ГЛАВА 16
С высоты лазурно-голубого неба светило яркое солнце, придавая каменным стенам Четсвик Холла красноватый оттенок. Оно ослепительно блестело в его окнах, делая похожим на настоящий сказочный замок. Трехэтажное строение с двумя огромными боковыми крыльями от центрального корпуса было величественным, как публичная библиотека Денвера. Такого большого дома Эш никогда не видел.
Эш стоял на усыпанной гравием дорожке и во все глаза смотрел на великолепное здание. Но пристальное внимание привлекла не величественная и яркая красота Четсвик Холла. Его взволновало что-то еще. Что, – он и сам не мог понять. Кровь побежала в жилах быстрее. Сердце стучало так громко, что, казалось, заглушало шум ветра в ветвях высоких деревьев вдоль аллеи. Не мигая, боясь дышать, Эш смотрел на загородный дом Марлоу, а в душе чувствовалось полное смятение. В нем пробуждалось странное чувство, на короткий миг, осветив в сознании что-то очень знакомое. Хейворд прикоснулся к его плечу.
– Вспоминаете это место? – спросил он с надеждой в голосе. В глазах застыло ожидание.
Эш резко, словно норовистого коня, пришпорил свои чувства. Он не знал, откуда вдруг в сознании всплыли приметы чего-то очень знакомого, но был твердо уверен: он не готов признаться себе, что когда-то давно бывал в этом месте.
– Нет, – коротко ответил он.
Хейворд кивнул, и мелькнувшее разочарование сменилось улыбкой.
– Я уверен, со временем память к вам вернется, – ласково потрепал он Эша по плечу.
Тот отвернулся, чтобы не видеть полные ожидания глаза герцога. Он знал, какая ужасная вещь, – надежда. Она заставляет желать того, чего получить, увы, не всегда суждено.
Оглянувшись, он увидел Элизабет, стоявшую в нескольких футах от него, у экипажа. Она смотрела в его сторону холодным и отрешенным взглядом. Она не считала себя побежденной. Как, впрочем, и он. Но Эш понимал, – из случившегося прошлой ночью он вышел и не победителем. Те несколько часов, в течение которых он успел забыться сном, были наполнены образами Бет. Он видел ее с разметавшимися по белым простыням роскошными волосами под ласковым теплым светом лампы, нежную и зовущую. Когда забрезжил рассвет, ему до смерти захотелось прижаться к Бет, погрузиться в пламя ее жарких объятий.
Но он подавил в себе желание, которое росло так быстро, как ручей после сильного дождя. Эш давно уяснил, что полагаться во всем можно только на себя. И доверять – только себе. Он не собирался избавляться от мысли об этой женщине, и, что больнее, изгонять из сердца.
Эш поднялся вслед за Хейвордом по широким ступенькам, ведущим к крепким дубовым дверям под каменной аркой. Краем уха слушал рассказ герцога о древней и знатной фамилии Марлоу, история которой начинается с 1654 года. Подходя к массивным дверям Четсвик Холла, Эш представил себе, как переворачиваются в гробах предки герцога при одной мысли, что членом их семьи станет самозванец без роду и племени.
Дверь открыл высокий худощавый человек, приветствуя их со сдержанностью владельца похоронного бюро и улыбкой старого друга.
– С возвращением, Ваша Светлость, – любезно произнес он. – Рад снова видеть вас.
Хейворд коротко кивнул.
– Энджелстоун, это Хедли, – представил он Эшу дворецкого. – Ты сводил его с ума своими детскими проказами. Помню, как однажды наполнил его ботинки мелассой*.
* Меласса – черная патока. – (Прим. перевод.)
– Рад вас видеть, – приветствовал Эш, протягивая руку. – Прошу простить меня за тот случай с мелассой.
Растерявшись, Хедли уставился на протянутую руку, словно это была гремучая змея, готовая наброситься на него в любую минуту.
– Ну, что вы, милорд, – запинаясь, пробормотал дворецкий и, едва прикоснувшись к ладони Эша, резко отдернул руку. – Не стоит об этом вспоминать.
Эш отступил назад. Он чувствовал себя школьником, стоящим перед классом в слишком коротких штанишках. Повернув голову, он посмотрел на Элизабет, которая стояла возле белого мраморного бюста на черном пьедестале. Нахмурившись, она смотрела на него, и по выражению ее глаз он понял, что только что выставил себя на посмешище. Он отвернулся, чувствуя, как его охватывает горячая волна стыда. Разве можно за несколько недель усвоить все тонкости? Черт побери! Да этих правил – добрая тысяча, и каждое из них готовит ему ловушку. А ему не хотелось производить впечатление круглого дурака.
Хотя на улице было свежо, ему стало жарко. Красивая рубашка из белого шелка, выглядывавшая из-под черного сюртука, намокла от пота. Но он старался ничем не выдавать своего конфуза. И уж тем более не хотел, чтобы о его нервном напряжении догадалась Элизабет.
Переступив порог дома, Эш обвел глазами огромный холл. На стенах, обитых темными деревянными панелями, висели полотна в золоченых рамах. Под потолком красовалась стенная роспись с мифическими богами и богинями.
– С возвращением домой, Энджелстоун. – Крепко сжав руку Эша, Хейворд грустно улыбнулся. – Как давно мне хотелось произнести эти слова.
Никогда в голову Эшу не приходила мысль, что дом может заставить человека ощущать себя будто придавленным. Но именно таким он и казался себе сейчас – маленьким, жалким, затравленным, словно волк на псарне.
Безмолвие огромного холла нарушил женский вскрик. Повернувшись, Эш посмотрел в сторону белой мраморной лестницы в дальнем конце. На нижней ступеньке стояла женщина, тяжело опираясь на позолоченные перила балюстрады, готовая в любую минуту упасть. Губы были приоткрыты, словно она видела призрак, вставший из могилы.
– Леона, дорогая, ты только посмотри, кого я привез!
Хейворд, не отпуская руки Эша, повел знакомить его с герцогиней.
Леона ничего не ответила. Она смотрела на Эша глазами, полными слез. Он весь напрягся и с трудом сдерживался, чтобы не убежать. Ему хотелось в этот миг вернуться в неизвестность и никогда не видеть счастье и радость, которыми светились глаза старой женщины.
Очень захотелось закричать этим людям, что все это – не более чем игра, представление. А он – обыкновенный мошенник.
Когда Эш подошел поближе, Леона подняла руки. Даже стоя на ступеньке лестницы, она едва доходила ему до подбородка. Он взял худенькие ладони герцогини и посмотрел в темные, полные слез глаза. Вина тугой петлей сдавила горло. Вина за то, что эта бедная женщина принимала его за другого. Вина за то, что у него не хватало смелости сказать правду.
– Ты дома, – прошептала Леона.
От волнения у Эша пересохло во рту. Он тщетно искал слова, чтобы рассеять иллюзию, в которую она уверовала. Но ослепительное счастье в ее глазах делало его немым. Он успокоил себя тем, что еще будет время рассказать герцогине правду, которая, к сожалению, разрушит все надежды.
– Эмори! Это ты?
Эш повернул голову в сторону, откуда раздался мягкий женский голос. Яркий солнечный свет, падавший в высокие окна, освещал лестницу. На верхней площадке стояла стройная женщина. Теплые золотистые лучи подчеркивали красоту белокурых волос, спадавших на плечи блестящими волнами. Прищурившись, Эш тщетно пытался ее разглядеть.
– Да, это ты, – снова заговорила незнакомка. В голосе звучало волнение. Легкой походкой она сходила по лестнице, и каждый шаг сопровождало мягкое шуршание бледно-розового шелкового платья.
Леона стиснула руки Эша в своих ладонях. Он почувствовал, как внезапно напряглась герцогиня, глядя на спускающуюся к ним блондинку. Она вышла из полосы солнечного света, и теперь Эш мог ее разглядеть. Такое спокойное и безмятежное выражение лица он видел впервые. Казалось, душа женщины была свободна от земных переживаний и забот.
– Эмори, – тихо произнесла она и так осторожно, легко дотронулась до плеча Эша, что тот едва ощутил прикосновение сквозь ткань рубашки и сюртука. – Тебя так долго не было.
Она казалась только что спустившейся с небес, – такая хрупкая и беззащитная. Эш уже догадался, кто это.
Переведя взгляд со спокойного и красивого лица, он взглянул на Элизабет. Она молча наблюдала за происходящим и была так тиха и неподвижна, как полотна на стенах, обшитых деревянными панелями. В огромных серых глазах сквозила глубокая печаль. Эшу до боли в сердце захотелось обнять ее и крепко прижать к себе.
– Джулиана, дорогая, – голос Леоны заставил Эша вновь обратить внимание на белокурую женщину. – Это сын Эмори, Пейтон.
Джулиана удивленно посмотрела на герцогиню.
– Его сын? – переспросила она. – А разве у Эмори есть сын?
На лице Леоны была такая нежная улыбка, словно она разговаривала с ребенком.
– Да, дорогая, – ответила та. – Это Пейтон, сын Эмори.
– Но я не знала, что у Эмори есть сын, – растерянно произнесла Джулиана, и озабоченное выражение на лице сменилось испуганным. – А почему я этого не знала?
Леона ласково прикоснулась к ее щеке.
– Ты просто забыла об этом, моя дорогая. Вот и все. И незачем так волноваться, – старалась она успокоить Джулиану.
– О, – зябко повела та плечами. – Ради Бога, простите. Порой меня подводит память.
– Ничего, – ободряюще улыбнулся Эш. – Память всех нас порой подводит.
– Вы очень добры, – прошептала Джулиана. Она казалась Эшу ребенком. Глядя в большие светло-голубые глаза, он представлял невинную маленькую девочку, которую необходимо защитить от суровой реальности жизни. Впечатление это только усилилось, когда он увидел, как Элизабет встречает мать. По сравнению с этим хрупким и неземным существом, дочь казалась старше матери на целую жизнь.
Когда Элизабет снова посмотрела на Эша, взгляд ее был совершенно, отрешенным, но в фигуре угадывался вызов: скованные плечи, холод в глазах, высоко поднятый подбородок.
Трагедия, произошедшая шестнадцать лет назад, отняла у Элизабет не только отца и братьев. Выдерживая вызывающий взгляд, Эш крепился, чтобы не подбежать к ней, чтобы утешить. Он хотел защитить ее и в то же время найти укрытие для себя в ее руках. Но он знал, что ничего этого сделать не сможет.
– Хедли, принеси кувшин холодного лимонада в голубую гостиную, – попросила Леона и взяла Эша под руку. – О, как ты любил лимонад, когда был еще мальчиком! В оранжереях у нас было тридцать деревьев, чтобы ты мог лакомиться напитком круглый год.
– Вы растили тридцать деревьев, чтобы я мог пить свежий лимонад? – спросил Эш. Охрипший голос выдавал внутреннее потрясение.
– Конечно, – ответила Леона, которую удивил, вопрос Эша.
Тридцать лимонных деревьев для одного маленького мальчика! Эшу казалось, что он попал в волшебную сказку, в которой ребенок жил настоящим принцем.
– После того, как немного отдохнешь с дороги, мы покажем дом и его окрестности, – сказала герцогиня. – Ты будешь приятно удивлен, что с тех пор, как вы уехали, здесь ничего не изменилось.
Она повела Эша в один из широких коридоров, начинавшихся в главном холле. У него кружилась голова от переполнявших его впечатлений. Украдкой он смотрел на немолодую женщину рядом с собой. Неужели она не понимает, что идет под руку с самозванцем? С ребенком, который провел детство в грязных подворотнях с крысами, а не в сказочном дворце, где росли тридцать лимонных деревьев. Если бы герцогиня знала, кто он такой и чем зарабатывал себе на жизнь, она едва ли взяла бы его под руку. Эта утонченная пожилая леди не подпустила бы его к своему дворцу на пушечный выстрел.
Постукивая каблучками по блестящему дубовому паркету, Элизабет шла вслед за ними по длинному коридору в голубую гостиную. Леона и Хейворд без умолку болтали о путешествии. Эш молчал. Видя только его профиль, Элизабет заметила, как, нахмурившись, он озирается по сторонам, переводя взгляд с картин на стенах на красивые, из красного дерева, стулья и канапе семнадцатого века, стоящие в коридоре.
Жизнь в этом огромном доме продолжалась уже больше двухсот лет. В стены Четсвика были заложены камни древнего нормандского замка, возведенного на этом месте одним из далеких предков Хейворда Тревелиана. В этом огромном величественном дворце свято чтили традиции. Таким домом всякий мог бы гордиться. Но человек по имени Эш Макгрегор был не обычным человеком.
Он был упрямым американцем.
Элизабет никак не могла понять, почему он с таким упорством отказывается от наследства. Этот толстокожий тип даже не почувствовал, что наконец-то оказался дома. Когда она думала, что настанет день и Эш их всех покинет, ей хотелось кричать. Вспыхнувшее негодование было связано не только с Леоной и Хейвордом. Ей было обидно за ту жалкую дурочку, которая бросилась прошлой ночью в объятия этого ужасного человека.
После того, как ночью Макгрегор убежал, девушка до утра пыталась убедить себя, что презирает этого мерзавца. Но каким бы негодяем он ни был, ему удалось пробить брешь в ее обороне. Эш прочно обосновался в сердце, и выжить его оттуда она никак не могла. Когда гнев немного поостыл, Элизабет взглянула на случившееся, трезвым взглядом.
Да, она назвала Макгрегора именем другого мужчины, причем в тот самый момент, когда ему не хотелось, чтобы она думала о ком-то еще. Несмотря на рассвирепевший вид, с каким он выскочил из каюты, интуиция подсказывала ей, что она ему небезразлична. Иначе он просто овладел бы ею, и с усмешкой ушел.
Макгрегор же убежал, будучи возбужденным и обиженным. Ему все это не понравилось. Он долго будет помнить обиду, но все равно питает к ней чувства. В этом Элизабет была уверена. Теперь оставалось убедить Макгрегора.
Элизабет была женщиной практичного ума. Она знала, что Эш не собирается оставаться в Четсвике навсегда. Ей же хотелось его удержать. Она вынуждена будет остаток жизни оплакивать тяжелую потерю, если в течение шести месяцев не сумеет проторить дорожку к его сердцу сквозь колючие заросли недоверия и гордыни. Другого выхода у нее нет, и ничего не остается, как приручить дикого, осторожного зверя и навсегда поселиться в упрямом, надежно закрытом от посторонних сердце. И, дай Бог, чтобы ее старания не вышли боком.
Размышления Элизабет прервала чья-то легкая рука, опустившаяся на плечо. Она посмотрела на идущую рядом мать.
– Пейтон очень красив, правда? – с улыбкой спросила у дочери Джулиана.
Элизабет почувствовала, как замерло сердце.
– Разве? – постаралась она сделать удивленный вид. – Я, признаться, этого не заметила.
– Не может быть! Пейтон – настоящий красавец! Он так похож на Эмори. – Джулиана остановилась возле небольшого круглого столика, на котором стояла голубая фаянсовая ваза со свежесрезанными лилиями. – Интересно, почему сам Эмори не приехал с сыном? – вновь заговорила она, любуясь цветами. – Я так давно его не видела.
Элизабет глядела на мать, раздумывая, как лучше ей ответить. Джулиана знала о смерти Эмори, но, как и о многом другом, предпочла забыть. Она существовала в своем собственном мире, который надежно прятал ее от настоящей жизни.
– Эмори умер несколько лет назад, – рискнула сказать правду дочь.
– Умер? – удивленно переспросила Джулиана, осторожно прикасаясь к листьям белой лилии и хрупким лепесткам. – Не может быть, – продолжала она. – Должно быть, ты ошибаешься. Если бы Эмори умер, я бы знала об этом. Мы ведь так близки друг с другом, как брат и сестра. Я знала бы о его смерти. Помнила бы. Скорее всего, ты просто ошиблась.
Элизабет поняла, что мать вряд ли когда-нибудь согласится с действительностью.
– Порой мы забываем то, чего помнить не хотим, – осторожно заметила девушка.
Джулиана судорожно сжала цветок в ладони, словно утопающий, цепляющийся за соломинку.
– Если бы Эмори умер, я бы помнила, – упрямо повторила она. – Я уверена, что помнила бы. Разве нет?
Элизабет нежно погладила мать по плечу.
– Все хорошо, мама, – ласково сказала она. – Не из-за чего так пугаться.
Джулиана подняла глаза, в которых был страх. Мерещились демоны, видимые только ей.
– Тебя так долго не было, – тихо прошептала она. – Я боялась, что ты уже не вернешься назад.
– Я ведь говорила тебе, что вернусь через несколько недель, – улыбнулась Элизабет. – Помнишь?
– Да, помню. – Джулиана раскрыла ладонь и на полированную поверхность столика упали смятые лепестки. – Но бывают минуты, когда я начинаю грезить наяву. Вижу лица. Лица людей, которых я должна знать, но не могу вспомнить. Их уже нет в живых... И я боюсь. Боюсь, что и ты уйдешь от меня.
Элизабет обняла дрожащие плечи матери и нежно привлекла ее к себе.
– Все хорошо, – повторила она. – Ты не должна ничего бояться.
Изящные руки Джулианы обхватили тонкую талию дочери.
– Ты ведь всегда будешь возвращаться, правда? – с надеждой в голосе спросила она. – И никогда не уйдешь от меня? Мы всегда будем вместе, правда?
Элизабет прижалась щекой к белокурым волосам матери и с наслаждением вдохнула нежный аромат фиалки.
– Мы всегда будем вместе, – подтвердила она. Словно боясь, что дочь исчезнет, Джулиана еще сильнее прижала ее к себе.
– Обещаешь? – спросила она.
– Обещаю, – ответила Элизабет, с трудом сдерживая подступившие к глазам слезы.
– Я знаю, что могу тебе верить, – снова заговорила Джулиана. – Ты никогда не нарушишь данного слова?
– Никогда. – Элизабет поддерживала мать, которая с такой силой сжимала ее, что становилось больно.
Почувствовав, что объятия матери немного ослабли, девушка осторожно отстранилась.
– Давай догоним остальных? – предложила она.
– Да. – Джулиана с задумчивым видом перебирала смятые лепестки. – Кстати, зацвели азалии. Ты непременно должна показать их Пейтону. Я уверена, ему здесь понравится. На свете нет места красивее Четсвика.
Элизабет знала, что мать никогда не покинет Четсвик Холл, только здесь она чувствовала себя хорошо. Но станет ли Четсвик домом для Эша Макгрегора?
– Этот снимок был сделан в день твоего пятилетия. – Леона с улыбкой смотрела на страницу семейного альбома, лежащего у нее на коленях. – Это Таффи, твой серый пони. Ты так им гордился. Помнишь?
– Нет, – ответил Эш, которому это слово, далось с большим трудом.
– Нет? – Темные глаза герцогини светились нескрываемым изумлением. – Возможно, это и к лучшему. Видишь ли, пять лет назад твой любимец пропал.
Сидя рядом с герцогиней на изящном диванчике, Эш с трудом сдерживался, чтобы не вскочить с места и не начать шагами мерить комнату, как загнанное в клетку животное. Человеку его профессии приходилось контролировать эмоции, если он не хотел безвременно отправиться к праотцам. Сейчас ситуация была совсем иной.
Леона осторожно прикоснулась к руке, обращая внимание на фотографию, на которой была снята вся семья перед большой рождественской елкой. На верхушке дерева стоял ангел. Он был установлен так высоко, что крылья почти достигали потолка.
Мой маленький ангел. Эшу показалось, что он наяву услышал ласковый женский голос. И от этого ему стало не по себе.
– Отец ставил тебя на свои плечи, чтобы ты мог поместить ангела на верхушку елки, – снова заговорила Леона.
– А елка стояла там, – прибавил Эш, глядя в дальний угол гостиной.
– Да, – подтвердила Леона. – Она стоит там каждое Рождество.
Не ожидая, как герцогиня ответит на слова, вырвавшиеся против воли, Эш посмотрел на нее. Она ласково потрепала его по руке.
– О, как ты любил этот праздник!
Эш посмотрел на фотографию Эмори Тревелиана и не в силах был поверить в разительное сходство с собой. Сходство, которое с каждым снимком становилось все более очевидным.
– В этот день ты просыпался первым, бегал по дому и всех будил, – продолжала вспоминать Леона.
Внимательно изучая лицо Пейтона Тревелиана, Эш тщетно пытался представить, как выглядел он сам в его возрасте. Глядя на фотографию молодой семьи, он не мог не почувствовать счастье, запечатленное навсегда. Неужели он когда-то разделял это счастье?
Леона перевернула страницу альбома. Следующая, оказалась свободной.
– Еще так много пустых страниц, – с нескрываемой болью в голосе сказала она, задумчиво поглаживая черную бумагу альбома.
Молодые жизни, оборвавшиеся в суровой стране. Семья, распавшаяся на куски. Его ли это была семья? А люди, изображенные на снимке, его ли родители? Прохладный ветерок, раздувавший на окнах синие парчовые шторы, доносил пьянящий запах свежескошенной травы. Но, несмотря на свежий и чистый воздух, Эшу было трудно дышать.
Леона взглянула на него глазами, полными надежды.
– Теперь, когда ты, наконец, вернулся домой, мы сможем заполнить фотографиями и эти страницы, – улыбнулась она.
Нежность в глазах герцогини Эш воспринимал, как упрек своей совести. С ним связывали радужные надежды, а он не мог оправдать их.
– Я должен вам что-то рассказать, – решился молодой человек.
Леона удивленно приподняла тонкую, тронутую сединой бровь.
– О чем, дорогой? – спросила она. – Ты стал вдруг таким серьезным.
Эш встал и на несколько шагов, отошел от диванчика. Он взглянул на Элизабет, сидевшую рядом, с матерью. Девушка смотрела на него. Холод и равнодушие в ее глазах сменили тревога и беспокойство за Леону и Хейворда.
Глядя на красивое лицо, Эш страстно хотел, чтобы она полюбила его, а не того человека, в которого пыталась его превратить.
– Пейтон, дорогой, в чем дело? – снова спросила Леона.
Эш перевел взгляд на герцогиню, с трудом вынося радушие ее темных глаз, и сказал:
– Я не уверен, что я – ваш внук. Нахмурившись, Леона посмотрела на мужа, сидевшего в кресле, слева от нее, и снова на Эша.
– Не уверен? – переспросила она. – Что за чушь ты несешь?
Эш хотел, чтобы его слова оказались чушью. Ему хотелось отделить истину от иллюзий. Однако и сам боялся того, что мог бы обнаружить.
– Скорее всего, я – сын какого-нибудь старателя.
Хоть он и произнес эти слова, они были восприняты, как пустой звук.
– Старателя? – удивленно переспросила Леона. – Марлоу, этот молодой человек случайно не ударился головой по дороге сюда? – обратилась герцогиня к мужу.
Губы Хейворда тронула несмелая улыбка:
– Наверное, я должен был в одной из телеграмм предупредить тебя о сантиментах нашего внука.
– Думаю, что да, – отозвалась Леона и, поджав губы, окинула Эша суровым взглядом. – Мой дорогой мальчик, я не желаю больше слушать этот вздор. Ты – Пейтон. Теперь ты снова здесь, дома. И хватит об этом.
А если он и в самом деле Пейтон? Что тогда? С какой совестью он уедет из дома, оставив здесь, свою семью? Его словно обдало жаром. Страстно хотелось бежать отсюда. Но ему нигде не удастся скрыться от воспоминаний, пробуждающихся в нем каждую минуту.
– Простите, я понимаю, конечно, как сильно вам этого хочется. Чтобы... то есть, я хотел сказать, чтобы ваш внук снова был с вами, – запинаясь от волнения, сказал Эш. – Но я и вправду сомневаюсь, что этот дом – мой.
Леона снова посмотрела на мужа. Она была обескуражена.
– Марлоу, ты уверен, что наш внук не повредил себе голову? – в очередной раз повторила герцогиня.
Эшу показалось, что он с разбега налетел на скалу.
– В Пейтона стреляли. То, что он сказал сейчас, он говорил и до того ужасного случая, – ответил Хейворд.
– Стреляли? – воскликнула Леона и бессильно уронила руки на альбом. – Скажи мне, ради Бога, почему кому-то понадобилось стрелять в нашего внука?
– Потому что этот человек хотел меня убить, – заговорил молчавший Эш. – Дело в том, что я выслеживал преступников. И, наверное, убил одного из родственников этого парня.
Эш изо всех сил стиснул руки в кулаки. Он чувствовал себя полным ничтожеством. Он понимал, что никогда не сможет быть Пейтоном Тревелианом. Никогда не станет в этом мире своим.
– Теперь, надеюсь, вы понимаете, почему я не могу быть вашим внуком?
