ГЛАВА 38
— Что ты сказала? — переспросил Фолкнер. Он уставился на нее, не веря тому, что услышал. Мимо них спешили по своим делам люди. У тротуара их поджидала карета. Криспин был уже там, как ни в чем не бывало. Еще один миг, и они сядут в карету. Сара оставила свое заявление напоследок.
— Я собираюсь вернуться с сэром Исааком, — сказала она, и голос ее был еле слышен. Как она ни старалась, все получалось не так. — Он говорит, что еще не довел до конца свои исследования в Эйвбери. Хотя я не совсем понимаю, что еще он собирается там делать? Как бы то ни было, он возвращается и спросил меня, не хочу ли я вернуться с ним.
— Значит, я тоже возвращаюсь, — сказал Фолкнер и подвел ее к карете. — Я полагал… — он не сводил с нее пристального взгляда.
— Так будет лучше, — не дала ему докончить фразу Сара и шепотом добавила: — Пожалуйста, поверь мне.
— Чему поверить? — поинтересовался он. Она не почувствовала в его вопросе гнева. Он был весьма сдержан в своих чувствах, за исключением тех моментов, когда страсть срывала с него все оковы. Он был искренне изумлен. И на душе у нее вдруг стало горько.
— Извини…
Его руки легли на ее плечи. Этот внезапный порыв нежности застал ее врасплох. Она была не готова к такому повороту событий. Но чего она ждала? Фолкнер был человеком, привыкшим действовать.
— За что ты меня так? — спросил он.
Она глубоко вздохнула, стараясь превозмочь в себе боль, невыносимую, готовую сломить ее. Внезапно она почувствовала неприязнь к самой себе. Дальше на жизненном пути ее ждет только разрушение. Возможно, ей нелегко будет примириться с одиночеством, познав другую жизнь. Но она всегда была и навсегда останется Сарой из Эйвбери. Что одновременно хорошо и плохо. И вот теперь разговор, к которому она сама подтолкнула Фолкнера, грозил стереть из памяти все светлое и нежное.
— Когда мы туда вернемся, — сказала она, не глядя ему в глаза, — мы не сможем, то есть… наши отношения друг с другом… — она замолчала.
— Продолжай, — резко потребовал он, не желая подсказывать ей необходимые слова.
Она заставила себя поднять голову и, не дрогнув, посмотрела ему в глаза. Можно презирать себя за то, что так поступаешь. Но она отказывается от его любви исключительно ради него. Осознание этой истины придавало ей мужества.
— Нам нельзя быть вместе, — сказала она.
— Что ты сказала? — снова спросил он, все еще не веря тому, что слышит. Однако в голосе появились новые нотки, скорее, похожие на страх. Он испугался, что она действительно может исчезнуть, ускользнуть от него.
А она и в самом деле должна исчезнуть из его жизни.
— Я знаю, почему…
Она не успела закончить, он прервал ее резким вопросом:
— А я не знаю. Будь так добра, объяснись. У тебя что, неожиданный и запоздалый приступ притворной добродетели? — он больно сжал ей плечи. — Господи, Сара, вот уж ни за что бы ни подумал, что ты лицемерка.
— Нет, неправда, — защищалась она. Между ними, касаясь то одного, то другого, колебалась сила, а вместе с ней истина. Сара снова опустила глаза. — Это ради тебя.
Его резкий, отрывистый и вместе с тем горький смех резанул ее по сердцу, ударил в самое больное.
— Меня? Простите меня, сударыня, но я не совсем вас понял?
Он собирался расспросить ее, вытянуть из нее все до конца. Чтобы у нее не осталось ни возможности, ни предлога солгать ему. И ни единой причины, за которую можно было бы спрятаться. Что ж, раз он хочет знать все…
— Ты же знаешь, что произошло между нами у Белтана?
Он вздрогнул и побледнел. На какой-то миг ей показалось, что он испугается и отпустит ее. И сожаление горячей волной захлестнуло ее. Но он не отнял своих рук, все так же сжимая ей плечи, не отвел взгляда.
— О чем ты говоришь? — глаза его засверкали.
— Ты, наверное, тогда убедил себя, что это был только сон. Так, Фолкнер? Сон или какое-то наваждение. Не все ли равно. Сколько предлогов находят люди, чтобы отмахнуться от неведомого только потому, что все это нельзя объяснить примитивной человеческой логикой? Какой путь выбрал ты?
— Ничего страшного не случилось. Я видел сон.
— Значит, мы видели его одновременно? И я едва не осталась в нем навсегда. Если бы ты не пришел за мной… — она помолчала, думая о том, стоит ли продолжать рассказывать, но решилась и договорила: — Сомневаюсь, что без тебя я смогла бы вернуться. Оказывается, ты тоже едва не остался там.
Он вздрогнул, но продолжал смотреть на нее недоверчиво.
— Но это же не было явью. Никак не могло быть.
Она пожала плечами. Этот довод был для нее не в новинку. Он преследовал ее всю жизнь. Ей было обидно, что он не понимает.
— А что такое явь? То, что ты видишь, слышишь, можешь попробовать на вкус, потрогать? Когда ты пришел за мной, разве это было похоже на сон? Разве у тебя не было ощущения, будто ты живешь другую жизнь? Словно ты — другой человек. И при этом никак не поймешь, почему это с тобой случилось?
По выражению его лица она поняла, что так оно и было. Там, у колодца. Она улыбнулась, глядя ему в глаза с мрачным удовлетворением.
— Мне известно это чувство, Фолкнер. Со мной такое случалось не раз. Хотя, разумеется, не так явственно, как произошло у Белтана. Я ужасно испугалась за тебя. Поняла, как легко можно потеряться там навеки.
Сара подняла руки и сжала его запястья.
— Я — Сара из Эйвбери. И если камни позовут меня, значит, такова моя судьба. Но ты другой. Ты не принадлежишь тому миру, — сказала она и твердо добавила: — Я сделаю все, чтобы оградить тебя от опасности.
— Я не могу принять этого от тебя. Нежно, но настойчиво она сняла его руки со своих плеч.
— У меня нет выбора, — мягко сказала она и отстранилась.
Сэр Исаак вел себя понимающе и деликатно. Казалось, ему было ясно, что она не расположена к разговору. Он довольствовался тем, что на протяжении большей части дороги делал заметки на клочках бумаги, читал или просто смотрел в окно.
По вечерам, когда они останавливались в придорожных гостиницах, он мягко советовал ей покушать и говорил с ней о простых вещах — о звездах, притяжении и строении материи. Это были куда более понятные предметы разговора, нежели сплетение человеческих страстей и судеб.
Наконец они прибыли в Эйвбери. Там все было по-прежнему. Вдоль улицы выстроился аккуратный ряд домиков. Церковь. Гостиница. И камни. Все на своих местах.
— Ах ты мой ягненочек, — ворковала миссис Дамас, когда в дом внесли сундуки Сары. — Сейчас тебе надо отмокнуть хорошенько в ванне и как следует подкрепиться. Что, как не путешествие, доставляет нам ломоту во всем теле и совершенно изматывает душу. Пойдем, сейчас я позабочусь о тебе.
Сара вошла в дом. Как все, оказывается, просто. Очень просто. Позже, приняв ванну и завернувшись в любимый халат, она сидела за маленьким столиком у себя в комнате и потягивала чай. Миссис Дамас тем временем разбирала ее вещи и делилась деревенскими новостями.
— Здесь у нас была тишь да гладь. Совсем как в добрые старые времена, не то, что в последние дни перед вашим отъездом в Лондон. В воскресенье преподобный Эдвардс прочел замечательную проповедь. Жаль, что вы ее пропустили. Ой, погодите, есть кое-что веселенькое, — глаза ее лукаво блеснули. — К Морли опять наведались привидения.
— Точно так же, как и раньше? — слегка заинтересованно спросила Сара. Она погладила косматую голову Руперта. Он следовал за ней по пятам, как только она переступила порог, не оставляя ни на минуту. А у нее не хватало сил прогнать его.
— Да, вроде снова все так же! Снова громыхают цепями и донимают стонами. Если верить Морли, разбудили его среди ночи, — она озабоченно покачала головой. — Но видок у него, скажу я вам. Посмотреть страшно. И если этому не положить конец, право, не знаю, что с ним станется.
— А что говорит констебль Даггин?
— Да ничего. Он и так последнее время только тем и занят, что целыми днями топает по деревне, не смыкая глаз, — она доверительно наклонилась к Саре. — Он ужасно напуган, как бы не случилось чего-нибудь еще. Тогда сэр Уильям набросится на него, словно ангел с карающим мечом, говоря, что Даггин недосмотрел вовремя.
— Представить себе не могу, чтобы Фолкнер когда-либо мог сказать такое.
Слова прозвучали несколько фамильярно. Но что уж делать, сказалось так сказалось. Сара не смогла сдержаться. В ответ миссис Дамас снисходительно посмотрела на нее.
— Ах, вот, значит, как? Теперь будьте умницей, ешьте суп. Кажется, после Лондона от вас остались только кожа да кости.
Может быть и так.
В эту ночь Сара спала глубоким сном, ей ничего не снилось. Когда же снова проснулась, то выяснилось, что опять вжилась в неспешный и размеренный ритм Эйвбери, словно никуда не уезжала отсюда.
Проснувшись, она тотчас же догадалась, что Фолкнер находится где-то поблизости. Хотя никто ничего не сказал ей об этом. Ей снова придется встречаться с ним здесь, в Эйвбери. И это будет для нее тяжелым, мучительным испытанием.
Она не торопясь встала, медленно оделась и спустилась в столовую. Солнце заливало комнату ярким светом. На столе стояли свежеиспеченные оладьи. В кресле у окна сидела заплаканная Аннелиз.
