ГЛАВА 27
Музицирующие супруги пребывали в счастливом неведении относительно того, что за дверьми зала собралась толпа слуг и с восхищением слушала их импровизированный вечерний концерт, продолжавшийся около часа. Наконец Катриона виновато посмотрела на Питера и приложила руку к горлу.
– Я, кажется, совсем охрипла. Больше петь не могу. Может быть, что-нибудь сыграете для меня, милорд? Я и не догадывалась, что вы такой талантливый музыкант.
– Мой талант, к сожалению, ограничивается концертмейстерской практикой, – ответил Питер, небрежно проведя пальцами по клавишам. – Я очень давно не занимался музыкой и не могу сыграть что-нибудь серьезное целиком. Не пойти ли нам в библиотеку, чтобы приступить ко второй части нашей программы?
Они вышли из зала так неожиданно, что слуги не успели разбежаться. Катриона не могла скрыть своего раздражения, а Питер лишь понимающе усмехнулся.
– Принесите чай в библиотеку, – дружелюбно улыбаясь, обратился он к слугам, и те моментально испарились.
– Никогда не смогу привыкнуть к толпе слуг, которые буквально ходят по пятам, – пробормотала молодая леди по-итальянски.
– Глупенькая, – прошептал в ответ Питер, – они собрались послушать музыку.
В библиотеке милорд удобно расположился в кресле и стал просматривать тетради со стихами жены. Когда Катриона увидела перед собой дюжину толстых дневников в кожаных переплетах, она тоже решила устроиться поудобнее и уселась за письменный стол.
– Боже мой! – воскликнула она. – Она вела дневник с детских лет. Какой красивый почерк! И чернила совсем не выцвели, – Катриона с улыбкой посмотрела на толстые тетради, которые ей предстояло прочесть. – Этого мне хватит на целую неделю!
Не дождавшись от мужа ответа, она нахмурилась и, не скрывая беспокойства, поинтересовалась:
– Что случилось? Мои стихи совсем никуда не годятся?
– Не понял… Ты спела мне свой поэтический опус по-английски, вот я и решил, что и все остальные стихи тоже написаны на этом языке.
– Нет, почему же, там есть стихи и на английском, но, конечно, больше на итальянском. Ведь думаю-то я по-итальянски.
– Мне следовало об этом догадаться, так как все пылкие чувства ты предпочитаешь выражать по-итальянски, – иронично улыбаясь, сказал Питер.
Катриона закрыла лицо дневником, чтобы он не заметил, как вспыхнули ее щеки.
– А что, это имеет значение? – смущенно пробормотала она.
– Для публикации в английском журнале это имеет очень большое значение.
Жена удивленно выглянула из-за дневника, которым прикрывала лицо.
– А кто говорит о публикации?
– Мне хотелось сделать тебе сюрприз. В Лондоне много юмористических журналов, таких как «Панч», «Фан», «Грэфик». Они охотно печатают веселые поэтические творения, однако, я боюсь, что при переводе твои произведения многое потеряют.
– Что ж, это – прекрасная мысль! Может быть, я потом напишу что-нибудь достойное и по-английски. – Она вновь углубилась в дневник. – Пожалуй, о ее жизни в Индии я прочту попозже, а сейчас мне ужасно хочется узнать, как приняла твою бабушку Англия.
Наступило молчание, прерываемое лишь шелестом страниц. Вскоре появился Томпкинс с подносом. Налив мужу чай, Катриона взяла свою чашку и вернулась за письменный стол.
– Боже мой! – воскликнула она через некоторое время, дожевывая бисквит. – Послушай-ка, что пишет твоя бабушка о знакомстве с твоим дедом:
«Моя встреча с лордом Фитэйном прошла вполне сносно. Бедный папа весь извелся, принимая графа у нас дома. Он готов был лопнуть от гордости и, по-моему, переусердствовал, заискивая перед ним. Впрочем, тот принял все, как должное, и был очень удивлен, обнаружив, что моя скромная персона вовсе не разделяет благоговейных чувств отца. Лорд Фитэйн очень хорош собой, но не слишком умен – было бы удивительно, если бы он сочетал в себе оба этих качества. Однако он приятен в общении и отличается изысканностью манер. Он сразу же сделал комплимент по поводу моей смуглой кожи. Это было очень мило с его стороны, тем более, что сам он, наверняка, предпочитает жеманных белокурых куколок с фарфоровой кожей».
Катриона в полном молчании прочла еще страниц десять, периодически испытывая острое желание поделиться с Питером своими мыслями. Сделав над собой усилие, она сдержалась и продолжала пожирать строку за строкой.
«Лорд Фитэйн сделал мне официальное предложение, и я решила его принять. Делаю это только для того, чтобы обрадовать отца. Насколько я понимаю, в жизни замужних женщин очень мало радости, поэтому мне представляется, что лучше быть несчастной графиней, чем несчастной простолюдинкой – по крайней мере, я смогу дать своим детям надлежащее положение в обществе, о чем так мечтает папа. Насчет себя я не обольщаюсь: высший свет меня вряд ли примет, даже если я стану графиней Фитэйн».
Прочтя еще несколько страниц, Катриона не выдержала и стала зачитывать мужу отрывки из дневника, хотя прекрасно знала, что он отлично знаком с его содержанием.
«Когда граф посетил контору мистера Лобелла для ведения переговоров по составлению брачного контракта, и ему стало известно, что я приму в них участие на равных правах с отцом, я чуть было не оказалась в положении отвергнутой невесты. Однако кругленькая сумма мгновенно компенсировала все изъяны моей «смуглой красоты» и отсутствие обязательной для женщины сдержанности. Его страхи быстро отошли на задний план.
Удивительно, почему знать так презрительно относится к торговцам и называет их простолюдинами и торгашами, ведь при заключении сделки они мало чем отличаются от самого прижимистого лавочника и зорко следят за тем, чтобы их адвокат торговался из-за каждой мелочи.
Папа дает благородному графу полмиллиона фунтов. Часть этих денег уйдет на погашение уже имеющихся долгов, а остальные – на уплату долгов, которые милорд непременно сделает в ближайшем будущем. Четверть миллиона получаю я, причем муж не имеет права ни на саму эту сумму, ни на проценты с нее. Фамильное имение Фитэйн-Парк перейдет моему сыну, а все закладные останутся у отца. Таким образом, благородный граф до смерти папы будет всего лишь доверительным собственником, а не настоящим владельцем своей недвижимости.
Когда лорд из гордости стал противиться этому условию, так как единственным наследником мог стать только наш сын, я проявила твердость и заявила: «Милорд, вы женитесь на мне из-за моего богатства, а я выхожу за вас замуж, чтобы передать ваши владения и титул своему сыну, который родится от этого брака. Если вы ставите под угрозу будущее нашего сына, то с моей точки зрения этот брак для меня становится абсолютно бессмысленным.
Папа выдал лорду Фитэйну еще десять тысяч фунтов стерлингов на экстренные расходы, и хорошее настроение вновь вернулось к моему будущему супругу».
– Ах, как бы мне хотелось с ней познакомиться! – с воодушевлением воскликнула Катриона. – А что с ней стало, она уже умерла?
– Читай дальше, и все узнаешь.
Дальше молодая женщина читала молча, пока не дошла до того места, где описывалась свадьба.
– Венчание в церкви Св. Георга, а после него скромный завтрак. Твой дед не хотел показывать знакомым свою молодую жену, ведь так? Потом они сразу же отправились в Фитэйн-Парк. Интересно…
Когда она наконец нашла в дневнике то, что ее интересовало, то предпочла не зачитывать этого вслух.
«У нас был обильный и долгий ужин, во время которого мне пришлось съесть множество разнообразных блюд исключительно ради того, чтобы не обидеть не в меру чувствительного французского повара, которого лорд Фитэйн привез с собой из Лондона. После ужина Ада подготовила меня к брачной ночи и, оставив одну зажженную свечу, удалилась. Вскоре пришел и сам муж. Я не испытывала ни страха, ни волнения, обычного в подобных ситуациях, может быть потому, что питала к своему мужу не больше чувств, чем он ко мне. Для того, чтобы женщина с трепетом ожидала прихода мужчины, думаю, необходимы очень глубокие чувства. А может быть, все дело во мне? Мужчины, предлагавшие нежную страсть, всегда вызывали у меня смех, потому что я ни минуты не сомневалась в их неискренности – они любили мои деньги, а вовсе не меня саму.
Должна признать, что муж был со мной очень ласков и предупредителен. Он сказал, что мне не следует бояться, так как он не причинит мне боли. Через полчаса он сделал свое дело и спокойно вернулся к себе в спальню. Я больше не была невинной, но никак не ощутила этой перемены».
В течение нескольких последующих месяцев бабушка Питера писала о самых банальных вещах, касавшихся ее мужа: он купил охотничью собаку, уволил лакея, уехал на несколько дней в Лондон и тому подобное. Через полгода после свадьбы она написала:
«Когда я удостоверилась, что жду ребенка, то сообщила об этом мужу. Он искренне обрадовался и почему-то удивился. Я не преминула напомнить, что он сам приложил немало усилий для появления наследника. Сказав это, я поняла, что допустила ошибку – мой супруг, имевший двоих внебрачных детей и содержавший в любовницах самую очаровательную в Лондоне актрису, не понял шутки и был шокирован моими словами. Любовнице позволено говорить все, что угодно, но это не распространяется на законную жену!»
Через несколько страниц графиня между делом сообщала, что по причине ее беременности у мужа отпала необходимость наносить ей визиты, и он надолго уехал в Лондон. На прощание он попросил ее вести себя соответствующим образом, дабы родить здорового ребенка.
«Мне очень хотелось сказать ему, что все зависит от воли Аллаха, но я сдержалась. Когда он уехал, я почувствовала себя счастливой и спокойной. Еду мне обычно подавали в библиотеку, где я целыми днями читала книги. Я составляю каталог книг, играю на арфе, веду домашнее хозяйство и совершаю долгие прогулки. Я радуюсь свободе и счастлива, что муж не наносит мне ночных визитов. Правда, они никогда не были долгими и, должна признать, во имя справедливости, он всегда был со мной ласков, но меня раздражал сам факт, что муж является в мою спальню каждую ночь. Жаль, что у меня нет близкой подруги, которая могла бы объяснить, почему создается такая суета вокруг интимных отношений между мужчиной и женщиной. Помоги мне Господь! Вынашивать любимое дитя – занятие довольно утомительное!»
«Как это печально! – с сожалением подумала Катриона о графине. – По крайней мере, граф, ее внук…» – она задумчиво уставилась в одну точку и не заметила, как подошел Питер.
– О чем ты думаешь?
Катриона ехидно усмехнулась.
– Разумеется, о жизни и ее превратностях. Твоя бабушка была права: супружество не принесло ей счастья. Мне хотелось бы написать историю ее замужества в стихах. А ты дочитал ее дневники до конца? – спросила она мужа.
– Да, я прочел все, но ни за что не расскажу тебе конец этой истории. Да, что касается стихов, – добавил Питер, – вот этот листок я нашел во второй тетради. Это что, незаконченное стихотворение?
Взглянув на протянутый листок, Катриона вспыхнула как маков цвет.
«Работорговли больше нет на свете,
Запрещена она законом уж давно.
Но мужу разве ставится в вину,
Коль покупает он себе жену?»
– Да так, просто пачкотня, – смущенно пробормотала она.
– И все же это похоже на незаконченное стихотворение.
Катриона небрежно сунула листок под дневник.
– Просто судьба твоей бабушки навела меня на некоторые размышления.
– Мне кажется, что в ее случае покупали мужа, а не жену, – мягко уточнил Питер.
– Отец ее продал! – отчаянно возразила молодая женщина.
– Но она была на это согласна.
– И ты думаешь, это что-то меняет?
– Разумеется, Здесь речь идет о взаимовыгодной сделке, а не о продаже. Интересно, почему ты придерживаешься другой точки зрения?
– Любой, не лишенный чувствительности человек подумал бы точно так же.
– Должен признать, что чувствительность, как таковая и ничем не обусловленная, во мне полностью отсутствует, – с усмешкой заметил муж. – Зато у тебя ее хватит на двоих. – Он подошел к жене и бережно поднял ее из-за стола. – Почему ты решила, что тебя купили, Катриона?
– А разве это не участь всех женщин? – она пожала плечами. – Мне бы хотелось продолжить чтение, милорд.
Питер испытывал непреодолимое желание схватить Катриону и долго трясти ее изо всех сил. Это совсем не было похоже на прилив любовных чувств, и он ужаснулся своей внезапной жажде насилия. Он отпрянул от жены, будто ее плечи жгли ему руки.
– Разумеется, читай дальше, – сказал он холодно.
