Глава 6
С приятной отрешенностью Трилби наблюдала, как мексиканцы в красочных национальных костюмах танцевали под ритмичную волнующую мелодию. За долгие месяцы, что они провели в Аризоне, она впервые присутствовала на таком празднике. Несмотря на природную сдержанность, она увлеклась яркой атмосферой праздника.
Рядом с ней, прислонившись к кирпичной стене, стоял Торн. Он был одет буднично, Джек тоже. Трилби с матерью выделялись в толпе своими европейскими платьями. На мексиканских женщинах в основном были белые блузки и цветные юбки. У мужчин — белые юбки и яркие пончо. Трилби недовольно поморщилась. Она была одета в светло-голубое платье, отделанное белой оборкой, на ногах высокие туфли на застежках. Она в который раз поправила высокий воротник.
— Не надо нервничать, — мягко сказал Торн. — Ты выглядишь прекрасно.
— Я представления не имела, как нужно одеться. Это получилось непреднамеренно.
— Эти люди не считают нужным тратить деньги на красивые тряпки. Но они все равно счастливы.
— Да, они кажутся действительно счастливыми, — согласилась Трилби, завидуя их раскованному веселью.
Что касается людей ее круга, они всегда были сдержанны в проявлении чувств.
— А не опасно здесь находиться в связи с мексиканскими событиями?
— Совершенно не опасно, хотя некоторые из этих людей сочувствуют мятежникам, — успокоил он девушку. — Я знаком с большинством жителей этой деревни. Некоторые их родственники работают у меня.
Но это ее не успокоило. Даже сейчас ее пальцы были крепко сжаты. Торн заметил это и, слегка улыбаясь, взял ее маленькие ручки в свои.
— Расслабься, — его глаза смотрели спокойно и твердо.
— Ты всегда так напряжена, малышка, так уязвима.
— Мне… мне трудно, — запинаясь, произнесла она.
Вокруг звучала громкая музыка, заглушаемая громким смехом и разговорами развеселившихся людей. Странное ощущение охватило ее, он смотрел на нее дольше, чем этого требовали правила приличия. Ей казалось, он видит, что происходит в ее душе.
— Что с тобой? Тебе нравится здесь?
— Думаю, что да. Дома мы более сдержанны.
— Правда? Я думал, что каюны очень темпераментный народ.
— Но я не из каюнов, — ответила Трилби. — Мои родители — выходцы из Вирджинии. Они переехали в Батон Руж после Гражданской войны. С тех пор моя семья жила там.
Пожатие его руки стало более нежным и ласковым.
— Ты никогда не распускаешь волосы?
— Я… ну, я не знаю, — пробормотала она. — Вы всегда считали меня легкомысленной. И поэтому мне казалось, что если я распущу волосы, вам это не понравится…
Он поморщился.
— Я не знаю, почему Сэлли оговорила тебя, — в его глазах было сожаление. — Если бы я знал тебя немного лучше, я бы никогда не поверил ей.
— Ваш кузен относится ко мне чисто по-дружески, — ответила она. — Он был добр ко мне. И только.
Торн поднес ее ладонь к своим губам и медленно поцеловал, дрожь прошла по ее телу.
— Я буду добр к тебе, Трилби, если ты мне это позволишь. — Он ласково посмотрел на девушку. — Я искренне сожалею, что вел себя так грубо. Ни о чем в жизни я не сожалел так сильно.
Она изо всех сил сопротивлялась сладкому наслаждению, которое вызывал его взгляд. Ее тянуло к нему, несмотря на сопротивление, и ей это не нравилось. Он негодяй, он совсем не похож на Ричарда…
— Я не держу на вас зла, — медленно сказала она. — Вы меня не знали.
— Я хочу тебя узнать, — хрипло ответил он. Его глаза потемнели. В них была мудрость и спокойствие, отчего она почувствовала себя еще более неловко.
Оркестр заиграл медленную страстную мелодию. Торн потянул Трилби за руку в круг танцующих и обнял за талию.
— Потанцуй со мной, Трилби.
Они двигались в такт музыке. Он не делал ничего, что могло бы оскорбить ее, но у нее подкашивались ноги от ощущения тепла, которое излучала его сильная рука на ее талии, рука, которой он сжимал ее ладонь. Она взглянула в его глаза и не смогла отвести взгляда.
— Я уже не кажусь тебе таким дикарем, Трилби? — тихо спросил он. — Или ты не можешь забыть мексиканца, которого я привез к вам на ранчо?
Она слегка покраснела.
— Я думаю, что, в сущности, к таким вещам можно привыкнуть.
— Нужно привыкнуть, — сказала он с легкой усмешкой. — У тебя есть сила воли. Тебе только надо ее развить.
— Я думала о возвращении на родину, — вдруг сказала она.
Тело Торна напряглось.
— Почему?
— Я… Я скучаю по родине. Скучаю по Ричарду, — выпалила она, стараясь словами защитить себя от его прикосновений.
— Ты забудешь его со временем, — возразил он.
Внезапно его рука плотно обвила ее талию, он притянул ее к себе и прижался щекой к ее волосам.
— Не надо, — умоляюще прошептала Трилби, задыхаясь. Он сильно прижал ее к своей широкой груди.
Интимность этого объятия, обволакивающая теплота его сильного тела заставили ее сердце бешено забиться.
— Торн!
Звук его имени в ее устах бросил его в дрожь. Его рука осторожно ласкала ее спину.
— Я не отпущу тебя и не позволю уехать.
— Я не подхожу… для жизни здесь, — сказала она едва слышно. Ее глаза беспомощно закрылись. Запах его тела проникал в нее, несмотря на все усилия успокоиться, и делал ее безвольной. — Я городская девушка.
— Ты можешь научиться жить на ранчо.
— Это не вам решать.
— Не зарекайся, — мрачно ответил он.
Она хотела возразить и уже придумала, что ответить, как Саманта потянула отца за рукав.
— Папа, можно мне съесть кусочек жареного пирога? — спросила девочка. — Он называется тамал.
— Ты сожжешь себе язык, — усмехнулся Торн, отпустив Трилби, и присел на корточки перед дочерью. — Это чисто мексиканский пирог, дочка, совсем не такой, какие печет дома Мария, — он посмотрел на Саманту с непривычной для него ласковой улыбкой, и это успокоило Трилби.
— Ты уверен?
Он кивнул.
— Ну, хорошо, — сказала недовольно Саманта. Она смущенно посмотрела на Трилби. — Вы очень хорошо выглядите, мисс Лэнг, — добавила она.
— Вы тоже, мисс Вэнс, — ответила Трилби, улыбаясь.
Саманта улыбнулась в ответ и быстро убежала.
— Она все равно купит этот пирог, и потом у нее всю ночь будет болеть живот, — сказал Торн с досадой.
— Она очень похожа на вас, не так ли?
Он посмотрел ей в глаза.
— В некотором отношении, да, — кончиком пальца он нежно дотронулся до ее мягких губ. Она вздрогнула и отступила назад. Торн улыбнулся, потому что хорошо понимал, что с ней происходит. — Ты очень смущена. Когда мы танцуем, твое сердце стучит, как барабан. Я это слышу, когда прижимаю тебя к своей груди.
Она покраснела.
— Джентльмен не стал бы этого говорить.
— Я не джентльмен, — напомнил Торн. Он пристально, не отрываясь, смотрел на ее губы. — Мне хотелось бы затащить тебя за дом и целовать до тех пор, пока ты не станешь звать на помощь. Я хотел бы, чтобы твои губы стали красными, как шейные платки мексиканцев.
— Мистер Вэнс, как вам не стыдно?!
Он оглянулся, отыскивая глазами ее родителей. Они беседовали с кем-то из знакомых. Усмехнувшись, он вдруг взял Трилби за руку и потащил за собой, в темную узкую аллею.
— Что вы делаете? — в ее голосе было отчаяние.
— Что подумают люди?
Он прервал ее поцелуем, поднял и прижал к себе. Он целовал ее долго, с необычной для него нежностью. От нее пахло кофе, его голова закружилась. Он прижал ее к себе сильнее, ее губы раскрылись под его нежным, но требовательным, поцелуем.
Трилби сопротивлялась недолго. Она ощущала его страстную силу, чувственность его губ расслабила ее. Она сдалась сразу и полностью, ее руки обвили его шею, невозможно было устоять против наслаждения, которое он давал. Она отбросила все доводы, которые держала в уме, и просто отдалась его горячему чувству.
Поцелуй продолжался. Ее тело пульсировало и горело, она все крепче прижималась к нему, к его сильной груди, так крепко, что его грудь, казалось, слилась с ее грудью. Она была увлечена страстью, не в силах сопротивляться, и могла только еще сильнее прижаться к нему, чтобы продлить наслаждение, ее чувственность росла тем быстрее, чем больше она ей отдавалась.
Внезапно он понял, что она отвечает ему. У него не было женщины со времени смерти жены, а Трилби доставляла поистине волшебное наслаждение его изголодавшемуся телу. Он застонал, и она почувствовала, как его рука коснулась ее груди, его пальцы поглаживали через платье ее сосок, пока тот не стал твердым. Это неприлично, думала она в отчаянии. Его нужно остановить!
Но она испытывала необычные ощущения. Он давал ей темное, запрещенное наслаждение, и оно было восхитительным. Она почувствовала, как он слегка повернул ее, чтобы его руке было удобнее ласкать ее грудь.
— Милая… — прошептал он прямо в губы, теряя голову. — Ты самая сладкая женщина в моей жизни, Трилби, — он застонал от страсти. — Позволь мне дотронуться до тебя.
Он начал расстегивать ее платье. И он еще говорил, что не думает о ней плохо. Полная интимность и непозволительность того, что он делал, вдруг огнем обожгла ее мозг и тело. Она вдруг толкнула его в грудь в ужасе от того, что он делает. Отшатнулась от него, ее лицо покраснело, она задыхалась.
— Что с тобой? — у него слегка кружилась голова.
— Ты сказал, что не веришь тому, что сказала твоя жена, но ты веришь этому — иначе ты не стал бы так вести себя со мной. Ты оскорбляешь меня, — шептала она, ее трясло от гнева и возмущения. — Отпусти меня! — крикнула она, толкая его в грудь, когда он попытался удержать ее.
Лицо Торна исказилось.
— Это не было оскорблением, Трилби. Успокойся и выслушай меня, — он крепко держал ее за руку.
Но она с силой вырвалась и бросилась бежать в сторону танцующих. Глаза ее наполнились слезами. Он все еще считал ее падшей женщиной. Он прикасался к ней таким неприличным образом! А она позволила ему это делать! Она… поощряла его!
Он схватил ее за руку, когда она добежала до кружащихся в танце пар, и заставил ее танцевать, повернув и прижав к себе.
— Это не было оскорблением, — повторил он, глядя в ее гневные глаза. — Черт возьми, ты же женщина, не так ли? Разве твоя мать не рассказывала тебе о взаимоотношениях между мужчиной и женщиной?
— Приличные мужчины не дотрагиваются до приличных женщин так, как вы, — прошептала она со слезами в голосе.
Он глубоко вздохнул, его взгляд остановился на ее мягких светлых волосах. А он еще считал ее опытной женщиной! Он даже не знал, как справиться с этим стрессом.
— Пожалуйста, выслушай меня, по крайней мере, позволь попытаться объяснить тебе…
— Я хочу домой, — ответила она задыхающимся шепотом. Ее глаза гневно смотрели на него. — Я ненавижу вас.
Сэлли много раз говорила ему то же самое. После того как она обнаружила, что беременна, она говорила это почти ежедневно. Глаза Трилби выражали такое же презрение, как и глаза его жены. Ему было не по себе. Гнев пересилил вину и сочувствие.
Он сразу же отпустил ее.
— Как угодно, мисс Лэнг. Мы поедем сразу же, как только ваши родители будут готовы. Возможно, для меня вы недостаточно женщина!
Он сказал это с презрением и пошел прочь. Она смотрела, как он уходит, гордость ее была уязвлена. Ей не хотелось портить праздник остальным, но было невыносимо оставаться здесь после того, что случилось. Она не знала, почему позволила ему увезти себя с танцев и почему позволила прикасаться к себе таким неприличным образом.
Ее лицо горело, когда она спрашивала себя, действительно ли она женщина без морали и не ясно ли это сразу же опытному мужчине.
Возможно, только теперь Торн увидел, кем она, в действительности, была. Она еле сдерживала слезы и бросилась к своим родителям.
— Какая ты красная, Трилби! — воскликнула Мери, смеясь. — С тобой все в порядке?
— Я плохо себя чувствую, — сказала Трилби без всякого объяснения, прижимая тонкую руку к животу. — Мне очень жаль, но не можем ли мы уехать отсюда?
— Конечно, дорогая, — Мери обняла ее за плечи, и они пошли искать Джека. Через несколько минут они уже ехали по пыльной дороге на ранчо Блэквотер Спрингс.
Трилби сидела на заднем сиденье с Мери и Тедди. Ее брат без остановки возбужденно обсуждал увиденное, а Джек Лэнг громко делился впечатлениями о фиесте с Торном, стараясь перекричать шум мотора.
Она была рада, что все закончилось. Она приедет домой и попытается успокоиться до приезда Ричарда. Она должна помнить, что любит его. Может быть, она и не может устоять перед этим дикарем, но ее сердце принадлежит только Ричарду. Она откинула голову и закрыла глаза. А что, если Ричард догадается, что она легкомысленная женщина? А что, если это видно по ней? Позволить Торну ласкать ее таким образом могла только падшая женщина.
Она мучила себя этими вопросами еще долго после того, как молчаливый Торн проводил их до двери и отправился домой со своей маленькой дочкой.
Лайза Моррис услышала, как хлопнула дверь.
Она молча смотрела, как Дэвид снял фуражку и китель, бросив их на стул. Машинально она начала их чистить, но слой пыли был таким плотным, что ей никогда не удавалось вычистить одежду полностью. Ее внимание привлек длинный черный волос и запах духов. Дешевые духи. Она нахмурилась. Она была блондинкой и никогда не пользовалась духами.
Не взглянув на мужа, Лайза со скрытым отвращением повесила китель обратно.
— Ты не был на службе?
— Да. Делал объезд в поисках мексиканцев, — зевнув, сказал он. — Я устал.
— Ты ездил на границу?
— Около Дугласа, — он с любопытством взглянул на нее. — А что?
— Мне интересно, видел ли ты каких-нибудь мятежников? — уклонилась она от ответа.
Он засмеялся. А он подумал, что Лайза его подозревает! Да как она может узнать о Селине?
— Я их никогда не видел. Они, как призраки. Как лисы, как дым на ветру. Спроси любого.
— Да, я понимаю, — у нее все болело.
Она знала о том, что в Дугласе у него есть женщина. Жена одного из офицеров, хитрая неприятная женщина, рассказала ей о Селине. Она не знала, что Лайзе давно было безразлично, чью постель согревает ее муж. Лайза устала от него, устала от жизни. Ее отбившийся от дома муж даже не подозревал, что она тайно готовила документы для развода. Бумаги вскоре должны быть готовы, а она представления не имела, как он будет реагировать на это. Она боялась его гнева, но больше не могла терпеть это унижение. И просто хотела быть свободной.
— Дэвид, — спокойно начала Лайза, — я хочу вернуться на Восточное Побережье.
Он резко повернулся, пораженный.
— Что?
Она сжала руки, бледная, но решительная. Ее лицо не выдавало внутреннего волнения, которое она испытывала, в больших глазах были боль и укор.
— Я сказала, что хотела бы вернуться в Балтимор. У меня там есть кузина, которая позволит мне жить у нее.
— Кузина Хэтти, — сказал он презрительно. — Которая сделает из тебя рабыню.
Она гордо подняла голову.
— А разве здесь я не рабыня? — ее голос сорвался. — Содержу дом в порядке, пока ты навещаешь свою любовницу и возвращаешься ко мне, благоухая дешевыми духами?
Если бы она разозлилась, кричала или делала что-то еще, он мог бы тоже высказать ей свои претензии и обвинения, но она говорила спокойно и почти безразлично, ее лицо не выражало никаких эмоций.
Он покраснел от стыда, когда посмотрел на нее.
— Вы изгнали меня из своей постели, когда потеряли ребенка, мадам, — напомнил он ей. — Мужчина не может долго жить без этого.
— Но ты никогда не хотел меня, Дэвид. Никогда, — она опустила глаза.
Это была правда, и это было очень больно.
— Возможно, я устал заниматься любовью с манекеном.
Она не реагировала. У нее просто не осталось для этого сил. Она растеряла их в этой жестокой стране много лет назад. Она потеряла здесь молодость и своего ребенка. Ей не нужен был Дэвид, но ей нужен был ребенок.
— Ты женился на мне, потому что твоим командиром был мой отец, — сказала она. — Мы это оба хорошо знаем. Ты не любил меня, но притворялся, что любишь, пока не добился продвижения по службе. Ты продолжал притворяться, пока не получил звание, после того как мой отец умер, у тебя уже не было необходимости притворяться. Но офицер не должен разводиться со своей женой, не так ли, Дэвид? Не должен, если он хочет получить следующее звание. Ты понимаешь… — она усмехнулась, увидев, как он покраснел. — Я знаю тебя очень хорошо. Как и мой отец, но, к сожалению, тогда я не хотела слушать его.
Он не мог отрицать того, что она сказала. Это была правда. Он никогда не любил ее. Она была холодной и неласковой в постели. Даже ее беременность не пробудила в нем нежных чувств. Он не любил ее. Он был виноват в том, что притворялся. Ее отец был богатым и влиятельным, а он был бедным и тщеславным. Женившись на Лайзе, он мог быстро продвинуться по служебной лестнице. Но позже женитьба на нелюбимой женщине омрачила триумф его военной карьеры.
— Ты не должна была выходить за меня замуж.
— Я понимаю, — она изучала его красивое лицо, в его лице была печаль, которую она раньше не замечала. — Я знала, что не всякий мужчина женится на мне ради меня самой, — сказала она. — Звание моего отца было единственным моим преимуществом. Это правда. Я не всегда была несчастливой. Честно говоря, были времена, когда я думала, что люблю тебя. Но нам лучше всего расстаться. Я не могу жить с тобой, Дэвид, зная о… о ней.
Он медленно и тяжело вздохнул.
— Ты никуда не поедешь, — возразил он холодно. — Пусть я буду проклят, если ты уедешь! Ты принадлежишь мне.
— Я не собственность.
— Нет, ты собственность, если я говорю так, — ответил он. — У тебя нет собственных денег, а я их тебе не дам. Как ты собираешься добраться до Мерилэнда?
— Почему ты не разрешаешь мне уехать? — заплакала она. — Я тебе не нужна.
— Ты моя жена, — жестко возразил он. — А я здесь командир. И не хочу, чтобы обо мне сплетничали.
— Ну что ж. Ты не против, если я убегу, чтобы это на тебе не отразилось?
Он скрипнул зубами.
— Тебе не на что жаловаться. У тебя есть дом, прекрасная репутация и много красивых платьев.
— Я вижу, ты считаешь, что все это скрашивает мою жизнь, в то время как ты веселишься с этой проституткой?
Страдальческое выражение ее лица разозлило Дэвида.
— Если ты захочешь еще ребенка, он у тебя будет.
— Ах, как благородно с твоей стороны, — ее тон был насмешливым и высокомерным. — И какое это будет испытание для тебя, я уверена!
Ее враждебность удивила его. Он взглянул на нее и внезапно понял, что даже не удосужился узнать ее получше, понять за годы, что они были женаты. Она была как тень, служанка, которая следила за домом, готовила еду, стирала белье. Они никогда не разговаривали по душам. Он занимался с ней любовью, когда ему это было нужно, она забеременела, а потом потеряла ребенка. После этого у него появилась Селина.
Он никогда не проявлял к жене никаких чувств, никогда не делал попытки возбудить Лайзу. Сейчас он и сам удивлялся, почему не делал этого. У нее была небольшая грудь, но она была хорошо сложена, ее тело имело красивые очертания. Он целовал ее несколько раз, и это было совсем не неприятно, но и только. Селина же разожгла его страсть. Он любил ее.
— Я не хочу оставаться здесь, Дэвид, — настаивала Лайза.
Он подошел к ней, приподнял ее подбородок.
— Я хочу кофе.
Она покраснела от гнева и возмущения, когда его пальцы начали ласкать ее. Он подумал, что она смущена, и, понимающе улыбнувшись, наклонился и стал целовать ее. Но при первом же прикосновении его губ она отшатнулась от него, ее глаза горели гневом.
— Не дотрагивайся до меня! — закричала она. — Как ты осмеливаешься овладеть мной, еще не остыв после той женщины!
Она брезгливо вытерла губы, как будто от его прикосновения ей стало плохо, как будто он вызывал у нее отвращение.
— Ты обманываешься, — сказал он натянуто, глубоко оскорбленный. — Селина дважды женщина по сравнению с тобой.
— Тогда побереги свои ласки для нее, — гордо ответила Лайза. — Вы можете вынудить меня остаться здесь, сэр, но никогда не заставите довольствоваться этим.
Она ушла на кухню, Дэвид смотрел ей вслед со смешанным чувством удивления и гнева.
Торнтон Вэнс заглянул в колодец, в это время мексиканец, работающий у него, подъехал на лошади. Рядом на солнцепеке лежали две дохлые коровы.
— Колодец отравлен? — спросил Джордж.
Торн выругался.
— Да, отравлен, черт возьми! — он поднялся на ноги. — Видимо, это месть за то, что мне принадлежит земля в Мексике.
— Всем известно, что вы разрешаете сторонникам Мадеро поить своих лошадей здесь, сеньор, что вы сочувствуете их делу, — сказал маленький мексиканец серьезно и улыбнулся. — Ни один истинный революционер не станет вредить вам. Кажется, это не они.
— Они не стали бы. Это был мой последний колодец, — Торн был вне себя от бешенства. Он со злостью смотрел на воду.
— Если скот не напоить водой, животные станут падать целыми стадами. В Сан Бернардино Вэли при бурении нашли подземную реку, — вспомнил он. — Возможно, мне придется сделать то же самое.
— Вода есть в реке.
— Конечно, но она на ранчо Блэквотер Спрингс, а Лэнг мне ее не продает, он даже не хочет сдать ее в аренду.
— В старые времена, сеньор, ваш отец пользовался водой без разрешения, — мрачно напомнил ему Джордж.
— Я не сделаю этого, — Торн ловко вскочил в седло.
Он не хотел, чтобы ковбой догадался, — если бы не Трилби, он поступил бы, как его отец. Она и так считает его дикарем, он не мог позволить, чтобы она стала думать о нем еще хуже.
Он с отчаянием вспомнил, как она убежала от него в тот вечер на фиесте. Он хотел рассказать ей о своей страсти и вовсе не хотел оскорбить. Он желал ее и потерял контроль над собой. Но он совсем не хотел ее обидеть.
Это была его вина, и он прекрасно это понимал. Если бы он не вел себя с ней так грубо раньше, то никогда не дал бы ей повода сомневаться в своих намерениях. Он потерял землю под ногами, а теперь еще и этот Ричард приезжает.
Мысль о нем привела Торна в ярость. Он знал, что этот выходец с Восточного Побережья был полной его противоположностью, а Трилби воображала, что любит этого нарядного пижона.
Джек Лэнг упомянул поклонника Трилби несколько раз, но очень уважительно. Ричард приезжал из какого-то другого мира, там была другая жизнь, там были люди с хорошими манерами. Он никогда не нюхал дыма костра и не знал запаха скота, он не носил старой одежды, покрытой пылью, он не отличит один конец ружья от другого. Но Трилби считает это достоинством. Для Торна он был лишь соперником.
— Мы поищем воду, — Торн тронул коня.
— Апачи может найти воду, сеньор, — сказал мексиканец. — Вы сами знаете это. Наки обладает этим даром.
— Я хочу попросить его об этом. Я очень уважаю талант выросших в пустыне апачей, Джордж. У них есть знания, которых никогда не было у белых.
— Ох, сеньор, вы совсем не такой, как эти приехавшие гринго, которые свысока смотрят на темнокожих, — сказал Джордж грустно. — Вы похожи на патрона, вашего отца. Вы все понимаете, сеньор.
— Я уважаю людей, которые много знают, — Торн усмехнулся. — Что заставляет некоторых выходцев с Восточного Побережья считать меня дикарем?
Джордж знал, о ком он говорит, но не следовало показывать это.
— Многие говорят то же самое о Мадеро. Но каким бы он ни был, он освободитель угнетенных.
— Ты говоришь, как агитатор.
— Сеньор!
— Я знаю, как вы относитесь к Мадеро, и почему, — сказал Торн.
— Да, сеньор, — согласился Джордж, смягчившись. — Он святой для моего народа — он и все остальные, кто борется за нашу свободу.
— Я поддерживаю его, но не буду за него сражаться, — сказал Торн мексиканцу, его глаза блеснули. — Внутренние дела Мексики меня не касаются, если только Мадеро или его сторонники сами не вмешаются в мои дела. В таком случае он пожалеет об этом.
Мексиканец почувствовал гнев босса.
— Разве порабощение одних людей другими не должно волновать каждого свободного человека?
Торн взглянул на него.
— Черт возьми, может, это и так, — сердито ответил он. — Но у меня достаточно своих проблем, чтобы решать еще и ваши. Поехали, Джордж. Нам нужна вода, а не гражданская война. По крайней мере, не сегодня. Джордж усмехнулся.
— Как скажете, патрон. Конечно, мятежники не хотят вам вреда. Они борются с Диасом. Эти иностранцы, которые добывают полезные ископаемые на нашей земле, имеют так много, — заметил Джордж. — В Мексике не очень много голодных детей, но все-таки так не должно быть, патрон.
— Не становишься ли ты социалистом? — спросил Торн маленького мексиканца.
Джордж засмеялся, его белые зубы сверкнули на темном лице цвета полированной бронзы.
Торн сорвал с головы шляпу и помахал ею перед носом мексиканца, как бы отгоняя муху. Джордж рассмеялся и пришпорил коня.
Позже на ранчо Торн обдумал то, что сказал Джордж о таланте апачей. Возможно, это был последний шанс, и об этом стоило поговорить.
Он нашел Наки. Его имя состояло из двух слов на языке апачей, но большинство могло выговорить только первое слово из двух, поэтому в округе апачи был известен как Наки. Будучи вежливым, он откликался на это имя, как будто оно было дано ему при рождении.
Наки был довольно высоким для своей нации, молчаливым и спокойным. У него не было ни жены, ни семьи. Он был довольно молодым, но в глазах его светилась мудрость. Он всегда держал свои мысли при себе. К Торну он относился тепло, и то потому, что тот выучил его язык. Торн был единственным белым на его памяти, который знал язык индейцев, за исключением археолога МакКолума. Наки говорил на нескольких языках, но когда он был в мрачном настроении, отвечал только на языке апачей. Сейчас был такой случай.
Безуспешно попытавшись начать разговор по-английски, Торн перешел на язык апачей.
— Где Тиза? — спросил он, имея в виду второго индейца, который обычно всегда был рядом с Наки.
— Оуаа, Naghaa, — медленно ответил Наки глубоким голосом, добавил еще несколько слов. Он протягивал долгие гласные звуки, выделял слоги гортанными паузами, делал носовыми согласные, используя повышенные интонации, чтобы смысл сказанного был более понятен.
— Он ушел. Он ходит поблизости.
Торн посмотрел вдаль и усмехнулся.
— Nakwii, — поправил он, сердито посмотрев на Наки. — Его тошнит.
Апачи пожал плечами.
— Ликер белого человека. Я ему не давал.
Торн опустился на одно колено и посмотрел в спокойные глаза индейца. Наки было около тридцати, но выглядел он гораздо старше Торна, которому было тридцать два.
— Я тебя уже насмешил. Теперь давай говорить по-английски.
— Если хочешь. Но после английского у меня остается неприятный вкус во рту, — сухо ответил Наки почти без акцента и на отличном английском. Он изучил его, скрываясь у священников, когда вместе с другими индейцами из племени чирикахуа его отправили во Флориду после захвата Джеронимо. — У тебя небольшая практика, ты мало говоришь на языке апачей.
— У меня нет времени заниматься этим. Мне надо найти воду. Много воды.
— И все? — Наки махнул рукой. — В нескольких милях есть река, — подсказал он. Торн взглянул на индейца.
— Мне нужна вода именно здесь для моего скота, — сказал он. — Я не могу передвинуть реку.
Наки пожал плечами.
— Перегони скот.
— Не своди меня с ума, — раздраженно сказал Торн, — а то я тебя застрелю.
— А кто тогда будет читать тебе Геродота на греческом языке? — последовал саркастический ответ.
— Не говоря уже о том, кто будет проводником для твоего друга археолога, когда он ищет место для раскопок. Без меня МакКолум провалился бы в какую-нибудь шахту, и мы никогда бы его не увидели.
Торн воздел руки к небу.
— Ну, хорошо, я признаю, что ты чудо образования. Как насчет того, чтобы найти воду?
Наки заговорщицки наклонился к Торну, его длинные волосы упали на красивое бронзовое лицо.
— Ранчо Блэквотер Спрингс.
Апачи вскочил на ноги и пошел прочь. Торн был в бешенстве. Когда его друг становился таким по-восточному загадочным, Торн был уверен, что китайцы не имели к этому никакого отношения.
