Глава 10
Вероятно, у Джульетты было такое выражение лица, что Родриго мгновенно предложил ей руку и тихо сказал:
— Он призывает нас к себе. Вы можете идти? Вы можете идти? Вы можете идти?
Ее отец все разрушил, лишил последнего шанса на счастье, а этот еще спрашивает, может ли она идти. Родриго озабоченно нахмурился.
— Вас отнести?
О да, подумала девушка, и гнев помог сбросить оцепенение. Это-то ему нравится! Отнести ее на глазах у всех и каждого, как приз, выигранный на турнире!
Турнир? Приз? В ее смятенном сознании эти слова прозвучали тревожно, как удар колокола. Ставка между Родриго и мной… Нет, ее отец не может так необдуманно поступить с ней. А почему нет? Посмотри, как он стоит у стола… уверенный в себе, любимый всеми, щедрый хозяин Монтеверди. Глаза блестят, щеки горят — Leone явно счастлив.
Родриго вывел ее из убежища окружающих озабоченных лиц: Каресса… Никко… Аристо… цыганка… в толпе неожиданно появилось лицо Леона, возможно, слегка огорченного, но с восхищением взирающего на победителя.
Джульетта ничего не могла поделать и позволила Родриго да Валенти вести ее, как овцу на бойню. Она могла бы ругаться, визжать, рвать на себе волосы, царапать его лицо, чтобы раны кровоточили, но единственное, чего она добьется — выставит себя дурой.
Потому что все решено, она целиком во власти Дюранте де Алессандро. Если пожелает, он может отправить ее в монастырь или выдать замуж за лягушку. Он может заставить ее скрести полы, пока она не сотрет пальцы в кровь. Может усадить ее в кровать, уставить столы сладостями и еще приставить евнуха, пока она не сойдет с ума или не растолстеет, как сосиска.
Однако Джульетта знала, как любит ее отец, знала и то, что ей многое прощается из того, за что другие были бы наказаны.
Мелькнула мысль, что все бумаги, связанные с помолвкой, вряд ли подписаны. Она не сдастся без борьбы, ей не нужна эта пародия на замужество.
Девушка тяжело, даже яростно наступила на больную ногу — пусть ей будет плохо. Может быть, рана загноится, нога отсохнет и отвалится… даже Родриго да Валенти не нужна одноногая жена.
Приблизившись к столу, где ожидал принц, она отпустила руку Родриго и подняла голову. Скрывая боль и гнев, Джульетта подошла к отцу. Она из семьи Алессандро и на глазах у всех будет вести себя соответственно.
— Каресса! — позвал принц. — Никколо! Подойдите к нам!
Толпа гостей восторженно зашумела, и Джульетта догадалась, что мать и брат позади них. О, отец знал, как играть с людьми… как пользоваться моментом.
Он подошел, чтобы встретить их — церемонно поцеловал руку дочери, обнял Родриго и Никко. Приподнял Карессу и поцеловал, прежде чем отпустить.
И людям это нравилось. Им нравился принц. Им нравилась его семья. И все были в восторге от того, что для жизнерадостной прелестной Джульетты де Алессандро найден муж.
* * *
— Если вы думаете, что я смирюсь с этим, вы жестоко ошибаетесь, — тихо сказала Джульетта стоящему рядом Родриго.
Она сидела на диване в комнате родителей, положив укрытую легким покрывалом ногу на подушку. Данте в коридоре договаривался с каким-то человеком о составлении брачного контракта.
На какое-то время они остались одни, и Джульетта воспользовалась моментом, чтобы высечь этого развратника Родриго да Валенти.
Тот стоял возле небольшого письменного столика с бокалом вина в одной руке, другой поглаживая тонкое стекло. Его пальцы замерли при этих словах.
— Для меня это был такой же сюрприз, как и для вас.
Явно не поверив, девушка презрительно взглянула на него.
— Тогда скажите отцу, что вы отказываетесь!
Он слегка приподнял брови.
— У меня нет привычки оскорблять даму, madonna. Даже если она, возможно, заслуживает головомойки, — их взгляды встретились, и Джульетта почувствовала, как он притягивает ее. — И потом, надо быть совершенным идиотом, — спокойно продолжил Родриго, — чтобы отказаться от руки дочери принца Монтеверди, даже если бы та была уродлива, как ведьма, и остра на язык.
Девушка глубоко вздохнула.
— Скажите отцу, что вы не хотите жениться на мне, или…
Родриго на мгновение опустил ресницы, затем вновь взглянул на нее.
— Или что? — мягко спросил он.
Бросив быстрый взгляд на чуть приоткрытую дверь, она ответила:
— Или я расскажу отцу, что случилось той ночью.
В последовавшей за угрозой тишине из коридора донеслись голоса. Родриго подошел к дивану так близко, что Джульетта могла дотронуться до него. Он присел, и их глаза оказались на одном уровне.
— Вы можете рассказать ему что угодно, Джульетта mia, — его дыхание касалось ее щеки, а губы, казалось, ласкали ее имя, — но что бы вы ни рассказали, вы погубите себя.
Родриго видел, как девушка поджала губы, и ощутил ноющую боль сожаления. И все-таки он не позволит ей поменяться ролями и вынудить его защищаться, когда оба знают правду. Даже Джульетта де Алессандро должна признать свою долю вины, хотя бы перед самой собой. Он не позволит ей уйти от ответственности с помощью подобной тактики.
Родриго искренне надеялся, что на самом деле ее характер лучше. Должен быть лучше, Данте и Каресса не могли вырастить столь эгоистичного ребенка.
А ты наивный идиот, если рассчитываешь на здравый смысл, твое сердце опережает разум.
— Возможно, — ее глаза потемнели, — и особенно, когда имеешь дело с человеком низкого происхождения, ничего не знающим о хороших манерах.
Никогда за свои семнадцать лет она так уничижительно не отзывалась об обстоятельствах рождения другого человека. Одна ее часть испытала отвращение, но другая, темная и злая, одержала верх.
— Извините меня, сделайте милость, — тихо, с сарказмом ответил он, — но невежественный цыган не знал, что у некоторых особ ложь считается хорошими манерами, как и неприятие последствий своего… поведения.
— Несмотря на вашу угрозу, сеньор, я могу пойти в Санта-Лючию, — живо воскликнула Джульетта, — а вы будете вынуждены испытать гнев моего отца за вашу роль в нашей… встрече.
— Тогда, может быть, вам следует рассказать Его Превосходительству о своем желании служить Богу. Это, кажется, ваше давнее желание, при вашей чувственной натуре.
— Вы отвратительны! — бросила она сквозь зубы. Но и в гневе Джульетта поймала себя на том, что рассматривает заживающие раны на его щеке.
— С другой стороны, — продолжал Родриго, явно не задетый ее заявлением, — если я расскажу ему о том, что случилось у табора — вашу версию или мою — то он ведь воспользуется этим, как еще одним доказательством необходимости брака. И может даже принять меры к ускорению свадьбы.
Такое рассуждение разрушило чары и заставило ее опустить глаза на высунувшуюся из-под покрывала ногу. И что это на нее так подействовал вид раненой плоти? Неизвестно почему пальцы ноги замерзли, тогда как все тело хранило тепло гнева, вина и близости Родриго да Валенти, хотя последнее она бы отрицала.
— Вам холодно? — мягко спросил он. Не успела Джульетта ответить, как Родриго уже поправил покрывало, прикосновение его теплых пальцев показалось ей удивительно чувственным. Невольно девушка вспомнила, как совсем недавно он ухаживал за ее ногой, вызывая в ней вовсе не болезненные ощущения.
Она с трудом подавила желание отдернуть ногу, когда в комнату вошел отец. В его глазах мелькнула искорка, когда Родриго выпрямился, поправив покрывало.
— А… вижу, вы укрепляете знакомство. Бумаги будут готовы завтра, — и продолжил, не дождавшись ответа: — Выпьем за предстоящую свадьбу?
Родриго подозревал, что Данте знает об истинных чувствах дочери, но делает вид, что ничего не случилось. Надо будет воспользоваться этой тактикой.
Данте предложил Родриго еще вина и передал бокал Джульетте.
— Поможет от боли в лодыжке, дочь.
Принимая бокал, девушка внимательно посмотрела на отца, отметив жизнерадостность в его лице, в каждом движении. Как победитель битвы, мрачно подумала Джульетта. Оживлен даже больше, чем обычно, и причина этому понятна.
— Надеюсь, вы не решили мою судьбу на бойцовом поле? — ласково спросила она.
Брови Данте взметнулись, губы сложились в улыбку.
— Конечно нет, Джетта. Твое будущее благополучие слишком важно для нас с матерью, чтобы так, походя, решать этот вопрос, — принц поставил глиняный кувшин на стол и наклонился к дочери.
— Все было решено почти шесть лет назад, хотя даже Родриго не знал о моих намерениях, — Данте подошел к молодому человеку, обнял за плечи и с улыбкой посмотрел на него. — Эта пара — моя давнишняя мечта. По многим причинам это великий день для дома Алессандро.
Родриго скрыл свое лицо, низко наклонившись к бокалу.
— Вы льстите скромному солдату, principe, — тихо произнес он. — И, возможно, обижаете Мону Джульетту.
Джульетта ощутила, как полыхнуло жаром лицо, потому что он попал в точку. Она наблюдала, как он пьет, опускает бокал, поднимает на нее глаза. По неизвестной ей самой причине девушка не выдержала взгляда. Виновата ли в этом искренность голоса Родриго, показавшая, что он менее высокомерен, чем она хочет считать? Или все дело в том, что Родриго имеет какую-то необъяснимую власть над ней — и физически, и эмоционально, хотя она сопротивляется этому? Данте сжал плечо будущего зятя.
— Занятие человека ни в коей мере не является настоящим мерилом его ценности — эту философию я пытался внушить вам обоим. Сегодня днем ты продемонстрировал такое умение, что считать тебя скромным солдатом просто невозможно. Я удовлетворен тем, что видел и слышал, Риго, и с нетерпением ожидаю, когда ты войдешь в нашу семью. А что до обиды моей дочери, то это совершенно немыслимо, — слегка нахмурив лоб, он посмотрел на Джульетту.
Этот вопросительный взгляд заставил ее отвести глаза. Родриго отметил это.
— Разве что она затаила недовольство с того дня, когда несчастный случай стал причиной гибели Марио ди Корсини, — добавил Данте.
Расскажи ему! Расскажи все о прошлой ночи!
Но сделать это сама она не могла, Родриго был прав. Как бы ни заставляла гордость отрицать сей факт, разум напоминал — она виновна в равной с ним степени. Противоречие заключалось в том, что этот постыдный случай только углублял ее враждебность к жениху.
— Я знаю лучше, папа. Я была там.
Но это не означает, что я принимаю Валенти, добавила она про себя в молчаливом возмущении.
— Хорошо! Утром, как только документы будут готовы, мы сможем их подписать, — принц усмехнулся. — У меня такие планы! Никко мой наследник, si, и когда-нибудь станет прекрасным хозяином Монтеверди, но предстоящий союз моей дочери с человеком, которого я считаю вторым сыном, имеет для меня особое значение, — он помолчал, задумчиво глядя на Джульетту. — Причин откладывать свадьбу нет. Ты и так долго ждала, правда, nina?
— А что… Леон Сарцано?
— Сарцано? — Данте покачал головой. — Леон тебе не подходит. Понимаешь ты или нет, Джетта, но этот факт важен для нас с матерью. Ну, а теперь, не назначим ли мы день в октябре?
Отчаяние волной накрыло Джульетту. Октябрь? А сейчас уже почти сентябрь! Почему Леона Сарцано отбросили как возможного жениха одним кивком головы? Собираясь возразить, девушка открыла рот, но ее опередил Родриго:
— Сомневаюсь, что у нас хватит времени для должной подготовки, principe. И Моне Джульетте потребуется время, чтобы свыкнуться с этой… мыслью.
Джульетта не обратила внимания на великодушие подобного жеста, на сочувствие, смягчившее его лицо.
— После Рождества, — в панике выпалила она.
Данте кивнул, но Родриго возразил:
— Весна — вот время для свадьбы, не правда ли, madonna?
Девушка уставилась на него, не в силах что-либо сказать.
— Да, май — прекрасный месяц, — согласился Данте, пока Джульетта пыталась осмыслить решение. Решение, которое станет началом ее конца, в этом она была уверена.
— Очень хорошо, — заключил Данте, запечатлевая поцелуй на лбу дочери. — Свадьба состоится в начале мая.
* * *
— Итак, твое сокровенное желание сбывается. Ты возьмешь в жены восхитительную Джульетту и станешь членом семьи Алессандро, — Карло покивал головой в такт словам.
В этот миг он был похож на старого мудреца, сообщающего глубочайшую тайну юному ученику.
Они сидели у догорающего костра. Был предрассветный час, и Родриго уже устал бессонно ворочаться на своей постели в фургоне Маддалены. Он вышел, чтобы разобраться в собственных мыслях и чувствах… а по пути заметил в полутьме светло-желтые туфельки Джульетты, вид которых всколыхнул воспоминания… Сожаление о происшедшем усилилось. Хотя его мечта получить руку Джульетты скоро осуществится, любовь и уважение девушки, которые для него очень важны, могут уйти навсегда.
К тому же он, возможно, будет несчастлив в браке и разочарован в дочери Данте, его тревожила перспектива эмоционально ущербного союза. Родриго никогда не поддерживал идею женитьбы ради чего-либо, кроме настоящей любви — он был во многом романтиком. Достаточно повидав знать и разочаровавшись в ней, он не хотел искушать судьбу, женившись без взаимной любви.
Теперь Родриго не был беден и мог собрать собственную группу наемников. Но он понимал, что никогда не приспособится к аристократам, к которым питал двойственное чувство.
Данте де Алессандро внушил ему, что человек всегда должен стараться получить лучшее из возможного, однако опыт научил его принимать себя таким, какой есть, и ценить это.
Теперь он вдруг оказался в положении, которое многие, да и он сам, сочли бы завидным, и тем не менее опасался, что будет отвергнут любимой женщиной. Любимой и желанной, даже если бы она была дочерью простого крестьянина.
От этих мыслей заболела голова, Родриго подтянул колени к подбородку и невидящим взором уставился во тьму.
Как эхо его беспокойства, из темноты появился Карло, лучше, чем кто-либо другой, знавший своего друга.
— У тебя будет все, что только каждый может пожелать, — он уселся рядом. — Ты должен быть счастлив.
Родриго поднял голову и посмотрел в глаза приятеля.
— Но я не каждый. Помнишь, брат, что частенько говорила нам Маддалена, когда мы еще были детьми? Будьте осторожны с тем, о чем вы, молитесь, ибо вы можете это получить.
Карло негромко рассмеялся.
— Мне бы твои проблемы. Самое худшее, Риго, что может случиться — она не будет любить тебя, но это не так уж важно. Многие женщины охотно дадут тебе то, чего не даст она. Как только ты преодолеешь первоначальное разочарование, то все, что тебе от нее нужно, — ребенок, в котором течет кровь Алессандро. А остальное можешь получить на стороне.
Родриго отвернулся, лицо его было серьезным.
— Не давай мне советов, которым не следуешь сам.
— А… понимаю, — Карло устроился поудобнее, скрестив ноги. — Почему ты думаешь, что я бы так не поступил, оказавшись в таком положении? Только потому, что люблю Лауру и детей? Но это не значит, что я не искал бы утешения где-нибудь еще, если бы дело обстояло иначе.
В ответ Родриго только покачал головой. Карло положил руку на плечо друга.
— Тебе мешает гордость. Бери то, что предлагает жизнь, Риго… вернее, принц Монтеверди! — он усмехнулся. — Что ты теряешь? Свой отряд ты всегда сумеешь собрать, если захочешь. Сам знаешь, принц позволит тебе жить своей жизнью. Найдешь женщину, которая сможет заполнить пустоту в сердце. Никто тебя за это не осудит, только будь благоразумен.
Родриго пошевелил палочкой угли, наблюдая, как те оживают.
— Полагаю, люди сбиваются с пути истинного не только из-за недостатка любви.
— Конечно, из-за гораздо меньшего.
Они помолчали. Внезапно Родриго обернулся к другу, в темноте блеснула улыбка.
— Мы не приняли во внимание, что в душе я оптимист. Данте как-то намекнул, что мой отец был жизнерадостным человеком и передал мне эту черту, — видя, что Карло ждет продолжения, добавил: — Зачем тревожиться, когда передо мной весь мир на золотом подносе? Я ведь еще не пытался добиться ее любви. Так… несколько слов.
Карло кивнул.
— Я никогда тебе не говорил, но… — в голосе появилась нотка юмора, — ты очень привлекательный мужчина и лицом, и фигурой… хотя, конечно, по сравнению со мной тебе кое-чего не хватает. Но ведь внешность и игра на лютне помогут делу?
— Разумеется. А как я обращаюсь с медведями… Доказательства на лице.
— Своим пением ты мог бы растопить и ледяное сердце, — драматическим жестом Карло прижал руку к груди и закатил глаза. — Ах, Риго, в конце концов, надежда есть всегда! — он обнял Родриго за плечи.
В ночи раздался приглушенный смех, и когда друзья вернулись в свои постели, то оба крепко уснули.
* * *
Сестра Лукреция из Санта-Лючии предложила Zingaro холодного вина. Он согласился и сел напротив. Комната была не больше кельи, но немного лучше обставлена, чем непритязательные обители монахинь, а все потому, что добрая сестра была правой рукой престарелой и больной матери-настоятельницы.
А еще, как оказалось, у сестры Лукреции был свой собственный тайничок с золотом.
Они потягивали вино, поглядывая друг на друга и держа до поры до времени свои мысли при себе. Две свечи, укрепленные на стене, медленно оплывали, то и дело пламя колебалось, когда в комнату проникала струя воздуха. Тогда по побеленным стенам прыгали тени. Сами стены были голыми, только деревянное распятие редкой работы висело над маленьким столиком. Два высоких окна остались незатворенными, и через них в комнату иногда проникали звуки поздней ночи.
Женщина задумчиво посмотрела в окно, а цыган любовался ее профилем. Черты лица правильные, точеные, нет ни намека на смирение, уж скорее, некоторая надменность. Они были одни. Он подозревал, что под капюшоном скрывались густые каштановые волосы, подстать соболиным бровям. Загадочная сестра Лукреция. Нетрудно представить, чего ей стоило спрятать такие великолепные волосы от глаз людей!
Его интриговала ее личность, ее происхождение. Кто она? У него были связи, иногда он пользовался сетью информаторов, но о ней не знал ничего.
Между тем монахиня напоминала ему кого-то, кого он видел в прошлом, но точно вспомнить не удавалось. Из-за этого гость немного нервничал.
Однажды ему сказали, что она в близких отношениях с доминиканцем Савонаролой. Странный союз, если это правда. Ведь опьянненый властью праведный приор Сан-Марко избегал женщин. Внезапно ее пронзительные глаза буквально впились в него.
— У тебя есть для меня новости?
Он кивнул.
— Принц наконец-то выбрал мужа для своей дочери.
— И что из этого?
Он немного помолчал, намеренно затягивая ответ на ее презрительный вопрос. Она считает его ниже себя? Каким-то слабаком, которого можно оскорблять?
— Будущий муж — Валенти.
Карие глаза широко раскрылись.
— Нет!
— Да!
— Этого не может быть! — голос стал хриплым. — Он всего лишь Zingaro, к тому же незаконнорожденный!
— Это плохо… не по-христиански, сестра, — гость говорил с едким сарказмом. — Хотя мы можем лишь догадываться о личности его отца, но всегда считалось, что это был аристократ высокого ранга и положения.
— Не могу понять, как можно такое сохранить в тайне. Но полагаю, это всего лишь слухи, романтический вымысел.
Цыган пожал плечами, поднес вино к губам. Осушив чашу, произнес:
— Тогда зачем Дюранте де Алессандро выбирать Валенти в мужья для своей дочери?
Монахиня пожала плечами.
— Титул наследует сын, а не зять. Дюранте — дурак, несмотря ни на что, — она снова взглянула на цыгана. — Когда свадьба?
— В начале мая… сразу же после поста. Но с учетом того, что Джульетта де Алессандро недовольна долгими приготовлениями, не удивлюсь, если она состоится раньше.
Монахиня нахмурилась.
— Валенти не сможет стать членом семьи Алессандро. Родственники будут против принца. Кое-кто уже пытался свалить его… пока безуспешно. Не будем заниматься самообманом.
Она пошарила на поясе и положила руку на стол. Не успела убрать ее, как большая мужская рука накрыла сияющую монету.
Ясно, раздраженно подумал цыган, даже не хочет касаться его. Вряд ли она осмелилась бы держаться так высокомерно в присутствии игуменьи или даже кого-то другого. Однако тогда он был бы ей не нужен. Гость решил сдержать раздражение, но когда-нибудь сестра Лукреция пожалеет, что обращалась с ним как с лакеем.
Сейчас главное, чтобы она платила золотом за услуги.
Он в упор посмотрел на монахиню, и та не отвела глаза. Красота и подлость, подумал гость, не в силах отвести взгляд, будто перед ним была кобра. Губы монахини зашевелились, звук голоса отвлек цыгана от раздраженных мыслей.
— А что эта девушка, цыганка? Они по-прежнему близки, как в детстве?
— Мария? Si. Он смотрит на нее как на сестру, или, по крайней мере, так говорит, хотя все в таборе знают, что она предпочла бы большее, — мужчина говорил намеренно равнодушно, чтобы хозяйка не заподозрила, будто от нее что-то скрывают. — Девушка добра и простодушна, и скроет свои чувства, чтобы пощадить Родриго.
— Если она так его любит, то не сможет ничего скрыть. Глупышка. Ну, а этот Валенти очень привязан к ней? Будет ли сильно переживать, если… ей суждено умереть?
Zingaro вскинул голову. В тоне вопроса было что-то…
— Вы же не думаете…
Монахиня бросила на стол еще одну монету и наклонилась к нему.
— Тебе платят не за догадки о том, что я думаю! Будешь мешать, тебя легко заменить, — и угрожающе добавила: — Даже не пытайся думать о шантаже, потому что никто не поверит Zingaro, обвиняющему будущую аббатису.
В этом-то он нисколько не сомневался.
