Глава 15
Однажды, в один из редких периодов хорошего самочувствия и веселого настроения, мать взяла Марию на прогулку по полям. Только что вступившая в пору расцвета и переставшая чувствовать себя гадким утенком, Мария уже несколько дней пребывала в подавленном состоянии: она безнадежно влюбилась в сына местного землевладельца, а он, естественно, был обручен с молодой красавицей своего круга, которая, как говорили, большую часть жизни провела в Европе, знала множество иностранных языков, играла на арфе и пела, как ангел.
Держась за руки, Мария с матерью дошли до поля пшеницы. Солнечные лучи ласкали лицо Мэри Эштон, ветер трепал локоны ее светлых волос. Она опять выглядела молодой и красивой. Обхватив ладонями лицо Марии, она улыбнулась.
– Знаешь, дочь, есть одна вещь, о которой должны помнить молодые особы, стремящиеся привлечь яркой внешностью или поразить остротой ума. Мужчины могут восхищаться этими качествами, но настоящий джентльмен любит женщину не за это, а за ее женское естество и женское сердце.
Воспоминания о том разговоре с матерью не давали покоя Марии всю ночь после заявления герцогини. Это было первое, о чем она подумала, проснувшись утром и готовясь к встрече с Салтердоном. Это придало ей смелости, когда она на мгновение остановилась, взявшись за ручку двери его спальни. Сердце ее бешено колотилось.
Он женится на другой женщине.
С ее помощью он женится на другой женщине.
Она будет ухаживать за ним, заниматься с ним, поддерживать его дух, чтобы он смог жениться на другой женщине.
Она решительно вошла в комнату.
Он сидел за письменным столом спиной к ней, склонившись над грудой бумаг. Вокруг по полу тоже были разбросаны смятые и разорванные листы бумаги. Целую минуту Мария молча смотрела на его затылок, на длинные вьющиеся волосы, спускавшиеся на воротник синей куртки. Сколько раз она касалась этих волос, гладила их, пропускала сквозь пальцы эти шелковистые волны и прижимала их к своей нежной коже?
Он и не догадывался.
– Ваша светлость, – позвала она.
Он резко поднял голову, но не обернулся.
Мария пересекла комнату, обратив внимание, что инвалидное кресло стоит на своем месте у кровати, взяла со стола книгу, повертела ее в руках и направилась к Салтердону. Он продолжал писать, раз за разом окуная кончик пера в чернильницу и выводя на бумаге четкие черные нотные знаки.
Затем он посмотрел на нее. Яркий свет из окна высвечивал каждую морщинку на его измученном лице, каждую серебристую нить в его темных волосах. Казалось, он не спал всю ночь. Прежнее возбуждение сменилось угрюмым отчаянием.
В его глазах опять светилось безумие.
Его лоб был влажным от пота, а губы скривились в мрачной усмешке. Он взглянул сначала на книгу в руке Марии, а затем ей в глаза.
– Что вы, черт побери, собираетесь делать? – грубо спросил он.
– Пора заниматься, ваша светлость.
– Идите к черту.
Он ударил по чернильнице, пролив чернила на руку, т затем опять повернулся к девушке.
– Нет нужды напоминать мне о моих обязанностях, мисс Эштон. Я сам все прекрасно знаю. Моя бабка вчера очень искусно напомнила о них. Никому еще не удавалось взять верх над вдовствующей герцогиней.
– Почему вы сердитесь, – спросила она. – Если вы действительно любили…
– Любил? – усмехнулся он. – Конечно, я любил Лауру. А как же иначе? Она великолепна. И богата. И такая хрупкая, что я могу раздавить ее одной рукой.
Он с такой силой сжал кулаки, что побелели суставы пальцев.
– После моего ранения Лаура всего один раз приезжала в Торн Роуз. Она плакала и на коленях умоляла отца избавить ее от брака с «чудовищем». Он взял книгу из рук Марии и кинул ее в стену. – В радости и горе. В здравии и болезни, мисс Эштон. Обычные клятвы обычных людей. Но не для аристократов.
Откинувшись на спинку стула, он смотрел, как Мария пошла подбирать книгу. Она почти физически ощущала его взгляд.
– Скажите, почему вы не вернулись в Хаддерсфилд с Джоном Рисом? – нарушил молчание Салтердон.
Мария стерла с книги несуществующую пыль.
– Я не люблю его.
– Он вам нравится. Разве этого недостаточно?
– Нет.
Он рассмеялся и с неожиданной яростью посмотрел на девушку. Его слова сочились ядом.
– Ох уж эти плебейские представления о вечном счастье. Скажите, мисс Эштон… Мария… что для вас означает слово «любовь»?
– Жертвенность, сострадание, понимание. Беззаветная преданность. Созданный двоими мир. Счастье, умножаемое общими мечтами. Это такая искра… вот здесь, – она слегка коснулась своей груди. – Страстное желание, чтобы исполнились заветные мечты любимого человека. И эта искра никогда не гаснет, с годами разгораясь все сильнее.
На мгновение Салтердон опустил глаза. Лоб его разгладился, губы приоткрылись.
– Наивный ребенок, – ласково произнес он и взял ее за руку. – Ты веришь в волшебные сказки.
Она отстранилась. Щеки ее пылали.
– Не прикасайтесь ко мне. Пожалуйста. Никогда больше не прикасайтесь ко мне. Мне и раньше не следовало позволять вам это делать. Не знаю, о чем я думала. Единственным оправданием может служить то, что я испытывала огромную радость и воодушевление от вашего быстрого выздоровления. И поэтому позволила вскружить себе голову. Но я этого не хотела. Я совсем не за этим приехала в Торн Роуз.
– Неужели? А зачем вы сюда приехали, мисс Эштон?
– Мне нужна была работа, сэр. Деньги, чтобы купить домик для себя и своей матери. Я хочу избавить ее от необходимости провести остаток жизни с человеком, которого она больше не любит, а возможно, никогда и не любила. Сердце может ошибаться и у простолюдинов. Молодую невинную девушку так легко соблазнить красотой и силой.
– А поскольку у вас было достаточно времени, чтобы поразмышлять над ошибками родителей, вы решили не идти по их пути. Смотрите же на меня, черт возьми!
– Мне следует помнить, зачем я здесь, ваша светлость. Мне следует помнить, что вы обручены с другой, что у вас есть обязательства перед семьей. Мне следует помнить, что для вас нет ничего важнее, чем оправдать надежды отца. Ведь вы наследник множества поколений. Отношения между нами вряд ли будут одобрены… и принесут вам пользу.
С ужасающим ревом он внезапно вскочил на ноги, опрокинув стул и разбросав по ковру бумаги. Мария, вскрикнув, отпрянула. Он схватил ее, но затем невыносимая боль заставила его вскинуть голову. Лицо его побелело.
Отчаянно вскрикнув, Мария кинулась к нему, они замерли. Затем он покачнулся, повернулся и привалился к стене, увлекая ее за собой. От удара подпрыгнула мебель, и зазвенели стекла. Но он удержался на ногах, хотя его нижнюю половину тела сводило судорогой от боли, он наклонился к Марии и с силой сжал ее руки.
– Тебе не следует напоминать мне о моих обязанностях! Их с детства гвоздями вбивали мне в голову. Плевать мне на обязанности. Единственное, что сводит меня с ума – это твои чертовы голубые глаза и страстные губы. Я лежу ночью без сна и пытаюсь представить себе, как соблазняю тебя. Как краду твою невинность, лишаю девственности. Когда-то я был хорош в таких делах – знал, как сделать так, чтобы женщина сходила с ума от страсти. Я знал, что делать с телом, чтобы они умоляли меня взять их. Теперь…
Он впился ей в губы страстным поцелуем. Она сопротивлялась, но очень недолго, пока ему не удалось проникнуть языком ей в рот. Она ухватилась за отвороты куртки, чтобы оттолкнуть его, но вместо этого прильнул к нему, еще крепче сжала пальцы и застонала, чувствуя что растворяется под его губами.
Вот до чего она дошла: рабыня, воспылавшая страстью к хозяину, распутница, абсолютно равнодушная к чувствам женщины, которая терпеливо ждала, чтобы стать его женой.
Внезапно он оттолкнул ее. Дыхание его сделалось бурным, лицо исказилось.
Он отшвырнул ее, неловко повернулся и оперся стол. Смахнув на пол бумагу, перо и чернила, Салтердон закричал:
– Убирайся! Убирайся к черту!
* * *
Постукивая тростью с украшенным бриллиантами набалдашником, герцогиня в сопровождении Эдкама шла по коридору. Голова ее была высоко поднята, а глаза прикованы к Марии, которая вместе с Гертрудой и другими слугами стояла у двери в комнату Салтердона.
– Что все это значит? – спросила вдовствующая герцогиня. – Отвечайте же, ради Бога. Что это за вздор? Трей заперся в комнате и отказывается отвечать?
Вперед, заметно дрожа, выступила Гертруда. Она протянула герцогине связку ключей.
– Ключ от комнаты его светлости пропал, ваша светлость. Я послала Лили поискать запасной.
Герцогиня повернулась к двери и некоторое время молча смотрела на нее.
– Трей, ты сию же минуту откроешь дверь!
– Идите к черту, – последовал ответ.
– Ты ведешь себя как избалованный и испорченный ребенок.
Он засмеялся безумным смехом.
– Если ты немедленно не откроешь дверь, я прикажу, чтобы ее сломали.
– Я застрелю первого, кто попытается это сделать.
– Это уж точно, – пробормотала она и посмотрела на глуповатого вида служанку, которая только что вынесла поднос с остатками ужина из комнаты Марии.
– Ты, – рявкнула герцогиня. – Иди сюда. Девушка подошла, растолкав оторопевших слуг. Герцогиня взяла с подноса нож и протянула его Эдкаму.
– Делайте свое дело, мой друг.
Гертруда наклонилась к Марии и прошептала:
– Кажется, он размышляет, кому лучше перерезать горло – себе… или ей. Думаю, этот маленький скандал не пойдет на пользу Эдкаму и его науке.
Побледнев, Эдкам переводил взгляд с двери на зажатый в руке нож. Дрожащими пальцами он вставил лезвие в щель между дверью и рамой прямо напротив замочной скважины, просунул его глубже и покачал из стороны в сторону. Затем он повторил свои действия, на этот раз более сильно, так что ручка двери поднялась и снова опустилась.
Раздался выстрел.
Слуги бросились врассыпную.
Чашка на подносе у служанки разлетелась вдребезги. Все ошеломленно уставились на зияющее в двери отверстие, диаметром с большой палец руки.
– Господи, – взвизгнула служанка. – Это дырка от пули. Этот сумасшедший дьявол стреляет в нас.
С этими словами она бросилась прочь от двери. Эдкам рассмотрел отверстие в монокль и медленно повернулся к герцогине.
– Думаю, она права.
Герцогиня без чувств медленно осела на пол.
Гертруда взвизгнула. Вздохнув, Эдкам опустился на колени, просунул руку под голову герцогини и принялся обмахивать ее посеревшее лицо носовым платком.
– Ну, ну, Изабелла. Дышите глубже, моя дорогая. Все пройдет. Мы немедленно пошлем в «Роял Оукс» за доктором Сивенрайтом.
– «Роял Оукс»? – испуганно вскрикнула Мария. – Больница?
– У нас нет выбора, дорогая. Мы уже не в силах помочь этому человеку. Он покушался на убийство.
– Он же никого не убил!
– Пистолет, – вскрикнула герцогиня, приходя в себя. – У него пистолет. Боже милосердный. Он может причинить вред самому себе.
Эта мысль пронзила Марию, как прошедшая сквозь дверь пуля. Она встала, подошла к двери, приложила к ней ухо и прислушалась.
– Ваша светлость, – тихо позвала она. – Умоляю вас открыть дверь. Я не позволю им забрать вас в «Роял Оукс».
– Что значит «не позволю»?! – взорвался Эдкам.
– Тихо! – шикнула на него Гертруда.
Брови доктора поползли вверх, а лицо побагровело.
– Ваша светлость, – Мария заставила себя дышать ровно, – подумайте о том, что вы делаете. В жизни каждого наступает момент, когда он должен примириться со своей судьбой. Я тоже хочу, чтобы моя жизнь была волшебной сказкой, но прекрасно понимаю, что родилась дочерью простого викария и должна принять неизбежное. Вы родились для величия, власти и богатства. Это ваш удел.
С бьющимся сердцем она напряженно прислушивалась к тишине за дверью. Закрыв глаза, она представила себе, как он сидит в инвалидном кресле, окруженный обрывками нот… Смуглое точеное лицо обрамлено гривой спутанных волос. Длинные пальцы поглаживают лежащий на коленях пистолет.
– Подумайте о ваших будущих детях, ваша светлость, о том, сколько вы им сможете дать. Подумайте об их мечтах, надеждах и стремлениях и о том, как ваше богатство и власть помогут осуществить эти мечты. Вы можете избежать тех ошибок, которые совершили ваши родители. Вы будете уважать своих детей за их личность, а не за титул.
Размахивая ключом, подбежала служанка.
– Я нашла запасной, – прошептала она, передавая его Марии.
Мария крепко сжала его в руке, вставила в замочную скважину и медленно повернула.
– Будь осторожна, милая, – прошептала Гертруда. – Он может выстрелить в тебя, как только ты войдешь.
– Он не причинит мне вреда, – ответила Мария и распахнула дверь.
Как она и представляла себе, он сидел в кресле, слегка расставив ноги. Пистолет лежал у него на коленях.
– Я никого не убил? – спросил он, и его красивые губы искривились в самодовольной ухмылке.
– Нет, ваша светлость, хотя чашке с блюдцем не поздоровилось… как, впрочем, и бедной горничной, которая держала их.
– Жаль, – ответил он.
– А ваша бабушка приходит в себя после обморока.
Он улыбнулся.
– Вы отдадите мне пистолет?
– Скажите «пожалуйста».
– Пожалуйста, – тихо повторила она.
Он бросил оружие на кровать и расслабился.
– А кто сказал, что я способен иметь детей? – усталым голосом спросил он.
* * *
Облокотившись на конторку, герцогиня обвела взглядом выстроившихся перед ней слуг. Стоявший рядом Эдкам обмахивал ее лицо платком.
– Я хочу знать, откуда у него пистолет. Очевидно, кто-то из вас принес его. Ну? Отвечайте. Думаете, я поверю, что он способен преодолеть два лестничных пролета и спуститься в оружейную, чтобы самому взять его? Или мне следует напомнить вам, что он не может ходить?
Мария отвела взгляд.
Как ему это удалось?
Невозможно. Любое движение вызывает у него судороги.
Герцогиня протянула руку, и горничная поспешила передать ей чашку шоколада.
– Не понимаю, – сказала старуха. – Казалось, дело пошло на поправку. Что могло вызвать этот внезапный приступ безумия? У него было все, что он только пожелает. Нужно всего лишь жениться на леди Лауре, чему он был очень рад до ранения. Женившись на девушке, он получил бы половину моего состояния, не говоря уже об огромном приданом Лауры. А учитывая то, что Лаура – единственная наследница лорда Дансуорта, мой внук стал бы одним из богатейших людей страны. Он этого всегда хотел.
Герцогиня раздраженно фыркнула, а затем сообразив, что разговаривает с застывшими перед ней слугами, как с близкими друзьями, нахмурилась и протянула пустую чашку Эдкаму.
– Клянусь святым Петром, вам скоро придется и меня отправить в «Роял Оукс». И я не уверена, что это сильно огорчит вас.
