ГЛАВА 28
Остатки костра Белтана были убраны, а земля чисто выметена, так, что даже не осталось следов золы.
Фолкнер наблюдал за происходящим из окна своей комнаты в гостинице. Женщины трудились дружно, переговариваясь и пересмеиваясь. Они казались спокойными и довольными, словно в их работе не было ничего необычного. Каждую весну зажигали костер Белтана и несколько дней спустя его остатки начисто убирались. Эти самые женщины, несомненно, в детстве видели своих матерей с метлами в реках, выполняющих ту же работу. И их дочери, которые сейчас цепляются за материнские юбки, в свое время тоже будут делать это. Сколько поколений подметали круг до них? Это был всего-навсего костер, какие жгли по всей Англии ради вполне невинного праздника. В нем вовсе не было ничего зловещего, а тем более — таинственного.
Ему приснился сон, ничего более. А как же Сара? Фолкнер сжал кулаки. О ней он не мог ничего сказать уверенно. За спиной скрипнула дверь. Криспин прокашлялся.
— Завтрак готов, сэр. Куда прикажете его подать?
— Я не голоден. Сэр Исаак уже вернулся?
— Только что. Он внизу.
Фолкнер кивнул. В последний раз взглянув на женщин с метлами, он отошел от окна. В общем зале столики были заняты. Несколько фермеров и коробейников пришли сюда на утренний чай. Сэр Исаак сидел особняком возле камина. Как только Фолкнер вошел, он посмотрел на него и предложил:
— Великолепные лепешки. Не желаете?
— Угощайтесь сами, — как можно мягче ответил Фолкнер. Он сел, вытянув ноги, и мрачно уставился в камин. Огонь в камине не горел, зола аккуратно выметена, как и на улице. Какие же они чистюли, эти жители Эйвбери.
— Вы видели ее?
Сэр Исаак взглянул и поставил кружку на стол. Его напудренный парик снова сидел набекрень. Старик поправил его.
— Буквально на ходу. Она говорит, что с ней все в порядке. Однако отказывается принимать посетителей.
— Посетителей? — повторил Фолкнер и скривил губы. — Я бы не стал относить себя к таковым.
— Я не буду притворяться, что мне все понятно. Мой опыт…
— Уверяю вас, что этого не понял бы никто. Это свыше всяческого разумения. Эта женщина… — он замолчал, подыскивая нужное слово, наконец, нашел и сердито добавил: — Просто сумасбродка, но…
— Коль об этом зашла речь, что же, собственно, произошло, осмелюсь спросить?
Фолкнер недовольно поднял брови.
— Сэр Исаак, я всегда полагал, что вы тактичный и деликатный человек.
— Прошу вас, поймите меня правильно, — засмущался старый ученый. — Поверьте, я бы ни за что… что произошло… да ладно, я не о том. Я хотел у вас узнать, что произошло, когда вы были в подвале? Вы там провели все время, пока я сидел в спальне? Верно ли то, что говорит миссис Дамас о каких-то римских банях и древних источниках?
— Да, верно. Но я вовсе не был там все это время. Сначала я немного посидел в саду и, насколько помню, подкрепился супом, который мне принесла туда миссис Дамас. А потом мне в голову пришла мысль исследовать старую часть дома, — на несколько мгновений он замолк, задумавшись. — Я сам не понимаю, зачем и почему.
— И вы на самом деле видели то, о чем утверждает миссис Дамас? Верно?
— Да. Дом весьма древний. Вне сомнения, очень древний.
— Удивительно! Я должен попросить мистрис Хаксли позволить мне взглянуть на колодец собственными глазами. Правда, я опасаюсь, что в нынешнем состоянии она вряд ли ответит на мою просьбу согласием.
— Разве можно ожидать чего-то другого от этой женщины? — раздраженно заметил Фолкнер и оглядел зал, пытаясь найти Аннелиз. Было еще рано, но кружка эля прекрасно помогла бы ему позабыть, что он лжет. А еще он хотел забыть о чудовищной, необъяснимой размолвке с Сарой.
Посетители. Она отмахнулась от него с той же легкостью, как это сделала бы какая-нибудь поигрывающая веером светская матрона, когда ей надоело внимать лестным нашептываниям разнаряженного фата, положившего глаз на ее состояние.
Он стиснул зубы. Еще ни одна женщина не осмеливалась так себя вести с ним. Ему всегда удавалось держать свои чувства в узде. Целиком сосредоточившись на будущем, какое по праву принадлежало ему, он сделал все возможное, чтобы женщины в его жизни занимали строго отведенное им место.
По крайней мере, так было до сих пор.
— Что вы намерены делать дальше? — спросил его сэр Исаак. Большинство людей, вернее, все, кто знал Фолкнера, за исключением самого герцога, не стали бы задавать ему подобного вопроса. У них наверняка бы хватило здравого смысла или же, наоборот, не хватило мужества затронуть больную тему. Но сэр Исаак, несмотря на свой гениальный ум, в житейских делах был довольно-таки простоват. И поэтому ему легко сходило с рук то, о чем другие даже не посмели бы заикнуться.
Аннелиз заметила взгляд Фолкнера. Слегка побледнев, она сдержанно кивнула и вскоре принесла эль, поставив кружку на столик, снова отошла. Фолкнер отпил и сказал:
— Я приехал, чтобы найти убийцу. И не намерен уезжать, пока не исполню свой долг.
— Разумеется, это моя вина. Именно я послал то злосчастное письмо. Я чувствую себя перед вами довольно неловко, и даже неуютно. Если вам хочется уехать отсюда, я смогу объяснить герцогу, что вы сделали все, что было в ваших силах.
— Я остаюсь.
— Да-да, если вы желаете. Однако мне кажется, что…
— Я остаюсь, — твердо повторил Фолкнер и со стуком поставил кружку на стол. — И черт бы побрал мистрис Сару Хаксли.
Он встал со стула, подтянул за ремень панталоны и снова посмотрел на Аннелиз.
— А она довольно-таки милое создание.
— Кто? Эта девушка? — растерянно посмотрел на него ученый. — По-видимому, вы правы…
— А еще она до смерти боится таких типов, как я. Не могли бы вы попробовать вызвать ее на откровенность? Мне хотелось бы знать, что она думает о Дейви Хемпере.
— Отец не позволяет ей ни минуты сидеть без дела. Поэтому выполнить вашу просьбу, как мне представляется, будет крайне трудно, — замялся сэр Исаак.
— Я в вас абсолютно уверен. Сэр Исаак нервно улыбнулся.
— Неужели? Что ж, в таком случае я постараюсь оправдать ваше доверие. Кстати, с вами хотел переговорить Эдвардс. Если у вас, конечно, найдется для этого время.
Фолкнер кивнул и, попрощавшись с ученым, вышел на солнышко. Женщины уже разошлись по своим делам. Улица была безлюдна. Только дети, как всегда, резвились и шалили. Не успел Фолкнер отойти от гостиницы и нескольких шагов, как его догнал Криспин.
— Ваш камзол, сэр. Прошу вас.
— Обойдусь и без него. Сегодня довольно тепло.
— Я понимаю, сэр. Однако существуют и в деревне некоторые понятия о приличиях.
В устах Криспина фраза прозвучала с каким-то темным двусмысленным намеком.
— Здесь тоже полагается соблюдать правила. Откровенно говоря, вы больше заботились о подобных вещах во время военных кампаний, нежели здесь, сэр.
— Всего лишь одна из странностей Эйвбери, — пожав плечами, Фолкнер натянул камзол. С Криспином лучше не спорить. Он снова пошел по улице. Криспин пустился следом, старательно разглаживая камзол на плечах хозяина.
— Так что тебе удалось выяснить в Бате? — спросил Фолкнер. Его лакей вернулся после отлучки, но у них еще не нашлось времени и возможности поговорить. Или, вернее, Фолкнер не особенно жаждал затевать разговор. Он был все еще полон негодования из-за бесцеремонности и непреклонности Сары.
— Этих кучеров, сдается мне, мучает неутолимая жажда. И по сравнению с теми пабами, в которые они наведываются, «Роза» покажется вам кузиной самому Хэмптон-Корту.
Фолкнер засмеялся. Не было на свете таких печальных обстоятельств, про которые Криспин смог бы сказать, что дела на самом деле обстоят гораздо хуже.
— А что, так говорят они сами? Что, мол, это первоклассная пивная, полная прекрасных дам и джентльменов?
— Они говорят, что Морли всегда наливает честную меру.
— И?
— И они его все равно недолюбливают. Правда, я не понимаю, почему. Собственно говоря, по-видимому, они сами не понимают.
— Интересно. И что же в нем не нравится им?
— Он никогда не улыбается.
Фолкнер на минуту призадумался и внимательно посмотрел на лакея.
— Они сами сказали об этом?
— Нет, — признался Криспин, — это мое собственное наблюдение. Он надраивает свои кружки, обслуживает клиентов и не спускает глаз с дочери. Но никогда не улыбается. И, коль уж на то пошло, никогда ни с кем не заговаривает. Вы когда-нибудь слышали, чтобы он рассказал какую-нибудь прибаутку, пошутил, немного посплетничал или сообщил какую-то новость? Нет, рот у него всегда на замке. А сам он, и впрямь, поразительно неприветливый тип.
— Может быть, во всем виноваты привидения?
Физиономия Криспина засияла лукавством.
— На этот счет имеются самые разнообразные догадки. Главным образом все грешат на средневековых монахов. Однако кое-кто толкует совсем о другом.
— О чем? — потребовал Фолкнер, чтобы Криспин договорил до конца. Он шел в направлении церкви, лакей семенил вслед за ним, докладывая на ходу.
— Это относится к самой Эйвбери. Достаточно милое место, хороший народец, плодородные поля. И все же что-то здесь не так. У деревни, так сказать, дурная слава. Все не так, как везде. Один из кучеров даже обмолвился, что, предложи ему поселиться здесь, взять дом, землю, он ни за что не согласится. А когда я спросил, почему, он понес что-то о древних духах и движущихся камнях.
— Скажи мне точно, сколько кружек эля ты влил в него?
— Изрядно, — признался Криспин.
— Скорее всего, оно в нем и заговорило.
— Вы полагаете? — Криспин задумался и почти шепотом добавил: — Согласитесь, что здесь в самом деле все как-то странно, сама жизнь среди камней. Люди говорят, что когда-то их было еще больше. Но, если хотите знать мое мнение, их и сейчас более чем достаточно. И потом очертания местности какие-то не такие, скажу я вам. Такого больше нигде не встретишь, — Криспин покачал головой. — Может, всему виной мое разыгравшееся воображение. Я ведь не сельский житель.
— Да вы начинаете жаловаться, стоит вам отъехать на пять миль от Лондона. Ладно, итак, у Эйвбери дурная слава, а Морли не особенно любят. Что еще?
— Мистрис Хаксли пользуется всеобщим уважением.
— Мы не будем здесь обсуждать ее.
— Как вам угодно, сэр, — ответил лакей и склонил голову. — Если я вам больше не нужен, то вернусь в гостиницу, займусь вашей рубашкой. Ума не приложу, как вывести с нее травяные пятна.
— Здесь наверняка есть прачки, Криспин. Найдите одну из них, и пусть она займется этими пятнами.
— Спасибо за предложение, сэр. Но, кажется, я сам знаю свои обязанности. Что-нибудь еще?
Фолкнер махнул рукой, давая понять, что Криспин может ступать, куда ему будет угодно. Он терпеть не мог, когда Криспин дулся. Однако тут ничего не поделать. По крайней мере, в настоящий момент. Впереди виднелся шпиль церкви. Фолкнер свернул на узкую каменистую тропинку.
