ГЛАВА 26
Джек настоял на том, чтобы ночевать в своей прежней комнате, считая, что имеет на это полное право.
Лежа в постели и прислушиваясь к звукам старого дома, Джек испытывал самые противоречивые чувства.
Норри вскоре обретет свободу. Герцог упомянул о переговорах, но Джек знал, что на самом деле он предъявит Стерлингу ультиматум. Впрочем, как и ему. Не пройдет и нескольких дней, Онорию выпустят из приюта, если, конечно, все сложится хорошо.
Он хотел присутствовать там, где это случится, хотел сам сообщить ей эту радостную весть, встречать ее у дверей, когда она выйдет.
Лишь так он мог доказать, что сожалеет о своем поступке. Если она вообще захочет с ним говорить.
Джеку нужно сделать все необходимые приготовления, чтобы отправить ее снова к няне. Джек поморщился, зная, что стеснен в средствах, но это уже не исправишь. Ему все равно нужно позаботиться о Норри. А в Норфолке деньги ему не понадобятся.
Эта ночь пролетела без сна, с рассветом Джек уже поднялся. Без особого удовольствия, наспех, он проглотил какой-то завтрак на кухне, оставил вежливое послание герцогу и выехал, когда на траве еще лежала тяжелая утренняя роса. Ему предстоял долгий путь до Глостера.
Джеку не верилось, что еще несколько недель назад он, смеясь, поддразнивал Норри в Норкроссе. Он с изумлением понял, что ему очень не хватает всего этого, не хватает Онории.
Да и чему тут удивляться? С той самой ночи на террасе, когда он понял, что от его беспечности не осталось и следа, он запутался в ее сетях. Он завлек ее в постель, но не потому, что она прельщала его своей невинностью, а потому что он нуждался в ней, он хотел быть с ней.
Ее влюбленные взгляды и наивные планы об их будущем одновременно и пугали, и привлекали его.
Джек столько времени убеждал себя, что свободен, что и не заметил, как потерял эту свободу давным-давно — может быть, с того самого момента, когда заключил с ней эту сделку. Он боролся, сопротивлялся, выражал недовольство, спорил, но с самого начала уже предвидел свою судьбу.
Он полюбил ее. Джек понимал, что это не то чувство, которое Джек испытывал раньше к другим женщинам, он знал, что это что-то другое, что заставляло его ощущать себя таким жалким и беспомощным. Он жаждал пожертвовать всем ради нее, чтобы вымолить ее прощение, спасти ее и защитить.
Онория бы удивилась, что Джек считал это жертвой. Какой человек не захочет стабильной устроенной жизни, уверенности в завтрашнем дне, обеспеченного будущего? Это являлось предметом ее мечтаний. Но для Джека это означало — решетки, клетки, замки. Он тогда потерял бы свободу и был бы вынужден стать таким, каким его хотели видеть другие.
Даже Норри хотела изменить его. Хотела, чтобы он к чему-то стремился в этой жизни, строил какие-то планы на будущее… Для того, чтобы обеспечить безбедность и устроенность в жизни. Когда она начинала говорить о доме, детях, будущем, ему хотелось бежать, как испуганному зайцу.
Джек уже давно признался себе, что устал от жизни, которую вел на протяжении многих лет. Он хотел бы начать все сначала, поступать по чести и совести на этот раз. Иметь слишком много свободы также опасно, как вообще ею не располагать; абсолютная свобода дает человеку неограниченные возможности разрушить самого себя. Не потому ли он оказался на эшафоте виселицы в Гортоне и даже испытывал облегчение, что должен был вскоре умереть?
Сейчас, по крайней мере, он хотел жить. И только благодаря Норри. Она дала ему еще один шанс, заставив понять, какая это ценность — жизнь. Слишком дорогая, чтобы выбросить ее ни за что, одним движением брошенных игральных костей или перевернутой карты. Настолько ценная, что нужно, в конце концов, попытаться как-то устроиться в ней, что-то изменить в своем существовании.
Джек никак не мог представить себя заточенным навсегда в Лонгмиде. Он не испытывал тяги к деревенской жизни, впрочем, как и к церкви. Но он сможет обрести хоть какую-то опору в жизни, обретя собственный дом. И жить в нем с женой, которую выберет ему его мать. Внезапно его осенило, и мысль, пришедшая ему в голову, показалась Джеку ясной как божий день. Джек даже рассмеялся, насколько все получалось просто. Существует только один человек, который смог бы сделать его жизнь в Лонгмиде более сносной; только один человек, которого Джек мог представить рядом с собой. Онория. Где-то в глубине души он понимал, что для него это единственный путь, что бы угодить своему отцу, приспособиться к новой жизни и при этом остаться самим собой.
Но Джек отчетливо представлял, что ему еще предстоит грандиозная задача — убедить ее в преимуществах совместной жизни.
Джек мог использовать для этого посулы и угрозы. Она не раз испытывала эти уловки на нем. Но, кажется, настала пора покончить с обманом и всеми хитростями. Между ними с этого момента и впредь должны установиться только доверие и честность. Джек объяснит ей, почему нуждается в ней, что она — единственный человек, кто по-настоящему узнал его. Она знала его даже лучше, чем он сам. И она любит его таким, какой он есть, не требуя, чтобы он изменился.
Доехав до развилки дорог, Джек повернул на юг. Он сделает небольшой крюк и успеет приехать в Сиренкестер еще с небольшим запасом времени, чтобы присоединиться к отцу. Он просто хотел быть уверен, что все свершится достаточно быстро, и что он не испугается и не передумает. А главное, прежде, чем его родители успеют принять какие-то меры для выполнения собственных планов в отношении него.
Это станет последним проявлением его непослушания до того, как он остепенится и начнет жить по общепринятым меркам. Жить полнокровной жизнью, радуясь и наслаждаясь, он сможет, только если рядом с ним будет Норри.
Джек прошел через двор конюшни в Сиренкестере, бросая настороженные взгляды на ворота каждый раз, когда слышал звуки приближающегося экипажа.
«Где же герцог? Уж не передумал ли он?» Джек взглянул на часы. Половина первого. Если герцог не прибудет с минуты на минуту, им придется отложить до завтра поездку в Спринт — Мидоу. Еще один день Онории придется томиться в неволе.
Заслышав звонкое позвякивание упряжи, цоканье копыт и скрип колес, Джек вскинул голову и увидел изящную карету герцога Монингтонского, въезжающую во двор. Джек с облегчением вздохнул. Секретарь герцога, ожидавший прибытия Его Светлости вместе с Джеком, подбежал к карете, опустил подножку, и герцог величественно сошел на землю.
— Все приготовления сделаны? Секретарь кивнул.
— Хорошо. — Монингтон обернулся к Джеку. — Твои намерения не изменились?
Джек покачал головой. Он хотел увидеть выражение лица сэра Ричарда еще сильнее, чем раньше.
— Позволь мне немного передохнуть, и мы отправимся в путь, — попросил Джека отец.
Отдых герцога продлился совсем недолго, как он и обещал. Не прошло и получаса, как карета с витиеватым гербом на дверце выехала со двора, направившись в сторону Норкросса.
Герцог обратил свой взгляд на своего секретаря.
— Фокстон, подозревает ли мистер Стерлинг о цели моего визита?
Фокстон сделал отрицательный жест.
— Я лишь сказал, что вы желаете обсудить с ним кое-какие финансовые вопросы. Он крайне удивился, но я не стал отвечать на его расспросы.
— Отлично, отлично, — герцог повернулся к Джеку. — Говорил ли ты с девушкой?
— Я обожду, пока она выйдет из приюта, — ответил тот спокойно.
Герцог, кивнув, отвернулся к окну и погрузился в молчание.
Вскоре они прибыли в Норкросс. Лакей, открывший им дверь, недоуменно уставился на Джека, но потом чуть не остолбенел от изумления, когда герцог велел доложить о своем прибытии. Беспрестанно кланяясь, он почтительно проводил их в кабинет, где их ожидал сэр Ричард.
Стерлинг выступил навстречу, когда герцог вошел в комнату. Увидев входящего в кабинет Джека, сэр Ричард вздрогнул и в растерянности не мог оторвать от него взгляда.
— Вы?! — Стерлинг повернулся и подобострастно посмотрел на герцога. — Простите меня, Ваша Светлость, но знаете ли вы, кто этот человек?
— К сожалению, — ответил герцог, — но я здесь по его просьбе.
— Но, — пролепетал, заикаясь, сэр Ричард, — ваш человек сказал…
— Мой человек сказал то, что я велел ему сказать. — Герцог снял перчатки и сел в кресло. — Пожалуйста, сэр Ричард, присаживайтесь. Мое время дорого мне, и я не желаю потратить ни секунды больше, чем это необходимо.
Джек улыбнулся, увидев ошеломленное выражение лица Ричарда.
— Я здесь, — начал герцог, чтобы просить вас освободить вашу племянницу, Онорию, так, кажется, ее зовут, из приюта в Спринг-Мидоу.
— Она и этот негодяй сговорились, чтобы украсть у меня одну очень ценную вещь, — пожаловался сэр Ричард. — Я лишь играю роль правосудия.
Герцог нетерпеливо взмахнул рукой.
— Мы обсудим вопросы правосудия позже. А сейчас я хочу, чтобы вы написали письмо смотрительнице приюта, в котором бы распорядились отпустить вашу племянницу.
— Я не знаю, что этот мошенник сказал вам, но он столь же виновен, как и она. И даже больше, так как именно он украл ожерелье.
— Но, если я правильно понял, ожерелье снова у вас. И поэтому я не вижу необходимости держать вашу племянницу в заточении.
Сэр Ричард злобно ощерился.
— Не вижу, какой интерес вам во всем этом?
— Очень большой интерес, — веско произнес герцог. — Такой же, какой возникнет у властей, когда они узнают, что ожерелье принадлежит вам не по праву.
— Как единственный наследник моего брата…
— Вы воспользовались возможностью и лишили свою племянницу ее части наследства, — оборвал его герцог. — И я думаю, вы не захотите, чтобы это стало всем известно.
Стерлинг кинул полный ненависти взгляд на Джека.
— Наверно, этот подлец забил вам голову такими нелепыми сказками? Он, всего-навсего, вор; вы не должны верить ни одному его слову!
— Хотя поведение моего сына, может, и недостойно, в его правдивости я никогда не сомневался, — произнес герцог невозмутимо.
Сэр Ричард вытаращил глаза.
— Вашего сына?
Джек вежливо поклонился.
— Лорд Джонатан Деррингтон Говард, к вашим услугам, сэр Ричард.
Стерлинг вскочил с кресла, глупо переводя взгляд то на отца, то на сына.
— Именем Господа, что за игру вы вдвоем здесь затеяли?
Герцог дал знак Фокстону приблизиться.
— Бумаги.
Секретарь достал пачку документов, которые и разложил на столе перед сэром Ричардом.
— Если вы будете так добры, подпишите эти… — герцог нерешительно кашлянул.
Стерлинг остановился перед Джеком и угрожающе поднял палец.
— Я требую, чтобы ты сию же минуту убрался из моих владений!
Герцог посмотрел на Джека.
— Наверно, будет лучше, если ты обождешь в коридоре, — предложил он сыну. — Я уверен, что мы с сэром Ричардом сумеем быстро прийти к соглашению, если ты нас оставишь.
Джек и сам хотел уйти. Он увидел все, что мог пожелать, — реакция сэра Ричарда на его появление явилась для него достаточным вознаграждением. Все, о чем он сейчас мечтал, — поскорее завершить это дело и забрать Норри из приюта.
— Остерегайтесь его, — предупредил он отца, направляясь к дверям. — В последний раз, когда я с ним виделся, он угрожал мне пистолетом. — С этими словами Джек захлопнул за собой дверь.
Расхаживая по коридору, Джек слышал доносившийся из кабинета резкий визгливый голос Стерлинга, но слов не мог разобрать. После многих лет противоборства со своим отцом Джек по опыту знал, что Ричард Стерлинг не имеет никаких шансом. Герцог все равно получит то, что хочет.
Прошло не более двадцати минут, как герцог и его секретарь вышли из кабинета. Герцог подошел к Джеку.
— Теперь мы можем поехать за девушкой. У меня есть все, что для этого необходимо.
Джек нетерпеливо направился к выходу, не желая дольше оставаться здесь ни минуты.
Онория перестала обращать внимание на все усиливающиеся хриплые крики других обитателей приюта в дальнем конце коридора. Нет сомнения, прибыл новый «гость». Она снова села на кровать, обхватив руками колени, и устремила невидящий взгляд на стену.
Это место не так уж ужасно. Никто не беспокоил ее; она проводила свои дни в одиночестве. Единственной реальной угрозой здесь оставалась скука. Скука и отчаяние, все больше захватывающие ее. Не это ли убило всякое желание жить у Джека за пять месяцев тюремного заключения? Удивительно, как он вообще выжил? Онория боялась, что совершенно сойдет с ума к концу года, проведенного здесь. Какой бы сильной она ни старалась казаться, дольше она не выдержит.
— Норри?
«Ну вот. Это только доказывает, что я схожу с ума. Вот теперь я слышу голос Джека так ясно, как если бы он стоял рядом со мной, в этой комнате».
— Норри, я пришел за тобой. Ты свободна. Онория не могла поднять голову, уставившись на обувь человека, стоящего перед ней. Так можно еще немного продлить эту иллюзию. Даже если это и сумасшествие, она предпочитала верить этой галлюцинации, чем убогой жалкой реальности, окружающей ее.
— Твой дядя уступил. Ты можешь покинуть приют.
Онория медленно подняла глаза, переводя взгляд с сапог на забрызганные грязью штаны, , темный сюртук, пока не встретилась с настороженным взором карих глаз. Джек, увидев ее безучастность, забеспокоился.
— Мне пришлось вернуть твоему дяде ожерелье. Он обещал отпустить тебя, но…
— Я знаю, — проговорила она тусклым голосом. — Он обманул тебя. Мне жаль.
Джек протянул ей руку.
— Пойдем, Норри. Нам пора в дорогу.
— И куда я поеду? — спросила Онория с горечью. — Я уверена, дядя Ричард ожидает меня с распростертыми объятиями в Норкроссе.
— Я снял комнату для тебя в одной из гостиниц в Сиренкестере. Я подумал, что ты, наверно, захочешь поехать к няне завтра, после того, как отдохнешь.
Она с трудом поднялась, отчаяние давило ей на плечи.
— Да, это единственное место, куда я могу поехать. Я уверена, что все остальные мои родственники давно отказались от меня.
— Тогда поедем со мной домой, — неуверенно предложил Джек.
Норри грустно улыбнулась в ответ.
— Домой? И где твой дом? В хлеву? На поляне, под деревом?
— У меня есть поместье в Норфолке, — ответил Джек спокойно. — Мой отец отдал его мне, чтобы я занялся делами фермы.
Она изумленно посмотрела на него.
— Твой отец? Я думала, он давно отрекся от тебя.
Джек вспыхнул.
— Мы достигли соглашения, в некотором роде.
— Как мило.
Джек подошел и взял ее за руку. Онория вздрогнула от его прикосновения, но не отстранилась.
— Тебя ожидает ужин в гостинице. И ванна. — Он улыбнулся. — Я даже принес тебе чистую одежду. И лавандовую воду.
Онория посмотрела на него широко открытыми глазами.
— Почему, Джек? Почему ты все это делаешь? Он стал переминаться с ноги на ногу.
— Я должен был, — проговорил он наконец. — Я… Я никогда не думал и не хотел, чтобы это случилось с тобой, Норри. Я думал, что защищаю тебя, не взяв с собой. Что никто не укажет, что ты причастна к воровству, если ты останешься… Я думал, так безопаснее для тебя.
— Я ведь просила взять меня с собой.
— И, я клянусь, я думал, так лучше. Как я мог догадаться, что твой дядя предпримет что-либо подобное. Я приехал сразу, как только получил твое письмо. — Он сжал ее пальцы. — Прости, что пришлось отдать ожерелье, но я не мог позволить ему поступить так с тобой.
Их взгляды снова встретились, и Онория удивилась, увидев боль в его глазах.
— Всю свою жизнь я делал то, что хотел, не думая о чужих нуждах и желаниях. Но я клянусь, Норри, что я согласился бы занять здесь твое место, если бы это могло вернуть тебе свободу. Впервые в жизни я почувствовал, что могу отказаться от своих прихотей ради другого человека. Он перевел дыхание.
— Я так долго не писал тебе, потому что не мог найти подходящего покупателя в Лондоне. Для этого понадобилось время, так как я хотел, чтобы ты получила как можно больше денег за ожерелье.
— Ты собирался вернуться за мной? Джек отвел взгляд.
— Нет. Я собирался переслать тебе деньги и уехать в Париж. Не потому, что так хотел, а потому, что думал — так лучше для тебя.
— Почему?
— Ты — единственный человек, перед которым мне стыдно за себя, за то, кем я стал, за то, что я совершил. И ты единственная, кто верит, что я могу стать лучше. — Он горько рассмеялся. — Ты почти убедила меня, что я могу измениться.
Онория внимательно изучала его лицо.
— И ты можешь?
— Сам нет. Но если радом со мной будет человек, который поддержит меня…
Джек взял ее за обе руки.
— Я знаю, ты мечтала о домике в деревне, со спокойной, добропорядочной жизнью. А я сопротивлялся этому всю свою жизнь, потому что это именно то, чего все ждали от меня. Сейчас… Сейчас это не кажется мне столь ужасным, особенно, если рядом со мной будешь ты.
— Мне все равно, Джек. Я полюбила тебя таким, какой ты есть; оставайся прежним, — она заморгала, стараясь смахнуть навернувшиеся на глаза слезы. — Не пытайся изменить себя, сделать из себя другого человека. Я люблю тебя таким, какой ты есть.
— Я устал от одиночества, от своего эгоизма и самонадеянности, устал думать только о себе. Норри, я кинулся тебе на выручку из-за чувства собственной вины. Но чем дольше я думал над этим, тем лучше понимал, что хотел освободить тебя ради себя. То есть, я хотел защитить тебя, заботится о тебе, присматривать за тобой. Я никогда прежде не желал делать ничего ради кого-либо другого, — на губах Джека промелькнула кривая усмешка. — Я хочу и дальше заботиться о тебе.
Он засунул руку за пазуху и достал смятый лист бумаги, широкая улыбка осветила его лицо.
— Это особый документ, Норри. Если ты хочешь выйти отсюда и никогда больше не видеть меня, я пойму это. Но если ты позволишь мне, то обещаю любить тебя, заботиться о тебе… Потому что не могу без тебя. Ты нужна мне.
Услышав эту тираду, Онория поняла, насколько эгоистичной она была, такой же, как и Джек. Так как она тоже всегда думала о себе, о своих собственных желаниях. Ей стало удивительно тепло на сердце при мысли о том, что она нужна Джеку, и что она и в самом деле сможет сделать что-либо для него.
— Я люблю тебя, Джек. Мне кажется, я полюбила тебя с того самого момента в Горгоне, когда они сняли тот ужасный капюшон с твоей головы, и я увидела твои глаза.
— Ах, Норри, — он порывисто прижал ее к себе.
Вежливое покашливание отвлекло их внимание друг от друга.
— Прошу прощения, сэр, леди и вы готовы?
Джек отпустил Норри, и она увидела пожилого человека, стоящего у дверей.
— Я привез с собой священника, — сказал Джек. — На тот случай, если ты скажешь «да».
Онория нежно улыбнулась ему.
— Типичная самонадеянность Джек Дерри.
— Пожалуйста, — обратился Джек к священнику. — Начинайте церемонию.
Пастор рассеянно огляделся.
— А свидетели?
Джек выскочил в коридор и разыскал смотрительницу приюта.
— Захватите с собой кого-нибудь из сестер, быстро.
Он повернулся к Онории и заглянул ей в глаза.
— Ты не возражаешь? Я знаю, что это венчание устроено не совсем надлежащим образом…
— Все прекрасно, — поспешила успокоить его невеста.
. — Нежно любимая… — . нараспев начал священник, — …любить, почитать, заботиться и повиноваться…
— Боже правый, это место просто отвратительно, — прошептал Джек Онории.
Вдруг жених насторожился, услышав в коридоре знакомый голос, и тревожно посмотрел на священника.
— Быстрее, — прошептал он ему. — Заканчивайте. Да. Я согласен. Она тоже согласна.
Онория обратила к Джеку непонимающий взгляд, он подтолкнул ее локтем.
— Отвечай же!
— Я согласна.
— Во имя отца и сына…
— Ты еще не вытащил эту несчастную отсюда? Что ты так долго? — в дверях стоял герцог Монингтон.
Онория обернулась, с удивлением глядя на нежданного посетителя, потом вопросительно посмотрела на Джека.
— Мой отец, — произнес Джек с виноватым выражением лица.
Онория разглядывала элегантно одетого .господина, по-прежнему стоящего в дверях.
— У него довольно устрашающий вид, — вполголоса сказала она. — Я понимаю, почему вы не ладили.
На лице Джека застыла кривая улыбка.
— Подожди, он еще не знает, что мы только что сотворили.
Он взял Норри за руку и подвел к герцогу, остановившись напротив него. Тот с нескрываемым любопытством рассматривал девушку.
— Норри, мне хотелось бы познакомить тебя с моим отцом. Его Светлость, герцог Монингтон.
Онория от изумления открыла рот.
— Так твой отец — герцог?
— А вы, должно быть, мисс Стерлинг? — в свою очередь спросил отец Джека.
— Леди Джонатан Говард, — поспешил сообщить Джек. — Мы только что обвенчались.
Онория отступила назад, ошеломленно глядя на Джека.
— Так кто же ты на самом деле?
— Мое имя, данное мне при рождении — Джонатан Деррингтон Говард, — проговорил он с робкой улыбкой. — Но все всегда меня знали под именем Джек.
Онория обняла его, уткнувшись лицом ему в грудь. Джек не мог понять, отчего трясутся ее плечи — от смеха или от слез облегчения. Он бросил настороженный взгляд на своего отца.
— Ну, ладно, — проговорил герцог с невозмутимым видом, — тогда, я думаю, могу преподнести вам свадебный подарок. — Он вытащил из кармана сверкающую груду бриллиантов и рубинов. — Сэр Ричард, в конечном счете, решил, что ожерелье все-таки должно принадлежать его племяннице.
Джек взял ожерелье из рук герцога и передал его Норри.
— Теперь оно твое, — сказал он. — Можешь делать с ним все что захочешь.
— Мне бы все-таки хотелось съездить в Париж и провести там самый восхитительный медовый месяц!
Разразившись смехом, Джек подхватил Онорию на руки и закружил по узкой комнате, пока у нее не зашумело в ушах.
