ГЛАВА 24
Бронуин сидела у постели мужа и смотрела, на него сквозь пелену слез. Она знала, он поправится. Тетя Агнес поклялась в этом своими больными косточками, после того как промыла рану отварами трав и прижгла ее раскаленным железом. Голова у рыцаря кружилась от потери крови, но он не терял сознания и не издавал ни единого стона, даже когда раскаленный металл с шипением стягивал его плоть. Бронуин, напротив, чуть не упала в обморок от жгучего шипения и запаха жженого мяса, но держалась стойко. Сжав зубы, ее муж молча страдал, боль выходила лишь капельками пота на лбу. Когда все было кончено, он заснул, измученный совершенно.
Бронуин подумала, что время, которое потребуется, чтобы вернуть Ульрика к жизни, будет длиться целую вечность, но оно в любом случае покажется ей мгновением по сравнению с долгой ночью, проведенной у его ложа. Она могла лишь волноваться, но в том извечно, и заключена женская доля. Когда еще она сможет вот так склониться над своим мужем? Он успел стать частью ее самой, и, казалось, она чувствует его боль с ним вместе. Любовь, видимо, так же полна боли, как и наслаждения!
Женщины Карадока врачевали раны соратников лорда в большом зале замка. Благодарение Всевышнему, воины Ульрика вышли из битвы с меньшими потерями, чем разбойники, которые теперь или сидели под стражей в донжоне, или же висели на стенах замка мертвой падалью. Несомненно, преступников, оставшихся в живых, ждало повешение, как только лорд Жиль и прево проведут расследование. Бронуин невыносима была мысль о применении пыток для дознания сведений о преследуемых целях и количестве людей, принимавших участие в набегах, и она даже не стала спускаться к подножию замка, когда епископ, сопровождавший рыцарей от самого аббатства, проводил церемонию отлучения преступников от церкви с тем, чтобы горели в аду, земном и небесном, души тех, кто собирался нанести оскорбление церкви ограблением аббатства.
Известие – Дэвид Эльвайдский оказался одним из предводителей разбойников! – пронзило Бронуин наподобие лезвия его меча, ранившего Ульрика. Как это могло случиться? Дэвид был для нее старшим братом, с ним она, конечно, могла ссориться до бесконечности, но в то же время никогда не переставала питать к этому молодому человеку нежную любовь сестры.
Ее отец был кумиром Дэвида, а ведь лорд Оуэн никогда бы не пал так низко, чтобы стать одним из тех негодяев, что сейчас сидели в донжоне! Бронуин с содроганием вспоминала их разрисованные лица и запах от немытых тел. «Волчьи головы», – назвал их лорд Жиль.
Она могла бы даже пожалеть Дэвида, если бы только он не пытался убить Ульрика. Но Дэвиду хотя бы не придется подвергнуться унизительной казни через повешение, он будет обезглавлен, как подобает человеку благородного происхождения, однако тело его никто не осмелится предать земле по всем христианским обрядам. Как всех мертвых гробокопателей, труп Дэвида и тела его отлученных от церкви сообщников после казни оставят на корм хищникам и кровожадным птицам.
Дэвид, разумеется, был огорчен, что не стал ее мужем и лордом Карадока, она понимала это, но до какой степени горьким оказалось его разочарование, если он возжелал увидеть ее саму и всю ее семью убитыми? Бронуин сонно прикрыла глаза. Пока нет доказательств, что он имел отношение к убийцам в оранжево-голубых плащах, но после случившегося она не удивится, если обнаружатся доказательства его вины.
Самое ужасное, что это по ее просьбе король закатил ядовитое яблочко в Карадок! Должно быть, уже тогда Дэвид собирался подбивать всяких глупцов восстать против нового лорда. Бронуин молилась, чтобы все враги были схвачены и чтобы никто никогда больше не угрожал любимым ею людям и Карадоку. Она молилась, чтобы все несчастья остались в прошлом и они с Ульриком зажили бы счастливо, совсем как в сказках, которые рассказывали ей в детстве. «Ульрик, наш сын и я…» – думала Бронуин, в то время как завеса усталости окутывала ее сознание.
Уже после полудня скрип кровати пробудил Бронуин ото сна. Она резко села на краешке постели, где лежала, свернувшись клубком, и увидела, что Ульрик приподнялся. Когда он попробовал подвигать рукой, повязки на его раненом плече, даже немного переместившись, все равно не обагрились свежей кровью. Однако он поморщился – рана болела.
– Что вы собираетесь делать, милорд? – воскликнула Бронуин, вскакивая и пытаясь вернуть раненую руку супруга в прежнее положение, пока, упаси Господь, рана не открылась. – У вас же снова пойдет кровь! – она натянула одеяло на обнаженный торс. – И вы простудитесь, если будете раскрываться!
– Помоги мне одеться, жена! У меня в донжоне пленники, и я должен…
Бронуин звонким поцелуем заставила Ульрика замолчать.
– Не желаю ничего слышать! Лорд Жиль, епископ и ваш прево занимаются допросом. Кроме того, – добавила она с озорным блеском в глазах, – мне бы хотелось, чтоб вы оставались в постели, а не скакали навстречу Бог знает какой опасности! – вернула Бронуин супругу однажды сказанные им слова.
Возражения, готовые сорваться с его губ, отразились на его лице кривой усмешкой.
– Если это так, женщина, почему же тогда ты спишь одетой?
– Я боялась помешать вам, милорд.
Чем дольше Ульрик изучающе разглядывал лицо жены, тем больше подозрений выражал его взор.
– Кстати… о том, чтобы «скакать навстречу Бог знает какой опасности»… Мне снился странный сон прошлой ночью. Казалось, я вижу, как ты едешь на коне своего отца во главе жалкой кучки вилланов, вооруженных неизвестно чем, вернее, крестьянскими орудиями труда.
Краски покинули лицо Бронуин.
– Так, значит, это правда? – мрачно нахмурился Ульрик. – Проклятье, женщина, я что, должен запереть тебя в донжоне, чтобы избавиться от твоих легкомысленных выходок? Разве ты не понимаешь, какой опасности подвергала себя, а также и ребенка? – разъяренный воитель в гневе отбросил одеяла, в которые его только что укутала жена, и опустил босые ноги на пол.
– Ульрик, прости, никогда больше я так не поступлю! Останься, пожалуйста, в постели! Ты болен! – Бронуин упорно не желала уходить с пути возвышавшегося над ней мужчины и не пускала его, пока он не сдался.
Ей ничего не оставалось другого, кроме как оправдываться. Она не могла рассказать Ульрику про воронов, увиденных ее теткой, а еще меньше, почему она, услышав о воронах, испытала страх, связав их с теми птицами, что намеревались клевать трупы ее родителей. Услышав это, Ульрик только бы рассердился еще больше.
– Вы не окрепли еще, милорд, и нуждаетесь в покое! – Бронуин повысила голос, и, так как Ульрик зашатался от головокружения, она обхватила его за плечи. – Если оба мы станем упрямиться, дело на лад не пойдет.
Бронуин видела: ему не хочется соглашаться с нею, но он покорно вздохнул.
– В твоих словах есть зерно здравого смысла, женщина, так что… Но ты сама выглядишь так, словно не спала две недели!
Он рухнул на постель и потянул жену за собой, обхватив ее за талию. Нежно поцеловав, Ульрик посмотрел ей в глаза.
– Почему бы тебе не лечь со мной рядом?
Что-то в сиянии карих глаз и в бархатистом ласкающем голосе убедило Бронуин согласиться. Она и на самом деле устала, и, кроме того, если так можно удержать мужа в постели, почему бы ей не исполнить свой долг?
– По-моему, – лукаво возразила Бронуин, в то время как супруг помогал ей снять платье, – стыдно валяться в постели среди бела дня. Что подумают гости?
– Они подумают… – Ульрик замолчал и подмигнул.
– Я сама сниму платье, подожди! – Бронуин уложила больного на подушки. – Как бы не пришлось снова звать тетю Агнес осматривать твою рану!
– Не столько плечо болит, как лопатка. Проклятье! Такое впечатление, будто меня лягнула лошадь!
Бронуин видела страшный кровоподтек от удара стрелы о железную пряжку, подаренную тетей Агнес Ульрику для защиты от духов. То ли мистическая сила, то ли молитва, сопровождавшая подарок, не позволили смертоносной стреле пробить насквозь тело возлюбленного супруга племянницы. И слишком трудно было Бронуин промолчать об этом, особенно из-за насмешливого отношения Ульрика к ее тетке.
– Вас чуть не пронзила стрела, милорд!
Уловив недоумение, промелькнувшее во взгляде мужа, Бронуин продолжала:
– Вас спасла пряжка, подаренная Агнес. Мы нашли на ней углубление, оставленное стрелой.
Выражение лица Ульрика стало замкнутым, и не последовало никакой раздраженной тирады, обычной при упоминании о ее тетушке, и это показалось Бронуин значительным шагом вперед. Предоставив мужу поразмышлять о случившемся, она заперла дверь и сняла, наконец, платье. Если у нее и не было намерения разжигать огонь страсти, то понаслаждаться дружескими разговорами в постели она никогда не отказывалась. Глубокая и сердечная привязанность согревала ей душу, как близость супруга – тело.
Бронуин осторожно устроилась рядом с Ульриком, беспокоясь о его ране. В последнее время между ними возникла какая-то особая связь: как бы тепло его тела передавалось ей, наполняя душевным блаженством. Она была чрезмерно благодарна мужу за все то счастье, что дарил ей он. Рядом с ним всегда у нее возникало удивительное чувство покоя, позволявшее потихоньку погрузиться в сон:
Гарольд и Гриффин в очередной раз позволили Карадоку гордиться вечерней трапезой. Красиво разложенные на блюдах кушанья, сплошным потоком быстро и учтиво подаваемые из кухни, были достойны внимания короля. Лорд Жиль, его супруга и епископ изливались в восторгах, часто с набитыми ртами, что заставляло Бронуин вспоминать правила поведения за столом, вдолбленные в ее голову матерью: «не набивай рот хлебом, чтобы не стать похожей на обезьяну», «ешь суп тихо, не прихлебывая», «не сплевывай в миску, когда моешь руки, особенно если за столом сидит священник»…
Хотя никто не сплевывал, сейчас за столом было достаточно обезьян, что привело бы леди Гвендолин в ужас. «И англичане еще считают уэльсцев грубым народом!» – размышляла Бронуин, самодовольно улыбаясь. А сколь они расточительны! В последнее Время приходилось ведь кормить и вилланов, а блюда для сбора кусков для подания ломились от едва тронутых ломтей. Но такой уж порядок завел ее муж-англичанин, напомнила себе Бронуин.
Улыбка застыла на ее лице, когда она увидела не замеченные ею прежде пятна на салфетке, которой лорд Жиль вытер свою рубашку.
– Проклятые «волчьи головы»! – проворчал он, обращаясь к епископу. – Кровь брызнула даже на меня!
«Собачья смерть, что за пытку имеет он в виду?» – задумалась Бронуин, желудок у нее сжался.
– Вы упомянули о крови, милорд? – она не могла припомнить случая, чтобы ее отец когда-либо говорил о подобных вещах, особенно за столом.
– От вида собственной крови у некоторых людей иногда развязываются языки, миледи, – терпеливо объяснил лорд приграничных владений.
– Жиль, это не совсем подходящая для застольной беседы тема! – напомнила ему леди Мария.
Полностью с нею соглашаясь, Бронуин, однако, не стала обращать внимание на мягкое замечание леди.
– Но эти люди в цепях не могут защитить себя!
– Эти преступники заслужили подобное обращение, миледи. Вам лучше предоставить эти дела мужчинам, ведение домашнего хозяйства больше подходит дамам.
Дэвид! Как ни сердилась на него Бронуин, а все-таки они выросли вместе! До сих пор существовала неведомая связь между ними, заставившая ее сейчас возмутиться, удивив не только гостей, но и саму ее.
– Мой муж в постели, он ослаблен ранением, и долг жены лорда участвовать в делах Карадока! Пожалуйста, продолжайте ужинать.
Ей следовало бы давно самой заглянуть в донжон, а не проводить столь эгоистично большую часть дня в сладком сне возле мужа. Ей следовало…
Бронуин сошла по ступенькам лестницы, ведущей в подвалы замка. А что, если кровь на рубашке лорда Жиля – кровь Дэвида? Бронуин прежде не принадлежала к числу тех женщин, что падают в обморок при виде крови, но последствия ужасной резни, в которой погибли ее родители, слишком крепко запечатлелись в памяти, и она опасалась теперь утверждать о себе подобное.
Молодая дама замедлила шаг. А можно ли попасть ее ребенку в то место, где содержатся осаждаемые демонами негодяи? Она ощупала висевшую на цепочке пряжку в виде ворона, спасшую Ульрику жизнь. Успокаивающим движением, прижав ее к животу, Бронуин обратилась к стражникам:
– Я хочу видеть Дэвида Эльвайдского.
Будучи уэльсцами, эти люди не стали задавать Бронуин вопросов. Как владелица замка она имела право бывать повсюду, да и выражение непреклонной решимости на ее лице не располагало к расспросам.
Один из стражников взял факел.
– Сюда, миледи… но предупреждаю вас, – осторожно заметил он, – зрелище не из приятных.
Только по одежде смогла Бронуин узнать молодого человека, воспитанного ее отцом, превратившим мальчишку-пажа в рыцаря. Один глаз распух и полностью закрылся, лицо представляло собой сплошное кровавое месиво. На мгновение Бронуин забыла, что этот человек вонзил меч в ее супруга.
– Дэвид! Что они с тобой сделали?
Он поднял голову и чуть приоткрыл уцелевший глаз.
– Это правосудие вашего англичанина, миледи, – слова с трудом срывались с разбитых губ.
Он провел по ним языком, слизнув проступившие капельки крови.
Напоминание об Ульрике заставило Бронуин отрешиться от сочувствия.
– Нет, Дэвид! Это не так! Мой англичанин лежит в постели, раненый твоей рукой! О, Дэвид, как ты мог? Что за наваждение заставило тебя присоединиться к этим… гробокопателям?
Дэвид попытался улыбнуться. Каким бы страшным ни было его лицо, она не могла отвести от него глаз.
– Пророчество, Бронуин!.. Оно сбудется.
Собачья смерть, он одержим! Пламя факела, казалось, плясало в темных глазах, устремленных на нее.
– Какое пророчество, Дэвид? – услышала Бронуин свой голос.
Мурашки пробежали у нее по спине, волосы на голове словно зашевелились. Ей вдруг захотелось оказаться рядом с тетей Агнес.
– Пророчество Мерлина, женщина! В Карадоке родится бритт, который будет править всей Англией и Уэльсом… совсем как король Артур из Пендрагона. Этот бритт станет новым воплощением Артура.
Не было уэльсца, не слышавшего о знаменитом пророчестве Мерлина: принц Уэльский снова будет править всей Англией и Уэльсом, как некогда Артур, однако, после унизительного поражения Ллевелина, пророчество Мерлина казалось суеверной чепухой. Не будет нового принца Уэльского… по крайней мере, в роду Ллевелина. Черт побери, Эдуард до сих пор держит у себя его невесту!
– Спроси у него, как он убил твоих родных!
Бронуин резко обернулась, услышав голос мужа.
– Ульрик?
Не обращая внимания на епископа и сопровождавшего лорда гостя, она подбежала к мужу и обняла его.
– Тебе пока нельзя вставать… и находиться в такой сырости…
– … без теплого плаща, как и тебе!
Резкий тон мужа ее покоробил, и она на шаг отступила. Ульрик был бледен, но гнев окрасил щеки и зажег взгляд.
– Если ты не хочешь спросить его, то спрошу я, – напряженно продолжал он. – Почему ты, Дэвид Эльвайдский, убил лорда Оуэна и его близких?
Голос Дэвида дрогнул:
– Потому что лорд Оуэн стал трусом! При всех его разговорах о смелости на деле он был готов отдать свою дочь в обмен на мир!
– Дэвид! – Бронуин словно впервые видела этого человека, а когда-то была уверена, что не удивится, если ей станет известно о его причастности к смерти ее отца и матери.
Его предательство казалось ей необъяснимым.
– И такую же судьбу ты уготовил мне?
– Уж лучше, чем та судьба, которая ждет тебя с англичанином! – выпалил Дэвид. – Но раз ты не умерла, мы распорядимся твоею судьбой иначе!
– Мы? – Переспросил Ульрик. – Кто твой сообщник?
– Богиня! Вы рассердили ее, милорд!
Епископ перекрестился:
– Пропащий человек!
– Но она пообещала мне леди Бронуин, живой или мертвой!
Бронуин непроизвольно прижалась к Ульрику. Живой или мертвой? Должно быть, Дэвид сошел с ума!
Ее мысли были прерваны суровым голосом епископа:
– Пусть будет он проклят в городе и в поле, в житницах своих, в своем урожае и в своих детях. Пусть проглотит его земля, и да падет он в преисподнюю, – взяв факел у стражника, епископ устремил свой вдохновенный набожный взор на Дэвида Эльвайдского. – Как может погаснуть этот факел в моей руке, так и свет твоей жизни погаснет для вечности, если ты не раскаешься. Отрекись от богини, сын человеческий, или будешь, обречен на вечное осуждение.
Вместо ответа Дэвид собрал слюну и плюнул в пламя факела. Епископ сразу же затушил его огонь в странной тишине, воцарившейся вокруг.
– Так угаснет свет англичан и всего их семени, милорды! – выкрикнул Дэвид, повысив голос, на который неожиданно откликнулись другие пленники, гремя цепями и распевая вместе с ним:
– Диана… Диана… Диана…
– Не-е-ет! – Бронуин с ужасом смотрела на лица окружавших, чьи взгляды устремились к ней.
Как объяснить им? Одной рукой уцепившись за пряжку-амулет, а другой – прикрывая живот, она отшатнулась. Все было слишком похоже на реальность. Сон превращался в явь. Они сейчас заберут ребенка, вынут из тела, плачущего, кричащего…
– Бронуин! – Ульрик взял ее за руку, но она легко высвободилась, потому, как одной здоровой рукой он не мог ее удержать.
– Не слушайте его! – просила она, бросаясь назад к ступенькам. – Я должна немедленно увидеть тетю Агнес!
– Ты будешь моей, Бронуин! Наш сын будет править Британией!
– Обман!
– Ересь!
Лорд Жиль и епископ одновременно принялись обвинять Дэвида в безумии, но Ульрик кинулся вслед за Бронуин, бормоча ругательства. Страхи ее были глупыми, неоправданными, но могли оказаться опасными, если она в них поверит. И если от болтовни Дэвида Бронуин пострадает, он, Ульрик, сам отрежет негодяю язык и заставит проглотить этот отвратительный кусок мяса!
Лорд нашел свою жену в комнате тетки в объятиях пожилой женщины. Агнес сделала Ульрику знак рукой, приказывая молчать, и продолжала поглаживать племянницу по спине. Комнатка была маленькой. Большую ее часть занимали ложе и сундук. Ульрик остановился в дверном проеме, опершись о притолоку здоровым плечом.
– Ну-ну, дорогая! Этот парень болтает чепуху! Он не может причинить никакого вреда твоему ребенку!
– Я этого не допущу! – вмешался Ульрик, теряясь в догадках, что делать, и все же испытывая настоятельную потребность что-то предпринять.
Черт побери! Женщина, которую он любит, дрожит от страха! Он должен положить этим страхам конец, но как здравомыслящему мужчине справиться с глупыми истеричными россказнями? Следовало бы немедленно сварить язык этого мерзавца и ему же и скормить!
– П-почему я? П-почему К-карадок? – всхлипывала Бронуин. – Какое отношение имеем мы к пророчеству?
– Никакого! – возмутилась Агнес. – Этот парень никогда не мог разобраться в самых простых вещах. Это Карнарвон, а не Карадок обещал дать короля Англии и Уэльсу.
– Но мои сны! Я видела себя в пещере, и кто-то забирал у меня ребенка. Они тянули его из-под одежды. Когда я проснулась, у меня даже локти были сбиты, так я старалась отбиться! Все было как в жизни!
Агнес посмотрела на Ульрика, словно в словах племянницы был хоть какой-то смысл.
– Из-под одежды, говоришь?
– Из-под одежды, из тела, какая разница? Это же был всего лишь сон! – нетерпеливо возразил Ульрик.
Ему хотелось поскорее увести жену в комнату лорда, ведь всякие разумные уговоры не всегда помогали переубедить Бронуин… особенно в таком состоянии!
– Как седьмой сын, вы знаете все лучше меня, милорд, – произнесла Агнес.
Ее замечание было встречено отнюдь не благосклонно. Лицо Ульрика исказилось от раздражения.
– Опять седьмой сын?
Он слишком поздно прикусил язык, слова сорвались с губ, но Агнес продолжала, не обращая внимания на его вспышку:
– Эти язычники никак не могут навредить твоему ребенку. Ни покушение, ни яд не действуют! Разве не понимаете вы оба, какой у вас родится особенный ребенок?
– Он как бы говорит из твоей утробы, дорогая, что Провиденье на нашей стороне! – вставил седьмой сын.
Агнес улыбнулась.
– Конечно! Нет большей власти ни над плотью, ни над духом, чем любовь! Однако мы можем делать лишь то, что в наших силах, и оставить все остальное на волю Всевышнего. Но Бог помогает лишь тем, кто старается помочь себе сам.
– Женщина, ни я, ни моя жена не нуждаемся в библейских поучениях, исходящих от старой суеверной коровы!
– Ульрик! – с глубоким возмущением обрушилась на него Бронуин. – Как ты можешь так разговаривать с моей тетей?
– Все верно, дорогая. У седьмых сыновей может быть особый дар, но они упрямы, и мы не должны на них за это обижаться. Намерения ведь у них похвальные, – Агнес тяжело вздохнула. – Я только хочу, чтоб память не отказала мне в ближайшее время. Тогда я могла бы открыть ему на все глаза.
– Собачья смерть, я уже достаточно наслушался всякой чепухи! – раздраженно заявил Ульрик. – Я буду с моими людьми на случай, если миледи пожелает найти меня.
– Но твоя рука…
– Она досаждает мне меньше всяких глупых комедий, разыгрываемых твоей теткой!
Закрыв за собой дверь, Ульрик начал спускаться по лестнице. Он был готов свернуть лорду Жилю шею за то, что тот позволил Бронуин отправиться в донжон. Богохульствуя, Ульрик порицал и церковь в лице епископа, вздумавшего на глазах леди Карадок устроить это волнующее представление с требованием отречения. Впрочем, может, они оба и вполне здравомыслящие люди, но этот потусторонний бред о богинях и пророчествах заставит свихнуться, кого угодно, в том числе и набожного, и ученого человека.
