Глава 6
Сидя за светлым письменным столом, украшенным фамильным гербом герцога, Мария в очередной раз пыталась изложить свои мысли на бумаге. Еще по одному письму Джону и матери, которые она никогда не отправит. Джон конечно, был бы счастлив получить от нее весточку. Письмо подарило бы ему надежду, что для него – для них – еще не все потеряно. Он мог бы даже приехать в Торн Роуз попробовать уговорить ее уехать с ним, выйти за него замуж… и провести оставшуюся жизнь в точности как мать…
Она скомкала лист бумаги и бросила на пол. Почему ей не дает покоя та картина? Изображенный на ней человек вовсе не зверь. Не чудовище. Только воплощение власти и порока… нет, чрезмерного высокомерия. Человек, излучавший такую силу, что она чувствовала… Что же она чувствовала?
«Захватывает дух» – слишком неточное выражение. Хотя… глупая девчонка. Сумасшедший ребенок. Наверное, отец был прав насчет нее.
Из комнаты Салтердона доносились звуки, свидетельствующие о бурной деятельности Гертруды. Она металась от стола к креслу, вытирая пыль, взбивая подушки и собирая грязное белье. К этому времени Тадеус с помощниками должны были уже вытащить герцога из ванны и одеть его.
Мария поспешила к остальным. Она на мгновение замерла на пороге и окинула взглядом сверкающую чистотой комнату. Его светлость, как всегда, сидел у окна спиной к ней, устремив взгляд куда-то вдаль. В воздухе стоял привычный запах фиалок.
Вытиравшая пыль Гертруда подняла голову и улыбнулась.
– Закончила письмо, милая?
Мария кивнула и прошла в комнату, задержавшись у туалетного столика, чтобы поправить букет из желтых и малиновых цветов в хрустальной вазе. И с неудовольствием взглянула на свое отражение в зеркале. На нее смотрела женщина с большими голубыми глазами, овальным лицом, обрамленным слегка вьющимися пепельными волосами, и с розовым пухлым ртом. Совсем ребенок, как бы ни старалась она вести себя взрослая.
– Неудивительно, что лорд Бейсинсток был поражен, когда увидел меня, – пробормотала она. – Совсем дитя. И о чем только думала ее светлость, когда нанимала меня?
Гертруда поспешила к ней. Тряпка, как флаг, развевалась в ее руке.
– У тебя доброе сердце, милая, а это нужно его светлости больше всего. Здесь требуется понимание и сочувствие.
Мария подошла к окну, посмотрела на далекие холмы, а затем перевела взгляд на своего подопечного. В ее памяти всплыло твердое как гранит лицо и горящие серые глаза. Теперь она точно знала, каким когда-то был герцог.
– Герти, ты согласна, что Бейсинсток красивый мужчина?
– Не более, чем Салтердон, – с оттенком гордости ответила экономка, взмахнув тряпкой.
– У Бейсинстока такие изящные черты лица.
– Точно такие же были… у его светлости.
– У лорда добрая и располагающая к себе улыбка. Гертруда перестала вытирать пыль и задумчиво ответила:
– Вряд ли улыбку Салтердона можно было назвать доброй или приятной. Скорее распутной и наглой. И немного суровой. Несмотря на то, что эти два человека были похожи как две капли воды, их характеры отличались друг от друга, как день от ночи.
– Это ты так считаешь, – бесстрастно произнесла Мария и обошла вокруг кресла герцога, оглядывая его нестриженые волосы и заросшее бородой лицо, а затем легко коснулась кончиками пальцев его плеча. – Исходя из того, что я узнала, прежний облик больше подходил ему, хотя разве может человек быть так своенравен и коварно гедонистичен, как описывают близкие его светлости?
– Гедонизм – этическое учение, признающее целью жизни и высшим благом наслаждение; добро определяется как то, что приносит наслаждение, а зло – как то, что влечет за собой страдание.
Она наклонилась и пристально посмотрела в его серые глаза, немного загипнотизированная той настойчивостью, с которой они смотрели в пространство куда-то позади нее. В отличие от глаз Бейсинстока, в его глазах светилось безумие, пустота, свидетельствовавшая о невозможности нормального общения с внешним миром.
– Вероятно, ты вела слишком замкнутую жизнь в доме своего безгрешного отца, если не знаешь ответа на этот вопрос, – сказала Гертруда. – Не хочу ставить под сомнение честное имя его светлости, но понятие «гедонистский» мало подходит для описания его образа жизни. Если положение в обществе не помогало ему удовлетворить свои желания, то это делала его красивая внешность.
– Понятно, – задумчиво протянула Мария, вспоминая, как заворожила ее (не говоря уже о назойливых леди Дреймонд) красота Бейсинстока.
– А теперь он превратился вот во что, – тихо добавила она, выпрямилась и повернулась к Гертруде. – Принесите мне горячей воды, пену для бритья и бритву.
– Это еще зачем?
– Я хочу побрить его.
– Но…
– Теперь я видела, как он должен выглядеть. Совсем по-другому. Делайте, что я говорю, и побыстрее, пока благоразумие не взяло верх, и я не передумала.
Гертруда вернулась через десять минут и поставила перед Марией поднос с бритвенными принадлежностями. Она суетилась, как потревоженная курица.
– Все будет в порядке, – сказала ей Мария.
– Но мисс, когда мы в прошлый раз пытались привести его в порядок…
– Гертруда, милая, я и так достаточно нервничаю. Недовольно ворча и разводя руками, экономка вышла из комнаты.
Дрожащими руками Мария нанесла теплую пену на заросшее бородой лицо. Она намазала герцогу щеки, скулы, подбородок. Когда он первый раз брила Пола, то порезала его – не очень сильно, но чувствительно. Он вскрикнул и посмотрел на нее таким несчастным взглядом, что она чуть не расплакалась.
Осторожно, осторожно. Господи, сделай так, чтобы ее рука перестала дрожать.
– Нечего так волноваться, – громким шепотом успокаивала она себя. – Это страх заставляет мою руку дрожать…
И еще смешное желание увидеть его лицо, поразившее ее в тот самый момент, когда она увидела его брата… когда настоящий облик Салтердона открылся ей на том свадебном портрете.
Еще одно движение.
Дышать глубже.
Не так быстро.
Мягко и нежно.
Едва касаться кожи, как учил ее Пол, и держать лезвие чистым.
«Тупая бритва будет царапать кожу», – говорил Пол как раз перед тем, как она порезала его во второй раз.
Закрыв глаза, Мария сглотнула и постаралась успокоиться.
Пальцы обхватили ее горло так внезапно и с такой силой, что в глазах ее мгновенно потемнело. Мария пыталась закричать. Бесполезно! Она задыхалась. Окружающий мир утонул в красном тумане. Взмахнув руками, она задела умывальник. Фарфоровая чашка с горячей водой упала на пол и разбилась.
– Эй, кто-нибудь! Помогите! Он опять взялся за старое! Быстрее! Он схватил мисс Эштон! – послышались из-за двери крики Гертруды.
Мария вцепилась в пальцы, сжимавшие ее горло.
– Отпусти! Остановись! Ты убьешь ее!
– Проклятый сукин сын! – ругался Тадеус, пытаясь оторвать пальцы герцога от горла девушки.
– П…пожалуйста, – сдавленным шепотом выдавила из себя Мария и посмотрела прямо в глаза Салтердону, оттолкнув Тадеуса, двинулась в сторону своего пациента который сидел неподвижно, вцепившись пальцами в подлокотники кресла. – Похоже, его светлости удалось разбить чашку с водой. Будьте добры, Гертруда, принесите мне другую.
– Неужели вы хотите попробовать еще раз… – открыла рот экономка.
Мария принялась собирать осколки фарфора, лежавшие на полу в лужах мыльной воды. Найдя бритву, она повертела ее в руке, а затем повернулась к Салтердону, который, прищурившись, следил за ней подозрительным взглядом.
– Думаю, он не хотел сделать мне больно, – твердо и, насколько это было возможно, уверенно заявила она и осторожно приблизилась к герцогу. Шея у нее болела, горло саднило, как будто она глотала раскаленные угли. – Скорее всего, он неожиданно очнулся… от… от дремы… и испугался.
Салтердон продолжал следить за ней своими горящими, как у волка, глазами. Его верхняя губа слегка подергивалась.
– Когда страх сталкивается с волей к жизни, реакция человека может быть непредсказуема. Вот, например, я. Когда его светлость пытался убить меня, то я, чтобы остановить его, вполне могла бы причинить ему боль.
– Черт, – вздохнул Тадеус. – Она так же безумна, как он.
– Не совсем, Тадеус. Терпением и лаской можно образумить даже животное. Естественно, его светлость не животное, а человек. Мужчина. Умный и рассудительный, полный врожденного достоинства.
Салтердон махнул в ее сторону сжатым кулаком. Она отпрянула, поскользнулась и с такой силой грохнулась об пол, что на мгновение потеряла сознание.
– Тем не менее принесите веревки, которыми его связывали раньше. Иногда даже животных требуется научить уважать руку, которая их кормит.
* * *
Синяки были хорошо видны на ее бледной коже: пять маленьких круглых багровых пятен на одной стороне шеи и одно на другой.
За последние четверть часа из комнаты его светлости не доносилось ни звука. Слава Богу. Самообладание, которое она проявила в присутствии Гертруды и Тадеуса, иссякло, как только она покинула комнату под тем предлогом, что ей необходимо сменить намокшее платье.
Последние полчаса она сидела на стуле перед трюмо, раскачиваясь взад-вперед и наблюдая, как вспухает ее шея. Она могла придумать сотни причин, чтобы тотчас же покинуть Торн Роуз и вернуться в отчий дом, но при одной мысли об этом ледяной ужас сковывал ее сердце.
Вне всякого сомнения, весь следующий год ей придется стоять на коленях, прося прощения у Господа за неуважение к отцу.
Интересно, размышляла она, как выбрать меньшее из зол? Остаться в Торн Роуз… или вернуться к отцу?
Наконец, собрав все свое мужество, она вернулась в комнату Салтердона.
Он спокойно сидел в кресле рядом с камином. Его запястья были привязаны к подлокотникам. Рядом расхаживал Тадеус, засунув ладони за пояс своих широких штанов. Пряди рыжих волос упали ему на лоб. Увидев девушку, он остановился и удивленно посмотрел на нее.
Только теперь она заметила Бейсинстока. Он стоял у окна, скрестив длинные руки на груди. По какой-то причине Бейсинсток снял куртку, оставшись в изящной рубашке. При виде Марии он приподнял бровь и печально улыбнулся.
Мария непроизвольно коснулась рукой шеи и перевела взгляд на Салтердона, который продолжал смотреть на огонь. Он что, опять вернулся в свой собственный мир?
Она всей душой надеялась на это.
– Мисс Эштон, – ласково и участливо произнес Бейсинсток.
– Не надо, – хрипло ответила она. – Боюсь, я опять расстроюсь. А в таком состоянии трудно быть на высоте.
Бейсинсток подошел к ней, ласково взял за подбородок и слегка повернул ее голову.
– Вот сволочь, – прошептал он, но потом постарался спрятать свой гнев за притворной улыбкой. – Я понимаю, что это слабое утешение, но в здравом уме его светлость никогда не посмел бы так обращаться с вами. Он всегда был бесцеремонен в сердечных делах, но я никогда не слышал, что бы он позволил себе поднять руку на женщину. Поплачьте. Из-за этого я не стану думать о вас хуже.
Она отрицательно покачала головой, и глаза ее наполнились слезами. Она боялась моргнуть, чтобы они не хлынули из глаз. Немногие проявляли к ней такую доброту и участие. От одного этого можно было разрыдаться.
Бейсинсток отступил и обошел вокруг брата, который продолжал смотреть в огонь, сжав руки в кулаки. Мария подумала, что у него такой вид, как будто он на грани обморока.
Положив по-братски ладонь на плечо Салтердона, Бейсинсток взглянул на герцога с бесстрастной улыбкой.
– Пока вы отсутствовали, мисс Эштон, я долго разговаривал с Треем. Полагаю, он слушал. И очень надеюсь, что понял. Я напомнил ему, что вы, как и ваши предшественники, наняты герцогиней, чтобы помочь ему. Тем не менее последний год она получает сообщения лишь о скандалах и сценах, сказал он и сердито добавил: – Если его светлость не хочет всю оставшуюся жизнь провести в сумасшедшем доме, то должен подавить свои приступы раздражительности и страха. Он должен также перестать жалеть себя.
Герцог пошевелился, разжал и снова сжал кулаки. Наклонившись к самому уху брата, Бейсинсток прошептал:
– И вот еще что. Мы с Треем всегда расходились во мнении по поводу отношения к окружающему миру.
Правда, дорогой братец? И не говорил ли я, что если бы неисчислимые богатства герцогини перешли ко мне, то я позаботился бы, чтобы их расходовали осмотрительно, даже бережливо? Под словом «бережливо» я имею ввиду содержание капризного гения и тому подобное… Мисс Эштон?
– Д-да, милорд?
– Кажется, вы намеревались побрить его? Она кивнула.
– Принесите бритву и пену.
Бейсинсток закатал рукава рубашки, обнажив смуглые руки. Мария поразилась, какие у него огрубевшие ладони, совсем как у крестьянина.
Когда она протянула ему бритву и чашку с пеной, Бейсинсток покачал головой.
– Я здесь только для того, чтобы поддержать вас, мисс Эштон. Мое присутствие будет напоминать ему, что если он будет вести себя так, как раньше, то я сам возьму в руки лезвие.
Он подмигнул брату, который продолжал игнорировать его.
Только теперь Мария решилась взглянуть на Салтердона, в эти глаза, еще недавно горевшие такой злобой. Медленно-медленно они повернулись к ней. Никакой ярости, никакого отчаяния. В этих серых глазах отражались растерянность и страх, и это потрясло ее не меньше, чем предшествующая вспышка гнева.
– Мы не желаем вам зла, – как можно тверже заверила она Салтердона. Откровенно говоря, каждое слово причиняло ей боль, а багровые синяки казались острыми камнями, впивающимися в ее тело.
Осторожно коснувшись намыленной щеткой лица герцога, Мария вздрогнула, увидев затравленное выражение его глаз. Бусинки пота выступили у него на лбу и висках.
– Он напуган, – тихо сказала она Бейсинстоку.
– Потому что знает, что я перережу ему горло, если он только подумает обидеть вас, – ответил он с натянутой улыбкой. – Нет, лучше я приглашу леди Дреймонд и ее дочерей, чтобы они посмотрели, во что превратился его светлость. Я уже несколько раз видел, как они бродили по коридорам Торн Роуз, надеясь хоть одним глазком взглянуть на «воющее чудовище». Не сомневаюсь, что к концу недели весь Лондон будет полон красочных рассказов о нашем воинственном герцоге.
Если бы положение не было таким серьезным, Мария не удержалась бы от смеха. Похоже, угроза лорда задела Салтердона за живое. Его волчьи глаза прищурились, а изо рта вырвался гортанный звук, который можно было принять за угрозу.
Сердце было готово выскочить у нее из груди. Она опять намылила ему щеки. Напряженность усиливалась.
– Если вы не забыли, ваша светлость, меня зовут Мария Эштон, – сухо произнесла она, стараясь смотреть на его щеку, а не в глаза, неотрывно следившие за ней. Только бы ее пальцы перестали дрожать. Теперь нечего бояться. Его руки связаны, а Тадеус стоит на страже где-то сзади. Рядом Бейсинсток, полный решимости выполнить свою угрозу, если брат попытается сделать что-нибудь ужасное. – Ее светлость наняла меня в качестве вашего компаньона. Полагаю, вам здесь было ужасно одиноко.
Внезапно он с сердитым ворчанием резко дернул головой.
Бритва полоснула его по щеке.
Мария охнула, с ужасом наблюдая, как из пореза сочится кровь. Пена на щеке герцога стала розовой.
– Посмотрите, что вы наделали! – вскрикнула она, затем прикусила губу и закрыла глаза, изо всех сил пытаясь сохранить самообладание. – Умоляю, ваша светлость, сидите смирно, если не хотите, чтобы вас держали.
Тянулись долгие секунды. Он не делал попытки пошевелиться, не издавал протестующих звуков, и она осторожно вернулась к своему занятию, готовая к новой вспышке гнева, поскольку его вид говорил о том, что он готов выйти из себя при любом удобном случае.
Но он не протестовал, а сидел неподвижно, стиснув зубы, сжав кулаки и устремив взгляд куда-то в пространство. Мария закончила свою вселявшую ужас работу, и густая борода герцога, покрытая окрашенной кровью пеной, оказалась на полу и в чашке с водой.
Мария отступила назад, облегченно вздохнула, и, не выпуская бритвы из рук, оглядела свою работу.
– Ох, – выдохнула она, и на душе у нее просветлело. Ее взору открылось прекрасное лицо, не дававшее ей покоя со времени появления Бейсинстока. Она внимательно разглядывала его черты, находя их просто чудесными, только чуть более жесткими, чем у брата, и даже чем у человека на портрете.
Забыв про застывшего у двери Тадеуса, и не обращая внимания даже на Бейсинстока, который стоял рядом с ней, засунув руки в карманы, она схватила зеркало и поднесла его к Салтердону.
– Смотрите, – умоляла она. – Разве вы не видите изменений? Разве это не гордый аристократ, достойный своего титула?
Взгляд Салтердона медленно и неохотно скользнул к зеркалу.
Улыбка на ее лице стала шире, глаза затуманились от радости. Она опустилась на колени рядом с креслом Салтердона и вглядывалась в его – их – отражение в зеркале. Щеки ее раскраснелись, глаза взволнованно блестели.
– Разве это не красавец герцог? – ласково спросила она. – Не дикий зверь, сэр. Не дракон. Не волк. А необыкновенно красивый человек.
Не мигая, он смотрел на свое отражение недоверчивым взглядом, как будто изучал незнакомца. Целая гамма чувств отразилась на его лице: смущение, разочарование, отчаяние.
Наконец Салтердон закрыл глаза и отвернулся. Ярость вернулась, исказив его черты. Подбородок его окаменел, брови нахмурились, на шее вздулись жилы. Он пытался освободиться от зеркала и от веревок, которыми его привязали к креслу.
Мария вскочила, выронив зеркало, застыла на мгновение в нерешительности, а затем сжала ладонями его лицо, не обращая внимания на то, что он, сопротивляясь, вертел головой из стороны в сторону.
– Перестаньте! – умоляла она. – Прошу вас, ваша светлость. Клянусь, вам нечего боятся. Это ваше собственное лицо. Почему вы отвергаете его? Почему хотите убежать от него?
Он издал какой-то звук, скорее боли, чем ярости, и вновь попытался вырваться из ее рук, так что ей пришлось ухватить его за волосы, чтобы взглянуть ему в глаза. Лицо его исказилось.
– Принести еще веревок? – крикнул Тадеус.
– Нет, никаких веревок, – резко ответила она. – Ему нужно сострадание, а не жестокость.
– Ему нужно добраться до твоего горла, – ответил Тадеус и нервно переступил с ноги на ногу, готовый прийти к ней на помощь при первых же признаках опасности. Присутствие лорда Бейсинстока сдерживало его.
– Пожалуйста, – ласково приговаривала она. – Я только хочу помочь вам. Здесь нечего бояться. И нечего стыдиться. Вы самый… вы очень красивый.
Ее слова, похоже, успокоили герцога. Или он просто устал от внутренней борьбы. Мало-помалу его тело расслабилось, и хотя он по-прежнему отворачивал от Марии лицо, боль и гнев на нём сменились маской безразличия.
