Часть первая
Самый сладкий запрет
ГЛАВА 1
– Итак, слово за тобой, Рейф, – медленно произнес Тони Чамберз и, взяв со стола бокал с портвейном, откинулся на спинку стула.
Рейф Рейборн, затянувшись, выпустил струйку дыма. Сильный запах крепких кубинских сигар смешивался с ароматом дорогих духов. Женщина, державшая в руках бокал, наклонилась и поцеловала Рейфа в загорелую щеку.
– Удачи тебе, – прошептала она.
– Увеличиваю ставку до… – он помедлил, посмотрев на груду банкнот, лежащих перед ним, – до пятисот.
Все игравшие сочли ставку слишком высокой, и в игре остались лишь Тони и Рейф.
– Твой ход, – сказал Тони, показывая карты. – Все четыре дамы – у меня. – Он торжествующе улыбнулся. – Отбивайся, если сможешь.
Усмехнувшись, Рейф раскрыл свои карты.
– А у меня – козыри.
– Проклятье! – в сердцах воскликнул Тони, и его красивое лицо помрачнело. – Такое впечатление, что у тебя советник – сам дьявол.
Рейф нахмурился.
– Почему бы и нет?
Тони расхохотался, попросив симпатичную девушку наполнить его бокал.
– У меня нет ни малейшего сомнения, старина. Абсолютно, – повторил он, заглядывая в глубокий вырез платья девицы, наклонившейся с бокалом вина.
Один из молодых людей, принимавших участие в игре, завоевывал доверие пышнотелой хозяйки заведения, сидевшей у него на коленях.
– Думаю, следующую партию я пропущу, джентльмены, – заявил Робин Уилтон, на миг оторвавшись он страстных губ своей подруги. Он поднялся, его примеру последовали еще два молодых человека, тоже горевших желанием уединиться со своими дамами.
– Мудрое решение, – насмешливо заметил Рейф, обнимая за тонкую талию женщину, стоявшую рядом. – А ты как думаешь, Тони?
– Я сыграл бы еще одну партию, старина. Что ты на это скажешь?
– Идет, – ответил Рейф.
Надув губки, женщина обвила руками шею Рейфа и прошептала ему на ухо:
– А как же я, мой милый?
– Немного позже. – Взяв с игрового столика две крупные банкноты, он небрежно сунул их за корсет женщины и легонько шлепнул ее по мягкому месту. – А теперь иди, крошка.
Вытащив деньги, она проворно пересчитала их. Лицо озарила довольная улыбка.
– Меня зовут Молли. – Покачивая крутыми бедрами, женщина направилась к двери, сделав знак оставшейся в комнате девушке следовать за ней. – Я жду.
– Боже милостивый, Рейф, ты только что отвалил сто фунтов!
– Ну и что?
– За эти деньги можно купить дюжину проституток.
– Подумаешь!
Тони не верил своим глазам. Иногда его друг-американец удивлял своими поступками. Взять хотя бы сегодняшний случай. Наблюдая, как уверенно, в свойственной ему манере, Рейф тасовал карты, а закончив, закурил еще одну сигару, он решил задать вопрос, давно волновавший его:
– Почему ты не пригласил на танец леди Джиллиан? Разве не из-за нее мы приехали на этот скучный бал?
Рейф невозмутимо продолжал сдавать карты, словно не слыша друга.
– Приступим? Делай ставку, – предложил он. Тони выложил пятьдесят фунтов.
– Только и всего? – уточнил Рейф, накрывая банкноту двумя своими. – Сто.
– Идет, – улыбнулся Тони, прибавляя к банкнотам еще одну.
– Карты? – спросил Рейф.
– Две, – ответил Тони, сбрасывая свои.
– Сдающий берет, как правило, одну, – заметил Рейф, рассеянно рассматривая карты.
– Ты ведь знаешь, Рейф, я не отстану, пока не получу ответа, – заявил Тони, снова взглянув на карты. – Стоило собираться на бал, чтобы уехать так рано?
Немного помолчав, Рейф, наконец, заговорил.
– Я ничего не жду от бала, – объяснил он, пожимая плечами. – Леди Джиллиан, я уверен, все танцы заранее распределила среди многочисленных поклонников.
– А если она ждет приглашения каждого из нас? – заметил Тони.
– Возможно.
– Не сомневаюсь, старина. Мы с тобой для нее, словно семья, как старшие братья, поэтому Джилли никогда не откажется потанцевать с нами. Должно быть, ей хотелось, чтобы один из нас пригласил ее.
МЫ ДЛЯ НЕЕ КАК СЕМЬЯ. Рейф снова и снова повторял про себя эти слова. Но ему не хотелось быть одним из членов семьи Джиллиан, а ожидать чего-то другого от этой леди было наивно. С тех давних пор, когда Джилли, напоминая маленького проворного птенчика, следовала за ним по пятам и засыпала вопросами, утекло много воды. Прошедшие годы принесли немало боли и отчаяния, но воспоминания о времени, проведенном в обществе этой милой непосредственной девочки, успокаивали, как бальзам, истерзанную душу. Но, к сожалению, она – грезы, мечта. «Сделай хоть шаг навстречу страсти, погибнешь в ее губительном пламени. Джилли – мечта, единственная женщина, к которой нельзя прикасаться ради похоти, она – принцесса из волшебной сказки, достойная внимания прекрасного и благородного принца, человека ее положения, и уж, конечно, не какого-нибудь безродного техасца, в жилах которого бушует кровь воинственных команчей», – утешал себя Рейф.
– Ты едешь со мной на уик-энд в загородный дом леди Алленвуд? – поинтересовался Тони.
– А ты как думал?
– Вот и прекрасно, в доме Марины весело и оживленно. Правда, было бы прекрасно, если бы Алленвуд – это напыщенное существо в штанах – остался в Лондоне.
– Что тебя манит на этот вечер? Тони расплылся в улыбке:
– Младшая сестра леди Алленвуд – баронесса Диллингтон.
Рейф удивленно поднял бровь.
– Не беспокойся, мой дорогой, – заверил Тони друга, сдавая карты. – Она уже замужем. С той поры, как в детской появилось двое сыновей, муж и жена заключили негласное соглашение, по которому у каждой из сторон – своя жизнь.
– Поздравляю. Эта леди – твоя любовница?
– Вроде того. Место наших встреч – картинная галерея.
– Кто бы подумал, что ты – коллекционер, – заметил Рейф, сбрасывая карту и заменяя ее другой.
– Ничего удивительного. Дело в том, что меня интересует искусство лишь одного художника – моей кузины Джорджины Дейсер.
– Еще одно открытие! У тебя, оказывается, есть кузина, да еще и художница, – уточнил Рейф.
– Все просто. Наша семья ведет себя так, будто Джорджи не существует.
– Почему?
– Она нарушила семейные традиции, отказавшись от роли послушной и воспитанной дочери. – Тони усмехнулся. – Но, как известно, хорошо смеется тот, кто смеется последним. В нашей семье смеется Джорджи, потому что бабушка, величественная старая леди, всегда жившая в свое удовольствие, умирая, оставила ей целое состояние, и теперь кузина делает все, что хочет. Она написала великолепный портрет Джилли, довольно необычный.
Рейф проявил заинтересованность.
– Неужели?
– Да. Джилли намеревалась приобрести портрет и подарить брату, но Джорджи отказала, объявив его основой своей коллекции, так что о продаже не может быть и речи. – Он помолчал. – По крайней мере, сейчас.
… Портрет Джилли. Рейф задумался. Как убедить художницу продать его за любую сумму? Если быть уверенным, что портрет достанется ему, можно подождать, пока закроется выставка, а потом уговорить ее расстаться с полотном.
Вспомнился небольшой портрет, висевший в библиотеке Энкантадоры. Леди Джиллиан – четырнадцать лет: в только-только начинающей расцветать девочке явственно угадывалась прелестная, очаровательная девушка.
Рейф помнил первое впечатление от этого портрета. Он смотрел на него с каким-то странным щемящим чувством и, сославшись на срочную работу, поспешно выбежал из библиотеки, но скоро вернулся снова, горя желанием остаться наедине с картиной. Долго, не отрываясь, смотрел на девушку.
Молодой человек простоял у портрета, наверное, не один час и стоял бы дольше, если бы не случилось непредвиденное: протянув руку, он коснулся щеки девочки на портрете, и на полотне остались грязные следы пальцев. Рейф пулей выскочил из библиотеки, подгоняемый чувством стыда и страхом разоблачения. Возможно, картина испорчена. Как вынести исполненные сожаления взгляды Тори и Риса, чье уважение было ему так дорого! Для себя он решил, что это дурное предзнаменование и поклялся никогда не запятнать невинность леди Джиллиан, как это произошло с ее портретом.
«Ей нужен такой человек, как Тони, – рассуждал Рейф. – Как-никак, они принадлежат к одному кругу, у него прекрасное воспитание и достойные предки. Тони или ему подобный сможет обеспечить Джилли ту жизнь, которую она заслуживает, а он оказался в ней лишь случайным гостем».
Но стоило Рейфу представить друга, обнимающего страстно любимую им женщину, как его рука помимо воли тянулась к карману сюртука, где обычно лежал пистолет.
«И все же, – размышлял Рейборн, – происхождение человека всегда было самым мощным оружием. Сила заключалась в богатстве и положении в обществе, но не в шестиразрядном револьвере и остром ноже. Каждому человеку предопределено занять свое место в этом мире. Тони и Джилли принадлежали к одному кругу. Он же – к другому».
Конечно, Рейф получал удовольствие от визитов в их мир – в этом не было никакого сомнения. Красивому, молодому, довольно состоятельному сыну богатого и могущественного графа Деррана были открыты двери всех домов Лондона. Но настоящей родиной для молодого человека всегда оставался Техас, где он родился и вырос. Именно поэтому Рейборн считал, что единственная, по-настоящему любимая им женщина так и останется прекрасной, но неосуществимой мечтой.
* * *
Сквозь открытое окно доносился тихий шелест дождя. Комнату Джилли освещал мягкий свет газовых ламп. На душе было тоскливо от того, что она не понимала Рейфа. Быть рядом и так далеко друг от друга – разве не причина для грусти? Джилли подошла к окну: плыли легкие клочья тумана, влажный ночной ветерок коснулся кожи, и девушка непроизвольно вздрогнула. По улице проезжали экипажи, звонкий стук копыт по булыжной мостовой напоминал, что жизнь продолжается, независимо от того, счастлива ты или нет.
Открылась дверь гардеробной, девушка отошла от окна. Служанка принесла обитую бархатом шкатулку в форме сердца. Джилли принялась снимать гранатовые украшения, ее любимые камни, подаренные братом Рисом в день пятнадцатилетия. Каждый год он пополнял коллекцию сестры новым украшением. В этом году он передал ожерелье через Рейфа. На этот раз они с женой не смогли приехать сами: Тори совсем недавно родила четвертого ребенка.
Джиллиан улыбнулась при мысли о потомстве, произведенном на свет братом и его женой-американкой. У них росло трое сыновей, а теперь, наконец, появилась долгожданная девочка. И Джилли не сомневалась, что самая маленькая Фицджеральд Бьюкенен сразу станет всеобщей любимицей.
Расстегнув застежку на ожерелье из жемчуга и граната, девушка положила его в шкатулку. Туда же последовали сережки и три браслета. Осталось лишь одно украшение, которое она никогда не снимала: золотое кольцо с гранатом, красовавшееся на правой руке. Это кольцо подарил Джилли на Рождество ОН, когда ей было пятнадцать лет, и с тех пор она никогда с ним не расставалась. Нежно погладив камень, украшавший кольцо, девушка задумалась о человеке, подарившем его. На сегодняшнем балу Рейф затмил всех остальных мужчин, выделяясь среди них, как волк в стае домашних собак.
EI LOBO NEGRO.
Джилли помнила, как однажды в Энкантадоре кто-то так назвал Рейфа.
ЧЕРНЫЙ ВОЛК.
«Это прозвище так подходит ему», – подумала молодая леди. Вечером произошло совершенное его воплощение: черный с золотом элегантный фрак, сшитый искусным портным, услугами которого пользовался и брат Джилли, сидел на Рейфе, как перчатка на руке, подчеркивая узкие бедра и широкие плечи. Черный жилет украшали золотые пуговицы с ониксом, а белизна рубашки казалась ослепительной на фоне загорелого лица и черных, как смоль, волос.
В комнату снова вошла служанка, держа в руках чашу с пуншем.
– Еще немного, и вы непременно простудитесь. От окна дует, – предостерегла она леди Джиллиан.
– Ерунда. Я здорова, как ломовая лошадь, и ты прекрасно знаешь об этом.
– Да, это так. Но я никогда не осмелилась бы сравнивать вас с животным.
Джилли рассмеялась.
– Боже упаси.
– Нет, – продолжала служанка, – вы больше напоминаете тех прекрасных лошадок, которых разводит граф.
– Ты имеешь в виду арабских скакунов?
– Именно их. – Нэн Каммингс подумала, что вряд ли кто-нибудь сможет сравнить ее хозяйку с обычной рабочей лошадью. В облике леди Джиллиан бросалась в глаза порода.
Служанка знала, как называли ее в доме, слышала о существовании списка леди Джиллиан, куда заносились люди, по ее мнению, сбившиеся с пути истинного, к которым она относилась с особым милосердием. Нэн не обращала внимания на эти сплетни. Теперешняя жизнь нравилась ей куда больше той, которую приходилось вести в приюте для сирот в Брансфорде, прислуживая хозяйке этого заведения. Леди Джилли относилась к служанке по-доброму, собиралась даже заняться ее образованием, и Нэн надеялась, что когда-нибудь сама сможет учить людей, независимо от их происхождения и положения в обществе.
– Вам что-нибудь нужно, мисс? Джилли не спеша пила горячий пунш.
– Нет, Нэн, спасибо. Служанка подошла к кровати и взбила подушки.
– Я не ожидала, что вы вернетесь так скоро. Признаться, она и сама не собиралась возвращаться с бала так рано.
– И я этого не ожидала, – грустно произнесла молодая леди.
Нэн почувствовала в тоне хозяйки что-то неладное.
– Что-нибудь случилось?
– Неужели я похожа на человека, у которого неприятности? – спросила леди Джилли, удивленно приподняв черные брови.
Нэн улыбнулась.
– Просто я достаточно хорошо знаю вас, мисс.
– Ничего особенного не случилось, – ответила девушка, подходя к небольшому камину. Сбросив парчовые шлепанцы, она уютно устроилась в большом мягком кресле, натянув на ноги белую ночную горочку. Вьющиеся черные волосы, перехваченные атласной лентой, рассыпались по плечам.
– Если я вам больше не нужна, желаю спокойной ночи, – нарушила молчание Нэн.
Джилли пожала худенькими плечами.
– Прости, Нэн. Какая-то я сегодня рассеянная. Спокойной ночи.
Служанка удалилась, оставив Джилли один на один с ее мыслями. Будто впервые оказавшись в этой комнате, девушка обвела ее отсутствующим взглядом, остановившись на полотне Росетти. Ее пухлые губки тронула улыбка. Несколько месяцев назад эту картину внесли в дом. Мать была просто шокирована. Оцепив полотно как самую настоящую мазню, леди Роутерсби решительно воспротивилась тому, что столь вульгарная вещь будет находиться в ее доме.
– Картина лишена всякого изящества, – жаловалась Агата, но в конце концов, когда дочь наотрез отказалась расстаться со своим приобретением, ей пришлось сдаться. – Во всем виновата дружба дочери с этой ужасной Дейсер, – решила леди Роутерсби.
Впрочем, здесь Джилли не стала бы спорить, потому что именно Джорджи убедила ее купить картину. Полотно было необычайно чувственным, наталкивало на определенные размышления. Оно нравилось Джилли, это и явилось решающим аргументом для покупки.
Джорджи пришла в восторг от решимости Джилли и попросила ее позировать. Молодая леди, которую по праву считали настоящей красавицей, с радостью согласилась. Результат их работы украшал один из выставочных залов – к великой досаде матери Джилли.
Как отнесется Рейф к этому полотну? Не посчитает ли его слишком вызывающим? Эти мысли не давали Джилли покоя. Будет ли он изумлен, и появится ли на его губах усмешка? Или бросит холодный, как ветер Техаса, взгляд, сочтя ее сумасшедшей из-за решения позировать для подобной картины?
Джилли так хотелось плыть в вальсе в объятиях Рейфа, ощущать его сильные руки, двигаясь в такт музыке.
«Джорджи должна нарисовать Рейфа», – решила Джилли. Ее подруга-художница сумеет выразить на полотне сущность этого человека. Пусть это будет неофициальный портрет, выполненный в непринужденной обстановке. Уже сейчас Джилли могла представить себе этот портрет: Рейф в черных брюках для верховой езды и высоких черных сапогах. Широкий кожаный ремень с золотой пряжкой, подчеркивающий тонкую талию его обладателя. Ворот вздымаемой ветром белой рубашки слегка распахнут, приоткрывая гладкую мускулистую грудь… Джилли так увлеклась возникшим видением, что казалось, будто она ощутила жар его горячего тела… Руки Рейфа, его красивые руки с длинными тонкими пальцами расстегивают пуговицы на рубашке. А на мизинце левой руки, как всегда, красуется золотое кольцо с ониксом, переливающееся на солнце.
Боже милостивый, куда завели ее эти странные мысли и богатое воображение?
Ответ был прост – на темную и запретную территорию. Один вид Рейфа выводил ее из равновесия, пробуждая странные желания, заставляя вспоминать о том, что она – женщина, а он – мужчина.
Единственным человеком, кому Джилли могла поверить свои сокровенные и несколько опасные мысли, была Джорджи. Мэг не поняла бы этого. И все потому, что женщине знатного происхождения не пристало даже помышлять о подобном.
Из года в год ей старательно внушали, что она, порядочная девушка, не должна думать ни о чем плотском и чувственном.
– Женщинам, – твердила Джилли ее мать, – приходится мириться с похотливой сущностью мужчин ради некоторых преимуществ замужества. Такова женская доля, и нам приходится мириться с Ней, несмотря на всю ее тягостность.
Слава Богу, что женой ее брата оказалась такая женщина, как Тори! Прямолинейность и откровенность невестки открыли Джилли глаза на то, что участь женщин не только в том, чтобы страдать от посягательств мужей. Наблюдая, как бережно относятся друг к другу брат и его жена, юная девушка не находила в их отношениях и намека на то, о чем говорила мать. Когда же ей исполнилось пятнадцать, она задала Тори довольно смелый вопрос.
– О чем ты хочешь узнать? – спросила та золовку.
Покраснев, Джилли опустила глаза и едва слышно произнесла:
– О… о том, как занимаются любовью. Джилли никогда не забудет радостной улыбки, озарившей лицо Тори. В голубых глазах невестки светилось бесконечное счастье, помноженное на удивительную чувственность.
– Наверное, тебе внушили, что это может нравиться только женщинам легкого поведения?
Джилли кивнула.
– Это совсем не так, хотя я не берусь говорить от лица всех женщин, – тихо засмеявшись, сказала Тори. – Любовь занимает очень важное место в нашей жизни. Когда я в объятиях Риса, мне кажется, что лучше бывает только на небесах.
– И ты никогда не считала это неприятной обязанностью, никогда не страдала?
Тори засмеялась.
– Никогда. Хотя должна сказать, что не находила в этом ничего особенного. Ведь я выросла на ранчо, и не раз была свидетелем того, как спариваются лошади.
– Я тоже это видела, – призналась Джилли.
– У меня была подруга, которую звали Пиллар. Это она помогла мне разглядеть красоту тел, одержимых страстью, но поначалу я ей не верила.
– Почему же ты изменила свою точку зрения?
– Твой брат помог во всем разобраться, – с улыбкой ответила Тори.
Откровенность невестки-американки придала Джилли храбрости.
– Значит, до того, как выйти замуж за моего брата, ты ни разу не была с мужчиной?
– Нет, – ответила Тори. – Я была девственницей.
– Но мой брат не был девственником, правда?
Тори ответила не сразу.
– Да, Рис уже хорошо знал женское тело.
– И это тебя не пугало?
– Поначалу да. Но поскольку прошлое изменить нельзя, я смирилась с этим. Но что оказалось куда более пугающим, так это глубина моих собственных чувств к Рису.
– Что ты хочешь сказать?
По лицу Тори было видно, что она решает, стоит ли продолжать этот разговор.
– Дело в том, что когда-то, считая себя в полной безопасности, спрятавшись от любви, которая могла нагрянуть в любой момент, я была уверена, что надежно защищена от плотских соблазнов. Но, повстречав Риса, я поняла, что все это не более, чем иллюзия. Я полюбила его так сильно, что была готова жертвовать чем угодно, даже своей свободой. И если бы мне пришлось пройти через всю Энкантадору босиком и совершенно голой, чтобы попасть в постель к твоему брату, я сделала бы это. Ну, теперь я ответила на твой вопрос?
– Да.
Ответить лучше было, наверное, невозможно. И теперь, прислушиваясь к своему собственному сердцу, Джилли понимала, что ничуть не стыдится глубины своих чувств к Рейфу. И несмотря на то, что любовь ее пока не находила ответа, она становилась все сильнее и жарче.
«Куда бы ты ни пошел, я буду идти за тобою. И где бы приют ни нашел, я буду всегда с тобою». Теперь оставалось – ждать и надеяться.
