ГЛАВА 14
Они ехали по меловым холмам навстречу ветру, направляясь на восток. Деревня осталась далеко за спиной. Сначала густые леса обступили их плотной стеной, а затем снова поредели. То и дело на пути встречались речушки и ручейки.
Сара ехала верхом на хорошо объезженной кобыле. Кобыла тоже принадлежала Фолкнеру. Она была сильной и выносливой, словно подобрана в пару вороному жеребцу. Фолкнер ехал рядом с Сарой и молчал. Казалось, он по-настоящему наслаждается великолепием дня и ритмом верховой езды. С ним было легко молчать, несмотря на все прежние опасения. В такие мирные моменты, он был ненавязчив. Но подспудно в нем дремала, грозя проснуться, всепоглощающая страсть.
Сара всегда недолюбливала молодых людей. Даже самые лучшие из них смотрели на нее, как на обыкновенную самку — источник страсти, надежд, мечтаний, потомства, наслаждений. Все зависело только оттого, что им хотелось в ней увидеть. Фолкнер оказался совершенно другим. Эта мысль не столько сразила Сару неожиданностью, сколько испугала. Именно в этом отличии отношения к ней и заключалась опасность для нее. И все же, там, в конце дороги, за далекими холмами их ждало неведомое пока место, к которому она стремилась, кажется, всю свою жизнь, с самого первого вздоха.
Не те ли чувства испытывала ее жрица, когда протянула руки навстречу охотнику в тени гигантских камней? В тишине лощины, в подернутом туманной дымкой прошлом, которое до сих пор не покинуло место под названием Эйвбери, найдя здесь пристанище, невидимое постороннему взгляду.
Сара встряхнула головой, отгоняя эту мысль. Сейчас лучше не думать об этом. Пусть сейчас для нее существуют только прекрасные мгновения, мужчина и ощущение свободы, которое дарует верховая езда по наезженной дороге и день, напоенный солнцем и теплым ветром.
Они свернули на север. Дорога заметно сузилась. Фолкнер выехал вперед и вел ее за собой до тех пор, пока они не оказались на просеке, на самом гребне холма, вздымавшегося над равниной. Он остановил жеребца. Сара подъехала к нему. Вместе они стали осматривать равнину, простиравшуюся далеко внизу.
— А мы взобрались выше, чем я предполагал.
— Дорога обманчива. Она поднимается постепенно.
Фолкнер повернулся в седле, чтобы посмотреть на Сару. Он запихнул сюртук в седельную сумку и теперь был в одной белой рубашке с открытым воротом и, как всегда, в темных панталонах. Волосы на затылке стягивала черная ленточка. Та самая. Пальцы Сары вздрогнули, словно ощутили ее прикосновение.
— Если ехать дальше, — спросил Фолкнер, — то где мы окажемся?
Какой невинный вопрос, не правда ли? Он чужак в этих местах и совершенно не знает дороги.
— Примерно в часе езды отсюда стоит замок. Дорога проходит мимо него.
— А мы не побеспокоим его обитателей своим вторжением?
— Ну разве что пару лисиц, но не больше. Это очень старое место. Оно не раз переходило из рук в руки. По соседству с ним есть курганы.
— И их можно измерить? — от уголков глаз разбежались лукавые морщинки.
— Отчего же нет. Будь у него время, сэр Исаак, наверняка, измерил бы каждый дюйм этой местности. Однако я не думаю, что такой труд прибавил бы ему знаний.
— Вы не верите, что бесстрастный взгляд науки способен распознать истину?
— Некоторые из истин трудноуловимы. Они не даются нам с той же легкостью, что иные. Однако это обстоятельство ни в коей мере не умаляет значимости науки.
Фолкнер молчал, напряженно глядя на дорогу. Она ждала, понимая его смятение и сочувствуя ему.
— Это очень древнее место, — сказал он, наконец.
— Вечность заключается в блеске дня. — Его глаза сверкнули, отливая серебром. Тихо, едва слышно, он произнес: — Здесь явственно ощущается цельность времени. Иногда кажется, что если бы я знал, как правильно смотреть, то увидел бы всех людей, которые населяли эти места до нас. И тех, кто придет после. Они на мгновение предстанут передо мной одновременно. Все вместе.
— А вы — поэт.
— Нет, — возразил он, — я — воин. Жизнь — это, прежде всего, борьба. В ней слишком мало места для поэзии.
Сердце ее сжалось. Она без труда представила его в дыме и грохоте сражения, залитого кровью, но несгибаемого. Это был страшный, но правдивый образ.
— В таком случае, вы должны чувствовать себя здесь в своей стихии.
— Но почему? — это предположение удивило его.
— Потому что эта дорога — Риджуэй.
Он, конечно же, узнал название легендарного пути, прорезавшего южную часть Британии на сотни миль с севера на юг. Именно этой дорогой шли кельты и римляне, а вслед за ними англосаксы, шагая навстречу славе или смерти.
— Бессчетное количество воинов промаршировало в свое время по этой дороге, — пояснила Сара, — кто в поисках спасения, кто — власти, кто — богатства. В зависимости от того, какими были цели. А теперь от них не осталось и следа. Только та же земля, та же дорога. И мы, если захотим, можем отправиться по ней.
Из кустарника возле дороги к небу стремительно взмыл жаворонок. Жеребец вздрогнул. Фолкнер успокоился его прикосновением ладони. На солнце набежало облако. Тень от него заскользила по равнине.
— Я выбираю замок, — решил Фолкнер и легонько пришпорил своего скакуна.
Часом позже они въехали на холм у Бэдбери и направились вниз по противоположному склону. Небо опять прояснилось, и день празднично засиял. Сара почувствовала, что проголодалась.
— Сначала я думала, что миссис Дамас перестаралась, — сказала она, спешиваясь. — Но теперь я в этом вовсе не уверена.
Они отыскали ровную поляну неподалеку от северной стены замка. Перед ними открылся замечательный вид на холмы и лощины, напоминающие перевернутые блюда, среди которых уютно устроились крошечные деревушки.
— Лучшего места для замка и не сыщешь, — сказал Фолкнер, окинув местность зорким глазом воина.
— Первоначально это было укрепление на холме, так же, как и Эйвбери.
— Однако, уступавшее по значимости.
— Полагаю, что так.
— В Эйвбери, как вы могли заметить, имеются реки, которые текут на восток и на запад. А также — Риджуэй, протянувшаяся с севера на юг. Люди могли без труда добраться до Эйвбери с любого конца страны. Эйвбери была центром.
Фолкнер вынул из чересседельной сумки одеяло и разостлал его на траве.
— Центром чего?
— Торговли, конечно. Здесь рассматривались неизбежные споры о границах кланов и тому подобное. Так уж сталось, что люди встречались именно здесь.
— Но какое отношение имеют к этому каменные круги и рукотворные холмы? Этому должно быть какое-то иное объяснение.
— Языческие ритуалы? Варварские жертвоприношения? Примитивные заклинания и мольбы — плод непросвещенного ума?
— Не поверю, что вы так думаете.
— Нет, — призналась она, — а вот сэр Исаак считает именно так. Или его воображение рисует жрецов-друидов в белых балахонах. Они что-то напевают, пока их жертвы корчатся в пламени.
— Друиды пришли в эти места намного позже.
— Что вы сказали?
— Я… — он заколебался. Это было совершенно непохоже на него. — Да так, ничего особенного. Неужели я чую запах жареного цыпленка?
Так оно и оказалось. Миссис Дамас положила в корзинку жареного цыпленка, свежий, еще теплый, хлеб. Не забыла про кувшинчик сладкого сидра. А когда они управились со всем этим, то обнаружили завернутое в салфетку, хрустящее лимонное печенье. Они принялись за него, глядя на ослепительно-голубые небеса и холмы, деревни, реки, леса и лощины.
— Помню, когда-то я пообедал подобным образом, — сказал Фолкнер, чувствуя в желудке приятную сытость. — Но вот где?
Сара пошевелилась рядом с ним. Она, казалось, лучилась счастьем. Как ей хотелось подольше удержать эти мгновения блаженства, не давая черным мыслям протиснуться в ее сокровенные мечтания. Однако, они подспудно грызли ее. Что он сказал? Неужели это отзвук ее собственных видений? Нет, конечно же, нет.
Пусть он воин. Но он коренной горожанин. Разве он способен чувствовать таинственные течения, которые струятся в воздухе вокруг Эйвбери? А если способен?
— Вы собирались рассказать мне, как получилось, что вы принимали роды у матери вашего любимца?
Он вздохнул, однако, благородно уступил ее просьбе.
— Мой отец был торговцем, — начал он рассказывать. Сара немного поерзала, устраиваясь поудобнее и приготовившись слушать. — Иногда дела отца шли в гору, иногда — катились под откос. Мы тогда жили в Чипсайде, рядом с доками. Когда мне стукнуло девять, нам неожиданно привалило счастье, и мой отец выкупил половину одной конюшни. Он умудрился сохранить ее, как в добрые, так и в худые времена. В конце концов, она перешла мне по наследству.
— А когда он умер?
— Мне тогда было четырнадцать лет. В то время я плавал на корабле, хоть терпеть не мог это занятие. Вернувшись домой, я поклялся, что если вступлю когда-нибудь на палубу, то только в качестве пассажира. Что бы там ни было, я остался при конюшне. Узнал, что дела идут хорошо, и подружился с ее совладельцем. Он был добрым человеком, до того, как заняться коневодством, служил в армии.
— Он и научил вас обхождению с лошадьми?
— И многому другому, — рассмеялся Фолкнер. — Мне думалось, будто я, не покладая рук, трудился, плавая по морям. Но оказалось, что выгребать навоз из конюшни не такое уж простое занятие. Однако, во всяком случае, земля не ходила подо мной ходуном, как палуба корабля. И мне не было надобности проводить часы, засунув голову в ведро. Но однажды ночью мой друг, его звали Сайлас Флетчер, занемог. В это самое время наша кобыла стала жеребиться. И когда ее сынок не мог выбраться на свет, мне пришлось помочь ему сделать это.
— Неужели вам не было страшно?
Фолкнер удивленно взглянул на нее. Он не привык, чтобы ему задавали подобные вопросы.
— Я пришел в ужас. Но, чудеса да и только, когда она услышала мой голос, тотчас успокоилась. Я действовал бессознательно. Мной руководил инстинкт. К тому времени, как Негодяй появился на свет, у меня было ощущение, что я его сам родил.
— Негодяй? А я думала, что у него должно быть благородное имя.
— Такое есть. Оно записано на страницах родословной. Для меня же он навсегда останется Негодяем.
— А что стало с Сайласом?
— Он скончался. Когда я пришел из конюшни, он уже окоченел.
Сара сжала губы. Она почувствовала, что в нем говорит застаревшая, тупая боль. Словно кровоточит едва затянувшаяся рана.
— Простите меня.
— Впоследствии я узнал, что он в свое время связался насчет меня с командующим полка, в котором служил когда-то. Принудил того дать согласие посмотреть меня. Меня сочли вполне пригодным. Но не было денег, чтобы купить себе звание.
— Где же вы их раздобыли?
— Я продал конюшню. Оказывается, Сайлас завещал мне свою долю. Вырученных денег точь-в-точь хватило, чтобы осуществить мои планы, я оставил себе только Негодяя и его мать. Ее отправил пастись, а его взял с собой. Я кинулся зарабатывать себе славу.
Он улыбнулся, но ей показалось, что улыбка вышла не совсем веселой.
— Судя по всему, вы добились успеха. Насколько мне известно, вас можно назвать довольно влиятельной персоной.
— Большинство меня просто-напросто боится. И лишь один человек доверяет.
— Герцог?
Фолкнер кивнул.
— Он великий человек. Я говорю это от чистого сердца. Мне еще ни разу не доводилось встречать людей, способных, как он, смело смотреть жизни в глаза?
— И вам нравится, что вас побаиваются?
— В этом есть своя польза, — он перевернулся на бок, опершись на локоть, пристально взглянул на Сару. Ветер трепал его черные волосы.
— Мне кажется, я ни разу в жизни не проводил время с женщиной подобным образом.
Смысл слов был предельно ясен. Женщины занимали в его жизни строго отведенное место, будучи объектом страсти и наслаждений. Или просто служили средством немного расслабиться. Нет, он не вел с ними задушевных бесед приятным весенним днем, искупав коня и полакомившись лимонным печеньем.
— Может быть, вам стоит делать это почаще?
Он уклончиво хмыкнул и смахнул с ее щеки выбившуюся из прически прядку волос.
— Дело в том, что мне не все до конца понятно.
— Что же, собственно?
Ей хотелось поддразнить его. Сделать вид, что она не понимает его неожиданно посерьезневшего взгляда. Однако все было бесполезно. Он спросил:
— Вам не тоскливо одной?
Нет, намеки и двусмысленность были ему явно не по душе. Он нанес удар ей прямо в сердце.
— А разве я одна? — тотчас возразила она. Она уже заранее подготовилась к обороне. Этот аргумент был ей в новинку. За ним скрывались ее более давние опасения.
— У меня есть миссис Дамас и другая прислуга. К тому же родня где-то в Уилтшире, троюродные братья и сестры, кажется, так. Разве можно упрекать мену одиночеством только потому, что я решила не выходить замуж?
— Редко кто из женщин согласился бы с вами.
Сара села, повернувшись к нему спиной. Обхватила руками колени.
— Женщины выходят замуж, чтобы обрести в муже опору или же ради самоутверждения. К счастью, я не нуждаюсь ни в том, ни в другом.
— Но для брака существует и иная причина.
Она взглянула на него через плечо. Он тоже приподнялся с земли. Теперь они сидели так близко друг к другу, что ей даже не надо было протягивать руку, чтобы коснуться его. Ее голос слегка подрагивал.
— Что же это за причина?
— Любовь.
Какой красивый у него рот. Какие безупречно очерченные губы. Ей сразу вспомнился вкус его поцелуя.
— Ни за что бы не подумала, что вы такой романтик.
— Я не знал этого раньше, — ответил он и, едва заметно придвинулся, давая время отстраниться если она того захочет.
Она не шелохнулась.
