Глава 29
Май, 1865 год
Элеонор распахнула дверь небольшого, но опрятного дома, глаза у женщины широко раскрылись от удивления и возмущения, затем она удовлетворенно усмехнулась. Перед дверью стояла Одри, в цветастом хлопчатобумажном платье, таком дешевом, какие можно увидеть на негритянках. На шее у нее был повязан шелковый розовый шарф, совершенно не подходящий к платью, а так как стоял теплый весенний день, было непонятно, зачем кузина вообще повязала шею шарфом. На дороге перед домом стояла деревянная повозка, запряженная парой дряхлых кляч. На повозке сидели два негра и две негритянки. Одну из них Элеонор узнала, это была Тусси, вторая негритянка – немного постарше.
– О Боже мой, ну и ну, – протянула Элеонор, презрительно осматривая Одри с головы до ног. – Как должно быть тебе не повезло, дорогая кузина.
И что ты делаешь здесь, в Новом Орлеане? Надеюсь, ты не приехала просить милостыню? – она язвительно улыбалась, но затем улыбка сменилась выражением откровенной ненависти. – Мы не подаем предателям, а особенно женщине, которая спала с янки, в то время когда ее тятя горела в собственном доме живьем. В пожаре-, который разожгли янки. Хорошо, что здесь сейчас нет отца, он вышвырнул бы тебя отсюда!
– Значит, с дядей Джоном все в порядке? – спросила Одри.
– Да, он вернулся домой четыре месяца назад, но он далеко не прежний. Война подействовала ему на психику, все эти ужасы и прочее. Он вернулся домой и узнал, что мама умерла, банк и дом разрушены. Бедный папа сейчас в ужасной депрессии.
– Кто там, Элеонор? – послышался голос Альберта. Он вышел из другой комнаты и подошел к жене.
Элеонор злорадно усмехнулась.
– Это Одри. Ты знаешь, моя кузина. Помнишь, та, которая спала с янки, как проститутка, в то время, как моя мать сгорела в доме? – она вдруг расплакалась, но Одри показалось, что слезы кузины наигранны. Одри оглянулась, посмотрела на Вилену и Тусси, которые сидели в повозке, с надеждой глядя на нее. Джозеф Адаме и Элиа тоже напряженно ждали, надеясь, что Одри удастся осуществить задуманное. Джозеф' Адаме женился на Вилене. Они предприняли долгое и трудное путешествие и везде по дороге видели разоренные и опустошенные дома и плантации. Мало у кого остались какие-то деньги и сбережения. Единственной надеждой оставался муж Элеонор Альберт Махони.
Одри снова повернулась и посмотрела в глаза Альберту. Муж Элеонор был тощим, долговязым, очень домашним мужчиной. И уже начал лысеть, Одри подумала, что он, наверное, женился на Элеонор, потому что ни одна красивая женщина не согласилась бы выйти за него замуж. Но даже в этом случае, он не заслуживал такой жены, как Элеонор. Он был добрый человек, очень преданный своей жене и доброжелательно относящийся к окружающим. Кроме того, он оказался умным и предприимчивым и сумел каким-то образом сохранить дом и отель во время ужасной войны. И он, и Элеонор одеты в хорошую одежду. Очевидно, дела у Альберта по-прежнему шли неплохо, несмотря на теперешнюю бедность большинства жителей Юга. Одри надеялась на его доброту и сострадание, знала, что у него имеется в наличии достаточно денег, он, конечно, сможет ей дать то, за чем она приехала, иначе эта, ужасно трудная и утомительная, поездка окажется бесполезной. Она однажды поклялась, никогда больше не обращаться к Элеонор за помощью, но сейчас у нее не было другого выхода. Она убеждала себя, что обращается за помощью не к Элеонор, а к Альберту.
– Мне хотелось бы поговорить с тобой, Альберт. Можно, войти?
Элеонор внезапно перестала плакать, удивленно уставилась на Одри, поразившись ее низкому сиплому голосу. Альберт тоже был ошеломлен. Одри выглядела изможденной, очень похудевшей, усталой. Казалось, ветер может ее сдуть. Под глазами темнели круги.
– Боже мой, что с тобой случилось, Одри? – сочувственно спросил Альберт.
– Я объясню, если вы позволите мне войти.
– Никогда! – взорвалась Элеонор.
– Ради Бога, Элеонор, это же твоя кузина! – возмутился Альберт.
Одри была благодарна этому человеку за сочувствие. Она спокойно смотрела на Элеонор, не уступая ее ненавидящему взгляду.
– В тот день в Батон-Руже я оказалась в самой гуще боя, – Сказала она. – На меня напали солдаты-федералы я была ранена. Ли приютил меня, потому что мне некуда было идти. Если ты помнишь, твоя мать хотела застрелить меня в ту ночь. Я пыталасьвернуться домой, но она не позволила мне даже приблизиться к двери. Конечно, я не могла знать, что кто-то поджег ваш дом в ту ночь.
Элеонор скорчила гримасу, надменно вскинув брови.
– Может быть и так, но…
– Элеонор, неужели ты не видишь, что Одри еле стоит. С ней случилось что-то ужасное. Она пострадала не меньше, а, может быть, даже больше других. По крайней мере, мне удалось спасти отель, сбережения и дом. Если Одри и была предателем, то не получила от этого никакой выгоды. Посмотрина нее!
Замечание Альберта смутило Одри, но она выдержала взгляд кузины, не выказывая никакого смущения. Удовлетворение светилось в глазах хозяйки дома, она смотрела на гостью сверху вниз.
– Что ты хочешь? И что случилось с твоим голосом?
– Это слишком длинная история. Пожалуйста, разрешите мне войти.
Элеонор снова смерила ее с ног до головы презрительным взглядом, явно испытывая удовольствие от того, что одержала, хотя и маленькую, но все-таки победу, над Одри Бреннен. Явно, что дела у Элеонор идут куда лучше, чем у Одри.
– Я не знаю…
Одри глубоко вздохнула. Ей было трудно произнести эти слова.
– Элеонор, Джой погиб.
Выражение лица кузины сменилось, она посмотрела на Одри печально и сочувственно.
– Он был убит при попытке убежать от солдат-федералов, которые захватили его в плен, – объяснила Одри. Голос ее сорвался на последних словах. Элеонор отступила в сторону.
– Заходи.
Одри сразу же вошла. Альберт взял ее за руку и провел в гостиную, приказав белой горничной принести горячего чая. Он провел Одри к покрытому атласом дивану и помог сесть.
– Мне очень жаль, Одри. Мне действительно очень жаль. – Элеонор села рядом с кузиной. – Я любила Джоя. Все его любили.
Одри вынула из сумочки носовой платок. Она не знала, сможет ли когда-нибудь смириться с этой тяжелой потерей. Ни одна смерть, даже смерть матери и отца не потрясли ее так сильно. Джой был частью ее жизни и погиб таким молодым.
– Мое знакомство с Ли… как видишь… не защитило меня от страданий. Я не была предательницей, Элеонор, а сейчас… если бы я могла, то убила бы всех янки до одного.
Альберт взял стул и сел рядом. Он коснулся ладонью плеча Одри.
– Расскажи нам все, Одри. Почему ты так одета, что за негры на улице? Почему ты приехала в какой-то убогой повозке?
Одри вытерла слезы и начала рассказывать. Она даже не стала говорить Элеонор, что Джозеф Бреннен умер. Она рассказала о нападении Марча Фредерика, но добавила, что сумела вырваться от него, схватить отцовское ружье и пристрелить бандита. Пусть они лучше не знают, что бывшего надсмотрщика убила Тусси. Она рассказала о смерти Лины и Генриетты, каким образом потеряла голос. Элеонор побледнела от ужаса.
– Оба дома, что в Сайпресс-Холлоу, что в Бреннен-Мэнор, сожжены, – объяснила Одри. – Это сделали банды преступников-янки, – она все еще не могла осознать рассудком свои потери. Смерть Джоя затмила все остальное. Ничто теперь для нее не имело значения, даже судьба Бреннен-Мэнор. Без Джоя все потеряло значение, даже восстановление родного дома.
– У меня ничего не осталось, кроме земли. Только земля. Даже дом для гостей и часовня Сгорели. Осталось, правда, несколько хозяйственных построек и негритянские хижины. Там я и живу сейчас, в негритянском поселке, – она посмотрела в глаза Элеонор, сделала паузу и отпила немного чая. Она видела, что Элеонор ошеломлена, женщина скривилась от отвращения.
– Одри! Ты должна переехать к нам. Ты не можешь жить с ниггерами! Это неприлично и недостойно для моей кузины!
– Они тоже люди, Элеонор. Они стали моими единственными друзьями, поддерживали меня, выхаживали после ранения, – она сняла шарф, которым прикрывала шею и показала шрам, оставшийся после ранения ножом. Шрам был белый, вспухший, начинался от подбородка с правой стороны и шел вниз по трахее до самой ключицы.
Альберт сочувственно поморщился, а Элеонор закричала от ужаса и отвернулась. Одри снова повязала шарф и сосредоточила все внимание на Альберте.
– Я чуть не умерла, но Тусси и оставшиеся негры спасли меня и выходили. Они очень хорошо ко мне относились, кормили меня, дали приют. Они могли просто-напросто бросить меня на произвол судьбы. Я бы истекла кровью или задохнулась в горящем доме. Конечно, они могли и не спасать меня, но оказались хорошими людьми, они, в большинстве своем, не держат зла на тех, кто когда-то был их владельцем. Я им обязана жизнью. И это одна из причин, почему я здесь.
Альберт провел рукой по редеющим волосам.
– Каким образом мы можем помочь тебе?
– Подождите, – прервала Элеонор, взглянув на них. – Мне очень и очень жаль, Одри, что такое произошло. Это ужасно. Особенно, жаль, что ты потеряла свой прекрасный голос, не говоря уже о другом, не говоря уже о потере Джоя. Но вопрос о ниггерах – это совсем другое. Я не стану ничего делать, чтобы им помочь. Очень плохо, что ты пытаешься обучать их детей грамоте. Они хотели быть свободными, пусть на собственной шкуре почувствуют, что значит, прокормиться, и это не так уже замечательно и великолепно. Пусть научатся…
– Успокойся, Элеонор! – строго сказал Альберт, удивив Одри. Он всегда казался ей таким робким. – Одри очутилась в настоящем аду, а те люди помогли ей гораздо больше, чем собственная семья! И сейчас, если у нас есть какая-нибудь возможность помочь, мы поможем! Я хозяин в доме и решения буду принимать я. Давай выслушаем.
Элеонор надулась, лицо у нее покраснело.
– Как хочешь.
Одри поняла, что между ними, возможно, произойдет ссора, но ее не волновало, какие проблемы возникнут между Альбертом и Элеонор из-за ее просьбы. Она только хотела помочь Тусси и остальным неграм, должна уехать из Бреннен-Мэнор, бежать от страшных воспоминаний, иначе сойдет с ума. Если бы она похоронила Джоя рядом с отцом, тогда еще была бы причина остаться, но ее бедный брат похоронен где-то в Джорджии, далеко от дома. Ей уже никогда не придется преклонить колени перед его могилой. У нее осталось только драгоценное письмо от него.
Она умоляюще посмотрела на Альберта.
– Тусси и остальные негры хотят уехать в Канзас, – сказала она. – Говорят, там даже неграм разрешают селиться и покупать землю в соответствии с Законом о земельных наделах. У них есть шанс начать новую жизнь и владеть собственной землей. Я хочу поехать с ними.
– Одри!
Одри смотрела только на Альберта, не обращая внимания на возмущение Элеонор.
– Они хорошие люди, – сказала она. – Я должна им помочь, буду обучать их детей. Мне некуда больше идти. Бреннен-Мэнор не существует, у меня нет средств, чтобы восстановить дом и возделывать землю. Я ждала, что Джой вернется домой, а теперь мне уже все равно, Альберт, – она сжала в руке носовой платок. – Я надеялась… и надеюсь, что, возможно, ты дашь мне какую-нибудь сумму наличных, чтобы негры могли купить все необходимое для поездки на запад. Я могу подписать документы на продажу Бреннен-Мэнор и Сайпресс-Холлоу. Хотя особняки сожжены, земля всегда останется. Альберт, земля всегда дорого стоит, ее невозможно уничтожить. Такой предприимчивый бизнесмен, как ты, сумеет найти способ, как снова получать доходы с хорошей земли.
Альберт откинулся на спинку стула, задумчиво посмотрел на нее, потирая подбородок. Элеонор поднялась, подошла к окну, посмотрела на негров в повозке.
– Ты готова продать Бреннен-Мэнор и Сайпресс-Холлоу, чтобы только помочь ниггерам?
Одри поднялась.
– Они мои друзья, Элеонор, мне хочется, чтобы ты перестала называть их ниггерами. Они негры, но самое главное – они люди, как ты и я. И хотят выжить. Но им нужно немного помочь, – она снова вопросительно взглянула на Альберта. – Им для начала нужны деньги. Ты смог бы купить плантации, Альберт? Документы сгорели вместе с домом, но мы пойдем к адвокату и подпишем необходимые бумаги, подтверждающие продажу земли.
– Мне удалось сохранить отель и сбережения, Одри, но учитывая нынешнюю обстановку и вероятность того, что налог на землю мажет возрасти, я должен быть очень осторожен. Знаю, что мы говорим о нескольких тысячах акров, но я не могу дать тебе более тысячи долларов. Я не чувствую себя вправе предлагать тебе столь ничтожную сумму на огромные плантации.
Одри чуть не стало плохо. Альберт, конечно, прав. Это действительно ничтожная сумма за тысячи акров плодородной земли. Было время, когда отец платил более тысячи долларов за одного хорошего работника. А теперь ей приходится соглашаться на тысячу долларов за обе плантации.
Она смотрела в глаза Альберту, зная, что он честный человек и, возможно, говорит правду. У нее действительно не было другого выхода. Они не смогут выжить здесь, даже если она переоформит землю на негров. Если они останутся в Луизиане, им здесь будет очень трудно. Здесь им никто не поможет, уже начали формироваться отряды белых, которые издевались и убивали негров, обвиняя их во всем, что произошло с Югом. Им необходимо уехать подальше во что бы то ни стало. Опустошенные плантации вызывали слишком много печальных воспоминаний.
– Я согласна на тысячу долларов при условии, что это валюта Соединенных Штатов, а не Конфедерации. Нам обоим известна стоимость денег Конфедерации.
– Сейф с деньгами находится в отеле. Я могу взять их сегодня, мы поедем к моему адвокату и подпишем необходимые документы.
– Прекрасно, – Одри протянула руку. – Значит, договорились.
Альберт пожал руку Одри, но вовсе не казался счастливым, каким должен выглядеть человек, только что заключивший выгодную сделку.
– Извини меня, Одри. Ты уверена, что хочешь продать землю? У меня ощущение, словно я тебя ограбил.
– Да, я хочу продать плантации. Мне крайне важно уехать отсюда, Альберт. Не знаю, останусь ли навсегда с Тусси и остальными. Сейчас я живу одним днем. И не могу загадывать на будущее.
Альберт вздохнул, наклонился и поцеловал ее в щеку.
– Я выражаю соболезнование по поводу смерти Джоя. Я даже не знал его, но по рассказам могу представить, каким он был прекрасным мальчиком.
– Спасибо, – Одри отвернулась.
– Подожди немного, я переоденусь и возьму ключи от сейфа, – он вышел и оставил Одри и Элеонор в гостиной. Элеонор подошла ближе, выражение превосходства и злорадства снова появилось на ее лице.
– Наконец-то, Сайпресс-Холлоу будет принадлежать мне, – она гордо вскинула подбородок. – Ричард был бы счастлив узнать об этом.
Одри проигнорировала ее замечание.
– Я искренне надеюсь, что Альберт сможет восстановить дом, Элеонор. Я была бы счастлива, если бы обе усадьбы были восстановлены. Больше всего на свете я бы хотела, чтобы поместья снова превратились в прекрасные плантации, стали роскошным, мирным местом, каким были когда-то. Пусть это все-таки произойдет, даже если не я, а ты будешь владеть землей, – она прикоснулась ладонью к горлу, оно по-прежнему болело, когда Одри приходилось много говорить. – Мне совершенно все равно, Элеонор. Я очень устала… просто ужасно устала. Ты можешь меня ненавидеть, чувствовать свое превосходство, все, что тебе угодно. Что касается меня, то я устала от борьбы и ненависти всякого рода. Просто хочу уехать и начать новую жизнь где-то в другом месте. Может быть, я никогда не увижу тебя снова, поэтому давай расстанемся по-дружески.
Казалось, Элеонор немного смягчилась, она вздохнула, глаза наполнились слезами.
– Я действительно любила Ричарда.
– Да, я верю тебе. А я действительно любила Ли Джеффриза.
Элеонор кивнула и вытерла слезы.
– Ты еще любишь его?
Одри покачала головой.
– Честно сказать, я уже не знаю. Наверное, я больше не увижу его, поэтому мое отношение к нему не имеет никакого значения. Я сказала ему, чтобы он не смел больше ко мне возвращаться после войны. Слишком много произошло плохого, чтобы можно было вернуть прошлое. А теперь если даже он вернется, то не найдет меня. С прошлой жизнью для меня покончено, Элеонор. Я хочу начать все заново.
Элеонор кивнула.
– Возможно, ты права, но не должна уезжать с этими чернокожими, Одри. Альберт поможет тебе, ты поедешь куда-нибудь в другое место.
– Куда еще я могу поехать? Разумеется, невозможно поехать на Север и жить среди янки. Большинство городов Юга сожжены. Сейчас здесь невозможно жить одинокой женщине. Нет работы, наверное, долго еще не будет. Я не могу одна возделывать землю, и у меня нет денег, чтобы восстановить поместье. Друзья остались только среди негров, теперь они нуждаются в моей помощи. А кроме того, мне необходимо чем-то заниматься, чтобы не оставалось свободного времени.
Альберт вошел в комнату, приблизился к Одри, взял ее под руку.
– Может быть, ты сначала отдохнешь у нас?
– Нет, со мной все в порядке.
– Ты ужасно похудела, Одри, – сказала Элеонор.
– Я не могла долго есть из-за глубокой раны. Но я уже начала поправляться. Когда пришло известие о смерти Джоя, я снова потеряла аппетит. И ем теперь только для того, чтобы не умереть.
– Со временем тебе станет легче, – заверила Элеонор. – Время лечит. – Она подошла ближе и обняла Одри, но Одри чувствовала некоторую неестественность, словно с одной стороны, кузина сочувствовала ей, любила ее, но с другой – продолжала ненавидеть.
Одри обняла ее в ответ.
– Относись хорошо к Альберту. Он добрый человек.
Элеонор отстранилась, в глазах блестели слезы.
– Да поможет тебе Бог, Одри. Ты не должна так уезжать. И вполне могла бы остаться здесь.
– Нет, – Одри покачала головой. – Я должна уехать отсюда. До свидания, Элеонор, – она взяла Альберта под руку, и они вышли из дома.
Элеонор облегченно вздохнула.
– До свидания, Одри, – легкая улыбка тронула губы, она приподняла подол юбки и весело закружилась по комнате, представляя, что танцует с Ричардом в Сайпресс-Холлоу. Теперь Сайпресс-Холлоу будет принадлежать ей! Она, Элеонор Мак Аллистер Махони, хозяйка Сайпресс-Холлоу и Бреннен-Мэнор! Наконец, у нее будет такое же положение, какое когда-то было у Одри Бреннен. Бедная Одри, такая худая, осталась без средств существования, потеряла прекрасный сильный голос. С одной стороны, она действительно немного сочувствовала кузине, а с другой стороны, не могла не радоваться своему будущему положению.
Элеонор перестала танцевать и поспешила к письменному столу за бумагой и чернилами. Надо поскорее составить список первоочередных дел, чтобы как можно скорее приступить к восстановлению дома. Особняк восстановить в первую очередь, так как она намерена жить на плантации довольно часто. Да, Альберт должен восстановить особняк. Он всегда делает то, о чем она просит.
Когда загородный дом будет отстроен, Элеонор сможет отдыхать там летом. Она будет все время напоминать Альберту, как ей нравится проводить время за городом. У нее появится возможность уезжать от мужа, и, наверное, иметь любовников. Это будет восхитительно! Жаль только, что Ричарда там больше нет. Если бы она тогда провела с ним несколько последних месяцев. Но Одри украла у нее любовника. Элеонор не может простить этого кузине.
– Поезжай в Канзас со своими ниггерами, – пробормотала она, обмакнув перо в чернильницу. – Мне жаль тебя, Одри, но ты получила то, что заслужила. Это тебе за то, что ты разлучила меня с Ричардом.
«Бальный зал», – написала она. Да, у них обязательно должен быть бальный зал. У всех приличных женщин Юга имелись в домах бальные залы, где можно устраивать грандиозные котильоны. У них снова будут балы, не так ли? Жизнь обязательно потечет по прежнему руслу, Элеонор уверена в этом.
Август, 1865 год
Беннет Джеймс поднял голову от стола и немедленно отправил из кабинета мужчин, когда увидел, кто стоит в дверях.
– Ли! – обрадованно воскликнул он, вставая из-за стола и пожимая руку молодому человеку. – О Боже, парень, я не могу поверить, что ты вернулся! Прошло целых четыре года!
Ли крепко пожал протянутую руку, мужчины обнялись.
– Как идут дела, Беннет?
– Прекрасно, просто прекрасно! О, у нас сейчас есть несколько дел, которые мы ведем. И с окончанием войны работы для нас прибавится. Проходи и садись.
Беннет отошел, чтобы налить виски, но краем глаза успел заметить, что Ли немного прихрамывает.
– Я сожалею по поводу смерти твоего отца и брата, Ли. Ты тоже был ранен, – он обернулся, вспоминая рослого и красивого молодого человека, который уехал отсюда четыре года назад, чтобы воевать за единый Союз. Он, конечно, постарел немного, теперь ему исполнилось тридцать пять. Ли немного похудел, выражение ярко-голубых глаз было таким затравленным, словно его постоянно преследовало что-то ужасное. Бену уже приходилось видеть мужчин, вернувшихся с войны. Вспоминая ужасы, о которых он только читал, можно было понять, почему война так действует на людей. Сообщалось, что кое-кто возвращался с психическими заболеваниями, становился алкоголиком, страдал от болезней, которые невозможно излечить. Страдания остаются с людьми на всю жизнь.
– Итак, – сказал Бен, подавая Ли стакан с виски, – вы покончили с армейской жизнью, полковник Джеффриз, – и улыбнулся, стараясь скрыть охватившую его печаль.
Ли взял стакан и выпил виски, словно обыкновенную воду.
– Генерал-майор! – ответил Ли. – Генерал Шерман повесил мне звание за два месяца до окончания войны. Последние три месяца я провел в Вашингтоне, помогая подготовке добровольцев. Следил за экипировкой и прочее. В общем, служба в Вашингтоне могла показаться прогулкой, по сравнению со стрельбой, пушками и пожарами четырех долгих лет. Даже не верится, что эта проклятая война закончилась. Я рад ее завершению, вообще не понимаю, за что эти люди отдавали жизни, – он протянул пустой стакан. – Налей мне еще.
Беннет нахмурился, но взял стакан и снова налил виски.
– Да, все, что ты говоришь, очень печально. Война всегда бессмысленна. Просто разные группы людей сражаются, чтобы доказать друг другу собственную правоту. Ты уже видел своего брата Карла?
– Да. – Ли взял стул, поставил его возле письменного стола, достал сигару из серебряного портсигара, который Беннет всегда держал на столе, прикурил и глубоко затянулся. Беннет подал ему стакан.
– Кай Джордан умер, и теперь наша фирма представляет интересы «Джеффриз Энтерпрайсез». Карл будет рад, если ты станешь с ним работать.
Ли выпил еще виски и подумал о том, что очень многие люди, кого он знал до войны, умерли. И… даже Джой. Если бы его перестали мучить кошмары того дня, когда погиб мальчик, тогда, возможно, он сумел бы вернуться к обычной жизни. Но печальные воспоминания не покинут Ли, пока его не простит Одри. Он должен ее найти.
– Карлу не придется работать со мной. Я уже побеседовал с ним, он меня понимает, и обещал в любом случае сотрудничать с вашей фирмой.
Беннет нахмурился и снова сел за стол.
– Что ты имеешь в виду? Карл один руководит , вашим семейным бизнесом. Ли, ты должен остаться здесь в Нью-Йорке и снова вернуться в нашу фирму.
Ли упорно рассматривал сигару.
– Ты хороший человек, Беннет. И прекрасно справляешься с работой. Можешь изъять мое имя из названия фирмы и подсчитать, на какую долю прибыли, по твоему разумению, я имею право. Я не претендую на многое, учитывая тот факт, что четыре года вы сами выполняли всю работу. Считай теперь себя владельцем фирмы. Я в любое время готов подписать необходимые бумаги.
Беннет вздохнул, откинулся на спинку стула.
– Ли, ты не можешь позволить, чтобы военное прошлое испортило тебе будущее. Я очень хорошо представляю, что было там, потому что много читал, видел, какие последствия оставила война, встречал раненых, калек без рук, без ног, тех, кто вернулся из лагерей военнопленных, они были похожи на ходячие скелеты. Я также слышал, что Юг пострадал не менее ужасно, большие города сожжены…
– Дело не только в этом, – прервал Ли. – Произошло то, что я должен хоть частично исправить, если возможно. Я дал слово умирающему человеку, практически, мальчику. Я его убил и должен сдержать данное ему слово.
– Мятежнику?
Ли представил себе лицо Джоя так ясно, будто все случилось вчера, доверчивые прощающие глаза Джоя, умирающего из-за Ли. Он почувствовал, как его снова бросило в холодный пот. Он допил второй стакан виски.
– Да, мятежнику. Это длинная история. Я просто не готов говорить об этом сейчас, – он глубоко вздохнул. – И я также не готов вернуться сюда. Но не могу же я быть вечно отсутствующим партнером. Извини меня.
Беннет видел трагическое выражение глаз Ли, и его сердце наполнилось сочувствием к этому человеку.
– Надеюсь, у тебя все устроится, Ли. Как твоя нога? Я заметил, ты немного хромаешь. Это пройдет со временем? Она у тебя все еще болит?
– Немного. Доктора говорят, что, возможно, боль останется. У меня в бедре осталась шрапнель. Врачи считают, что не вся шрапнель удалена во время операции. Возможно, когда-нибудь придется сделать операцию, чтобы извлечь все. Но сейчас пока я не могу думать о таком после крови и ужасов, которых насмотрелся в полевых госпиталях. Вероятно, я вообще ничего не стану делать.
Беннет растерянно почесал затылок, подумав о том, что сколько хороших молодых людей пострадали в бессмысленной войне. Даже Авраам Линкольн отдал жизнь из-за этой войны.
– Но ты же прекрасный адвокат, лучший адвокат. Ты должен вернуться к работе, тебе нужно заняться делом.
– Я обязательно займусь делом, но не сейчас. Я уже говорил с Карлом, снял все деньги, которые принадлежали мне в трастовом фонде. Подписал необходимые бумаги и полностью вышел из «Джеффриз Энтерпрайсез». Он, возможно, еще сообщит тебе об этом. Единственное, что я оставил себе, это Мэпл-Шедоуз. Предложил Карлу вычесть из моих депозитов необходимую сумму за Мэпл-Шедоуз, мы обо все договорились. – Сладкие воспоминания снова охватили его, он вспомнил то далекое лето, очаровательную молодую женщину с изумительным голосом, волосы которой казались красными, если их освещало солнце. – Мне хотелось бы вернуться туда когда-нибудь. Когда я снова стану самим собой.
Беннет склонился вперед, поставил локти на стол.
– А как та женщина из Луизианы, которая вышла замуж за другого? Я слышал, что Батон-Руж практически полностью разрушен, большинство плантаторов разорены. Не думаю, что ты поедешь сейчас разыскивать ее и интересоваться, что с ней?
Ли грустно улыбнулся.
– Это еще одна длинная история. Я оказался среди тех, кто брал Батон-Руж. Одри находилась там у тети, так как на плантации стало слишком опасно жить. Ее муж за месяц до нашего прихода умер, один из негров проткнул его вилами.
Беннет был потрясен.
– Господи, какая ужасная смерть.
Ли кивнул и снова затянулся сигарой.
– Как бы там ни было, мы снова встретились и почти… – он поднялся и подошел к окну. – Как я уже сказал, это еще одна длинная история. В представлении Одри сейчас я просто проклятый янки, который один в ответе за все, что случилось. Беда в том, что она даже не подозревает, насколько я в ответе за все. – За окном дул порывистый ветер, капли дождя застучали по стеклу. Он вспомнил дождливую ночь в Луизиане, в Бреннен-Мэнор, когда женщина пришла к нему за поддержкой, а в это время за стенами дома грохотал гром и шел дождь.
– Я не могу понять, Ли. Что случилось с Одри?
Ли посмотрел в лицо Бену. Бен был поражен выражением ужасной муки в его глазах. Ли страдал.
– Я не могу сейчас говорить об этом. После того как я съезжу туда и выполню обещание, я все объясню тебе в письме или лично. Мне все еще трудно говорить об этом. Я собираюсь просто приехать и объяснить, почему не могу сейчас вернуться в бизнес. Возможно, начну все снова где-нибудь в другом месте. Все зависит от того, чем закончится моя поездка.
– Ты хочешь найти ее?
Ли прошел через комнату, налил себе еще виски, Беннет почувствовал глубокое сострадание к этому человеку, которого случившееся заставляет пить слишком много спиртного.
– Да, – ответил Ли, – я собираюсь найти ее. Одному Богу известно, что из этого выйдет.
Интересно, что подумает Одри, когда узнает, что он по-прежнему хранит листочки с текстом песни? Бумага истрепалась, стала совсем тонкой и почти порвалась на местах сгибов. Он все еще не мог уничтожить ее.
