14
Нью-Йорк, 1981 год.
Лили еще раз прослушала запись автоответчика.
«Это Энди Мендоза. Я знаю, что ты не желаешь меня видеть, но мне необходимо с тобой поговорить. Прошу тебя, это очень для меня важно…».
Она нажала кнопку и знакомый голос замолк. Лили застыла около столика с телефоном, не в силах пошевелиться, парализованная шквалом эмоций. Сколько раз она представляла себе эту сцену? Миллион? Но это было еще тогда, в те, уже ставшие прошлым, годы, когда она жила воспоминаниями о нем. А сейчас этих воспоминаний не было, они исчезли. И, как ей казалось, навсегда. Неужели это она сама сумела отделаться от них? И вот сейчас они снова заполняли ее, снова ее затопил поток желания, отчаянья, надежды…
О Боже! Лили прижала пальцы к пульсировавшим вискам. Не нужна была ей еще одна порция страданий по милости Энди Мендоза. Он не должен стать виновником тому, чему он уже был однажды. Лили взглянула на часы. Было десять минут двенадцатого. Он назвал ей свой номер телефона в отеле «Хилтон» и заявил, что хоть всю ночь готов ждать ее звонка. Лили подняла трубку.
– А ты похудела! Где твое кругленькое личико? – произнес Энди.
– А ты пополнел. Садись.
Он опустился на один из вышитых цветами стульев Лили в ее гостиной. Близилась полночь. Но все еще было довольно жарко. Лили растворила окно и выглянула на безмолвную улицу. Казалось, никого нет в этой вселенной, кроме них двоих.
– Как ты меня нашел? – поинтересовалась Лили.
Ей хотелось спросить, для чего он ее искал, но это потом. Не сейчас. Она еще задаст этот вопрос.
– Это было нетрудно. Когда я сюда приехал, прослышал, что ты сейчас в Нью-Йорке и сразу же нашел тебя по телефонной книге.
– Да, это и правда нетрудно… И ты впервые в Нью-Йорке, не так ли? И в Лондон ты не возвращался из Испании все эти годы? Так?
– Нет, – тихо ответил он. – Не так.
– Не так. – Лили было трудно говорить.
Она повторяла себе, что нужно сдерживаться, может быть даже постараться убедить его в том, что все забыто. Но откуда-то изнутри поднимались обвинения и удержать их было совершенно невозможно.
– Как же ты мерзко поступил тогда по отношению ко мне, – шептала она. – Почему? Мне всегда хотелось знать, почему? Почему ты поступил со мной так жестоко?
Он сидел, развалясь в кресле, вытянув ноги перед собой, и созерцал носки своих туфель.
– Я убедил себя, что так было милосерднее и порядочнее. К чему сейчас растравлять старые раны? Тогда я не видел будущего в наших отношениях. Мне казалось, что если я исчезну из твоего мира, тебе будет легче меня забыть…
Лили уставилась на него. Те же русые волосы цвета песка, те же острые, будто топором вырубленные, черты лица, допотопные роговые очки – все такое знакомое и такое любимое когда-то. Одна половина ее таяла, умоляла ее обнять, обвить руками его шею, ощутить его реальность. Энди был здесь, действительно был здесь – перед ней сидел живой Энди из плоти и крови. Но другую часть ее разума сотрясала злоба. Этой минуты она дожидалась давно, и теперь она кипела, буквально готова была взорваться вопросами и жаждала знать ответы на них. Сейчас она обрела возможность задавать их.
– На самом деле? Ты действительно чувствовал, что бросить меня в неведении было бы порядочнее? Я не верю этому. И если ты даже сейчас продолжаешь лгать, то тогда ты просто худший из подлецов!
– Лили, прекрати. Не надо, прошу тебя, любимая… – При этих словах она вздрогнула и даже вынуждена была отвернуться.
Нет, не увидит он, как она плачет, не увидеть ему ее слез. Сейчас, когда прошло столько лет. Ей тысячу раз приходилось слышать этот любимый голос и это слово, которое так мало значило для него и так много – для нее.
– Не надо, – с горечью повторила она. – У меня сердце сейчас разорвется на части.
Лили сжала руки в кулаки, чтобы хоть это не позволило ей броситься к нему в объятия, желание в ней боролось со злостью. Она сидела, спрятав свои судорожно сжатые кулачки в карманах спортивного костюма в виде комбинезона в обтяжку. Она надела его сразу же после телефонного разговора с Энди, это произошло чисто инстинктивно, ни о какой сексуальной привлекательности она не думала.
Лили обычно ходила в нем делать покупки на неделю по субботам.
– Мне нравится твоя прическа, – сказал Энди. – Ты так похожа на Клеопатру, она тебе очень идет.
– Не надо забивать мне голову комплиментами, – бросила она. – Ради всех святых, Энди!
– Что бы я ни говорил – все не так?
– Не так.
– Тогда мне лучше уйти.
Этого ей тоже не хотелось.
– Нет. О чем таком важном для тебя ты хотел со мной говорить?
– Я и сейчас хочу. Потому что это действительно важно.
– Хорошо. Значит, останься. Хочешь чего-нибудь выпить?
– Я бы выпил чашку настоящего хорошего чая. У тебя есть?
– Разумеется. Все эти лондонские годы не прошли для меня бесследно в смысле заимствования колониальных привычек. Обожди минуту.
Она отправилась в кухню и вскипятила воду. В подогретый над паром чайничек она всыпала три чайных ложки ассамского чая и поставила на поднос кружки и маленький молочник. Сахар ставить не стала. Лили помнила, что Энди пил чай без него. Она вообще все помнила. Он так и остался сидеть в ее гостиной с таким видом, будто бывал здесь уже в сотый раз. И по-прежнему обозревал свои туфли.
Лили налила чаю и подала ему.
– Вот, никакого сравнения с тем тепловатым бурым пойлом, который получается в результате опускания в кружку мешочка с чаем.
– Действительно, – согласился он, отхлебнув чай. – Ты не вцепишься мне в глотку, если я спрошу тебя о том, как ты жила все это время?
Она пожала плечами.
– Спрашивай, пожалуйста. По правде говоря, хорошо. Сейчас у меня есть собственная телепередачка, я болтаю о разных кухнях, еде и ресторанчиках.
– Мне это известно.
Лили была удивлена.
– Известно? Вот, как значит… Тебя же долгое время не было в Нью-Йорке.
– Не было. Я сюда обычно приезжаю не часто, от силы раз в год, когда мне необходимо встретиться с моими нью-йорскими издателями. Но я никогда не выпускал тебя из – виду и знал, чем ты занимаешься.
– Как интересно… А ты тем временем стал знаменитым. Я повсюду видела твои книги.
– Просто мне удалось найти интересующие публику темы. Наверное, ты права. Я стал знаменитостью. Иногда даже раздаю автографы в книжных магазинах.
– Ах, это? Еще одна демонстрация заботы о моих чувствах.
– Минутку. Это произошло не по моей вине, а по твоей. Ты величаво повернулась ко мне задом и вышла. Мне было очень больно убедиться в том, что ты меня, оказывается, ненавидишь.
– Вот ты о чем подумал!
– Да, именно об этом я и подумал, – вызывающе ответил он.
Ему, вероятно, стало надоедать, что его так стегают.
– Это было не так. Я ждала, когда ты хоть жестом дашь мне понять, что готов говорить со мной. Но не дождалась.
– Не очень же долго ты ждала, секунд двадцать или того меньше. Не было у меня времени для жестикуляций…
– Ты лжешь.
Энди вздохнул.
– Лили, хорошо. Я признаю, что вел себя отвратительно. Но мотивы мои совершенно иные, чем то, что ты думаешь. Я действительно считал, мне казалось тогда, что так будет честнее. Я понимаю, что причинил тебе боль и сожалею об этом. И себе я причинил боль и немалую. Я любил тебя, и ты это знаешь…
Это было впервые, когда он упомянул о любви. Она сидела, вцепившись в кружку с чаем, но пить не могла. Ее душили его слова.
– Я любил тебя… Я люблю тебя и сейчас…
Нет, она их не произнесет. Ничто не заставит ее обнажить свои чувства перед ним. Нет, никогда больше, после того, как пришел этот долгожданный, с таким трудом завоеванный мир. Но, с другой стороны, оставить все так, как было, она не могла, как и не могла наплевать на свое прошлое.
– И ты даже сейчас не можешь сказать мне почему?
Он помолчал, раздумывая.
– Думаю, что могу попытаться… Конечно, должен объяснить тебе, почему я среди ночи, спустя десять лет, явился сюда к тебе. Лили, скажи мне, ты еще помнишь ту историю с леди Суоннинг?
– Об убийстве твоего какого-то дальнего родственника Амандой Кент? О том имении в Сассексе? Да, помню… А ты все еще работаешь над этим?
– Я не переставал над этим работать. Не мог я все бросить и заставить себя позабыть эту историю. Это стало моей, что называется, идеей фикс – навязчивой идеей. На протяжении многих лет меня не покидало подозрение, что Мендоза в этом деле сидят по уши. И сейчас не покидает. И убийство виконта, и исчезновение леди Суоннинг – их рук дело.
– Ладно. Тебе лучше знать, я полагаю. Но ты ведь собирался объяснить, почему ты, не сказав ни слова, ушел? Слушаю тебя, но что-то не могу понять, какое отношение все эти события сорокалетней давности имеют ко мне?
– Я сейчас дойду до этого. Как твоя мать?
– Моя мать? А, понимаю… Ты ведь всегда в это верил. Верил и продолжаешь верить в то, что она к этому причастна. У Ирэн все прекрасно. Живет во Флориде. Мы с ней видимся редко.
– Послушай. Я действительно уверен в том, что она имеет ко всему этому самое прямое отношение. Я думаю, что она была секретаршей у Аманды Кент и помогла леди Суоннинг скрыться после того, как та совершила убийство. Я стал это подозревать еще тогда, когда ты рассказала мне, что она росла в Филдинге вместе с Амандой. И потом эта история с твоим отцом, когда моя семейка стала чинить мне препятствия в розыске Гарри Крамера. Нечего удивляться, это им совершенно ни к чему, потому что он каким-то образом связан с твоей матерью, а она замешана в деле Суоннингов.
Лили смотрела на него, стараясь вникнуть в содержание его слов. Она поставила чашку и отбросила волосы со лба, будто это позволило лучше видеть его и вникнуть в его мысли.
– Значит, дело в этой сенсации, которую ты намерен раскопать, значит именно поэтому ты и…
– Ушел, не сказав ни слова, – докончил он. – Но тогда, когда я это сделал, это не было еще никакой сенсацией. Сейчас уже не очень важно, как мне это удалось. Кроме того, рассказывать об этом мне пришлось бы очень и очень долго. Но тогда, в Испании, во время моей поездки туда на Рождество в семьдесят первом году, я сумел получить подтверждение тому, что секретаршу звали Ирэн. Как я мог, черт возьми, оставаться с тобой, если мне было известно такое?
Лили покачала головой.
– Знаешь, все это для меня слишком быстро. Я что-то не улавливаю связи. Хорошо, пусть ты прав, пусть Ирэн действительно часть этого заговора. Но мне-то об этом зачем было говорить? Неужели ты не мог просто промолчать? Ведь это дело явно никого в мире, кроме тебя, уже не интересовало. Тебе только и нужно было сделать, что оставить все как было. Похоронить эту историю навеки.
– Я этого не мог, – прошептал он. – И сейчас не могу…
– Почему? – она почти кричала. – Ради Бога, ответь мне. Почему?
– Потому что целью моей жизни всегда было отделиться от них. Потому что Мендоза – чума на весь мир, потому что они – хищники, питающиеся теми, кто слабее их. А большинство – слабее. А я могу доказать, что они по уши сидят в этом хладнокровном убийстве. А если я могу, но не стану этого делать, стало быть, и я ничем их не лучше.
Ему никогда доселе не приходилось облекать в слова мотивацию своего поведения, никогда это не становилось для него так ясно, чего именно он хотел, погружаясь в эти события сорокалетней давности. И произнося это теперь вслух, Энди понял, что сказал даже больше, чем ему хотелось. И сказанное им сейчас, эта правда, вырвавшаяся из него, призывала его теперь к оплате тех долгов, которые нависали над ним в течение многих лет.
– Извини, – шептали его губы. – Досталось тебе от меня… Все это очень тяжело для тебя и мне не следовало приходить к тебе, чтобы сыпать соль на старые раны.
Он поднялся, собираясь уйти, но Лили жестом остановила его.
– Не уходи, останься. Не можешь ты просто так уйти, оставив все как было. Ты здесь, и мы с тобой говорим об этом. И если не доберемся до сути, до всей правды, я никогда больше не найду покоя.
– Я – тоже, – признался Энди.
– Ты мне так и не рассказал всего. И никогда не рассказывал. Ведь так? Наверняка, появилось много нового, иначе, к чему этот твой визит?
– Да есть кое-что новое для меня, хотя, в принципе, это все очень древнее.
Из кармана пиджака он достал конверт, а из конверта фотографию, похищенную недавно в Мадриде.
– Этот снимок был сделан в тридцать девятом году. Я уверен, что это единственное сохранившееся фото. Мне известно также и о тех титанических усилиях, которые предпринимались для того, чтобы уничтожить фотографии в газетах и негативы. Но это каким-то чудом уцелело. Я достал ее в Мадриде, несколько дней назад. Это было снято в Малаге, на юге Испании. Хочешь взглянуть?
Лили протянула руку, и Энди подал ей фото. Она с любопытством стала его рассматривать, дивясь моде тогдашних времен, длинной нитке жемчуга вокруг шеи улыбающейся девушки, и несерьезной шляпке ее подружки.
– Ты хочешь, чтобы я кого-нибудь из них узнала? – спросила Лили, насмотревшись на фотографию.
– Именно.
Но она лишь покачала головой.
– Нет, не могу. Тебе кажется, одна из них должна быть Ирэн?
– Да. Вместе с Амандой Кент или леди Суоннинг.
– У тебя сохранились еще какие-нибудь вырезки из тех газет, которые писали об этом убийстве тогда? Те, на которых снята Аманда?
Он кивнул и выложил перед ней еще несколько фотоснимков. Лили переводила взгляд с одной фотографии на другую, будто следя за полетом мяча на теннисном турнире.
– Не могу сказать точно… Может быть, та, что в маленькой шляпке с пером, слева. Она может быть Амандой, а справа, в таком случае, возможно, моя мать. Но, повторяю, это всего лишь предположение. Ирэн было тридцать три года, когда я родилась, сейчас ей шестьдесят шесть. В тридцать девятом ей должно было быть, подожди, дай подумать, тогда ей было двадцать два. Я представления не имею, как она могла выглядеть в двадцать два.
Энди взял у нее фотографию и посмотрел сначала на девушек, а потом на Лили.
– Ты ведь не похожа на мать, разве не так?
– Нет. И никогда не была похожа.
– Вначале мне показалось, что в лице одной из них может быть что-то знакомое. Если бы ты была похожа на Ирэн, то это бы все объяснило. Он снова рассортировал по конвертам фотографии и вырезки из газет, затем спрятал все в карман.
– Я не похожа на Ирэн… Скорее, уж на кого-нибудь из Крамеров. Но не на того.
– На какого «не того»?
– Я уже встречалась с одним Гарри Крамером.
– Что? Когда? – он подался вперед. – Ты разыскала Гарри Крамера. Он жив?
– По крайней мере, в семьдесят четвертом году был жив. Хотя сейчас может быть и нет. Случайно тогда в семьдесят четвертом году я наткнулась на одного пожилого человека по имени Гарри Крамер и встретилась с ним. Он был слепым, и ему было сильно за семьдесят. Кроме того, у него жена-француженка, с которой они живут сорок лет, и у него никогда не было детей. Так что никаких восторгов, никаких радостных объятий, ничего…
Энди снял свои в роговой оправе очки и повертел их дужку в пальцах.
– Может быть, у него просто был небольшой романчик с твоей матерью? Возможно, вся таинственность, которую она напускала и объясняется тем, что ты – незаконнорожденное дитя?
Лили покачала головой.
– Нет. Не думаю, чтобы это было так. Во-первых, это не похоже на Ирэн. Во-вторых, все мои инстинкты говорили мне о том, что этот старый человек не врал. Просто он был не тем Гарри Крамером, а его однофамильцем.
– Ладно, будь по-твоему. – Он снова посмотрел на фотографию. Должен же быть что-то еще, какой-нибудь снимок, который можно было бы сравнить с этим. Неужели у твоей матери нет фотографий, на которых она была бы снята в молодости?
Лили встала и начала водружать на поднос чашки и чайник.
– Я никогда ничего подобного не видела. Я же тебе говорила, что Ирэн была очень скрытной. Она не из тех, кто охотно станет совать тебе в руки старые фотокарточки времен молодости или тешить тебя байками о молодых годах.
– Ты намекала на большее. Мы с тобой несколько раз об этом говорили, и у меня создалось впечатление, что разговоры о прошлом в твоем доме всегда были табу. Нечто, что обсуждению не подлежало. Это вполне согласуется с моей теорией о твоем внебрачном происхождении.
Лили прошла на кухню, Энди последовал за ней.
– Это похоже на правду, – призналась она и замолчала.
Присутствие здесь Энди вызывало какое-то смещение времени. Лили не стала ставить кружки в посудомоечную машину, а вымыла их под краном. Энди автоматически потянулся за полотенцем и вытер их.
– Послушай, – сказала после продолжительного молчания Лили, – дело в том, что матушка моя – крепкий орешек. Несколько лет назад у нас произошел страшный скандал по поводу продажи ею нашего дома в Филдинге.
Он положил полотенце и дотронулся рукой до плеча. Это было первое его прикосновение к ней с тех пор, как он сегодня переступил порог ее нью-йоркской квартиры.
– Тот дом, который ты так любила?
– Тот самый. Я узнала об этом сразу же после твоего отъезда. Я никогда не могла с этим смириться. И сейчас не могу. С тех пор мы с матерью отдалились друг от друга. Но как бы то ни было, я никогда не поверю в то, что она могла стать соучастницей в убийстве. Понимаешь, она в своей основе – человек наивный и… мягкий. В ней совершенно никакого насилия, оно в ней просто не заложено.
Казалось, он пропустил мимо ушей последнюю фразу.
– Твой дом, – тихо повторил он. – Бедная ты моя… Какую же пакость тебе сделали! И что, нет никакой возможности заполучить его назад?
Энди понимал ее. За все эти годы не было ни одного человеческого существа, которое понимало бы ее в этом несчастье. Если бы она отважилась намекнуть на то, что мечтает вернуть себе свой старый дом в Массачусетсе, то и Питер, и Лой, и сама Ирэн расценили бы это как признак ее психической ненормальности. Энди же так не думал, он воспринял это всерьез. И на этот раз Лили уже не могла сдержать слез и по-настоящему разревелась.
Энди прижал ее к себе и она продолжала всхлипывать у него на груди. Она сейчас оплакивала все: и их прежнюю любовь, и его одержимость этой мерзкой, непристойно-преступной историйкой, и страх потерять его снова, теперь уже навсегда, и боль от потери своего дома.
– Никто больше, ни один человек не способен понять, что для меня это значило, что я тогда пережила, – шептала она в паузах между рыданиями. – Никто…
– Не очень многие могут похвастаться тем, что у них на протяжении всей жизни сохраняется чувство привязанности к дому, к тому месту, где они родились, – сказал Энди. – Сейчас мы все склонны носиться с места на место и считаем это в порядке вещей. Однако, чувство это существует в людях, должно существовать.
– Чувство привязанности к дому… Да, наверное, это так и есть.
Но даже эта фраза, столь точно объяснявшая причину ее расстройства не могла укротить ее слезы. Энди взял ее на руки и отнес в гостиную, где уселся в кресло, усадив Лили к себе на колени. Он обнимал ее, пытаясь успокоить, укачивая ее как дитя. Она понимала, что он видел в ней далеко не малое дитя, а взрослую женщину и легко можно было угадать, что должно вслед за этим произойти, в какие чувства должна была трансформироваться его нежность. Но Лили не хотела этого сейчас. Она не хотела, чтобы это произошло невольно или случайно, либо из жалости к ней. Это не должно было случиться до тех пор, пока все между ними не станет ясным и понятным им обоим. Огромным усилием Лили освободилась от его объятий.
– Нет, не сейчас… – сказала она.
– Хорошо, – согласился он. – Не сейчас и не при твоем теперешнем настроении. Лили, любимая, я, пожалуй, пойду. Могу я позвонить тебе завтра?
Она кивнула, потому что говорить была не в силах.
В половине седьмого утра Лили необходимо было быть в студии: предстояло записать кое-какие фрагменты следующих трех передач. Ничего особенного – она должна была показать и пояснить несколько диаграмм. Это была одна из небольших рубрик внутри самой передачи. Речь шла о кухнях, типовых проектных решениях кухонь. Благодаря незадачливым проектантам они сейчас распространялись по всей Америке. В передаче Лили речь шла о том, чтобы помочь зрителям избавить свою кухню от стандартов и придать ей больше своеобразия.
– Что, Лили, побывали на природе? – поинтересовался гример. – У вас красные глаза.
– Да, – солгала она. – Слишком уж напряженная вечеринка была вчера. Сможете меня подремонтировать?
Отступив на шаг назад, он изучающе посмотрел на нее.
– Смогу, но тогда я вправе требовать прибавки к зарплате за такой труд.
– С меня – выпивка, – пообещала Лили.
Разумеется, это был не более, чем фамильярно-дружеский треп. Гример вооружился кисточками и кистями и в течение десяти минут, сосредоточенно сопя, хлопотал над физиономией Лили. Затем навел на нее самый мощный из юпитеров.
– Ну вот, теперь ваши зрители ни за что не догадаются, какая нехорошая вы девочка.
– Благодарю. Так вот, выпивка за мной, я помню. И не забуду.
Лили спустилась вниз, в студию.
– Доброе утро, – приветствовала ее Джоанна Файн, продюсерша, ожидавшая ее.
– Доброе утро.
– Вы, я вижу, выглядите так же устало, как я себя чувствую.
– О, это было ужасно. Но меня починил гример, во всяком случае, так мне показалось.
– Ничего. Остается надеяться, что на камере видно не будет. Вы готовы?
– Да, готова.
Но она не была готова. Все чертежи были на довольно высокой подставке. Их было несколько и время от времени, по ходу объяснения, ей приходилось их перелистывать. Тяжелые листы глянцевой бумаги выскальзывали из ее пальцев. Несколько раз она вместо одного листка захватывала два. Самое неприятное, что она этого не замечала и, естественно, сбивалась при объяснении. Приходилось извиняться и начинать все сначала. Но на этот раз она забыла, что ей нужно было говорить.
– Лили, что с вами, вы больны?
– Нет, нет. Простите меня, Джоан. Просто дайте мне минут пять передохнуть, и начнем все сначала.
Эти пять минут, пожалованные ей продюсершей, она провела в холле, стоя у кофейного автомата, с пластиковым стаканом с буроватой жидкостью, называвшейся здесь кофе, в руках, пытаясь привести в порядок мысли.
Свалившийся как снег на голову Энди Мендоза совершенно выбил ее из колеи. Да нет, не только Энди занимал ее мысли. И Питер, и Джереми Крэндалл. Образы всех трех мужчин и их непохожие роли в ее жизни вихрем кружились в ее голове. Это надо было остановить, хоть на два часа прекратить. Сейчас перед ней стояла задача, ни с одним из них ничего общего не имевшая, сейчас все здесь зависело от нее одной. Ей подобало вести себя как хладнокровному профессионалу, а не распускать нюни. Расправив плечи, Лили решительным шагом вошла в студию. И на этот раз перед камерой она была непревзойденной Лили Крамер. Только в полдень она могла вернуться домой. Когда она отпирала дверь, то с порога услышала, как звонит телефон. Она бросилась к аппарату, видя, что на автоответчике мигает красная лампочка, свидетельствовавшая о полученном сообщении.
– Это я, дорогая.
– Питер? Привет Питер. Ты виделся с Крэндаллом? Как это все было?
– Я встретился с ним. А вот как это все оценить – не знаю. Ни кулачных боев, ни даже криков. Оба мы проявили образцы сдержанности и хладнокровия. Я не думаю, что это был очень содержательный разговор. Разумеется, он держался молодцом. И я в этом смысле тоже старался не отстать от него.
– Он не подозревает, что мы его раскусили?
– Видимо, подозревает. Но все это зарыто на такую глубину, что… Вряд ли он чем-то обнаружит это. Есть ли хоть словечко от Лой?
– Я только что ввалилась, буквально минуту назад. Телефон все звонил, когда я открывала дверь. Не клади трубку, я должна проверить автоответчик, – она опустила трубку рядом с аппаратом и включила магнитофон автоответчика.
Энди звонил дважды. Услышать этот голос для нее было почти потрясением даже сегодня.
– Нет, от Лой ничего нет, – сообщила она Питеру.
– Вот дьявол! Лили, черт возьми, как нам поступать дальше?
– Послушай, здесь появилась одна дикая накладка, – она колебалась, подбирая слова. – Ты не поверишь, но появился Энди Мендоза.
– Ты права, я в это действительно не могу поверить.
– Это правда. И не забывай, Энди никогда не имел ничего общего со своей семейкой. Он не входит в «Группу Мендоза», которую мы знаем и любим и, конечно, шансов у нас один к миллиону, что он может что-нибудь знать касательно нашего дела, но меня же не убудет, если я к нему обращусь!
– Лили, а ты уверена, что можно довериться этому парню? Я не имею в виду ваши сердечные дела – это твое личное дело. Но ведь Мендоза – сила, с которой приходится считаться. Это ведь самые из самых… Как Морганы или Ротшильды, только еще значительнее.
– Я это знаю. Да, я могу довериться Энди.
– Как ты можешь говорить такое после…
– Питер, не задавай слишком много вопросов, прошу тебя, – не дала ему договорить Лили.
Он замолчал и в трубке было слышно лишь его дыхание.
– Хорошо, родненькая моя. Ты – босс. Не упусти эту возможность…
– Постараюсь. Я позвоню тебе, как только что-нибудь разузнаю.
– Или что-нибудь услышишь от нашей Лой.
Оба сообщения Энди содержали одно и то же: просьбу позвонить ему. Она позвонила. Похоже, что он не отходил от телефона – трубка была снята после первого гудка.
– Где ты была? Я уже стал беспокоиться.
Будто и не было этих десяти лет. Будто они наизусть знали ежедневные дела друг друга.
– Энди, я – работающая женщина. И у меня рано утром была запись на студии.
– Да, да, конечно… Глупо было с моей стороны… – похоже такой ответ его раздосадовал. – Послушай, мне кажется, ты не совсем поняла мои сбивчивые объяснения вчера вечером. И это меня мучит – все мучившее и переполнявшее его перетекало к ней через лишенные эмоций телефонные линии. – Я перестал общаться с тобой, потому что боялся, что ты можешь опознать Ирэн. Я надеялся на это, конечно. Но и дальше в поисках идти я не мог, не рассказав тебе об этом. Ты меня понимаешь?
– Да. Энди, все в порядке. Эту часть твоего объяснения я поняла. Но я тебе уже говорила, что не собираюсь ломать голову над тем, участвовала ли моя мать в этом преступлении или нет. Я в это не верю. Просто-напросто, это не в ее духе…
Он никак не отреагировал на ее слова.
– Ты уже обедала? Если нет, так может, вместе пообедаем?
– Ладно. Почему бы и нет? – она чуть было не пригласила его к себе.
У нее в холодильнике оставался какой-то салат. Но, конечно же, не стала. Она еще не была готова для того, чтобы броситься в кухню и начать стряпать обед для него. Трудновато было пока как ни в чем ни бывало, по прошествии десяти лет, бросаться в тот образ жизни, который когда-то приносил и ему и ей столько приятных минут. Очень может стать больно потом, когда все это во второй раз кончится…
– Энди, недалеко от твоей гостиницы есть одно чудное место «У печального Билли». Это на Пятьдесят шестой улице, между Бродвеем и Седьмой авеню. В сторону центра города. Это близко и ты не должен заблудиться. Через сорок минут встречаемся там.
Ресторан был полон народу. Он сидел в ожидании ее за стойкой бара, но столик уже был заказан.
– Мне было сказано подождать десять минут, ты чего-нибудь выпьешь?
– Перье с лимонным соком.
– Ты что, все помнишь о своей диете? – спросил он и улыбнулся.
И это была его прежняя улыбка, и она снова сидела с ним в той брайтонской кондитерской, уплетая пирожные с кремом и сокрушаясь по поводу своей фигуры, и пытаясь сообразить, с какой стати этот чудесный человек уделяет ей столько внимания…
– Я все еще помню очень многое, – ответила Лили.
– Ты такая же, как и была, и в то же время другая, – ласково произнес Энди.
Пальцем он дотронулся до ее щеки.
– Я забыл, что твои глаза меняют цвет, когда ты одета в синее.
На ней была темно-синяя блуза и брюки от Кэлвина Клейна в клетку тоже голубого оттенка и очень подходивший к ним по цвету пиджак. Синий был любимым цветом Энди. Неужели она выбрала его намеренно? Вряд ли она смогла бы ответить на этот вопрос, может все произошло помимо ее воли? Прикосновение пальца Энди будто обожгло ее щеку. Он довольно долго смотрел на Лили, его тигриные глаза не мигали за стеклами роговых очков, потом он опустил взгляд.
Через несколько секунд появился метрдотель, церемонно дотронулся до локтя Энди и отвел их к только что освободившемуся столику. Появился официант, весь такой свеженький, чуть агрессивный экстраверт.
– Привет, ребята. Меня зовут Бобби и я вас сегодня с полудня обслуживаю. Сегодня у нас… – и начал перечислять длиннющий список блюд, подлив, соусов, гарниров – невозможно было уследить, тем паче узнать, сколько это стоило и что собой представляло.
– Ты что-нибудь запомнила из этого? – спросил Энди, когда юноша удалился.
– Не думаю, что очень много. Достойная сожаления привычка не давать в руки меню, и она распространяется. Я всегда их ругаю, как могу, на телевидении, но… Сам видишь, каково мое влияние на массы, – с легкой грустью усмехнулась она.
– Кстати, здесь подают совсем недурной салат из спагетти.
– Терпеть не могу их холодными.
– Да отбрось ты эти твои островные предпочтения. Живете на йоркширском пудинге и ростбифе и безумно рады.
В конце концов ей удалось его переубедить, и они заказали этот салат – фирменное блюдо ресторана. Он был превосходен.
– Нет, мне кажется, что я все-таки люблю холодные спагетти, – признался Энди.
– Никакие это не спагетти, они с ними и рядом не лежали. Это фузильи, – Лили продемонстрировала ему макаронину, по форме очень напоминавшую штопор для открывания бутылок. – Разные по форме макароны по-разному называются и требуют других соусов и других рецептов приготовления.
– Если ты так настаиваешь…
Она перестала жевать.
– Что, я очень тебе досаждаю? Достаю тебя, как ты бы выразился?
– Может только совсем чуточку. Видимо, ты это делаешь для того, чтобы избежать разговора на менее приятную тему. Ты подумала над тем, что я тебе говорил?
– Конечно, подумала. Но мне хотелось бы обсудить сейчас не это, а другое. Этот твой вопрос ждет разрешения с тридцать девятого года, подождет и сейчас. Разве не так, Энди!
– Все правильно, – не стал спорить он.
Энди обладал даром без особого труда враз завоевать ее расположение. Так было всегда и так оставалось сейчас. И это поразительное умение слушать и вникать очаровывало не только ее, но и многих других людей, иначе это заставляло их выкладывать ему всю подноготную с тем, чтобы он потом соответствующим образом описал ее в своих книгах. Это в известной мере недоставало ей.
– Ты помнишь наш тот разговор несколько лет назад? О том, какими странными могут быть стечения обстоятельств?
– Помню. У меня осталось такое впечатление, что это был спор…
– Нам, кажется, никуда от этих совпадений не деться… Ладно, ладно, продолжай, я слушаю.
– Дело в том, что я связалась с «Группой Мендоза» и увязла в этих делах по уши. Мало того, мне кажется, что они прибирают меня к рукам потихоньку. Или, по крайней мере, кто-то, кто на них работает.
– Это меня не удивляет, они всех привыкли прибирать к рукам. Но как, черт возьми, тебя угораздило связаться с ними?
– Не только меня. Я лишь член вновь созданной компании. У меня еще двое партнеров. Один из них имеет долгосрочные связи с твоей всесильной семейкой и, разумеется, именно к ее представителю мы обратились за консультацией. А то, что мы собираемся осуществить – это их специальность.
– Да, запускать когти они мастера, здесь им нет равных. А это только ты одна считаешь, что эта история с душком или у тебя с твоими партнерами на этот счет нет разногласий?
– Один из партнеров придерживается того же мнения, что и я, а другого сейчас здесь нет.
Она чуть было не начала ему объяснять, кто такая Лой, но промолчала. Все это было очень сложным, кроме того, было полным-полно и других вопросов, требовавших ответов.
– Тот парень, с которым мы имеем дело, его зовут… – Лили замолчала и стала оглядываться по сторонам. – Может лучше и не говорить?
Энди покачал головой.
– Ты знаешь, мне все это начинает напоминать диалог двух персонажей из какого-нибудь романа Роберта Лэндлэма.
Лили пропустила иронию мимо ушей, достала из сумочки листок бумаги, нацарапала на нем имя Джереми Крэндалла и подвинула его к Энди.
– Это имя тебе что-нибудь говорит?
Прочитав, он отрицательно покачал головой.
– Ровным счетом ничего. Очень жаль, но это так. Я к их бизнесу никакого отношения не имею.
– Да, знаю. Но я лишь надеялась, что ты смог бы кое-что разузнать… Очень осторожно разузнать.
Он задумчиво надул губы.
– Спросить-то всегда можно. А вот что до того, чтобы, как ты выражаешься очень осторожно… Это трудновато. Когда речь заходит об иерархической лестнице и секретности, мои родственники ведут себя так, что мафия по сравнению с ними – жалкие кустари.
Лили упала духом.
– Именно этого я и опасалась.
– Не надо так сразу унывать, дорогая. Кто хочет, тот добьется и т. д. и т. п. Дай мне подумать над этим пару часов.
Он пожелал остаться с ней и после обеда.
– Может быть, погуляем в централь парке? – предложил он. – Или сходим посмотрим какой-нибудь фильм?
– Нет, не могу, мне очень жаль, но не могу. У меня много всяких дел. – В действительности же ничего такого срочного у нее не было.
Но темп, с которым их отношения входили в прежнее русло, приводил ее в ужас. Лили и Энди снова вместе, будто этого десятилетия одиночества и в помине не было. Но оно было. И его не вычеркнешь из жизни, и во второй раз она в эту трясину не ступит.
Они расстались. И она пообещала позвонить ему на следующий день. Но позвонить пришлось раньше, нынешним же вечером, после того, как она переговорила с Питером, который, как они и договаривались, появился, но никаких вестей с собой не принес.
– Что ты можешь сказать о твоем укрощенном Мендозе? – поинтересовался он.
– Он не укрощенный. И пока раздумывает, что ему предпринять в данной ситуации. Энди должен все обдумать, он тоже не семи пядей во лбу. Послушай, Питер, я хочу, чтобы ты с ним познакомился. Мне хочется знать, что ты о нем думаешь.
– Отлично. Кроме того, с Веллингтоном мне будет приятно познакомиться…
– С Веллингтоном? – не поняла она.
Питер усмехнулся.
– Мне на ум пришла битва при Ватерлоо.
– Ах, вон что! А я, по-твоему, Наполеон, так?
– Да.
– Не глупи. Вот что, я сейчас прикину, как все это организовать, а потом тебе перезвоню. Что у тебя там, на твоей повестке дня на завтра?
– Занят, конечно, но все в пределах норм. Только сообщи мне сразу же, как сможешь. Да, кстати, ты не видела последних биржевых сводок?
– Нет. Расскажи.
– «Бэсс и Деммер» соскользнули вниз на полпункта.
– Прелестно. Именно это мне и хотелось услышать.
Когда все трое встретились на следующее утро за завтраком, Энди высказал несколько иное мнение на этот счет.
– Если акции падают в цене, это означает, что напряжение спадает. Ажиотажный спрос на них отсутствует. Вам это должно быть на руку, я думаю.
Питер кивнул. На эту встречу он ехал полный предубежденности. Несколько лет назад, когда он был увлечен Лили и готов был влюбиться в нее по уши, над ними, как ему казалось, постоянно витал призрак этого человека и именно этот призрак все тогда и испортил, считал Питер. Кроме того, он явно психологически не был готов к встрече с кем-либо по фамилии Мендоза. Но, несмотря на все это, Энди произвел на него хорошее впечатление. Он был дружелюбен, не обнаруживал ни следа скрытности, в нем не было той ложной скромности, когда Питер упомянул о том, что читал большинство из его книг, и что они ему понравились. Этот человек обладал всем, что всегда симпатизировало Питеру в английских писателях – тактом, особым очарованием и суховатым специфическим юмором.
– У меня для вас кое-что есть. Немного, правда. Был бы рад сообщить больше, но думаю, что не смогу.
– В любом случае, сработали вы быстро, – сказал Питер. – Невероятно.
Они сидели в квартире Лили, а поэтому не было необходимости прибегать к конспиративным ухищрениям и можно было говорить в открытую.
Энди извлек небольшой блокнот.
– Джереми Крэндалл стал сотрудничать с «Группой Мендоза» семь лет назад. Сразу после окончания Уортонской школы бизнеса.
– Мне всегда казалось, что он из Гарвардской школы бизнеса, – недоумевала Лили.
– Это одно и то же, – вмешался Питер. – Одно отпочковалось от другого. Продолжайте, Энди.
– Он всегда находился в нью-йоркской штаб-квартире Мендоза и, судя по всему, должен был бы считать это признаком некоторой его недооценки. В их духе наиболее удачливых и ценных работников направлять в Европу, как правило, в Испанию, так сказать, для дальнейшего ознакомления.
– Следовательно, не исключено, что эта его афера с нами не санкционирована сверху, а лишь осуществляется по его личному хотению.
– Я сказал, что он вероятно должен считать себя недооцененным, – пояснил Энди. – Кроме того, мне известно, что он бегло говорит по-испански и два последних курса учился в Университете Саламанки.
Питер тихо присвистнул.
– Там его и кооптировали, как я понимаю. Разве не могли?
– Именно, – Энди захлопнул блокнот. – Но это лишь первое предположение, первое, что может прийти на ум. А может быть и наоборот: после того, как он побывал в Саламанке, оказавшись там случайно и научившись там лопотать по-испански, так вот именно после этого и по этой причине Мендоза и наняли его для работы в своей компании. Ничего таинственного в этом варианте развития событий нет.
Подперев голову, Лили задумчиво гоняла крошки от рогалика по гладкой поверхности стола.
– Ты прав. Но мы ведь хватаемся за соломинку. А что нам может дать дополнительная информация об этом Крэндалле? До тех пор, пока мы не сможем нащупать его ахиллесову пяту, все это не очень существенно.
Питера заботило другое.
– Скажите, а вы не можете указать нам источник этой информации? Ведь если есть кто-то, чьи подозрения совпадают с нашими, так нам уж лучше знать об этом человеке.
– Не беспокойтесь, – заверил Энди. – Я просто решил, – что лучшая маскировка – полное ее отсутствие. Информацию я получил от секретарши лондонского офиса. Я сказал ей, что одна газета обратилась ко мне с просьбой кое-что написать для нее о моей семье и о нью-йоркской фирме. Мои родственники никогда особенно не жаловали мою писанину, но знают, что ее я никогда не брошу и посему не очень-то препятствуют мне в получении кое-какой информации. Это все блестящий изворотливый ум моего братца, который предпочел сам предоставлять мне сведения вместо того, чтобы ставить меня перед необходимостью выдумывать их. Вот поэтому-то ничего загадочного в этой информации о Крэндалле нет и быть не может. Не настолько мне доверяют, чтобы санкционировать доступ к тем сведениям, которые хранятся в их сейфах.
– Сейчас пользуются не сейфами, – сказала Лили, – а банками данных. – Она встала и начала убирать со стола.
Мужчины поднялись и стали ей помогать. Когда все было закончено, все трое вернулись в гостиную.
– Хорошо, ребята. Есть какие-нибудь идеи относительно того, как нам действовать?
Питер быстро взглянул на Энди. Не нравилось Питеру его присутствие.
– Я, пожалуй, не буду вам мешать и пойду, – произнес Энди, будто мог читать мысли Питера. – Лили, я могу тебе позвонить потом, попозже.
– Да, позвони. – Когда Лили вернулась в гостиную, проводив Энди, ее первый вопрос к Питеру был: – Ну как, понравился он тебе?
– Очень понравился. Теперь я могу понять, что именно тебя в нем так притягивает, – голос Питера стал нежнее. – Ты же и сейчас любишь его, да?
Она тяжело опустилась в кресло.
– Думаю, что да. Я никогда не переставала его любить. Но меня приводит в ужас мысль о том, что он может теперь вернуться ко мне, а через какое-то время без всяких объяснений опять бросить меня. Во второй раз этого я не выдержу, Питер.
– Перестань, – нежно успокоил ее Питер. – Подумай хоть немного о себе, займись своей собственной жизнью. Пойми, эта пресловутая безответная любовь – страшная докука. Тебе говорит человек, который знает, что это такое.
– Верю я этому человеку, – она улыбнулась. – Как бы мне хотелось влюбиться не в Энди, а в него…
– Когда-то в стародавние времена и я этого хотел, – он поднялся и поцеловал ее в лоб. – Но я о другом хотел спросить. Лили, не кажется ли тебе, что молчание Лой затянулось, и мы не можем больше ждать?
– Кажется. Но что мы можем поделать?
– Ну подумай сама, все оперативные распоряжения исходят от Джереми Крэндалла. Он здесь самый главный, правильно?
– Правильно.
– Ладно. Ты и я, оба знаем, что он ведет себя не так, как следовало бы, темнит, явно преследует какие-то свои собственные цели или же представляет интересы других, словом, что-то от нас скрывает. Короче, доверять ему нельзя. Следовательно, нам остается действовать так, как нам подсказывает наша интуиция. Как ты думаешь?
– Нам необходимо встретиться с остальными членами правления компании, – не раздумывая ответила Лили. – И это я говорила еще тогда, когда этот южанин-нумизмат впервые был упомянут. С какой стати они должны последовать совету этого Рэндолфа Деммера и позволять пихнуть издательство этому типу из Нью-Мексико? Ведь их можно убедить, что они могут зарабатывать свои деньги и с нами.
– Так вот, мои мысли полностью совпадают с твоими, – согласился Питер. – И у нас с тобой должно быть два предложения, которые следует довести до их сведения сразу при встрече. Либо мы получаем от них какие-то серьезные заверения в том, что они не будут голосовать против нас и, таким образом, мы сумеем перетянуть голоса в свою пользу, либо мы возвращаемся к самому первому нашему сценарию и выкупаем акции одного-двух из них, и обретаем тем самым возможность контролировать компанию, – он зажег сигарету. – Это снова вернет нас к деньгам.
– Нет, – не соглашалась Лили. – Я не думаю, что проблема здесь в деньгах, Питер. Все дело в той дымовой завесе, которую распустил Крэндалл. Если принять во внимание, сколько мы имеем и насколько грандиозны наши планы, то не думаю, что какой-нибудь банк согласится оказать нам поддержку. До тех пор, пока мы не сможем убедить их в том, что акции будут проданы нам, а не этому миллионеру-коллекционеру. Вот тогда мы сможем провернуть эту сделку.
– Ладно, ты меня убедила. Значит мы должны стремиться овладеть этими акциями. Это наше исходное условие для переговоров.
– Да, именно это, – Лили направилась к столу и достала из ящика список членов правления. – С кого мы начнем?
– Я и так помню его наизусть, можешь мне не показывать, – заверил ее Питер. – И, полагаю, даже знаю, с кого нам следует начать.
– Уилла Крэйсон? Дочь, вызвавшая такое недовольство у покойного мистера Бэсса?
– Нет. Прошло двенадцать лет с тех пор, как умер Бэсс. У меня нет такого чувства, что миссис Грэйсон до сих пор носит по нему траур. Нет, это должен быть кто-нибудь из свеженьких, попавших в опалу. Мамочка Харви Майкла Деммера, например.
Назавтра, в четверг, во второй половине дня Лили занималась записями некоторых сцен для передачи, она была свободна до трех часов. Еще вчера было решено, что именно ей, а не Питеру, следует позвонить миссис Деммер.
– Если верить словам Харви Майкла, – размышлял вслух Питер, – мамочка не только боится этого старикашку, но и ненавидит его всей душой. Этого, конечно, маловато для нас, но все же мне кажется у тебя больше шансов, чем у меня.
И она согласилась. И стояла теперь в вестибюле дома на Восточной шестьдесят пятой улице в четверг, в одиннадцать утра под плотоядным взором лакея. Вчера вечером она разговаривала с этой женщиной по телефону. Теоретически неожиданный визит мог бы быть и результативнее, но на практике это было неосуществимо. Нынче уже не оставалось возможности просто так попасть на верхние этажи мало-мальски приличного манхэттенского дома, избежав допросов и выяснений. Лили наврала ей по телефону с три короба, убедив эту леди в том, что им следует побеседовать относительно будущей телепередачи Лили.
– Лили Крамер, – повторила ее имя эта дама. – Знаете, а моя кухня очень далека от совершенства. Даже когда был жив мой муж, мы часто ели в гостях или ресторанах. А сейчас и подавно…
– Я просто собираю материал для серии передач о манхэттенских квартирах и различных типах кухонь и мне хотелось бы взглянуть на вашу, – очень вежливо прервала ее Лили.
– Ну, если вам так надо, то поговорить можно. Заходите.
И теперь лакей этой самой миссис, изучив ее, принялся говорить в домофон:
– Да все так. Это именно та леди, которая рассказывает о ресторанах по телевизору. Я ее уже много раз видел. Это действительно Лили Крамер. Я в этом не сомневаюсь.
Лили должна была быть благодарна человеческой натуре. Бывало, проходя по улицам, обедая в ресторанах, делая покупки в магазинах, она замечала, что ее не узнают. Но стоило чуть подтолкнуть людскую память, хотя бы намекнуть, кто она есть, что они могли ее видеть по телевизору, и люди тотчас же ее узнавали. Может быть, и не узнавали, так делали вид. Люди не очень охотно готовы признать свою невежественность в отношении тех или иных событий культурной жизни, и Нью-Йорк в этом смысле не исключение. Она поблагодарила привратника и направилась к лифту.
Луиза Деммер имела светлые волосы с латунным отливом. Вероятно, ей лет пятьдесят пять, пятьдесят шесть, отметила Лили. Далеко не красавица: очень длинное лицо, почти полное отсутствие подбородка, но эти недостатки с лихвой восполнялись ее фигурой, которая и теперь была очень хороша. На ней было одно из платьев в стиле Дианы фон Фюрстерберг – одеяние, обернутое вокруг тела. Разумеется, теперь оно не было последним криком моды, но достоинства фигуры оно подчеркивало. Она поздоровалась с Лили за руку, и чего в этом жесте было больше: жадности до впечатлений или осмотрительности, Лили так и не смогла понять, и привела ее в гостиную, представлявшую собой жуткое смешение эпох и стилей, переполненную мебелью и безделушками, со стенами, на каждом квадратном дюйме которых что-то висело.
– Садитесь вот туда, будьте любезны, там лучше, – пригласила миссис Деммер Лили, кивнув на плюшевый диванчик, а сама устроилась на отороченной бахромой маленькой банкетке.
– Очень мило, что вы согласились встретиться со мной, – начала Лили. – Но с самого начала хочу сказать вам, что, по правде говоря, мой приход не имеет отношения к моей передаче.
Рот ее собеседницы открылся и в ту же секунду она вскочила.
– Ну вот что, леди, я не знаю, кто вы такая и какое вам до меня дело, но…
– Миссис Деммер, я действительно Лили Крамер. И у меня нет никаких преступных намерений по отношению к вам. Просто мне было необходимо увидеться с вами, а выложи я вам свою истинную цель моего прихода, вы вряд ли согласились бы встретиться.
Близко посаженные глаза Луизы приобрели палевый оттенок и сузились.
– Может быть, вы мне в двух словах объясните, что к чему, а потом выметайтесь отсюда…
– Хорошо, если вы желаете, все именно так и будет. Но прежде выслушайте меня, пожалуйста.
– Выслушать-то я вас могу, это ничего мне стоить не будет, не так ли? Вы ведь ничего не собираетесь предлагать мне купить?
Грабителей, насильников, убийц и бродячих торговцев нью-йоркцы всегда считали одним и тем же.
– Нет, разумеется, – заверила ее Лили. – Наоборот, это мне хотелось бы у вас кое-что приобрести.
– Что же?
– Вашу долю акций «Бэсс и Деммер».
– Господи Иисусе, – проговорила миссис Деммер. – Господи Иисусе, – повторила она. – И все лишь из-за них? Вам-то до этого какое дело? Кроме того, мой свекор собирается продавать компанию какому-то типу из Нью-Мексико, коллекционеру что ли.
– Он не сможет это сделать без согласия членов правления. Так же, как никто без вашего желания не может обязать вас продать акции кому-нибудь еще.
– Плохо вы знаете этого старого засранца, моего свекра, – Луиза уселась, первая вспышка миновала.
Теперь она снова поднялась.
– Господи Иисусе. – По-видимому, это было ее любимым выражением. – Мне нужно выпить. Хотите чего-нибудь?
На часах было четверть двенадцатого. Рановато. Но выпить было необходимо в интересах дела.
– Маленькую рюмочку шерри, пожалуй, если у вас есть…
– Может и есть, сейчас посмотрю. – Она пошарила в шкафчике, где стояли бутылки. – Это мой сын Харви обычно его покупает. Вот, «Дядюшка Пепе», это шерри, если не ошибаюсь.
– Да, да, – успокоила ее Лили.
Ей была подана объемистая рюмка, доверху наполненная вином.
– Благодарю.
В руках у Луизы оказался стакан, больше подходящий для апельсинового сока или воды, тоже почти доверху наполненный виски. С единственным кубиком льда.
– Нет, если уж я пью, то мне нужно выпить как следует. Ну, как вам шерри, ничего? Он там не превратился в уксус? Бог знает, сколько он там простоял. Скорее всего, это Харви его принес, больше некому. Он недели две назад уехал. Отправился в Европу. Жаль, что вы раньше не появились. Харви продал свои акции. Я думала, что этот старый ублюдок обделается от злости, если узнает… – она хихикнула.
– Я уже владею акциями Харви, миссис Деммер. – Сделав это заявление, Лили ждала реакции.
Тонкогубый рот вновь приоткрылся.
– Как это вы умудрились? Он ведь их продавал этому шустряку, который желал, чтобы все было шито-крыто. Питер-как-его-там?
– Питеру Фоулеру из «Фоулер-дистрибьюшн». Это мой партнер.
Миссис Деммер облокотилась на спинку и отхлебнула виски.
– Мне кажется, я понимаю теперь, зачем вы сюда явились.
– Надеюсь, что понимаете, вот что, миссис Деммер, я хочу заплатить вам за ваши бумаги больше, чем они сейчас стоят в открытой продаже. Два дня назад они упали до шести девяноста, вместо семи пятидесяти. Еще через пару дней они будут стоить снова шесть двадцать пять или того меньше. Потому что весь Уолл-стрит отлично понимает, что этот нумизмат из Нью-Мексико усядется на эти журналы своей задницей и будет на них сидеть так же, как сидел ваш свекор многие годы. Не думаю, что вам в этом случае можно будет рассчитывать на какие-то проценты. По крайней мере до тех пор, пока вы не расстанетесь со своим сентиментально-трогательным желанием сохранять существующий порядок вещей.
Блондинка разразилась смехом.
– Сентиментально-трогательным, говорите? Неплохое словечко. Славно вы меня поддели! Нет, там, где этот проклятый скот, где эти мерзкие журнальчики, там у меня никаких сантиментов нет. Когда я вышла замуж, мы с мужем была парочка детей, сопляков, по уши влюбленных друг в друга. Дело в том, что я была танцовщицей в шоу, а старику это не нравилось. Да он просто ревновал меня! Я могу чем угодно поклясться, что у него в одном месте очень свербит при мысли обо мне, – как бы в подтверждение она вытянула ногу, обтянутую нейлоном и обутую в туфель на немыслимо высоком каблуке. – Еще ничего? Как вы считаете?
– Великолепно, – призналась Лили и это была не лесть с ее стороны. – Вы заставляете меня позеленеть от зависти. – И это тоже было недалеко от истины.
Но дело было не в ногах этой леди.
– Уж не по причине ли моего владения акциями? – требовательно спросила блондинка.
Да, ума ей было не занимать, как и проницательности.
– И то, и другое, – не стала скрывать Лили.
– Верю вам. Так вот, этот чертов старик здорово осложнил жизнь моему Харви. Я имею в виду моего мужа, его ведь тоже звали Харви. А сына моего зовут Харви-Майкл-младший… Нельзя сказать, что этот окаянный Рэндолф не ставит его вообще ни во что. Так, конечно сказать нельзя, но… Но моя жизнь превратилась в сущий ад.
– Тогда почему…
– Тогда почему я руками и ногами не хватаюсь за возможность накрутить ему хвост? Это вы хотели спросить? Все не так просто. Видите эти апартаменты? Я ведь не владею ими, они не мои. Мой опекун – Рэндолф Деммер. То же самое относится и к моим доходам. Они тоже исходят из рук совета опекунов. Я, конечно, не верю в то, что ему удастся все это отобрать у меня, если ему вздумается. Во всяком случае, мой адвокат утверждает, что не сможет. Но усложнить мне жизнь он может.
Лили отпила шерри. В мозгах у нее вихрем носились варианты, предположения, идеи. У нее на раздумье выпало несколько лишних секунд, пока Луиза Деммер отправилась наливать себе еще порцию виски.
– Вам налить еще этого шерри?
– Нет, спасибо. Знаете, мне нельзя сейчас затуманивать голову. Насколько я понимаю, у вас шесть процентов?
– Ага.
– А у нас двадцать пять процентов. Так что, если вы продадите нам свои, мы заимеем тридцать один процент и забаллотируем любое решение вашего свекра.
– Остальные члены совета пойдут за ним, а все вместе имеют… – Луиза запнулась.
– Минус ваши и вашего сына. Тогда у них остается одиннадцать процентов, – закончила за нее Лили.
Все это было подсчитано уже Бог знает когда.
– Двадцать восемь и одиннадцать равно тридцати девяти. При этом количестве Деммер еще сможет осуществлять контроль, а если нам удастся перетянуть на нашу сторону еще двоих членов, то… А почему бы этим людям не пойти за нами? Мы ведь в состоянии обеспечить возможность повышения прибылей, в отличие от вашего свекра или его нумизмата из Нью-Мексико.
– Думаете, что вам удастся уломать Уиллу, так? У нее единственной довольно солидный кусок. А у остальных там всяких двоюродных-троюродных всего лишь по одному-два процента у каждого.
Лили не ответила, да и не нужно было отвечать: все цифры были хорошо известны.
– Но, как я уже говорила, – продолжала Луиза, – я не могу продать их вам. Этот старикан мне устроит такое…
– Что он может вам устроить? Кроме того, мы пообещаем вам хорошую цену. А если мы предложим вам контрольный пакет? Вы в будущем спокойно будете получать свою долю, да и сейчас вам отвалится неплохая сумма.
– Вы действительно можете это мне обещать? А, душечка?
Лили встала. Лицо ее оставалось серьезным.
– Мы действительно это можем обещать, миссис Деммер. И вы тоже, по-моему, заинтересовались нашим предложением. Вы ведь действительно хотите продать акции. Вы спите и видите, как бы свалить этого старикашку.
Ее собеседница пожала плечами.
– Это ни для кого не секрет. Да, хочу…
– Ну и хорошо. Я вам могу помочь сделать это, практически ничем не рискуя. Так вы собираетесь играть?
– Практически и совсем – не одно и то же, – заметила Луиза.
– Правильно, не одно и то же. Жизнь есть жизнь. Как вы уже имели возможность убедиться, в чем я нисколько не сомневаюсь.
– Да-да…
Еще несколько мгновений обе женщины продолжали смотреть друг на друга. Лили не собиралась открывать рот первой, впрочем, ей и не пришлось.
– Заинтриговали вы меня, – блондинка в очередной раз приложилась к стакану, – очень заинтриговали. Но я должна все как следует обдумать и посоветоваться с моим адвокатом. И потом дам вам знать.
– Отлично. Но не позже, чем через двадцать четыре часа. Я звоню вам завтра в одиннадцать утра.
– Скажи мне, если бы ставкой в этой игре была твоя собственная жизнь, – спросил ее потом Питер, – ты бы отважилась поставить ее на эту леди.
Лили подумала.
– Она продаст нам акции, – в конце концов ответила она.
Именно так все и произошло. Но оставалось еще одно условие.
– Мне необходимо получить от Уиллы заверение в том, что она будет голосовать за нас. И пока я не получу такого подтверждения, у нас не может быть никаких сделок.
Это было задачей Питера. Лили встречалась с Луизой Деммер в четверг, а ее ответ был получен в пятницу вечером. Питер сразу же позвонил Уилле Грэйсон и предложил встретиться, но ему было заявлено, что она весь уикэнд, вплоть до воскресного вечера, занята и готова была встретиться с ним не раньше конца воскресенья.
– Может к тому времени и Лой о себе даст знать, – с надеждой в голосе произнес Питер. – Не нравятся мне все эти дела без нее. Не уверен, что это вообще правомочно.
Потом в какой-то кофейне в центре города они пили кофе, заедая сэндвичами с тунцом.
– Мы не можем больше ждать, – рассуждала Лили. – На данной стадии мы ничем не рискуем. Это все лишь слова и обещания, никакой особой правомочности для них не требуется.
– Но меньше, чем через полчаса нам ведь предстоит серьезный разговор, – напомнил Питер.
Они собирались встретиться с руководством одного из банков неподалеку. Это был один из тех банков, с которыми Питер имел дело на протяжении нескольких лет. Там находился его личный счет и счет его фирмы, и избрать именно это учреждение для финансирования их предприятия было вполне логично.
– Я готов локти кусать себе, что мы не пришли сюда сразу же, а связались с этой «Группой Мендоза», – сокрушался Питер, когда они ждали встречи с представителем банка в оживленном вестибюле.
– Конечно, но ведь с самого начала Лой подала идею о том, что именно она будет все финансировать, и посему у нее все права быть заводилой.
– Ай, не напоминай ты мне об этом, – Питер действительно очень беспокоился за Лой.
Лили могла его понять. Она соглашалась с ним в том, что это действительно было весьма странным, что от Лой до сих пор не было вестей, тем более, что она словом не обмолвилась относительно своего местонахождения, но Лили особенно за нее не волновалась.
– Ничего страшного. Лой – женщина достаточно самостоятельная и вполне сумеет постоять за себя. Не понимаю, чего раньше времени психовать, нам же пока ничего не известно.
Их провели в кабинет для посетителей в глубине банка. Поздоровавшись с ними за руку, банкир уселся поудобнее в своем кресле, затем всем своим видом дал понять, что он весь внимание. И оставался таковым, пока Питер объяснял цель их визита, а Лили, изредка вставляемыми репликами, помогала ему.
Они решили объяснить банкиру все как было. И о сущности изданий компании «Бэсс и Деммер», о их содержании и о будущих планах «Эл-Пи-Эл». Это заняло около часа. Но человек, сидевший перед ними, не проявлял ни малейших признаков нетерпения или утомления. Лили и Питер подробно объяснили ему их намерения, не скупясь на логичную, по их мнению, аргументацию.
– Таким образом, нам необходим примерно миллион для того, чтобы суметь взять их под контроль и начать свою деятельность, – резюмировал Питер. – Ну, и как по-вашему? Стоит ли игра свеч?
Теперь настала очередь банкира выложить свои про и контра. Поинтересовавшись у Лили относительно ее отношения к курению и получив заверения в том, что она не имеет ничего против, он принялся медленно и сосредоточенно набивать табаком трубку и затем неспешно ее раскурил.
– По сегодняшним масштабам это весьма малое предприятие, Питер. Обычно такие дела не стоят и той бумаги, на которой они изложены.
– Хорошо. Но могут же быть исключения к тому, что считается, как вы выражаетесь, обычным?
– Иногда, разумеется, могут. Но мне не совсем понятна одна вещь. Вы утверждаете, что ваш консультант – человек из «Группы Мендоза». А они корифеи в такого рода сделках. Почему, в таком случае, вы обращаетесь к нам.
Этот вопрос не застал их врасплох и ответ на него был обдуман всесторонне. Инициативу перехватила Лили.
– Как Питер уже упоминал «Группа Мендоза» участвует лишь вследствие личных мотивов и личных длительное время существующих контактов с третьим партнером – сеньорой Лойолой Перес, и, кроме того, нам было заявлено, что «Группа Мендоза» тоже не занимается сделками, сумма которых менее двадцати пяти миллионов.
Банкир хранил молчание, посасывая трубку. Потом кивнул.
– Жаль, что здесь сегодня не присутствует эта сеньора Перес. Мне бы хотелось познакомиться с ней.
– Нам тоже очень жаль, – сказала Лили. – Но она в данный момент в Испании. Там же находится и большая часть ее состояния. Лой сейчас занимается тем, что ищет пути высвобождения дополнительных средств, необходимых нам для того, чтобы увереннее продвигаться дальше.
Банкир снова кивнул.
– Понимаю. Но это лишь часть проблемы. Ведь эти пять журналов, которые вы собираетесь затем продать, вряд ли смогут обеспечить вам покрытие ваших расходов на всю сделку. Второе, вам придется столкнуться с неприятельской корпорацией. Это тоже может доставить вам массу хлопот.
– Если у нас в руках будет контроль над ними, то этого не произойдет. Все неприятности могут исходить лишь от самого Рэндолфа Деммера. Что же касается остальных, то их интересуют лишь прибыли и собственное спокойствие. Стоит нам его убрать, остальные будут послушно играть по предписанным нами правилам.
– Возможно. – Трубка выпустила облачко синего дымка. – Мне необходимо будет обсудить этот вопрос с комиссией по займам, и я с ними посоветуюсь, естественно. Я уже и сейчас знаю, какие вопросы будут заданы мне и, полагаю, что их будет беспокоить примерно тоже самое, что и меня. Поверьте, я целиком и полностью одобряю ваш план и ни на йоту не сомневаюсь в истинности ваших намерений. Не говоря уже о серьезности всех финансовых обязательств, которые вам предстоит взять на себя. Я знаю, Питер, что вы первоклассный менеджер и уверен в том, что и мисс Крамер тоже имеет определенный опыт в этом. Именно ее репутация ведущей телепередачи и должна послужить будущему процветанию тех изданий, которые останутся. Но, тем не менее, я все еще вынужден говорить – может быть. Первое, это будет зависеть от того, насколько безболезненно вам удастся перетянуть на вашу сторону этих двух владельцев акций, – он взглянул на бумаги, выложенные перед ним Питером, – миссис Деммер и миссис Грэйсон, не так ли? Вам совершенно необходимо добиться их готовности к сотрудничеству, в противном случае мы вряд ли проявим интерес ко всему этому.
И с этим им пришлось уйти.
– Как насчет завтрашнего дня? – спросил Питер, когда они пили кофе в маленьком ресторанчике напротив банка, где только что были. – Ты занята?
Лили покачала головой.
– Нет, мне необходимо будет уехать. Но всего лишь на двадцать четыре часа. Я вернусь в воскресенье, ближе к вечеру. Это будет еще до того, как ты отправишься обольщать Уиллу Грэйсон.
Питер сосредоточенно размешивал сахар в своей чашке.
– Можешь, конечно, сказать, что это не мое дело, но позволь все же спросить – ты едешь одна?
– Нет, не одна…
– Ясно, – он положил свою руку на ее. – Будь осторожна, родная моя. Не попадись на удочку этому красавчику.
Она покачала головой.
– Нет, нет. Все это не то, что ты думаешь. Никаких романтических эскапад не предусматривается. Это поездка своего рода деловая.
– Мне кажется, сейчас у тебя и без того дел более, чем достаточно.
– А это не мои дела, а Энди. И только я одна могу в этом ему помочь.
Энди незадолго до этого обратился к ней: Лили, больше тянуть я не могу, мне необходимо побывать в Филдинге.
