ГЛАВА 12
Мод Иствуд открыла глаза и со страхом вдруг поняла, что лежит навзничь на полу. Боясь, что снова будет погружена в ужасную темноту, она лежала совершенно спокойно. Вскоре боль в плече и затылке дала о себе знать. Мод попыталась сосредоточить глаза на пауке, который висел на стене позади печки. Он качался взад и вперед, как маятник на часах.
– Остановись, черт тебя побери.
Когда разум немного прояснился, Мод поняла, что, падая, повредила себе голову. Женщина подняла руку, пытаясь потрогать шишку. Рука вдруг резко упала, как будто весила сотню фунтов. Она повернула голову вправо и увидела, что кухонная дверь была широко открыта.
– Ах… проклятье! – Если этот усатый старый сплетник придет на крыльцо, он увидит ее.
Мод боялась встать на ноги. Голова кружилась очень сильно, поэтому она медленно и болезненно поползла по полу, чтобы ногой захлопнуть дверь.
Истощенная, она лежала, прикрыв лицо руками. Что она делала до того, как потеряла сознание? Думай! Думай! Ах, да, она только что закончила завтракать. Что это было? Что это было? О Боже, что это было? Молоко и рисовая каша. Слава небесам, она вспомнила. Иногда Мод не могла вспомнить, что делала до очередного припадка… Припадок… так называла это Фанни. Она приходила в себя с совершенно пустой головой. Но в этот раз она все же кое что вспомнила. Может быть, стала выздоравливать?..
– У тебя припадки, мама, – Фанни сказала эти ужасные слова много лет назад, перед смертью Оливера.
– Нет. Это приступы болезни. Оливер так говорит.
– У девочки из нашей школы тоже припадки. Она падает, дергается и распускает слюни. Оливер – настоящая доброта.
– Нет! Нет!
– Да! Ты думаешь, он хочет, чтобы люди знали, что у его жены припадки?..
В тот день Фанни, ее маленькая девочка, уехала в Дэнвер и не вернулась.
Мод хотелось вспомнить, сколько времени прошло с последнего припадка. Неделя? Две недели? Месяц? Этот был первым после отъезда Смита. Она пометила тот день на календаре. Черт бы его побрал, этого Смита. Он был обязан ей этой поездкой в Дэнвер, он должен был увидеть Фанни и сказать ей, что мать нуждается в том, чтобы она вернулась домой. Мод постоянно посылала письма, но они, должно быть, не доходили до Фанни, ведь ответа так и не было.
Когда Фанни вернется сюда, Мод скажет Смиту, чтобы он убирался с ранчо. А если он не уйдет, то пошлет Фанни в Шеридэн за полицейскими. Ей очень не хотелось, чтобы он жил рядом. Ублюдок, пришел сюда в одной рубашке. Он присосался к Оливеру, вполз в доверие, думая, что получит дом и землю. Он не получит ничего. Все здесь принадлежит ей и Фанни.
Когда Фанни приедет домой, дом снова станет светлым и солнечным. Друзья любимой доченьки приедут из Дэнвера. Днем они будут устраивать пикники на веранде, а вечером – качаться на качелях. Оливер построил этот величественный особняк для нее и Фанни. «Но после того, как Оливер покинул этот мир, – подумала Мод сонно, – я живу прямо здесь, в кухне, и даже не хожу в другие комнаты, если нет в этом необходимости.» Да, она почти не поднималась наверх с похорон Оливера. Фанни будет довольна, что мать для нее сохранила дом таким красивым.
Мод собралась с силами и села на стул за кухонным столом. Она отдохнет некоторое время, а затем уберет кухню перед приездом Фанни.
Солнце было еще на востоке, когда Смит ехал верхом по дороге к строениям ранчо. Давно, еще ребенком, он думал об этом месте, как о родном доме. Дом был там, где жили Оливер и Билли. Теперь Оливер умер, и остался только Билли. Старик был его семьей, и каждый раз, покидая его, Смит боялся, что, когда вернется, не застанет Билли живым. Билли тоже любил Смита. Сварливый старик не сообщал ему об этом, но показывал свою любовь сотнями различных способов. Смит криво усмехнулся, предвкушая увидеть его.
Он так же полагал, что мог бы назвать и Пленти Мэда своей семьей. Индеец поселился на ранчо раньше, чем он. Он тоже был заблудившимся, и его тоже подобрал Оливер. Когда-то Пленти Мэд вместе с матерью жил в одиноком маленьком вигваме на краю деревни. Мать его была изнасилована членом скитающегося племени и считалась неподходящей для брака.
Племя Сиаукс, к которому принадлежала мать Пленти Мэда, занималось охотой на диких зверей. И ей тоже приходилось охотиться, чтобы не умереть с голоду. После смерти матери, Пленти Мэд скитался, следуя за стадами, пока Оливер не нашел его больного и полумертвого от истощения.
Смит хихикнул, вспомнив, как в первый раз увидел Пленти Мэда… Он испугался его до смерти, а Пленти Мэд наслаждался испугом новичка с востока, который думал, что перед ним кровожадный дикарь. Пленти запрыгал вокруг Смита сначала на одной ноге, потом на другой, размахивая палкой с привязанным на конце ее камнем, и невнятно напевая до тех пор, пока Билли не подошел и не оттащил его.
Внимательно осмотрев все кругом, Смит отметил, что ничего не изменилось за четыре недели его отсутствия. Этим утром, перед рассветом, он вылез из-под одеяла специально для того, чтобы приехать на ранчо раньше Виллы и Френков. Две из его кобыл бежали вдоль забора и ржали, приветствуя Пита. Жеребец встал на дыбы. Уши его навострились, ноздри дергались.
Смит засмеялся.
– У тебя хорошая жизнь, парень. Думаю, эти дамы ждут, чтобы оказать тебе радушный прием.
Дым выходил из трубы хибарки, построенной специально для приготовления пищи. Она присоединялась к дому, в котором жили работники. Но трубы особняка не дымились. Смит сразу заметил это, подъезжая к воротам загона. Расседлав Пита, он отвел его в загон к двум кобылам. Жеребец замахал хвостом и помчался к «дамам». А Смит Боумен наблюдал, как одна из кобыл описала круг и ударила жеребца, заигрывая. Пит укусил ее за бок и издал сильный звук, давая понять, что был не в настроении ухаживать и намеревался сразу перейти к серьезному делу спаривания.
Смит улыбнулся.
– Приступай, Пит. У тебя было долгое путешествие, и ты, конечно же, заслужил удовольствие. – Смит набросил седло на плечи и пошел к сараю.
– Здравствуй, Смит. Ты вернулся, черт тебя побери! – Пленти Мэд вышел из сарая с вилами в руке.
Сиаукс имел постоянную улыбку на своем лице, обусловленную обезображенной верхней губой. Большая щербина между передними зубами и маленький курносый нос дополняли его и без того необычную внешность. Смит давно привык к уродливому лицу старого друга и не замечал его больше. Но в то же время, никогда не сомневался, что мать Пленти Мэд обезумела, как только увидела своего сына в первый раз.
– Здравствуй, Пленти. Как тут дела? – Смит вошел в сарай и повесил седло на поручни.
– Плохо. Очень чертовски плохо здесь. Очень рад, что ты вернулся, Смит.
Слово «очень» всегда было с Пленти Мэдом. Он, к тому же, подбирал каждое ругательство, которое кбгда-либо слышал, и был большим пессимистом. И в то же время, будучи крайне жалким и несчастным, являлся самым счастливым человеком. Смит знал это и очень любил Пленти.
– Как Билли?
– Хорошо. Очень чертовски хорошо.
– Что он сейчас делает?
– Что он сейчас делает? – повторил Пленти. – Он делает разные вещи. Он делает очень плохие вещи.
– Вы оба живы, не убили друг друга. Разве может быть все так плохо? – Рука Смита тяжело опустилась на плечо индейца.
– Ты смеешься, Смит? Увидишь… Черт, поцелуй моего осла. Ты всегда надо мной смеешься, – продолжал он бурчать, когда следовал за Смитом из сарая. – Вещи очень чертовски плохие. Плохая трава… Нет воды… Нет игры… Большой огонь пришел, как стадо буйволов. Все уничтожил… Большой дым закрыл солнце. Ты увидишь все очень чертовски быстро.
Смит посмотрел на небо, но не увидел на нем ни облаков, ни клубов дыма. Ясно сияло солнце.
– Я рад, что дела идут хорошо.
– Хорошо. – Пленти подпрыгнул на своих коротких, всегда согнутых, ногах. Его длинные волосы танцевали на плечах. – Ты спрашиваешь… Ты не слушаешь… Я говорю, придет очень плохой дым. Я говорю это Билли. Проклятый Билли говорит: «Иди Пленти Мэд и запрягай лошадь.» Билли не идёт запрягать лошадь. Пленти идёт запрягать лошадь. Целый день запрягать и распрягать лошадь. Пленти Мэд устал запрягать и распрягать лошадь.
– Перестань распрягать лошадь и смажь мое седло. Где Билли?
– Откуда мне знать, где Билли? Черт его знает. Он не говорит мне… Ты слышишь?
Смит хихикнул и пошел через барак в кухню, таща за собой вещевой мешок. Длинная узкая комната была чистой. Билли настоял на том, чтобы у Смита вошло в привычку содержать в чистоте себя и свое спальное место. Иными словами, именно он привил Смиту любовь к чистоте и опрятности. Несмотря на то, что здесь жило много мужчин, комната была убрана, окурки лежали в банке из-под консервов, кровати аккуратно накрыты одеялами, а полы постояльцы подметали каждую субботу.
До боли известное, поношенное из грубого полотна пальто висело на вешалке около дверей. Сэнт вернулся. Губы мистера Боумена растянулись в широкой улыбке. Когда Смит был еще подростком, Сэнт Руди учил его, как защищать себя. Он был единственным человеком после Билли, которому Смит мог бы доверить свою жизнь.
Насколько Смиту было известно, Сэнт Руди в своей жизни занимался всем, что только можно было представить. Он производил разведку для армии, водил караван телег в Калифорнию, искал золото и жил с индейцами… Говорили, что он убил дюжину людей. Но Смит никогда не сомневался, что каждый из них требовал, чтобы его убили.
Больше всего на свете Сэнт любил диких лошадей. И он делил эту любовь со Смитом. Вдвоем они проводили недели, выслеживая дикое стадо, а затем гнали его в слепой каньон, где было много травы и воды. «Чертовски приятно увидеть Сэнта,» – подумал Смит, бросая рюкзак и шляпу на пол около двери. Он прошел в кухню, которая одновременно была и столовой для жителей барака.
– Вижу, ты приехал, – Билли стоял у плиты, выгребая золу и пепел из печки в жестяное ведро. Он наклонил голову, чтобы спрятать довольную улыбку. Но этой улыбки и так невозможно было бы увидеть, потому что лицо старика покрывала белая борода, которая тянулась до груди.
– Ну, здравствуй, Билли.
– Кофе горячий… Я испек тебе пару яблок.
– А как же ты узнал, что я приеду сегодня?
– Птичка мне сказала об этом.
– Гм, – фыркнул Смит. – Возможно, канюк…
Нельзя было спрятать гордость в глазах Билли, когда он выпрямился и посмотрел на высокого, прислонившегося к дверной притолоке мужчину, все еще стоявшего на пороге. И любовь тоже была в них… Мальчик, который пришел в то утро на его и Оливера привал, вырос, чтобы стать мужчиной… Таким сыном гордился бы любой отец.
Боже мой, он пек яблоки, любимое кушанье Смита, каждое утро за прошедшую неделю. Конечно, он не собирался рассказать Смиту об этом или о том, как сильно не хватало старику родного человека, почти сына.
– Ты хорошо провел время? Денвер отменное местечко.
– Да, это так, – Смит провел рукой по щетине. – Сколько Сэнт находится здесь?
– Около недели. Он вернулся с юга и привез с собой пару парней. Сказал, что они погонят крупный рогатый скот Иствуда через ручей Безумной Женщины, потом пойдут вниз к каньону Лошадиная Подкова. Он хотел показать парням тех диких лошадей, которых ты скрываешь.
– Они покупают лошадей для армии?
– Точно не знаю. Один, может быть. Другой был всезнайка-ребенок с зудящими пальцами. – Билли фыркнул. – Он не хотел оставаться надолго.
– Сэнт скоро уедет?
– Не могу точно сказать. Ты знаешь, какой он молчун; он приехал и взялся за работу, как будто и не отсутствовал полгода. – Билли засунул большие пальцы под широкие подтяжки, поддерживающие бриджи. – Буми приходил за запасами. Они погонят пару сотен голов в долину бизонов. Сказали, что будут через три-четыре дня, если не отправятся к маленькой развилине.
– Есть неприятности?
– Не спрашивай.
– Часто видел старуху?
– Иногда. Каждое утро я ставлю молоко на крыльцо. Однажды оно простояло три дня, и я вылил его свиньям. Она выходит время от времени и идет в уборную во дворе… Ты видел Фанни?
– Я видел ее. Но Мод совсем не понравится то, что я узнал, если, конечно, рискну рассказать ей об этом. – Смит сел за стол и взял кружку с кофе. Билли поднес печеные яблоки, в одно из них была воткнута вилка. Смит чмокнул губами и улыбнулся.
– Это приятнее, чем голая женщина, танцующая на столе в баре. Я съел так много кроликов, что начну прыгать от радости.
Билли расслабился на стуле.
– Я вижу, поездка прошла кисло.
– Поездка прошла хорошо. Того, что я нашел в Денвере было достаточно, чтобы вызвать собачью рвоту.
– Она не приедет… Не знаю, рад ли я или нет Конечно, рад, ведь если бы она вернулась, это означало бы, что мы можем идти ко всем чертям отсюда.
– Она не приедет. Никогда. – Смит твердо посмотрел на своего друга. – Она наглая дрянь, Билли. Сначала она отказалась видеть меня. Но я наделал много шума, и она согласилась встретиться в саду за домом. Фанни не сильно заинтересовал рассказ о жизни и страданиях матери. Она отрезала себя от всего и не претендует на дом или ранчо. Я вынюхал кругом и выяснил, что она придумала историю, что ее мать и отчим утонули в море… Она сожгла мосты.
– В море?! Ты не сможешь вытащить Мод и на сотню миль от этого места на упряжке из мулов. Это самая большая небылица, которую я когда-либо слышал. Фанни злой, наглый ребенок. Она гораздо хуже, чем я думал.
– Ее зовут теперь Френсин, Билли. Единственное, о чем она беспокоится, так это о своем положении, как миссис Френсин Нэтэн Броукфорд. Они покинут Денвер через месяц и отправятся в Англию. Мистер Броукфорд на очереди для получения очередного звания, и они собираются жить там.
– Разве это не удар? Фанни прошла долгий путь из этого укрытия к такой жизни.
Смит закончил есть яблоки, отодвинул тарелку и взял кружку с кофе в обе руки.
– Это самая вкусная еда, которую мне когда-либо приходилось отведывать.
– Знал, что ты будешь близок к голодной смерти, – грубовато сказал Билли, чтобы скрыть от Смита, как ему было приятно слышать добрые слова в свой адрес. – Я приготовлю говядину и яблоки, запеченные в тесте, на ужин.
– Мне надо решить, что сказать Мод.
Билли почесал голову.
– Ты можешь всегда сказать, как обстоит дело, что Френсин заботится о ней не больше, чем о старой гончей собаке.
– Это будет похоже на то, как если бы земля ушла у нее из-под ног.
– Почему тебя это волнует? Ведь она ненавидит твое мужество.
– Я знаю, и забочусь о ней ровно столько же, сколько она заботится обо мне. Но я обещал Оливеру, черт.
– Никогда не забуду, как она не. впустила тебя в дом еще тогда, когда ты был ребенком, потерявшим родителей. Она была хуже мокрой курицы… Гадюка… У нее никогда не было хороших намерений. Эта женщина не разгуливала бы здесь, окажись ты вдруг грязью.
– Я знаю. И все же должен оставить ей немного надежды. Оливер поступил бы так же. Он был самым добрым человеком, которого я когда-либо знал.
– Да. – Билли поднял трясущуюся голову. – Я так и не понял, почему он сделал это.
Смит допил кофе.
– Сделал что?
– Женился на ней.
– Мы теперь никогда не узнаем, не так ли? Есть кое-что еще, Билли. Помнишь, Оливер рассказывал о своей сестре Регине? Она вышла замуж за азартного игрока Гилберта Френка.
– Да. Говорили, она, действительно, была как картинка, и очень похожа на настоящую даму. Ему было очень неприятно, что сестра вышла замуж за такую птицу.
– Так вот. Ее сын, дочка и женщина, путешествующая с ними, будут здесь через час.
– Будут здесь?! Какого черта?
– Они отправились в путь с отцом, который не знал, что Оливер умер. Думаю, он собирался заниматься вымогательством у брата жены. Но Бог шельму метит, его пристрелили на станции у Байерса. Он вытянул оружие на Эйбела Коила, когда тот обвинил его в мошенничестве и подтасовке карт.
– Эйбел Коил? Он, должно быть, совсем выжил из ума. Дети очень маленькие?
– Думаю, их можно назвать недорослями. Парню пятнадцать. Хороший ребенок, но сестра его ужасно избалована и глупа, как столб. Ее следовало бы назвать мисс Беспокойство. – Смит намеренно не упомянул о Вилле и был счастлив, что Билли не спрашивает о женщине, путешествующей с Френками.
– Прольется дождь из серебряных долларов, прежде чем старая женщина возьмет кого-либо в дом, даже родственников. Черт, у нее нет ни грамма милосердия. Ты знаешь это и должен был сказать им обо всем.
– Я предупреждал их. Они же решили приехать сюда, и все самим выяснить. Может быть, я смогу упросить Сэнта взять их в Шоридэн через день или два.
– Ты чувствуешь себя обязанным помочь им, потому что они родственники Оливера? – Билли стоял на пороге кухни.
– Нечто в этом роде, – сказал Смит рассеянно.
Он смотрел на горы, но видел светловолосую женщину с большими печальными глазами. Она сидела под деревом, и собака лежала у ее ног. Тыльной стороной руки она вытирала слезы…
– Мод, возможно, видела, как я приехал. Мне лучше пойти в дом и доложить обо всем.
Проходя через ворота, огораживающие двор вокруг дома, Смит пробежал пальцами по волосам. Он волновался и старался не думать о предстоящем неприятном разговоре. Все здесь приходит в упадок. Вот и петли, на которых крепились ворота, нуждаются в смазке. Но Мод не давала денег на такие необходимые вещи, как краска и побелка. Они с Билли сами ремонтировали все кругом на собственные деньги.
Подойдя к крыльцу и поднявшись по ступенькам, Смит вдруг решил рассказать Мод всю правду: Фанни не хочет иметь ничего общего с ней и ее ранчо. Но потом, когда Мод резким рывком открыла дверь, и он увидел больное опустошенное лицо старой женщины, все-таки не смог сказать правду.
– Ну, потребовалось много времени, чтобы прийти сюда. Я видела, как ты приехал. Ты не привез ее, – произнесла она обвиняюще.
– Выходи на крыльцо, и я обо всем расскажу. Мод выскользнула из двери. Прислонившись к стене, она медленно прошла и села на скамейку около двух пустых лоханей для стирки. Смиту стало ясно, что женщина очень больна. Волосы свободно свисали из пучка на затылке, и пряди спускались на шею. Мод, обычно, тщательно следила за своей прической. Ее глаза были напухшими, щёки ввалились, а ноги так дрожали, что с трудом могли удержать худое тело. Строгое черное платье вдовы, которое она постоянно носила, подчеркивало бледность кожи.
– Когда она приедет? – резко потребовала Мод.
– Я не видел ее. Она в Лондоне.
– В Лондоне? Это в Калифорнии?
– Нет. Это за океаном. Кто-то там оставил ее мужу наследство, и они поехали оформлять его.
– Почему она не приехала сюда? Это место стоит уйму денег и достанется ей, когда я умру.
– Думаю, мистер Броукфорд хотел, чтобы жена следовала за ним.
– Когда они вернутся?
– Люди мистера Броукфорда сказали мне, что они вернутся через шесть-восемь месяцев. К тому же они заверили, что обязательно скажут Фанни поехать прямо сюда.
– Обманщик, – тонкие губы Мод еле двигались. – Ты всегда был обманщиком, – шипела она и смотрела на Смита глазами, полными ненависти. – Ты не ездил в Денвер!
– Нет, миссис Иствуд! Я доехал до Денвера! Хотя у меня было много работы на ранчо. Я разговаривал с юристом Фанни. Теперь, черт, мне совершенно безразлично, веришь ты мне или нет. Я сделал то, о чем сказал!
– Ты не ездил туда. Ты пьянствовал и спал с проститутками. Я говорила Оливеру в тот день, когда он привел тебя сюда, что ты гадкий маленький ублюдок, рожденный в кустах от проститутки и оставленный ею там же! – Глаза Мод приняли странный лихорадочный блеск, и слова хлынули изо рта старухи в задыхающемся шепоте. – Ты думаешь, если удержишь Фанни вдали от ранчо, то получишь его? Учти, ты не получишь ни палки. Я спалю все дотла! – Она встала и пошла к двери. Ноги сильно дрожали.
– Вы больны. Хотите, привезу доктора?
– Это ты делаешь меня больной. Уходи с моей земли и не бери ни одной вещи с собой, слышишь? Или у меня будет закон на тебя. Ты пришел сюда голодранцем и уйдешь отсюда тоже голодранцем!
– Я бы с удовольствием уехал, но не могу сделать этого, и вы прекрасно знаете, почему! Никто больше не уживется с вами, и это место придет в упадок и очень быстро разрушится, тогда что вы будете делать?
Смит терял контроль. Он знал, что должен уйти от нее, иначе скажет такое, о чем потом будет жалеть.
Дверь хлопнула, а он остался смотреть и размышлять, почему все-таки обманул Мод? Зачем пожалел ее? Зачем?
Мод оперлась на дверь с другой стороны и прижала сжатые руки к плоской груди. Слезы слабости и отчаяния наполнили глаза и катились по щекам. Он обманул, выдумал историю о том, что Фанни за океаном. Если бы у нее были силы, она убила бы его. Она ненавидит ублюдка с того самого дня, как он приехал сюда с Оливером. А Оливер ласкал его как собственного сына. Он уделял больше внимания этому бездомному внебрачному ребенку какой-то проститутки, чем Фанни, ее любимой доченьке.
Рыдая от злости и бессилия, Мод пошла вокруг стола к кушетке. Она нечаянно наступила на мокрое пятно, которое сама же капнула утром на пол. И когда поскользнулась, попыталась схватиться за спинку стула, то промахнулась и тяжело рухнула на пол.
Боль горячим пламенем обернула ее ногу и бедро. Мод Иствуд потеряла сознание.
