роберт повернулся к нему.
– Как тебя зовут?
– Зовут меня Хоселито. Как Софья вам уже сказала, я предводитель табора.
– Послушай, этот Пако – такой толстый цыган с лысой головой, правильно? – Он повернулся к Софье. – Это с ним я видел тебя тогда, в первый раз, на том постоялом дворе?
– Да. Он мой муж.
– Где он? – снова спросил Роберт. – Он здесь?
– Он здесь, но есть осложнения, Роберт.
Софья объяснила ему положение цыгана по имени Пако. Рассказала ему и об отношении к нему табора. Роберт, ни разу не прервав ее, выслушал все до конца.
– Хорошо, – сказал он, когда она закончила. – Значит ни один цыган не в праве с ним говорить, и он ждет, когда появишься ты. Но я-то не цыган! Меня-то он не ждет. Проведи меня в пещеру к нему, и я с ним поговорю.
Хоселито был в явном смущении. Нарушить неприкосновенность жилища цыган? Позволить какому-то чужаку распоряжаться в нем? Это означало, что между его табором и тем, в котором прежде был Пако, разразится война на долгие годы.
– Она этого не сможет сделать, – сказал Хоселито. – Это против законов цыган.
– А какие законы вы здесь у себя чтите, – требовательно спросил Роберт. – Есть у вас такой закон, который позволил этому Пако похитить моего сына?
Софья раскрыла рот от изумления. Хоселито посмотрел на нее.
– Это что, отец этого мальчика? – спросил он.
– Нет, – как-то неуверенно произнесла Софья.
– Да, – Роберт смотрел не на Хоселито, а на нее. – Я отец Рафаэля. – Тихо, без излишнего нажима, но твердо сказал Роберт. – Ведь это так, Софья?
Слишком много ей пришлось бороться с собой и ее до изнеможения измучила опасность, нависшая над Рафаэлем. Софья не могла смотреть в глаза Роберта, голос стал у нее едва слышным.
– Да, но… Но это ничего не меняет.
– Это все меняет, – мягко сказал Роберт.
Софья хотела что-то сказать, но Хоселито опередил ее.
– Да, он прав. Это кое-что меняет. Право мужчины защищать своего сына – высший закон рома. Правда, вы не цыган, сеньор, но может быть… Я это один решить не могу, нужно собрать совет. Обождите меня здесь. – Он повернулся и ушел.
– Как ты об этом догадался, – только и могла спросить его Софья.
– Все эти бесконечные часы, пока я скакал сюда, я ни о чем больше не мог думать, как только о Рафаэле. И потому, что видя его, я всегда испытывал странное чувство. Я люблю его Софья. И понял это, когда начал прислушиваться к своим инстинктам, а они говорили мне, что он мой. Зачем ты мне говорила неправду?
Она покачала головой.
– Я не могу говорить об этом здесь сейчас.
Он кивнул и не стал мучить ее расспросами. Минуты шли.
– Куда этот чертов Хоселито подевался? Как провалился. Почему это длится все так чертовски долго?
– Он держит совет с мужчинами табора. А нам ничего не остается, как сидеть и ждать.
– Тебе должно быть известно логово этого ублюдка. Ты же была за ним замужем.
– Подожди, – сказала она. – Они скоро закончат. У нас больше появится шансов, если они… – Ее слова прервало появление Хоселито в сопровождении двух цыган.
– Пойдемте, – обратился вожак к Роберту.
Софья хотела последовать за ними.
– Нет, – сказал Хоселито ей. – Тебе с нами нельзя. Это мужское дело. Лишь отец наделен таким правом, но не ты.
Она отступила и мужчины отправились в пещеру без нее.
Никаких признаков пребывания Пако в пещере не было. Навстречу им поднялся мужчина по имени Чичи, который теперь был выбран предводителем табора, изгнавшего Пако.
– Добро пожаловать, Хоселито.
Но в его глазах сквозило беспокойство и недоумение. Они не были друзьями и к тому же Хоселито был не один. Из-за его спины выглядывали трое мужчин, настроенных далеко не благодушно. Чичи внимательно осмотрел их. На одном из них, Роберте, его взгляд задержался дольше; чем на остальных.
– Вы привели ко мне в пещеру чужака – это против законов рома. Почему вы это сделали?
– Потому, что здесь находится тот, кто нарушил этот закон. Один из твоих похитил сына этого человека.
Чичи оглянулся на мужчин своего табора. Ни у кого из них в глазах чувства вины не было.
– Никто из рома, такого не сделает. Конечно, если ребенок случайно попадет в руки кого-нибудь из наших… – Он снова посмотрел на своих собратьев по табору. Ответа по-прежнему не было. Чичи повернулся к Хоселито. – Ты не прав и оскорбляешь мою пещеру.
– Я прав, но преступника среди этих людей нет.
– Кто же это тогда? Мы все здесь, – цыган замолчал. – А… вот оно что, – осенило его. – Понимаю. – Он кивнул в сторону самого темного угла пещеры.
Все повернулись и посмотрели туда, куда показал Чичи. В пещере стояла темень и никто ничего не увидел. Один из людей Хоселито взял со стола свечу и осветил ею этот угол. Пако сидел, съежившись, как хищник. С тех пор, как его объявили вне закона, он сильно похудел, его одежда превратилась в лохмотья. Бегающий взгляд искал пути отступления, но его не было – Хоселито вместе со своими людьми перекрыли единственный выход из пещеры.
Хоселито повернулся к Чичи.
– Это собачье отродье перестало существовать для всех цыган. Чичи, давай уйдем и оставим его с чужаком один на один. Пусть спорят себе.
Понимая, что такое решение было единственно разумным, Чичи все же колебался. Неслыханное дело – покинуть свою пещеру ради чужака! Допустить в нее чужой дух! Но она уже так или иначе была осквернена и без ритуалов и заклинаний не обойтись. В конце концов, предводитель кивнул и вышел из пещеры вместе со своими людьми и цыганами Хоселито.
– Нечего нам обсуждать. Я тебе ничего не скажу, чужак. Убери свою пушку, меня она не испугает. Убьешь меня, так ни в жизнь не узнаешь, где мальчишка. Хотя ты и так не узнаешь, – он тихо смеялся. – Я тебе никогда не скажу, где он! Он в надежном месте и день ото дня становится слабее. Ему все больше и больше хочется пить. Я хожу туда, посматриваю, как дела. С недельку, думаю, он протянет, а потом ему крышка.
Роберт продолжал смотреть на него. Ему показалось, что именно так выглядела бы злоба, достанься ей человеческий облик. Затем он убрал пистолет за пояс и достал из кармана сюртука нож. – Я думаю, ты мне все скажешь как на духу, цыган. Это дело времени, и только.
Оба табора, Чичи и Хоселито, в полном составе ждали на лужайке перед пещерой. Наконец из нее вышел Роберт. С Пако он общался минут сорок. Цыгане слышали крики, но выстрелов не было. Оба пистолета чужака торчали у него за поясом. Он не выказывал ни малейших признаков какого-либо волнения. Его темный плащ и перед рубашки были в крови.
– Он жив? – спросил кто-то.
Роберт молча покачал головой. Чичи отступил назад, остальные не пошевелились. Роберт отыскал глазами в толпе Софью. Она стояла поодаль, одна. Глаза ее были закрыты, она как будто молилась про себя.
– Софья, – с нежностью в голосе сказал он. – Я знаю, где Рафаэль. Мы можем пойти и забрать его.
У нее вырвался сдавленный крик и она облегченно перевела дыхание. Она видела кровь на Роберте, но сейчас, кроме Рафаэля, она ни о чем не могла ни думать, ни спрашивать.
– С ним все в порядке? Где он?
– Этот ублюдок клялся и божился, что мальчик жив и здоров. Он в каком-то старом здании. Улица Калле Санта Анна, третий дом. Ты знаешь, где это?
– Да, знаю, – ответила Софья и тут же бросилась бежать вниз по холму в направлении пещер Трианы, туда, где жили чужаки. Роберт бросился вслед за ней.
– Софья, подожди! – послышался возглас Чичи. Он подбежал к Софье, – Возьми.
Чичи подал ей что-то завернутое в старый платочек.
– Твой муж мертв. – Он посмотрел на Роберта и Софья заметила в глазах Чичи благоговейный страх. – Пако умер в мучениях, – пробормотал он. – Но легкую смерть он не заслужил. Его хоронить мы не будем.
На это Софья ничего не ответила. Молча сунула сверток в карман юбки и побежала дальше. Роберт на минуту остановился, обменялся с Чичи взглядами и кинулся за Софьей. Улица Калле Санта Анна находилась у реки. С нее были видны мачты трех кораблей, стоящих у причала. Несмотря на поздний час, с кораблей доносились звуки, говорящие о том, что там вовсю кипела работа. Но сама улица была безлюдна. На ней стояло довольно много домов, но ни на одном из них номеров не было.
– Он говорил о каком-то старом, заброшенном складе, – сказал Роберт.
Смрад на этой улице стоял неописуемый, но они не обращали на него внимания. Софья хотела позвать Рафаэля, но не решалась. Место это было глухое, а нищих и бандитов здесь было тринадцать на дюжину. Среди них находились и такие, кому ничего не стоило убить человека за один жалкий реал. Роберт достал из-за пояса один из своих пистолетов. Переговаривались они между собой шепотом.
– Третий номер… может это третий по счету, если двигаться от реки, – предположила Софья.
– Да, – согласился Роберт и пошел дальше, туда, где улица упиралась в реку.
Он стал считать дома, но их строили беспорядочно и трудно было разобраться в их порядке. Наконец Роберт остановился у одной из дверей, которую он посчитал нужной им. Дверь была заперта изнутри.
– Можно попытаться прострелить задвижку, – неуверенно сказал он Софье. – Но выстрелы привлекут к нам внимание.
– Обожди, – Софья повернулась и стала рассматривать дома на другой стороне улочки. В них было несколько поломанных дверей, висевших на ржавых завесах. – Это больше похоже на то, о чем говорил Пако.
– Мне тоже так кажется, – с облегчением сказал Роберт.
Двери подпирал камень. Роберт его отодвинул, и одна из деревянных створок распахнулась сама с громким, берущим за душу, скрипом. Они проскользнули в нее и оказались в каком-то дворе. Камни под ними были скользкие и сырые – сюда, каким-то неведомым способом добиралась речная вода, которая наносила разный мусор. Вокруг шныряли с десяток кошек, а может быть и крыс, кошки своим мяуканьем выразили недовольство их появлением, но тут же исчезли.
– Он может быть там, – указал Роберт еще на несколько дверей.
Эти двери подпирали бревна. Роберт откинул их, и они оказались в каком-то темном помещении. Грязь, испражнения кошек, сырость разносили вокруг нестерпимую вонь. Роберт проклинал себя за то, что не взял с собой какой-нибудь огарок свечи или факел.
– Рафи, – негромко позвала Софья. – Рафи, миленький, ты здесь? Это мама, крошка. Я пришла забрать тебя домой.
Они прислушались, но кругом стояла тишина.
– Я пойду дальше и посмотрю возле стен, – сказал Роберт. – Ты пойди по одной стороне, а я – по другой. Крикни мне, если обнаружишь еще какую дверь или отверстие.
Обстановка вокруг них напоминала кошмарные сны. Софья подскользнулась и едва не угодила в грязь, хлюпающую под ногами и лежавшую толстым слоем. Ее юбка набрякла от воды. Стоять на ногах было трудно, они расползались в разные стороны и Софья была вынуждена держаться за отвратительные липкие стены. Она уже почти дошла до поворота, когда услышала голос Роберта.
– Софья! Иди на мой голос, я тут! Здесь вроде ступеньки есть! Иди сюда!
Она нашла его, и они вместе стали спускаться по узкой лестнице, которая, казалось им, никогда не кончится. Роберт шел впереди, она – сзади, держась одной рукой за его плечо. Наконец-то они спустились вниз.
– Подожди, Софья. Я проверю можно ли здесь пройти. Все нормально, вода по щиколотку. Рафи! – позвал Роберт. – Рафи, ты слышишь меня? Ты здесь?
Софье послышался какой-то неясный звук.
– Рафи, это мама. Где ты? – Она замолчала и прислушалась.
– Я что-то слышал, – прошептал Роберт. – Вот оттуда, слева, по-моему.
Они двинулись туда, откуда им послышались звуки. Тут стояли подпорки, поддерживающие первый этаж. Судя по всему, они находились в подвале дома. Роберт первый наткнулся на такой столб и чуть не рассек себе лоб. Следующие столбы они аккуратно обходили. К одному из них был привязан Рафаэль. Он сидел в воде, его рот был заткнут тряпкой. Софья рухнула около него на колени, обняла его и не хотела выпускать из своих рук.
– Все хорошо, миленький. Мы здесь, все хорошо. Мы возьмем тебя домой, все кончилось, радость моя.
– Подожди немного, парень, – бормотал Роберт. – Сейчас мы тебя размотаем, ты и глазом моргнуть не успеешь.
Он положил рядом свой пистолет и полез за ножом. Темень стояла кромешная, и вообще было большой удачей, что они смогли его разыскать. Роберт внезапно вспомнил, что на ноже должна остаться кровь Пако, поэтому он вытер его о штанину и разрезал веревки, которые затянули на Рафи кляп во рту.
– Мамочка, дядя Роберт, – говорил мальчик. В его голосе чувствовался пережитый ужас, – я знал, что вы придете.
– Конечно, ты же умный мальчик. – Роберт, наконец, разрезал все веревки, которые связывали ему ноги и руки. – Смелый, отважный Мендоза, я всегда знал, что ты будешь таким.
– Так пить хочется, – сказал Рафи. – Я не пил воды уже несколько дней. Цыган сказал, что даст мне попить, но так и не дал.
– Потерпи еще немного, – успокаивала его Софья, – еще немного подожди, мы вытащим тебя отсюда, и ты сможешь напиться всего, чего пожелаешь.
– Ну вот, теперь ты свободен. – Роберт отбросил в сторону последний кусок разрезанной веревки и поднял мальчика на руки. Все трое поспешили к лестнице.
Казалось, что прошла еще целая вечность, пока они выбрались из этого мерзкого подвала на вонючий двор, а затем вышли на улицу. Роберт остановился, он щурился от лунного света, падавшего ему в глаза. Идальго пребывал в нерешительности, – в каком направлении им идти, когда в темноте возникла фигура человека.
– Возьми-ка его, – Роберт отдал Рафаэля Софье, выхватил пистолет и навел его на незнакомца. Что-то знакомое почудилось ему, но из-за темноты разглядеть человека не представлялось возможным.
– Дон Роберт, донья Софья, это вы?
– Энрике, – воскликнула радостно Софья. – Это мы. Рафаэль с нами.
Возница подбежал к ним.
– Хвала Богу, Пресвятой Деве и всем святым. Я выехал вслед за вами, сэр. Я решил, что вам понадобится карета, когда вы найдете донью Софью и мальчика, чтобы добраться домой. Сначала я добрался до Трианских пещер, и цыган, назвавшийся Хоселито, сказал мне, куда вы отправились.
– Хороший человек, – сказал Роберт. – У тебя не найдется чего-нибудь попить, а то парень погибает от жажды.
В ответ Энрике широко улыбнулся своей белозубой улыбкой.
– В карете, идальго. Она ждет там, позади. В ней есть кувшин с водой, которую я набрал из фонтана, что на другом конце города.
Рафаэль молчал, держась за шею матери обеими ручонками. Когда ему, наконец, принесли кувшин, он схватил его обеими руками и жадно к нему прильнул губами. Утолив жажду, он снова повис на шее у Софьи. Роберт смотрел на мальчика, который был его сыном. К нему лишь теперь пришло облегчение, и он блаженно закрыл глаза. Но в голове возникли воспоминания о том, что недавно произошло в пещере. Никаких, мучивших его угрызений совести эти сцены у него не вызвали…
– Вези нас во дворец – обратился он к Энрике. – Едем домой.
На четвертый день, после возвращения всех в Кордову, начались зимние дожди. Роберт стоял у небольшого, украшенного витиеватой решеткой окошка комнаты, служившей ему конторой, и смотрел на потоки грязной воды, стекавшей по улице Калле Авероэс. Ему пришла в голову мысль, что если бы эти дожди начались до того, как им удалось обнаружить Рафаэля, река бы в Севилье поднялась и затопила эти грязные склады, на которых Пако запрятал мальчика. Тогда бы ребенок погиб. Не было бы дождей, то цыган уморил бы Рафаэля голодом. В любом случае, если бы они вовремя его не освободили, Роберт бы больше не увидел своего сына живым.
Вошла Софья, села за письменный стол и уткнулась в лежащие на нем бумаги. Впервые за последние дни они оказались здесь вдвоем. Софья постоянно находилась с мальчиком, она не отпускала его от себя ни на шаг.
– Рафи уснул, – сообщила она ему. – Кажется, он впервые за эти дни спит спокойно. Я долго не отходила от него, хотела посмотреть, мучают ли его недавние события во сне? Нет. Никакие кошмары его не преследуют. А я хочу просмотреть домашние расходы. Когда ты был в Хересе, мне удалось продать кое-что из вещей и я начала выплачивать деньги прислуге. Не волнуйся, все было сделано скрытно.
Он не обратил внимания на ее болтовню – она просто заговаривала ему зубы.
– Зачем ты мне лгала? – задал вопрос Роберт.
Она молчала, разглядывая гроссбух.
– Я не могла отважиться сказать тебе правду, – наконец ответила она. – Я не имела права допустить, чтобы ты отверг моего ребенка так же, как в свое время отверг меня.
– Я не отвергал тебя. Я потерял рассудок и не соображал, что делаю. Пойми меня, я же все поставил на карту и проиграл.
– А разве Мендоза не знали в своей истории проигрышей? Я понимаю, что это для тебя значило, но как бы то ни было, ты отверг меня.
– Тогда днем, в том домике? Ты это имеешь в виду?
Они смотрели друг на друга, вспоминая тот незабываемый восторг, который они пережили в те часы.
– Тогда, когда ты мне сказала, что любишь меня? – тихо и нежно добавил он.
– Тогда, когда был зачат Рафаэль, – согласилась Софья.
Она чувствовала, почти зримо ощущала мощный поток чувств, связывающий ее с этим человеком, отцом их сына. Ощущал ли он что-то подобное? Она пыталась разглядеть это в его глазах. Они внимательно смотрели на нее, но она не могла понять, что в них было. Мог он знать о ее чувствах, в состоянии ли он чувствовать, что она по-прежнему его любит? Нет, это было бы слишком быстро, слишком просто. За эти годы многое произошло.
– Ты отверг меня в тот самый момент, когда было положено начало жизни Рафаэля, – повторила она. – И еще раз, когда я пришла сюда, во дворец, несколькими днями позже. Я пыталась встретиться с тобой. Я стучала во все ворота, я знала, что ты здесь и мог меня слышать, но ты не впустил меня.
Он кивнул, не сводя с нее глаз.
– Я слышал тебя. Я был в Патио де лос Наранхос.
– Тогда не спрашивай меня, почему я ничего не говорила тебе о Рафаэле. Я не могла поступить иначе, из-за боязни, что он тоже скажется отверженным.
– Я могу понять, что ты могла поступить так тогда, но сейчас, когда ты приехала с ним сюда… Если бы ты только знала, что я к нему чувствовал. Но не укради этот цыган Рафаэля, я бы до сих пор не знал, что он мой сын. Ведь ты же мне об этом никогда бы не сказала, я прав? – Он шагнул к ней. Она подумала было, что он собирается ее обнять, но он не обнял ее, а потребовал дальнейших объяснений и признаний. – Это так? Ты согласна?
– Да.
– Почему? Почему? Ты не имела права так поступать. Это мой сын. Также, как и твой.
– Нет. Когда ты сидел здесь, в этой своей самодельной тюрьме, он не мог быть твоим сыном. Тебе нужно было вновь увидеть и понять, что такое солнечный свет, Роберт. Вот тогда бы ты мог стать достойным своего сына, Рафаэля.
– Но ты привезла его сюда, – сказал он. – К чему"; Ты же все равно собиралась отрицать мои права на него как отца?
– Я всегда хотела привезти его сюда. У меня не было желания лишать его законного наследства. Война заставила меня действовать быстрее, поторопиться.
Плечи Роберта опустились, он медленно отвернулся и стал смотреть куда-то в сторону. Софья ощутила, что контакт между ними ослаб, потом и вовсе исчез, не успев по-настоящему установиться. Роберт поправился, но исцелен полностью не был. Его еще не хватало на то, чтобы вновь обрести ее любовь.
Он снова смотрел на грязную улицу и на завесу дождя за окном.
– Теперь это уже не имеет большого значения. – Начал он размышлять вслух. – Что я могу ему дать? Дворец, землю, виноградники и ни одного реала, чтобы вернуть их к жизни? Я хотел тебе сказать, что надежды на Херес слабые. И в будущем я просветов не вижу.
Роберт облокотился о стену, скрестив на груди руки и рассказал ей о том, что он видел в Хересе.
– Так что в основном новости не из приятных, – закончил он. – Вчера я написал Лиаму длинное письмо, но особых надежд с ним не связываю. Даже если мне удастся каким-то чудом его убедить, и он все же признает во мне своего брата, это еще очень немного. Я слышал, что в Англии ситуация очень трудная. Это говорит о том, что у Лиама не достанет денег на импорт вина, а у подданных его величества короля Англии – на приобретение замечательного хереса. Молодой Федерико в состоянии изготовить божественный нектар, но даже если все боги сойдут с Олимпа разом, все равно охотников на него будет немного.
Она смотрела на него с чувством растущего восхищения. Когда он так говорил, это был прежний идальго со своей логикой, иронией и умением охватить сложную обстановку целиком. Когда он перешел к изложению нового способа приготовления вина Федерико, она едва сдержала улыбку. Столько в его рассказе было юмора и красочности в описании вкуса этого «молока». Ей показалось, что она ощутила вкус нового хереса.
– «Хересское молочко». – А мне нравится, Роберт. Это правда, прекрасное название вина. И идея перевозить его в бутылках – великолепная.
– Может быть. Но что она может принести, если положение вещей не изменится?
– Оно изменится, – доверительно сказала Софья. – Если нам удастся продержаться, то Веллингтон изменит обстановку.
Он негромко рассмеялся.
– Ты еще по-прежнему рассчитываешь на нашего великолепного англичанина? На этого полубога? Хотя, может, ты и права, и он приготовит чудо из чудес. – Роберт прошелся к полкам и снял с них несколько книг. – Ну а мне, тем временем, не мешало бы взглянуть, какую прибыль мы можем извлечь с наших имений и разных других мест. Может быть, и сумеем как-то продержаться. Не стоило бы сдаваться сейчас.
Софья направилась к двери, но остановилась и вновь посмотрела на него. Во всем, что касалось его, она сдаваться не собиралась. Она будет работать, и ждать и в один прекрасный день все станет на месте. Когда-нибудь он полюбит ее так, как любит его она.
Позже, в своей комнате, она вспомнила про тот узелок, который дал ей Чичи. Он вылетел у нее совсем из головы.
Софья сохранила юбку, в которой она была в Триане. Грязная, в пятнах, кое-где разорванная она, тем не менее, стала символом ее примирения с табором, символом конца бесконечной, иссушающей ее ненависти к Пако, символом отмщения, победы и спасения ее сына. Она ее никогда не выбросит, ни за что.
Софья расправила ее и стала обшаривать карманы. Наконец она нашла, что искала. Все оставалось в том же самом виде, в котором она забрала это у Чичи. Софья развязала узелок из старой косынки и посмотрела на то, что лежало у нее сейчас на ладони. Это была серьга в виде золотой, свернувшейся в маленький клубок, змейки с крохотным рубином на кончике языка. И серьга эта, до сих пор, была вместе с ухом Пако.
