10
Нью-Йорк, Каракас и Мадрид, 1981 год.
– Вы окончательно решили изъять свой вклад из фонда, мисс Крамер?
– Да, окончательно, – спокойно ответила Лили, небрежно держа телефонную трубку и глядя на улицу, где задувала февральская метель.
Она уже миновала стадию переживаний по поводу этой своей акции, необходимой для участия в проекте, предложенном Лой. И после двух месяцев прикидок и раздумий, она была абсолютно уверена в правильности этого шага.
– Когда я могу рассчитывать на получение чека? – поинтересовалась она.
– По истечении пяти банковских дней.
– Отлично. Я заберу его.
В пятницу, после обеда, без пяти пять, она забрала чек. Оказалось, что она владела тридцатью семью тысячами, двумястами долларов и семьюдесятью шестью центами. Неплохо, заключила она. Ей удалось почти удвоить сумму первоначального взноса в течение этих четырех лет, противных скаредных лет. Кроме этого чека, в ее сумочке лежали еще два. Один – антиквар заплатил ей тысячу шестьсот долларов за пятнадцать старинных книг, а одна секретарша с ее телекомпании изъявила желание приобрести шубку из чернобурки за тысячу двести.
Общую сумму сорок тысяч долларов и шестьдесят семь центов Лили положила на свой счет в банке. Она не могла воспринимать эту сумму как деньги. Настоящими деньгами, по ее мнению, являлись тысячи акций «Бэсс и Деммер». Это было ее предварительным вкладом, ее входом в игру, платой за право в этой игре участвовать.
Та юридическая единица, которая была создана ими, получила название «Эл Пи Эл корпорейшн». Она, разумеется, ничего не производила, но на момент своего появления на свет располагала ликвидным имуществом в почти миллион долларов. Большая часть денег была внесена Лой, за ней следовал Питер, Лили замыкала шествие, внеся около четверти общей суммы. Но, так как Лой ни за что бы не согласилась на иное решение, все они, независимо от суммы уставного вклада имели право претендовать на одну треть.
Вскоре понадобятся деньги для покупки акций. Этого едва хватило лишь на то, чтобы дать первый залп, но победу за миллион не купишь. Они все еще пребывали в подготовительной стадии. Это было время, когда все казалось реальным и осуществимым. Сейчас им пока недоставало денег, но, дай Бог, может быть не за горами время, когда они смогут поднакопить и дополнительный капитал.
– На этой фазе следует обговорить размеры предстоящего выкупа акций, – утверждал Крэндалл. На бумаге все выглядело ясно и просто, даже слишком просто.
Приобретаться, акции должны будут от лица «Фаулер Дистрибьюшн инкорпорейтед», принадлежащей Питеру. Частью первоначального вклада Питера была эта его компания. На данный момент он должен оставаться у ее руля; хотя он и был главой корпорации, практически эта его компания была полностью дополнительной собственностью «Эл Пи Эл». Кроме того, Питер настоятельно требовал, чтобы в сумму его взноса была включена и его квартира, он будет продолжать жить в ней и выплачивать «Эл Пи Эл» все полагавшееся. Джереми Крэндалл был немало удивлен таким демонстративным желанием Питера выложиться полностью.
– Вам нет необходимости прибегать к этому, – говорил он. – Сеньона Перес ни в коей мере не настаивает, чтобы вы…
– Подготовьте необходимые бумаги, – не стал слушать его Питер. – Я решил так – или все, или ничего…
Лили тоже не считала это верхом осмотрительности, но хорошо могла понять его. Питер свято верил в то, что его будущее будет связано с Лойолой Перес и при этом никто не должен упрекать его в том, что он просто присосался к ней, обретая в ее лице некую богатенькую вдовушку на склоне лет. Лили считала, что его надеждам влюбить в себя Лой не суждено осуществиться, а все денежные страсти через несколько месяцев перестанут играть какую-нибудь роль. На успех дела она была настроена очень серьезно и все трое – тоже.
* * *
Все началось второго марта, в холодный, серый день. В девять часов Питер принес первый пакет из пяти сотен акций «Бэсс и Деммер». Он был приобретен от имени «Фоулер дистрибьюшн инкорпорейтед». В течение нескольких дней он и Лили создали особую систему. Выбирались сразу несколько брокеров, иногда до десятка в неделю, услугами самых крупных и наиболее занятых пользовались по нескольку раз. К пятнадцатому марта у них уже имелось девять процентов выпущенных в обращение акций «Бэсс и Деммер» и они продолжали покупать их. Простые операции по приобретению ценных бумаг стали требовать восьмичасового сидения на телефоне.
Питер по понятным причинам руководить сделками из стен своего офиса не мог. Нет, он, конечно, доверял своей секретарше. Параноидальная боязнь Крэндалла утечки информации свое дело сделала. Он перепоручил секретарше заниматься компанией, она прекрасно с этим справлялась, и, главное, быстро, и Питер большую часть дня проводил за тем, что стало теперь их основным видом деятельности. Квартира Лили превратилась в офис. Питер сначала мыслил расположиться в апартаментах Лой. Но к большому его удивлению, та отказалась, сославшись на своего знакомого Сантьяго Кортеса.
– А какое это имеет значение? Мы бы вполне могли запереться в одной из ваших отдаленных спален, – недоумевал Питер.
– Нет, нет и нет, – не уступала Лой. – Не нравится мне эта идея, Питер. Вы должны работать где-нибудь еще.
По нему было видно, что его страшно разочаровал отказ Лой, но женщина оставалась неумолимой, и им пришлось довольствоваться крошечной квартиркой Лили. Она обзавелась еще одним телефоном, теперь у них было два разных номера, и не очень забивалась на этой работе. К чему она не могла относиться с прохладцей, так это к своей передаче. Тому были причины. С одной стороны, она работала по контракту, срок которого еще не истек, с другой – и Питер ее в этом всячески поддерживал – сотни и тысячи людей видят ее каждую неделю по телевизору и это вносило какую-то живую струю и не давало ей упасть духом, поддерживая ее в нужной форме.
– Твой имидж для нас очень важен. Придет такое время, когда он еще может очень и очень понадобиться нам. Ты можешь изменять свою передачу как тебе заблагорассудится, даже позволять этому Керри совать нос, куда ему вздумается, но на экране должна регулярно появляться твоя мордашка.
Лили продолжала показывать свою мордашку и успевала подолгу просиживать на Восемьдесят первой улице вместе, с Питером, выпивая бесчисленные чашки кофе и вися на телефоне. А тот из-за страшного напряжения буквально поедал сигареты. В комнате постоянно висела синяя кисея дыма и к пяти часам вечера оба охрипли от громкой телефонной трепотни, но настроение у обоих было превосходное.
Девятнадцатого марта Лили отыскала блок ценных бумаг, после приобретения которых доля в компании составила бы желаемые пятнадцать процентов. В полдень Лили распорядилась о покупке его, в час двадцать пять позвонил брокер и объявил, что акции теперь принадлежали им. Она, положив трубку и взглянув на Питера, залилась истерическим смехом. Питер поддержал ее. Первой опомнилась Лили.
– Давай, звони! Вполне возможно, за этот час с чем-то, который остается до закрытия, рынок еще – что-нибудь выплюнет для нас.
Но в этот день им не удалось больше ничего найти. На следующее утро в пять минут десятого раздался звонок. Питер уже разговаривал по другому телефону. Поэтому на звонок отвечала Лили.
– Это Крэндалл. Думаю, что вам интересно будет узнать как можно скорее: стоимость акций «Бэсс и Деммер» поднялась на восемьдесят пять центов. Сегодня с утра они уже стоили семь долларов десять центов.
– Значит, сработало, – отметила Лили.
– Точно. Как по расписанию. Покупайте все, что вам удастся раздобыть. Хотя я почти уверен, что в течение ближайших часов вряд ли что-нибудь будет продаваться.
Оказалось, он ошибался. Им удалось еще купить бумаг по семь десять, а чуть позже – по семь двадцать пять. Однако, к полудню ни один брокер ничего больше не мог найти для них.
– И сколько же мы получили, – поинтересовалась Лили.
Питер уже набирал цифры на своем калькуляторе. Теперь он купил себе новый, с бумажной регистрирующей лентой. После недолгих манипуляций из машинки вылезала полоска, усеянная цифрами.
– Если я не ошибся, а ошибиться я не мог, то у нас теперь девятнадцать процентов.
– А тех, что по семь двадцать пять, на какую сумму их у нас?
Еще немного манипуляций с машинкой:
– Ровно семьсот сорок две тысячи пятьсот. Если вычесть то, что мы заплатили, то выходит, что у нас прибыль в сто двадцать тысяч долларов.
– Это на бумаге, – сказала Лили.
– Да, на бумаге.
Лили потянулась и зевнула.
– Все это теоретически. Ведь мы не продаем… Да и вообще, это кот наплакал. Ну и что мы будем делать сейчас?
Питер снова снял телефонную трубку.
– Нам надо переговорить с Лой. А потом всем троим следует встретиться в Крэндаллом.
Встреча эта состоялась после шести часов. Крэндалл отправился из своего офиса в офис Лили. Лой тоже была здесь. Сначала возникла идея пойти к ней, но она, как и ожидалось, была отметена.
– Вы забываете, что у меня гость. Это неудобно. Для него я отправилась в город к знакомым.
Воздух был как будто наэлектризован. Лили разливала напитки. Все были в ударе, даже Джереми Крэндалл.
– Пришло время еще раз взглянуть на список главных держателей бумаг, – сказал он. Они взглянули. Цифры в нем не изменились. Рэндолф Деммер имел самый большой кусок – двадцать восемь процентов. Семеро членов совета директоров – все они были родственниками либо Бэсса, либо Деммера – разделили между собой еще двадцать три процента, затем следовали сорок девять процентов, распределившиеся между остальной публикой, это и были акции, на которые покушалась «Эл Пи Эл». Короче говоря, они приобрели девятнадцать процентов того, что не было распределено между многочисленными родственниками Бэсса и Деммера.
Крэндалл сосредоточенно изучал бумагу. В раздумье, он то втягивал щеки, то с присвистом через сложенные бантиком губы выпускал воздух. Лили это показалось отвратительным, и она отвернулась. Питер пыхтел очередной сигаретой, несколько минут назад он открыл третью за этот день пачку. Он во все глаза смотрел не на Джереми, а на Лой. Лили перехватила взгляд Лой, улыбнулась ей и отсалютовала бокалом. Тишина не была уже такой напряженной.
– Уилла Грэйсон, – произнес Крэндалл. – Это дочь Бэсса. Она вошла в совет директоров, вместо своего умершего отца. Я очень смутно помню, что мне приходилось что-то читать об этом в вырезках из газет в нашем отделе газетной хроники. Нет никакой конкретной информации, но распространено мнение о том, что она и старина Деммер не очень-то ладят друг с другом. Эта Грейсон владеет десятью процентами.
– Десять процентов плюс девятнадцать – значит двадцать девять, – тихо произнес Питер. – Это больше, чем имеет сам Деммер. Это сделает нас держателями большей части акций.
Крэндалл кивнул.
– Мне кажется, вам, Питер, надо бы с ней увидеться.
– Боже мой, – прошептала Лили. – Мы уже владеем большим количеством, чем дочь одного из учредителей…
– Владеете, – не стал спорить Крэндалл.
То ли из-за Крэндалла, то ли из-за присутствия Лой, этого Лили так и не смогла понять, но Питер стал вдруг очень рассудительным.
– Даже, если она поднесет их нам на серебряном блюдечке, – сказал он, – Деммеру ничего не стоит заручиться поддержкой большинства и забаллотировать все наши решения, если, конечно, совет директоров проявит единство.
– Эти рассуждения преждевременны, – заметил Крэндалл. – На данной стадии невозможно знать, кто проявит единство, а кто не будет ничего против иметь, чтобы его прихлопнули быстро и безболезненно. Следующим шагом должен быть разговор с миссис Грэйсон.
Лой молчала, как молчала на протяжении всех последних недель. Приведя в движение эту машину, она устранилась от этих ежедневных баталий, но теперь она заговорила.
– А что, если нам не удастся завладеть акциями миссис Грэйсон? Что, если она откажется их продать?
Крэндалл закрыл кейс и поднялся.
– Я ни на секунду не сомневаюсь в том, что вы их не получите. Какую бы сумму вы ей сегодня не предложили, она будет уверена в том, что завтра вы предложите ей больше. Так что пока вы их не получите. Но время назвать вашу цену уже пришло. Она живет на Морристауне. Адрес ее вот на этом листе – это список держателей акций. И туда лучше отправиться сию же минуту. Я думаю, что именно сегодня они все стали понимать, что дело нечисто. Удачи вам, Питер.
– Я тоже хочу съездить, – заявила Лили.
Крэндалл был уже у дверей. Он обернулся и посмотрел на Лили.
– Я бы этого не советовал. Лучше будет, если Питер встретится с ней без свидетелей, как с нашей, так и с ее стороны. И не исключено, что присутствие другой женщины, которая, к тому же еще и моложе, может вызвать у нее неприязненное отношение.
Дверь за советником Лой закрылась. Лили повернулась к Питеру.
– Он что думает, что ты собираешься приобрести акции этой миссис Грэйсон, забравшись в ее постель?
– Вряд ли он так думает. Но, если возникнет такая необходимость, то я готов и на это – клянусь. И не играет роли, как она должна выглядеть.
Никто не рассмеялся. Все затаили дыхание, когда он набирал номер телефона миссис Грэйсон в Нью-Джерси. Питер, прижав трубку щекой, прикуривал сотую, наверное, за этот день сигарету.
– Вот и соединение, – тихо комментировал он.
Потом он кивнул, и все поняли, что на другом конце провода сняли трубку, а еще через несколько секунд догадались, что у телефона была именно миссис Грэйсон.
– Миссис Грэйсон, это Питер Фоулер из «Фоулер дистрибьюшн». Если не ошибаюсь, вы знаете, кто я такой?
Он помолчал, слушая собеседницу, потом улыбнулся.
– Да, правильно. Мне хотелось бы поговорить с вами. Сегодня вечером, могу ли я к вам заехать?
Десять минут спустя Питер отбыл в Нью-Джерси. Обе женщины ждали его. Лили наскоро сделала яичницу-болтушку, поджарила тосты, но ни одна, ни другая не обнаружили аппетита.
И говорить им не хотелось. Лой позвонила домой и недолго поговорила с Сантьяго Кортесом. Она сообщила ему, что якобы у нее в этот вечер сразу несколько встреч и что явится она не очень скоро, затем, вероятно, упредив расспросы и пожелания, повесила трубку.
Питер вернулся вскоре после полуночи. С пустыми руками. Перед отъездом они установили цену покупки акций в пределах одиннадцати долларов пятидесяти центов.
– Не идет, – сокрушался Питер. – Она заявила мне, что могла бы рассчитывать и на пятнадцать долларов, причем по ее виду я понял, что ей ничего не стоило запросить и больше. Мне кажется, она просто решила поиграть со мной. К этому моменту она еще не определила для себя какую позицию ей занять.
– Ну знаешь, пятнадцать долларов – это грабеж средь бела дня, – воскликнула Лили.
Мудрая Лой воздержалась от комментариев, справедливо полагая, что в данной ситуации обзывать всех остальных ворами и грабителями нетактично и глупо.
* * *
Двадцать третьего марта Энди Мендоза напечатал «КОНЕЦ» на последней шестьсот семьдесят пятой странице рукописи. Два часа он провел в раскладывании своей писанины на экземпляры, затем аккуратно сложив и упаковав первый экземпляр, написал на толстенной бандероли адрес Барри Кларка, своего бессменного лондонского литагента.
Главный почтамт Каракаса располагался в двадцати минутах ходьбы от отеля, где жил Энди. Энди пришлось довольно долго простоять в очереди, аккуратно заполнить не один бланк, пока он не получил в руки небольшую зеленую карточку, для того, чтобы наклеить ее на бандероль, которой предстояло пройти полсвета и миновать несколько таможен. Затем на посылке появился штемпель «международная» и с этого момента за нее несла ответственность почтовая служба. У Энди вырвался вздох облегчения и он подошел к другому окошечку почты. «ИДАЛЬГО ЗАВЕРШЕН ОТПРАВЛЕН ТЕБЕ СЕГОДНЯ» написал он слова телеграммы, тоже адресовывавшейся Барри. «ПУТИ ИСПАНИЮ ОБНАРУЖИЛ НОВУЮ НИТЬ ДЕЛЕ СУОННИНГ РУГАЙ МЕНЯ КАК МОЖЕШЬ».
Сутки спустя он приземлился в Мадриде.
Та часть разговора Энди в Каракасе, которую можно было охарактеризовать как содержательную, длилась очень недолго. Сначала поэт говорил загадками, в конце концов, ему удалось дойти до сути дела.
– Все это началось в мадридском университете, там я познакомился с одним из сыновей Мендоза и мы подружились. В тридцать девятом году я побывал у него в гостях в Кордове. В это же время у них гостили две молодые американки. Они жили не во дворце, а на загородной вилле, в имении. В том самом имении, которое было пожертвовано дому Мендоза христианским королем Испании Ферандо III за оказание помощи в борьбе против мусульман. Это было еще в XIII веке и с тех пор Мендоза владеют этим огромным земельным наделом. Вам известна эта история? – поинтересовался Кортес.
– Вероятно, все так и было, – не стал спорить Энди. – Мендоза всегда понимали, что значит держать нос по ветру. А как звали этих девушек?
Поэт, притворно вздохнув, стал изображать сосредоточенное рытье в закоулках памяти.
– Их звали… Луиза, одну из них звали Луиза, так мне кажется, а вторую, должно быть, Лотта или что-то в этом роде.
– Фамилии? – нетерпеливо вопрошал Энди, нервно постукивая шариковой ручкой по обложке записной книжки.
– Я не помню. Не забывайте, что это было в тридцать девятом году, а с тех пор прошло столько лет и каких лет! Да и сам по себе тот год такой, что не соскучишься: Франко стал каудильо – командующим вооруженными силами и главой государства. За три года он из ссыльного с Канарских островов превратился в диктатора Испании! Но какой же ужасной была эта война?! Я вспоминаю, как…
– Нет такой гражданской войны, которая не была бы ужасна, не было, нет и не будет, – перебил его реминисценции Энди. Я изучал историю. Какое отношение имели Мендоза к этим двум американским девчонкам? К этим вашим Луизе и Лотте?
– Я не могу вам сказать точно. Однажды произошел разговор и в нем прозвучала одна фраза… Скорее, лишь намек… Вам ведь известно, что немцы снабжали Франке оружием? Так вот, говорили, что Мендоза помогали нацистам…
– Иисусе Христе! – Энди жадно глотнул пива. – А мне казалось, что хоть здесь они не вели себя как законченные ублюдки.
Венесуэлец наклонился к Энди и понизил голос.
– Позже все переменилось. Они платили миллионы, чтобы выкупить из концлагерей немецких евреев. И даже в тридцать девятом они занимали антинацистские позиции. Правда, они были за Франко, их можно было назвать фашистами, они сами себя считали таковыми, но по отношению к Германии они были настроены весьма оппозиционно. Это и послужило причиной многих трений с Берлином. Мне кажется, один из членов семьи Мендоза имел какие-то дела с Круппом, знаменитым немецким пушечным королем. Но что до остальных, те были настроены против Германии.
– Эти Луиза и Лотта, – снова напомнил Энди, – они случайно не были нацистками?
– Нет, конечно, нет. Две симпатичные, но довольно глупенькие девочки. Я заговорил сейчас на политические темы лишь потому, чтобы дать вам картину того, насколько много событий происходило тогда и поэтому неудивительно, что имена этих особ вылетели у меня из головы.
– Да, мне понятно. Но их имена – это все, что вы помните?
– Да нет, не совсем. – Сантьяго откинулся на спинку стула с бокалом в руке, но к вину не прикасался. – Вы знаете Диего Парильеса Мендозу? Он ведь ваш кузен, так?
– Тот, что живет в Мадриде? Нам приходилось встречаться. Да, мы с ним кузены. – Энди старательно изображал забывчивость. – Бог знает, когда это было в последний раз. – А что с ним?
– Сейчас ему, должно быть, семьдесят, но и сейчас женщины все еще в восторге от него. А в те времена и говорить нечего – он был молод и красив как греческий бог. Мне казалось, у него мог быть роман с одной из этих американок… С Луизой… К тому времени он был уже женатым мужчиной, вы понимаете, и это не могло быть ничем, кроме как просто интрижкой. Хотя я не осмелюсь утверждать, что знаю, как все было. Но он очень часто бывал в Кордове, чаще даже, чем в Мадриде, стало быть, у него хватало времени, чтобы волочиться за этой Луизой.
Сантьяго мусолил в руках свой бокал. Вращая его ножку в пальцах, он пристально разглядывал густую рубиновую жидкость.
– А однажды произошло вот что. Обе сорвались куда-то без всякого сопровождения и отсутствовали два дня. Никто не знал, куда они подевались. Был август, это я помню точно. Жара стояла ужасающая. Так вот, девчонки эти смотались, и в доме был страшный переполох. Вскоре выяснилось, что они целы и невредимы. Просто решили отправиться на поиски приключений. Но несколько дней спустя в отделе светских сплетен в одной газетке появился их снимок. Обе восседали на какой-то террасе, в ресторане на берегу моря и попивали «Сангрию». Это было в Малаге. Можете себе вообразить – мир готов разлететься в пух и прах, а тут тебе «Сангрия» и светская хроника.
– А как назывался этот журнал, вы не помните? – Энди наклонился к Кортесу.
– Нет. Но семья была очень озадачена этим фото. Мендоза предпочитали держаться в тени, не… как это у вас по-английски?
– Не высовывать носа. А подписи под этой фотографией были? Указал ли этот журнал их имена? – продолжал допытываться Энди.
– Да, да правильно, «не высовывать носа». Нет, нет никаких имен не было, но Мендоза все равно расценили появление снимка как скандал. И все потому, что этот эпизод мог бросить тень на их дом: ведь американки были у них в гостях. И этого Диего подослали к издателю, чтобы слегка его припугнуть. Только не понимаю, для чего это делалось: фото ведь все равно уже было опубликовано.
Энди опустил руку в карман и выудил старую фотографию Аманды Кент, ту самую газетную вырезку, которую он несколько лет назад показывал в Лондоне Лили.
– Вот она ни на одну из тех американок не похожа?
Поэт уставился на фотографию. Его лицо ничего не выражало.
– Не могу утверждать, качество очень низкое, но скорее всего, это не может быть кто-то из них.
Энди позволил ему еще несколько секунд поглазеть на снимки, затем убрал их со стола и сложил в пластиковый пакетик, убрав его с глаз долой.
– Ну ладно, если вы так считаете, то… А что же произошло потом?
– Я не знаю. Я вернулся в Венесуэлу и встретился с Мендоза мне довелось лишь после войны.
– А с Луизой и Лоттой?
Сантьяго, наконец, отпил глоток вина.
– О них мне тоже ничего больше не известно.
Стало быть, Энди приходилось, довольствоваться этим кусочком информации. Конечно, это было не столь уж и много, но могло послужить кое-какой зацепкой.
Двадцать четвертого марта он вылетел в Мадрид.
Энди предпочел Кордове, потому что в столице были большие возможности для получения информации, кроме того ему предстояло найти подходы к Диего Парильесу, а тот предпочитал жить в столице.
Своей штаб-квартирой Энди сделал отель «Мелья». Он находился неподалеку от превосходной библиотеки. Между тем, его знание испанского значительно улучшилось за эти два прошедших года. Он хотел как можно скорее завершить работу над книгой о Южной Америке и подолгу просиживал за письменным столом. Акцент его, правда, оставался весьма заметным, но овладение испанским позволяло ему делать библиотекарю необходимые заказы и прочитывать интересовавшие его газетные материалы.
Прежде всего, было необходимо определить круг тех изданий, которые потенциально могли опубликовать снимки, о которых ему рассказал Сантьяго Кортес. Это оказалось не таким уж сложным, ибо летом тридцать девятого года, когда весь остальной мир балансировал на грани войны, в Испании, наоборот, открывались широкие перспективы мира. После страшнейшей гражданской войны и наступивших вслед за ней перемен, в стране существовало не очень много изданий, которые продолжали бы заниматься такого рода публикациями. Два дня потребовалось Энди, чтобы сузить круг поисков до четырех названий.
Ему попалась симпатичная и очень терпеливая библиотекарша, молодая женщина с приятной, располагающей улыбкой и умным взглядом. Звали ее Марисоль Рамирес, и она сообщила ему, что копии этих изданий имеются, причем в основном на микропленке.
– Тридцать девятый год был для нас очень тяжелым, сеньор.
– Да, я знаю об этом, но тем не менее, найти эту информацию для меня очень и очень важно.
Она кивнула и дала ему заполнить библиотечный бланк-заказ. Энди заполнил его, указав детали и подписался своей фамилией. Когда девушка прочла ее, она улыбнулась.
– Мендоза – испанская фамилия, а вы, сеньор, что-то не похожи на испанца.
– Я – англичанин, – пояснил он. – Мои предки были испанцами.
Вряд ли была необходимость делать упор на том, к тем ли самым Мендоза он принадлежал.
Дня через два ожиданий и шатаний по библиотеке он наконец получил в руки заветные ролики с пленкой. Испания и сейчас оставалась страной, где молниеносным исполнением заказов не злоупотребляли. Когда они прибыли из мест их нынешнего захоронения, Марисоль снабдила его проектором и, объяснив, как с ним обращаться, удалилась.
Часа через четыре непрерывной работы Энди просмотрел примерно половину имевшегося у него материала. Сантьяго Кортес не сомневался в том, что эпизод этот должен был произойти в августе, но Энди предпочел, во избежание всяких ошибок, просмотреть издания и за все предыдущие месяцы. Два из выбранных четырех журналов не очень баловали своих читателей фотоснимками. В том далеком тридцать девятом году технические возможности полиграфии были еще не на том уровне, как теперь, цинкография была довольно хлопотным и дорогим делом, да и качество оставляло желать лучшего. Но Энди скрупулезно просматривал каждый экземпляр, прежде чем отложить его.
Третий журнал назывался «Лос диас». По формату и внешнему виду он скорее походил не на журнал, а на большую газету. «Лос диас» был еженедельником. Это было нетрудно определить и по характеру шрифта и по его построению. В начале года ничего похожего опубликовано не было, но когда он дошел до августа, сердце его учащенно забилось. Судя по всему, этот «Лос диас» был именно тем изданием, которое теоретически вполне могло опубликовать такого рода фотографии. Те материалы, которые Энди с его знанием испанского мог прочесть и понять, как раз соответствовали характеристике этого еженедельника, как бульварного.
«Лос диас» выходил по средам. Первое августа, когда этот эпизод произошел, выпадало как раз на среду. Этот экземпляр Энди просмотрел особенно тщательно, как и последующие, вышедшие восьмого и пятнадцатого августа, но ничего в них не обнаружил. Это его не разочаровало. Чутье подсказывало ему, что он был на верном пути.
Пленка уже заканчивалась. Он вложил в проектор следующую, одновременно тщетно пытаясь подавить растущее приятное волнение. Первым на другой пленке был «Лос диас» от двадцать девятого августа. А номер за двадцать второе число отсутствовал. Он снова как следует проверил пленку, но ошибки быть не могло – номер за среду двадцать второго августа тысяча девятьсот тридцать девятого года был пропущен. Первой мыслью Энди было то, что он по недосмотру неправильно заполнил бланк-заказ и решил призвать на помощь Марисоль.
– Здесь нет одного выпуска…
– Да нет, этого не может быть сеньор Мендоза.
– Я тоже думал, что не может, но вот, оказывается может. Можете сами убедиться…
Она внимательно просмотрела всю пленку, быстро прогнав ее, проверила этикетки на всех коробочках.
– Кажется, вы правы, его здесь нет.
– Черт возьми! Ох, простите – это ведь не ваша вина. Но мне кажется, что пропущен именно тот выпуск, ради которого я сюда и пришел.
– Не повезло вам, сеньор.
– Дело не в везении или невезении, – бормотал явно расстроенный Энди. – Это все эти проклятые кордовские Мендоза. Это их рук дело.
Темные глаза девушки широко раскрылись.
– Вы имеете в виду тех Мендоза, которые банкиры?
– Кого же еще?
– И вы тоже из них? – Этот лобовой вопрос смутил Энди.
– Да, с Божьей помощью, – не стал скрывать Энди. – Вот в этом мне явно не повезло. Они слишком всемогущи, чтобы служить добру.
Марисоль пожала плечами.
– Полагаю, что сейчас в Испании очень многое меняется. Теперь у нас в стране демократия.
– Да-да, демократия, – ухмыльнулся Энди.
– Это действительно так, – убеждала его Марисоль, заметив гримасу недоверия на его лице. – Сеньор, существует архив, где находятся подлинные документы, с которых сделаны эти снимки. Может быть, есть смысл поискать их там?
Энди просиял.
– Марисоль, вы – просто прелесть! Где этот архив?
– Это непросто, сеньор. Он находится в нескольких километрах от города и обычные читатели туда доступа не имеют.
– А как насчет вас, вам туда вход не воспрещен?
Энди говорил тоном человека, у которого вот-вот должны отобрать последнюю надежду.
– Нам, разумеется, можно. У меня есть удостоверение работника библиотеки и… – она замолчала и посмотрела на часы на стене. – Сеньор, сейчас три часа. У меня обеденный перерыв… – и, ни слова не говоря, ушла.
Несмотря на испорченное настроение и усталость, Энди все же заставил себя досмотреть до конца все ролики, которые он заказывал. В них разумеется ничего не было, как он и предполагал. Энди стал склоняться к тому, чтобы прекратить поиски, но был все же смысл дождаться, пока Марисоль не явится после своего двухчасового обеденного перерыва. Тогда он попытается склонить ее к тому, чтобы как-то проникнуть в эти архивы. Однако, в половине шестого девушки все еще не было, и он уже стал подумывать о том, не терял ли он время попусту. Потом, когда Энди уже стал складывать свои бумаги, собираясь уйти, вдруг увидел ее в одном из коридоров, ведущих в читальный зал, где он работал. Энди рванулся к ней. Марисоль заметила его и приложила палец к губам, сделав знак следовать за ней. Вскоре они оказались на площадке пожарной лестницы в холодном свете единственной лампы дневного света. Марисоль улыбнулась и расстегнула свой кожаный пиджачок. Под ним оказался вчетверо сложенный экземпляр нужного ему бульварного еженедельника.
– Извините меня, я долго не возвращалась. Так много пришлось заполнять столько разных бланков, к тому же нужно было оказаться в одиночестве, чтобы иметь возможность взять это.
– Силы небесные! – машинально воскликнул он по-английски.
Затем обратился к ней уже по-испански.
– Марисоль, вы просто волшебница. Но как же вам…
– Я же говорила вам, что у нас в стране демократия, сеньор, а вы, кажется, мне не поверили. Теперь уже не очень важно, что тот или другой бюрократ запрещает или позволяет. Да и всемогущие банкиры тоже не такие уж и всемогущие… Вот, возьмите, – она протянула ему журнал, и когда Энди его взял и стал листать, она отвернулась и стала смотреть в сторону.
– Посмотрите, есть ли там то, ради чего вы переворачивали все выпуски. Делайте то, что вы сочтете необходимым, только ради Бога, побыстрее. Мне нужно работать, а завтра я снова должна быть в архиве и вернуть это.
Энди тут же сообразил, что то, что он держал в руках, не было обычным экземпляром еженедельника, которые поступают в продажу, а макет выпуска за двадцать второе августа тридцать девятого года. Такие составляются в типографии перед тем, как отдать номер в печать. Энди лихорадочно перелистывал эти странные страницы. То, что он искал, находилось на четвертой из шести страниц. К странице была приклеена подлинная фотокарточка, уже пожелтевшая от времени, выцветшая. Но разобрать кто был на ней, он сумел. На заднем плане был кусочек пляжа, а на переднем за маленьким столиком, стоявшим на растрескавшемся тротуаре, сидели две молодые женщины. Они улыбались друг другу и, по-видимому, не заметили, как их фотографировали. Подпись под снимком гласила: «Две элегантные иностранки наслаждаются солнцем Малаги».
Энди аккуратнейшим образом вырезал снимок и положил его себе в карман.
– Отлично, – сказал он облегченно вздохнув.
Сложив макет, он подал его Марисоль.
– Вот. Спасибо вам.
Марисоль повернулась к нему и улыбнулась:
– Вы нашли то, что искали?
– Именно то, что искал.
Конечно, лучше было бы, если бы под этим снимком стояли еще и имена этих двух девушек, но все равно он был очень доволен. Сама по себе эта фотография стоила и тысячи слов, если не больше.
– Спасибо вам, – поблагодарил он. – Я уж и не надеялся…
Вечером он сидел в номере своего отеля и изучал этот черно-белый снимок.
Обе девушки были одеты в платья тех времен – короткие пышные рукава, широкие прямые плечи. Длину этих платьев скрывал стол. Одна из них на шее имела жемчужное ожерелье и носила шляпу, слегка загнутые поля которой затеняли ее лицо. А шляпа другой девушки была маленькая и кругленькая, она была украшена пером и небольшой вуалеткой, которая, впрочем, не мешала разглядеть ее. Обе держали в руках по высокому стакану, а на столе стояло ведерко со льдом. Сантьяго указывал на то, что они очень полюбили «Сангрию», которую обычно пили с охлажденными фруктами.
Достав свои старые газетные вырезки, Энди положил их рядом с фотографией и, вооружившись лупой, в течение долгих минут изучал фото. Потом отложил лупу и вздохнул. Сопоставление снимков ничего ему не дало, хотя, конечно, факт, что женщина в шляпе с пером была Амандой Кент, на сто процентов отрицать было нельзя. Но сходство явно не бросалось в глаза. Снимок ничего не доказывал. Тем не менее, в лице женщины на снимке из журнала было нечто такое, что заставило его напрячь память, что-то знакомое, какое-то сходство с кем-то. Но с кем? На кого могла походить эта девушка, в которой он готов был признать Аманду? Мысль эта вертелась где-то глубоко-глубоко в его сознании, но на поверхность не выплывала, в конце концов, Энди решил, что все это от того, что его глаза устали.
Потом его мысли потекли в другом направлении: каким образом этот снимок мог уцелеть. Сантьяго Кортес говорил ему, что Диего был послан к издателю еженедельника. И угроза, как видно, подействовала: все копии были изъяты из библиотек. В том, что то же самое его ожидало и в любой другой библиотеке Испании, Энди не сомневался. Более того, Энди мог бы поспорить хоть на миллион, что Диего располагал и негативами этого снимка. Тот факт, что он не знал о существовании макета газеты, говорил в пользу того, что он не был знатоком всех тонкостей газетного дела.
Боже, как доволен был Энди, что ему удалось обвести этого старого черта вокруг пальца. Так что, Диего, я взял тебя за одно место! В действительности же, до этого было еще ох как далеко. Энди был вынужден признать, что эта фотография ничего не доказывала. Более того, узнай Диего о его поисках и находках, это сильно осложнило бы дальнейшую работу.
Марисоль Рамирес поставила свою подпись на бланках-заказах, когда была в архиве. И в принципе Диего ничего не стоило разыскать ее, если он заподозрит утечку информации. Подставлять же девушку под удар Энди казалось немыслимым. Таким образом, у него оставалась лишь одна возможность, лишь один путь – тот, которого он старательно избегал на протяжении десятка лет, теперь, когда отдельные элементы этой головоломки начинали складываться в единое целое, ему следовало набраться мужества, преодолеть боль и смело повернуться лицом к своему собственному прошлому, так же смело, как он обращался к прошлому рода, к которому он принадлежал.
