ГЛАВА 46
Спустя несколько месяцев Шошанне и Фебе уже казалось, что они являлись частью госпиталя в Грейс-Холле всю свою жизнь. Как и обещала Шошанна, ни одна из них не преувеличивала своих намерений относительно работы, которую приходилось выполнять. Они научились, не вздрагивая, бинтовать ужасно выглядящие, неприятно пахнущие раны, мыть исхудавшие тела, кормить с ложечки взрослых мужчин и менять им белье, выносить помои, держать за руки и ласково разговаривать с солдатами, лежащими при смерти.
Шошанна, практичная и не выдававшая своих эмоций, оказалась незаменимой в бревенчатой пристройке к кухне, приспособленной под операционную. Ее не тошнило, и она не падала в обморок в отличие от Азы Холланд, молодого доктора с двухлетним медицинским образованием. Единственное, что выдавало ее волнение, это внезапная бледность и крепко сжатые губы, но руки у нее никогда не дрожали, и она не теряла над собой контроля.
Фебу, по совету кузины, не допускали в операционную, а посылали к самым трудным пациентам.
– Ей не под силу вынести вид крови и ампутаций, – убедительно пояснила Шошанна, – но она не станет избегать ни одного человека в палате, какие бы ужасные повреждения у него ни были, если знает, что может помочь ему.
Так получилось, что хотя Эли и Дэниел увидели Шошанну в первые же часы ее работы, прошел еще один день, прежде чем они встретили Фебу, совершая обход палат.
Она сидела возле кровати одного из солдат и читала ему. Эли и Дэниел, увидев ее, остановились как вкопанные. Лайза упоминала, что она мила, но такое описание не соответствовало действительности. Эта девушка в черном с густыми блестящими локонами, спадавшими на длинную и тонкую лебединую шею и белоснежный воротник, была не просто мила, была – и любой мужчина может подтвердить это – неописуемо красива.
Ее голос был приятно мелодичен, и когда Эли, как загипнотизированный, подходил все ближе и ближе, он испытал еще одно ошеломляющее потрясение – она читала капралу Лайонелу Такеру Библию, в этом не было ничего необычного, но… но…
– Читает на иврите! – недоверчиво сказал Эли тоже оцепеневшему Дэниелу.
Подойдя к кровати капрала Такера, они увидели ее лицо кремового цвета с легким румянцем, гладкий высокий лоб, высокие скулы, восхитительные, темные, мечтательные глаза с густыми ресницами, счастливую улыбку, открывшую два ряда здоровых зубов.
Дэниел пробормотал что-то на немецком, а Эли только покачал головой.
– Нет, нет, мой друг, не фантазируй, она человеческое существо и больше похожа на древнюю еврейскую принцессу, чем на небесного ангела. Помнишь страстное послание Соломона? «Помни, ты – моя прекрасная любовь; помни, ты… ты похитила мое сердце, моя сестра, моя супруга…»
Так как он прошептал прекрасную песнь Соломона на иврите, Дэниел ничего не понял.
Внезапно почувствовав двух мужчин рядом с собой, Феба посмотрела на них, и на этот раз ее улыбка предназначалась им. Дэниел моргнул глазами и молча уставился на нее. Эли проглотил слюну и заговорил.
– Доброе утро. Вы, должно быть, мисс Феба. Это Дэниел – Дэниел Люти из Пенсильвании, я Эли бен-Ашер, глава госпиталя. Мы рады, что вы оправились от сурового испытания.
– О, за это надо благодарить всех вас, доктор бен-Ашер. Все, что нам с Шошанной нужно было, это тепло, отдых и хорошая пища.
– Этим можно было бы вылечить большинство болезней в Джоки-Холлоу, – ответил Эли совершенно серьезно, – если бы конгресс, погода, фермеры и жадные спекулянты, а также британцы позволили нам сделать это.
Он обошел ее, чтобы поприветствовать Такера.
– Не знал, что вы понимаете иврит, капрал.
– Я учился на священника в Йеле, когда началась война, доктор Бен. Все еще надеюсь когда-нибудь вернуться к занятиям. Леди была так добра, когда попросил ее попрактиковать меня в языке. Она прекрасно образованная леди, не правда ли, и к тому же красивая?
– Очень красивая, – согласился Эли, разматывая бинты на левой ноге капрала Такера.
У Дэниела развязался язык, и он обратился прямо к Фебе:
– Раньше никогда не встречал леди, говорящую на древнем языке Библии.
Круглый подбородок вздернулся, прелестные губы слегка сжались, а в ее сердечном голосе появился оттенок холодности.
– Вы не одобряете?
– Не имею права одобрять или не одобрять, мадам. У моего народа образование женщины сводится к домашним делам и заботам.
– А, вспомнила, вы – меннонит. Но разве ваши женщины, – она перешла на немецкий, – не поют псалмы и не читают молитвы и Святую книгу на этом языке?
– Ей-богу, да! – поклялся на немецком Дэниел, затем извинился и тут же спросил: – Сколько языков вы знаете, мисс Феба?
– Английский, иврит, немецкий, латинский, греческий и французский, – серьезно перечислила она. – А вы, Дэниел?
– О, мне далеко до вас, мисс Феба. Только английский и немецкий, ну и, возможно, – внезапно ласково улыбнулся ей, – возможно, немножко армейский, если его считать отдельным языком.
Ее лебединая шея поднялась и очаровательно изогнулась, когда она откинула голову и громко засмеялась.
– Из того, что я услышала за один день, можно сделать вывод, что это отдельный язык.
Затем молодые люди, не отрывая глаз друг от друга, повели молчаливый разговор.
«У нее не только красивая внешность, – подумал Дэниел, и его мысли заметались в голове, словно белка в клетке. – Она красива во всем».
«Я думала, это очередной красивый солдат, пока он не улыбнулся, – сказала себе Феба. – Однако это не так, в нем есть что-то странно привлекательное».
«У нее мягкие руки; это говорит о том, что она никогда не выполняла тяжелой работы, хотя чувствую, что ее жизнь не всегда была легкой».
«Он огрубевший солдат; тем не менее, говорят, ласков с ранеными, как заботливая женщина. В нем чувствуется доброта».
«Она леди, а не лагерная девчонка, готовая продать себя за шиллинг; я не должен мечтать о том, чтобы заняться любовью с ней».
«Он не мистер Фултон Крейн, от которого у меня шли мурашки по телу. Интересно, что я почувствовала бы, занимаясь с ним любовью?»
«Нас познакомили всего пять минут назад, надо прекратить думать об этом».
«Мы только что познакомились; недостойно леди иметь такие мысли».
«Не могу ничего поделать с собой, мне хочется потрогать ее локоны, дотронуться руками до ее горла».
«Мне стыдно так думать, но, о Боже, как хочется, чтобы он дотронулся до меня!»
«Хочу прикрыть ее веки и ощутить ее ресницы, а затем целовать, целовать и целовать, как никто никогда не целовал ее раньше».
«Хочу почувствовать его губы на своем лице. О, как хочу, чтобы он поцеловал меня!»
«Невозможно влюбиться так быстро. Это ни к чему не приведет. Из нее не воспитывали работящую жену фермера, как из меня – джентльмена».
«Это совершенно исключено. О чем мы будем говорить вечерами? Он не такой джентльмен, как мой дядя Джон Генри».
«Я недостаточно образован для нее, и от ее шести языков не будет никакой пользы, когда нужно будет доить коров или кормить цыплят».
«Когда мне захочется позаниматься или поиграть на фортепиано, он, возможно, будет ждать, чтобы я готовила, пекла или убиралась по дому».
«Все это не имеет значения. Если надо, можно нанять прислугу. Если, конечно, она будет моей».
«Мне все равно. Все равно. Из приданого дяди можно нанять одну служанку или двух. Хочу только его».
Обменявшись тысячью мыслей, но не произнеся вслух и полдюжины предложений, они оба вернулись к своим занятиям: Дэниел продолжил обход палат с Эли, а Феба дочитала главу капралу Такеру.
И так осмотрительно эта пара вела себя, что в течение нескольких недель ни Шошанна, ни Лайза, ни даже остроглазые солдаты не подозревали, что Феба и Дэниел, принадлежавшие к совершенно разным мирам, с той первой короткой встречи полностью отдали друг другу свои сердца.
Только доктор знал правду с самого начала: Эли – самый заинтересованный зритель в этой личной драме… Эли, к своему несчастью мгновенно влюбившийся в Фебу Райленд.
