Глава 14

Ния выбралась из джипа. Сюзанна окликнула ее. Она выглядела усталой и раздраженной. Белая рубашка в пятнах, края выбились из замшевых брюк. Волосы выбились из косы, тщательно заплетенной утром. Пряди развевались на ветру. Безупречная косметика, наложенная утром, размазалась, стерлась. Кожа на лице покрылась загаром.

Сюзанна посмотрела на часы.

– Ния, Моравио проделал весь этот путь, чтобы побыть с тобой. Он планировал эту поездку задолго до того, как здесь все покатилось к черту. Он считает, что если расскажет тебе о замыслах новой книги, проведет какое-то время с тобой, то сможет раскрыться. Он просил меня уговорить тебя.

– Я, скорее всего, не смогу встретиться и побеседовать с ним. Нельзя ли перенести свидание в Лос-Анджелес? Мы бы встретились на следующей неделе.

Никки выбрался с заднего сиденья и неторопливо направился к дому. Сюзанна посмотрела ему вслед.

– Ваш? – спросила она у Харма.

– С самого рождения, – ответил тот, улыбнувшись.

– Нам надо поговорить, – сказала Сюзанна.

– Почему бы не зайти в дом? – пригласил Харм, но Сюзанна удержала Нию.

– Я заказала столик и обед для тебя и Моравио. Удели ему два часа, Ния. Подумай только о блестящей карьере. О том, что будет, когда закончатся проблемы с «Визионфильмом». Пусть Моравио создает образ для тебя. Такой шанс бывает раз в жизни.

Ния вопросительно посмотрела на Харма.

– Идите, – посоветовал он, затем повернулся к Сюзанне: – Я хочу поговорить с вами. Я уже беседовал с Леонардом о том, чтобы выйти из положения тайного наблюдателя, и буду очень признателен, если вы замолвите ему словечко. Я знаю, вы меня поддерживаете.

Сюзанна стояла положив руки на бедра. Она была смущена, но делала вид, что наблюдает за птицей, которая парит в небе над ними.

– У нас очень хрупкое равновесие власти, – сказала она. – Понимаю, что допустила ошибку, притащив сюда Мануэля. Как бы Леонард ни уважал Моравио, он ревнует, он не только обозлен – взбешен. Скорее всего, Ния попала ему под горячую руку, вот он и крутит с ее ролью. Хотя именно такие ситуации он больше всего любит. Я подниму ваш вопрос, Харм. Но лучше пока оставить все как есть. Два-три дня потребуется, чтобы отснять все сцены с участием Нии. Вопрос щекотливый. Но я посмотрю, что можно изменить. Ния, сделай мне одолжение, съезди на обед с Моравио, он ждет!

– Я чувствовала бы себя спокойнее, если бы Харм был рядом со мной.

Харм пожал плечами.

– Сейчас со мной Никки.

– Я отвезу и заберу тебя, – предложила Сюзанна. – Вы будете среди людей в ресторане. Максимум два часа.

Сюзанна ждала, пока Ния принимала душ и переодевалась. Ния надела длинную юбку, свитер и черные ботинки. Фетровой шляпой прикрыла влажные после душа волосы. Когда они выходили, Никки бросился к Нии и резко остановился. Теннисные туфли скрипнули по плиткам.

– Пока, – он улыбнулся, показав щербинку, затем, все-таки поддавшись порыву, обнял ее. Она взглянула на Харма, тот отвернулся и ушел на кухню. «Me подходи слишком близко, – подумала она. – Если все, что ты делаешь, только портит отношения». Она не совсем понимала, кому предназначала это внутреннее предостережение, себе или Харму?

Никки проговорил свистящим шепотом:

– Если вы, ребята, выберетесь как-нибудь в «Пиццерию»…

– Малыш, – успокоила она, приглаживая его взъерошенные волосы, – футбольный мяч будет твоим. Обещаю тебе.

– Да! – он радостно подпрыгнул, потом ринулся к телевизору, включил его и улегся на пол, забыв обо всем на свете.

Несколько минут они ехали молча. В автомобиле работал кондиционер, воздух – свежий и прохладный. Сюзанна была вздернута. Наконец она заговорила:

– Дела неважные, Ния. Я советовалась с адвокатом. Он предположил, что твои шансы выиграть процесс о сексуальных претензиях Леонарда крайне незначительны. В суде Леонард разнесет тебя в пух и прах. Подобные дела обсасываются в газетах, и грубые шуточки отпускаются в течение многих месяцев. Ты была с ним все эти годы. Иск о приставании только выставит тебя на посмешище. Не похоже, что ты – жертва. Понимаешь, о чем я говорю? Три дня работы, и ты расстанешься с Леонардом навсегда. Я говорила с Мириной, она уверяет, что у тебя остается главная роль, она лишь немного изменила форму. Смирись с их игрой – вот мой лучший совет тебе. Ситуация вышла из-под контроля. Лучшее, что можно сделать сейчас, – плыть до финиша. Ты покончишь с Джакобсом, с «Визионфильмом», и прошлое останется позади. Главное – здесь находится Дьердь. Она защищает тебя лучше, чем Харм. Леонард знает, что она делает записи, дорогуша. Она записывает и фотографирует все. Если мы только сможем пережить эти несколько дней, она поведает миру все о «Визионфильме». Ты получишь роли в престижных студиях и лучших фильмах. Публикации помогут добиться прибыли этой картине, несмотря на то, что ее снимал Джакобс.

Сюзанна остановила машину перед рестораном на окраине Санта-Фе.

– Итак, дорогая, роль, которую предстоит тебе сыграть, – скромность, притворная застенчивость, – она протянула последние слова, подчеркивая красоту своего нежного голоса. – Играй с ним, как с рыбкой, отпускай леску все длиннее и длиннее. Моравио и Леонард в твоей власти. Ты используешь их, а не наоборот. Поняла? Подумай о стратегии, – проинструктировала Сюзанна.

Ния кивнула. Стратегия? Хорошо. Сюзанна была сердитой и сдержанно-суровой. Никаких признаков игривой парижской дебютантки и романтического розового платья. Но, несмотря ни на что, Ния не могла думать о примирении с Леонардом. Это значило бы – просто лечь и позволить ему растоптать ее. Продолжать игру. Ей не хотелось. Она мечтала хоть раз в жизни расстроить его планы – прямо и открыто. Но вместе с тем она умела поставить себя на место Сюзанны и понять ее.

Сюзанна вздохнула и откинула со лба пряди волос, снова посмотрела на часы.

– Я вернусь за тобой ровно через два часа. Позвони мне в гостиницу или Харму, если что-то покажется тебе не так.

У Нии появилось странное ощущение, когда Сюзанна уехала. Будто автомобиль – лодка, а ресторан – остров, на котором ее покинули. Она спросила у хозяина, где столик Моравио. Тот провел ее к кабинке в конце зала.

Ния вошла в кабинку. Моравио привстал, приглаживая жесткие волосы, наклонился, хотел поцеловать ее в щеку, но она протянула руку.

– Мануэль, – сказала Ния, – давай поговорим о делах. Расскажи мне о Соне, о новом романе. Объясни, как я могу тебе помочь? Где ты застрял?

– Застрял? – переспросил он. – Дела? Соня не бизнес для меня. Она – моя жизнь.

– Но, Мануэль, она придумана. Я хочу, чтобы ты понял: я – не Соня. Я – это я, – он молчал, и Ния продолжала: – Верно, ты и сам знаешь? – спросила она. – Я не смогу говорить с тобой о развитии ее образа. Я не могу быть ничьим мифом.

Он молчал, складывал и снова разглаживал салфетку. Официант принес бутылку «Фьюма». Моравио попробовал вино, одобрительно кивнул.

– Да, конечно, я знаю, что это так, – заговорил он. – Но я не хочу, чтобы так было. Я проделал долгий путь, чтобы поговорить со своей героиней через тебя. Я хочу пообедать с Соней, танцевать с Соней, быть… с Соней. Ты правильно предположила, красавица.

– Значит, именно здесь ты и застопорился. Ты думаешь, что она существует вне тебя, во мне?

Он неожиданно рассмеялся, откинув голову на спинку кресла. Потом перегнулся через стол к Нии, вынул чековую книжку, написал ее имя на чеке и посмотрел ей в глаза.

– Тогда сыграй Соню. Веди себя, как она. Всего один раз. Сейчас, когда мы вместе, – он погладил рукой ее руку, задержал пальцы на плече, прикоснулся к волосам возле шеи. – Импровизируй: Соня со мной сегодня вечером. Я нанимаю тебя, плачу тебе все ясно и понятно. Строго профессионально, да? Я консультируюсь с тобой по поводу развития образа. Каков твой гонорар? Сколько платит Леонард за неделю съемок? Я заплачу тебе столько же за один вечер.

– Моравио, – сказала она, трогая его за руку. – Разве мы не можем побеседовать просто так, как актеры?

У нее было чувство, что она – проститутка. Ее – покупают. Надень черные кружева, оближи губы, выполняй его сексуальные фантазии. Будь его черной богиней. Оплата за час. Наверное, именно этого он хочет. Влюбиться в Сони. Совокупляться с Соней. Потом возвращаться домой и писать о ней.

Моравио взял стакан, допил вино, налил еще. Потом рассмеялся.

– Ты – умная женщина, Ния. Твое сопротивление мне, в самом деле, помогает. Правда. Я не осознавал, как сильно Соня мной овладела. Думал, что ключ к ее написанию – ты.

– Нет, – отрезала Ния.

– Я далее собирался попросить тебя надеть вот это. «Приехали, – ахнула Ния про себя. – Пояс с подвязочками и открытый бюстгальтер в бразильском стиле?»

Вместо этого Моравио достал из-под стола шляпную картонку и поставил ее на стол. Он снял крышку, порылся в оберточной бумаге, извлек шляпку тридцатых годов: с перьями, черными стеклянными бусинками и вуалькой. Это была шляпа официантки в той части фильма, которую они отсняли на Манхэттене.

– Я взял ее в костюмерной. Ты будешь в ней выглядеть очаровательно, – сказал он.

Ния отказалась. Неужели и он не может остановиться?

– Мне нравится моя шляпа, она вполне меня устраивает.

Моравио почти любовно погладил шляпку, уложил ее в картонку, перевязал и поставил картонку на пол. Кабинка, где они сидели, была уединенной. Ния не видела остальную часть ресторана. Ей вдруг стало тесно и неуютно.

– Ты знаешь, я вырос в Бразилии, в Рио. Мать отсылала меня на лето к дедушке с бабушкой. На плантацию. У них был прямо-таки дворец, построенный в джунглях. Прекрасный, удобный, вдали от цивилизованных городов. Дорога была долгой – несколько дней на поезде, потом на машине. Особняк напоминал сундук с драгоценностями. Фонтаны, сады, все резко отличалось от окружающей нищеты, от деревенских лачуг. Им принадлежала огромная территория. Они были похожи на короля и королеву, все в городишке работали на них. Была еще одна семья, которая владела землей в тех местах. Люди жили словно их рабы.

– Моя бабушка проводила часть года в Париже, часть – в Рио. На какое-то время возвращалась в свой дом. Она мучилась, становилась подавленной, неразговорчивой, неделями лежала в постели, словно тяжелобольной человек, хотя никаких хворей у нее не было. Она не могла согласиться, что такое существование – суть ее жизни. Она наряжалась в красивую одежду, нацепляла изящную шляпку, брала с собой меня. Мы гуляли по имению, осматривая земли, домашний скот, курятники, лошадей, она ходила, прикрывшись от солнца ярким шелковым зонтиком. Потом она возвращалась домой, переодевалась и остаток дня проводила в постели. Навещать ее приходили священники. Я вырос, зная женщин, которые разыгрывали роли на подмостках своей собственной жизни. У них не было ни единого лица, которое они могли бы назвать своим. В Париже – одно. На земле мужа – другое. По сути дела, отказываясь от себя, от того, кем они были на самом деле.

– Но, может быть, та личность, которой она была, не вписывалась ни в одну из этих рамок. Тогда не признавали, что у женщины может быть своя жизнь, отдельная от мужа или отца, – сказала Ния.

– А ты думаешь, у тебя есть своя?

– У меня нет мужа, а мой отец умер, когда мне было семь лет. Я – американка и современная женщина. Я не лицо, занимающее высокое положение в обществе Латинской Америки на рубеже веков.

– А ты не думаешь, что это еще одна роль, которую ты играешь? Современная американская женщина. Ты действительно веришь, что это – ты, истинная суть того, чем ты являешься? – спросил Моравио.

Ния не ответила, не хотела отвечать.

– Пойми, Ния, твой дар в том, что по-настоящему ты не знаешь себя. У тебя не пустота, а ниша, в которой ты можешь стать кем только захочешь. Это – твой талант. Он приносит тебе много несчастий. Тебе следует правильно оценить нишу в душе, не стараться из всех сил заполнять ее какими-то идеями о себе.

– Лучше, когда тебя заполняют собственные идеи, чем чьи-то еще, – резковато ответила Ния.

– Тогда стань драматургом, а не актрисой.

Он уставился на нее темными глазами, заблестевшими от выпитого вина. Как писатель, он любил словесную игру, любил забавляться вязью синтаксиса и определений.

– Если твоя суть заблудилась в лесу, и нет никого, кто бы услышал ее.

Ния вдруг вспомнила Никки и Харма: как они заказывали пиццу, как играли в футбол. Для них жизнь существует фактически. Для них бытие – не словесный лабиринт.

Ния собралась с силами, втянула себя, словно на гору, в беседу с Моравио. Они говорили о творческом процессе, о замыслах для Сони. Моравио опьянел и распевал народные португальские песни. Вскоре приехала Сюзанна, выпила с ними кофе, а потом отвезла Нию в дом Харма.

Харм встретил ее возле двери. Сюзанна отъехала. Автомобиль мигнул красными огоньками стоп-сигнала и оставил на улице облако пыли. Ния постояла, прислушалась и вошла в дом следом за Хармом.

– Я отправил Никки к маме.

Нию разочаровало это известие. Она с нетерпением ожидала восторженных восклицаний и вопросов мальчика.

– По правде говоря, – продолжал Харм, – я не могу быть спокойным, не могу оставить его здесь, пока происходят все эти дела.

Ния стояла в тусклом свете, падающем в прихожую от кухонного освещения, обдумывая то, что он сказал. Здесь небезопасно. Небезопасно для ребенка, потому что здесь – она.

– Я не говорю, что это – ваша вина. Просто так получилось. Я стараюсь не слишком смешивать работу с личной жизнью. Я знаю, что вы способны меня понять.

Ния прошла в темную гостиную, села на диван. Харм опустился в кресло напротив нее. Он, казалось, отдалился от нее, стал снова чужим. Может быть, Никки что-то сказал.

– Почему же тогда вы пригласили Никки на рыбалку?

Он пожал плечами.

– Меня пригласили вы. А до этого мы договорились с Никки встретиться.

– Что же было сначала – курица или яйцо? – спросила Ния. – Какая разница? Мы были там все вместе. Вы наставляли на нас видеокамеру, снимая счастливую семейную прогулку. А сейчас вдруг – «работа и личная жизнь»? А куда подхожу я? К какой из них приписать меня? – в ее словах сквозила горечь.

Харм, не отрываясь, смотрел себе на руку, внимательно и сосредоточенно, словно не видел ее давным-давно.

– Послушайте, я отослал его, главным образом, в целях безопасности. Если кто-то попытается добраться до вас, я – здесь. Но подставлять своего ребенка я не могу. А другой пункт, – он встал, отошел к окну и стал смотреть во внутренний дворик, – я не знаю, куда вы вписываетесь. Я вообще не знаю, черт побери, куда что вписывается. А вы знаете?

Ей не следовало настаивать. Она знала, что эта беседа была преждевременной, поспешной для них. И, возможно, неуместной. Присутствие Никки в доме заставило Харма задуматься и понять это. Она же размечталась о другой жизни.

Ния подошла к Харму, прижалась к его спине, обняла за талию. «Я слышу тебя».

Они постояли так, молча, несколько минут. Он повернулся и обнял ее. Им стало хорошо вдвоем. Ния чуть не рассмеялась от радости – их чувства оказались настоящими. Жаль, фон для них явно не подходил. Было ли у нее хоть когда-нибудь что-то подобное?

Она отстранилась и пошла по коридору к дальней комнате. Следом за ней шел Харм. Он принес револьвер.

– Вы знаете, как им пользоваться?

– Я училась стрелять, когда снималась в фильме «По законам оружия». Мне приходилось много времени проводить в тире. Наверное, я смогу выглядеть с ним в руках правдоподобно, а не дергаться, словно перепуганная девчонка.

– Эта «Смит-Вессон» специального выпуска, – он вывернул барабан, патронники были пусты, и протянул ей револьвер.

Харм снял с верхней полки коробку с патронами и поставил ее на диван.

– Вы будете чувствовать себя увереннее, если он будет в прикроватной тумбочке?

– А вы? – спросила она.

Он пожал плечами.

– Вы уверены, что сможете воспользоваться им?

– Никакой проблемы, – ответила Ния. – Но меня больше устроило бы, если бы это сделали вы.

– Никаких проблем.

Ния снова вывернула барабан и вставила патроны один за другим. Открыла ящик тумбочки и положила револьвер внутрь.

– Я обязательно разряжу его, если придет Никки.

– Не думаю, что приведу его сюда, пока вы не закончите снимать фильм.

– И уедем назад в Лос-Анджелес, – добавила Ния.

Харм посмотрел в сторону.

– Да, – согласился он.

Ния рылась в сумочке. Она искала футболку. Она вытащила записи со сценарием, почту, которую забрала в трейлере. Ее рука нащупала конверт, оклеенный марками. В конверте лежала видеокассета. Не было никаких пометок или почтового штемпеля. Жаркая волна зловеще прокатилась в ее груди.

– Еще одна кассета, – почему-то шепотом сказала Ния, – лежала в сумке.

– Откуда она взялась? Подождите минутку, – он заволновался, принес полотенце, взял кассету полотенцем.

– Этой сумки не было со мной в ресторане, когда я обедала с Моравио. Я взяла ее в трейлере, когда мы уехали с площадки.

Харм наклонился, включил телевизор и магнитофон. Вставив кассету, нажал на кнопку «воспроизведение». Изображение мигнуло, камеру двигали рывками. На экране появилось изображение площади Санта-Фе. Солнце опустилось за горы. Потом видеокамера перенесла внимание на «Пинк Адоб». Синие сумерки, розовое освещение в баре. Ния идет к входу в ресторан, смотрит на часы, входит во внутренний двор, оборачивается и посылает воздушный поцелуй в пространство улицы.

– Вы знали, что вас кто-то снимает?

Ния едва дышала.

– У меня было ощущение, что я нахожусь перед кинокамерой.

В баре видеокамера записала голоса, звон стаканов, джаз из стереоустановки, движение людей. Камера сфокусировалась на них. Вот они наклонились над столом. Ния достала письма, передвинула их по столу к Харму. Изображение стало крупнее. Харм развернул листок, читает письмо.

Он все время был там, сидел в баре с видеокамерой на плече. Насколько же слепы они были!

Пошли пустые кадры. Харм потянулся, чтобы выключить видеомагнитофон.

– Подождите, – остановила его Ния. – Помните ту, другую кассету? Там было еще кое-что. – Она опустилась на колени перед телевизором. Казалось, что камера кружит по комнатке, не в фокусе. Потом появился небольшой простенький диван и обеденный стол.

– Мой трейлер, – ахнула Ния. – Он был в моем трейлере.

Камера блуждала по комнате, остановилась на полупустой кофейной чашке, ботинках на полу. Потом двинулась вглубь трейлера к спальне, к открытой дверце шкафа. Свадебное платье, висящее в полупустом шкафу. Платье разостлано на диване. Рамка снова стала черной.

– Вошел прямо в мой трейлер. Не могу поверить. Это должен быть тот, кто может без проблем пройти на съемочную площадку, верно?

На пленке была снята ночь. Слышался шум ветра. Короткая вспышка и шелест автомобильных шин по асфальту. Звук шагов. Он сидел на корточках рядом с дорогой, держал камеру внизу и снимал проносившиеся машины, вспышки фар.

Еще одна машина промчалась мимо. Фары осветили шоссе. Платье лежало на дороге. Колеса машины проехали по нему. Платье взлетело за машиной, подхваченное потоком воздуха, словно тряпка или призрак.