ГЛАВА 12
В аббатстве неподалеку от дворца прозвонили двенадцать, и у Бронуин засосало под ложечкой, хотя она и заставила себя съесть немного хлеба перед тем, как началось тяжкое испытание, именуемое облачением в свадебный наряд. Платье из белого узорчатого шелка, отороченное черным соболем, было готово благодаря мастерицам, которые работали денно и нощно, чтобы закончить к сроку ее наряды. Плащ с капюшоном, подбитый тем же мехом, был достаточно теплым, чтобы невеста не замерзла в королевской карете по пути в церковь, где ждал ее сэр Ульрик Кентский. Непривычная к такой роскоши, Бронуин волновалась во время короткой поездки под отеческим взглядом самого короля Эдуарда. Карета была окружена королевской гвардией в форме такой же нарядной, как и платье невесты – по крайней мере, так показалось Бронуин. Флаги всех цветов развевались на зимнем ветру, оживляя пасмурный день, с утра одаривший землю легким снегопадом.
– Вы оказываете честь своей семье и вашему народу, леди Бронуин.
Бронуин вспыхнула под одобрительным взглядом короля.
– А вы, мой повелитель, оказываете мне честь, заменяя погибшего отца.
– Вас все еще не покинуло подозрение, что ваш жених имеет какое-то отношение к гибели лорда Оуэна?
Бронуин без колебаний ответила на вопрос короля:
– Я не видела доказательств обратного, сэр. Только ваше повеление заставляет меня выйти за него замуж… и, конечно, желание защитить мой народ от тирании Ульрика Кентского.
Король задумчиво улыбнулся.
– Мы не сомневаемся в вашей способности справиться с тиранией Ульрика. По правде говоря, история вашего знакомства чрезвычайно занимательна.
Кучер придержал лошадей – на подходах к монастырю толпа становилась гуще. Бронуин ухватилась за открытое окно кареты, чтобы удержать равновесие. Не хватало еще растянуться перед его величеством! Никогда в жизни еще не приходилось ей ездить в закрытом экипаже! Дома она скакала верхом в свите своего отца, а если путь оказывался долгим, их сопровождала двухколесная повозка с вещами и припасами. А здесь такая поистине королевская роскошь!
Скольким необыкновенным вещам могла бы она радоваться в последние дни, если бы впереди не маячил час навязанной ей свадьбы! Столы королевских пиршеств ломились от невиданных блюд, а придворные лорды и леди были неслыханно нарядно одеты! При взгляде на них она испытывала восхищение. Они ужинали с таким же изяществом, с каким танцевали, словно каждому движению были обучены с рождения.
Наставничество леди Гвендолин в добавление к природной грации Бронуин сослужило ей хорошую службу, но она поймала себя на том, что больше присматривается и подражает дамам, чем ест сама. Сегодня утром Мириам прислуживала ей за столом, и то бы случай попрактиковаться в хороших манерах во время еды, но волнение не позволило Бронуин запихнуть в себя пищу.
– Ваше величество, я хочу попросить вас об одной милости, – заговорила Бронуин, вспомнив о служанке, ставшей в последнее время ее подругой и наставницей.
– Мы слушаем.
Король Эдуард обладал внушительной фигурой, а в тесной карете выглядел еще более величественно в своей горностаевой мантии. Он был таким же высоким и крепко сбитым, как Ульрик. Не вызывало сомнения, что английский король не уступил бы остальным рыцарям на поле битвы или на турнире. Однако в этом человеке чувствовалась не только грубая сила, но и властность, говорившая о мудрости и решимости. Бронуин больше не удивлялась, как этому необыкновенному англичанину удалось победить дерзкого принца Уэльского.
– Служанка, которую приставили ко мне… – робко начала Бронуин. – Я хотела бы, чтобы она продолжала служить мне в Карадоке, если вы не станете возражать, ваше величество. Она говорила мне, что у нее еще нет постоянного назначения.
– Ее имя?
– Мириам… из западного края. Я не знаю точно, как называется графство, откуда она родом…
– Мы дадим указание старшему дворецкому по возвращении.
Облегчение затопило душу Бронуин, на ее лице засияла улыбка.
– Спасибо, ваше величество.
– Рад услужить вам, миледи, – ответил Эдуард с галантностью, превосходившей все представления Бронуин о возможном, потому как обещание было скреплено поцелуем, запечатленным на ее дрожащей руке, которую король поднял с колен, – А сейчас… кажется, мы прибыли.
Карета остановилась, прозвучало объявление об их прибытии, и Бронуин почувствовала, что силы покинули ее, стоило лишь взглянуть на взметнувшиеся ввысь шпили собора. Король вышел первым под приветственные крики собравшихся и повернулся, чтобы помочь невесте выйти из кареты. Как только она ступила на утоптанную грязь улицы, юбки и шлейф платья пришлось приподнять, чтобы не испачкать отороченный соболем подол. На мгновение колени у нее подогнулись.
– Ну же, миледи, это ведь не казнь, а свадьба! – мягко посмеивался король, он поддерживал ее за талию, пока не прошла охватившая Бронуин слабость. – Мы хотели бы видеть на ваших устах ту прелестную улыбку, которая, не будь я связан брачными узами с королевой, обольстила бы и меня.
«Неужто все англичане столь любезны?» – удивлялась Бронуин, улыбаясь, несмотря на трепет. Если это так, то ничего страшного в том, что им удалось уговорить Ллевелйна сдаться! Ее опыт общения со знатными господами был весьма ограничен. Ей доводилось прежде встречаться лишь с теми, кто жил поблизости от Карадока, а комплименты их часто были непонятны, как если бы произносились на латинском или вообще на каком-то неизвестном языке. Воинское искусство казалось им более важным, чем искусство любви.
Бронуин сомкнула пальцы на руке Эдуарда.
– Я снова полагаюсь на ваше слово, мой повелитель, надеясь, что вы позаботитесь о моем благе.
Даже произнося эти слова, в глубине души она не верила, что Ульрик желает ей зла, но, с другой стороны, ее мучила неуверенность, доводя чуть ли не до истерики и заставляя сомневаться в своих суждениях.
– Станет ли вам легче, миледи, если я назначу одного из ваших уэльских друзей вашим защитником?
– Да, ваше величество! – ее горло сжималось в предвосхищении мгновения, когда придется произнести брачный обет.
– У вас есть кто-нибудь на примете?
К своему ужасу от волнения Бронуин не смогла никого вспомнить из друзей-валлийцев. Цепляясь за руку короля, словно в поисках спасения, она поднялась по ступенькам собора. Невестки леди Кент встретили ее у входа и, возбужденно переговариваясь приглушенными голосами, принялись расправлять складки свадебного платья, пока не убедились, что все в порядке. Рассеянный взгляд Бронуин скользил по рядам гостей, расположившихся в боковом приделе, и среди них она заметила Дэвида Эльвайдского.
– Ваше величество, я хотела бы, чтобы Дэвида Эльвайдского назначили моим защитником в Карадок.
Каким бы трусом Дэвид ни был, все-таки он родственник тети Агнес по материнской линии, отец же был единственным ребенком в семье. Она выросла вместе с Дэвидом, сначала служившим пажем, а потом оруженосцем у ее отца.
– Пусть будет так! – успокоил ее Эдуард, накрыв ее руку своей, унизанной кольцами. – Мы можем идти?
Бронуин лишь кивнула, потому что горло сжалось, и она не могла издать ни звука. Невестки Ульрика торопливой стайкой прошли вперед, где их ждали шестеро мужчин с золотисто-каштановыми волосами.
Ульрик стоял впереди, одетый в голубой с золотом костюм. Рядом с ним был его старший брат, эрл Кента. «Джеймс, кажется?» – растерянно гадала Бронуин, по мере того как расстояние между ними сокращалось. Она была представлена всем родственникам во время предсвадебных торжеств, но не успела запомнить как имена братьев Ульрика, так и множества сопровождавших их женщин.
«Леопольд, Рональд, Конрад и Хью!» – с удовлетворением все же вспомнила Бронуин. Тетка Ульрика сказала правду: братья от Джеймса и до Хью – который мог бы сойти за близнеца Ульрика, если бы не подстриженная бородка – чем младше были, тем выше и крепче казались. Еще один брат Томас, третий сын, стоял, справа от Ульрика, он был священником. С немалой долей гордости в первых рядах собравшихся находилась леди Кент. Ее взгляд был мягче, чем могла ожидать Бронуин. Достойная леди переводила глаза с жениха на невесту и снова на Ульрика.
Когда король подвел Бронуин к алтарю, где уже ждал священник, она так разволновалась, что не осмеливалась встретиться взглядом со своим будущим супругом. Если бы она подняла глаза, то, наверное, или упала бы в обморок, или ее вытошнило бы. Ни то, ни другое не способствовало б восстановлению достоинства, которое она так основательно подорвала, смело протестуя против осмотра, устроенного женщинами семьи Кент.
Бледнее, чем белоснежный шелк платья, Бронуин слушала, как священник начинает церемонию. Ее внимание привлекли позолоченные иконы и искусно сделанные фигуры святых. Она едва вслушивалась в произносимые священником слона, но заметила, что голос его такой же низкий и хрипловатый, как у брата. Вдруг Бронуин почувствовала, что король отпустил ее руку.
– Отдаю тебе мою уэльскую дочь, – громко провозгласил Эдуард голосом, звенящим под сводами храма, в котором находилось так много выдающихся произведений искусства. – Во имя чести, – продолжал он, – бери ее себе в жены, чтобы она делила с тобой ложе, закрома и ключи, каждый третий пенни и все права, земли и титул, которые принадлежат ей по закону.
Когда Ульрик взял ее руки в свои, они оказались влажными и дрожащими. Бронуин боролась с паническим страхом, охватившим ее. Она слышала свой голос, повторяющий вслед за священником обет, словно другая женщина находилась в ее теле и выполняла все это вместо нее. В широко раскрытых глазах не промелькнуло выражения каких-либо чувств, когда Ульрик надел ей на палец драгоценное кольцо, с жаром произнеся свой брачный обет. Странная женщина, каковой Бронуин сейчас являлась, ответила бесстрастным обещанием, и вдруг их руки оказались соединенными атласной, белой с золотом, перевязью.
– Да будет ярмо, что призвана она нести, ярмом любви и мира.
Независимо от того, о каком ярме священник говорил столь почтительно, оно уже легло тяжестью на ее плечи.
Повернутая сильными руками жениха, невеста теперь не могла не бросить взгляд на красивое улыбающееся лицо своего суженого. Не могла она, и уклониться от его губ, требовательно прильнувших к ее губам в супружеском поцелуе. Крепкое объятие, казалось, сняло тяжесть, давившую ей на сердце. Шарканье ног и приглушенные голоса больше не досаждали, как только новобрачных, объявили мужем и женой.
– Пусть союз этот будет благословенным и многодетным, – закончил священник и добавил так, чтобы все могли слышать: – Поздравляю, лорд и леди Карадок!
Свадебное пиршество состоялось в большом зале дворца. Бронуин не заметила больших изменений в убранстве, потому что помещение уже было украшено к Рождеству зелеными ветками. Над возвышением, покрытым ковром, висели такие же гирлянды, перемежавшиеся веточками омелы. Однако на этот раз Бронуин не возмущалась, хотя, узнав, что день свадьбы назначен на канун Рождества, была удивлена. Этим же утром король присутствовал на богослужении. Легкий снегопад казался подходящим для обоих случаев и создавал особое настроение. Бронуин не покидала башни дворца, не желая появляться в аббатстве до назначенного часа.
Она была вынуждена признать, что дворцовая жизнь необыкновенно богата развлечениями, и едва обращала внимания на мужа, сидевшего справа. Под звуки цимбал и труб в зал вошел старший дворецкий в пурпурном одеянии и взмахнул белым жезлом. Вслед за ним появились оруженосцы и слуги высокого ранга, каждый из которых нес огромный поднос. После того как на стол был водружен большой олений окорок, королевский кравчий принялся торжественно отрезать куски от окорока, а слуги – наполнять серебряные бокалы тончайшими винами и самым лучшим элем.
Менестрели, барды и танцоры в ярких костюмах не давали гостям сосредоточиться на обильной трапезе, которую благословил священник, брат Ульрика. За столом прислуживали молодые женщины, – большей частью знатного происхождения, они оказывали честь своими услугами и королю, и новобрачным. Гости не могли справиться с бесконечной чередой блюд, поступавших из кухни, откуда их доставляли юноши-слуги.
Снова затрубили в трубы, требуя тишины в шумном зале, гудевшем от голосов пирующих, и король поднялся со своего места.
– Милорды и леди, предлагаю тост за новобрачных, лорда и леди Карадок.
Бронуин не могла не обращать внимания на руку, властно лежавшую поверх ее руки, и на прикосновение ноги Ульрика под столом. До сих пор могла она держаться в стороне, потому что король отвлекал внимание ее супруга, пока они ехали из аббатства в королевской карете.
Кубки и чаши были подняты с одного конца зала до другого, что выражало готовность выслушать речь короля.
– Пусть их союз, как и союз Англии и Уэльса, будет процветающим и озаренным вечной любовью и доброй волей.
– Это оскорбление – не выпить за тост короля, – прошептал Ульрик, поднимая свой кубок. – Особенно за такой!
Вино было красным, густым и кисловатым, и Бронуин не смогла понять, то ли тост, то ли напиток вызвал у нее дрожь, пробежавшую по спине.
– Его величество, оказывается, подвержен полетам фантазии, – прошептала она, сохраняя на лице застывшую улыбку. – Имейте в виду, сэр, не по любви заключен наш союз, а по королевскому велению.
– А вы имейте в виду, миледи, что, независимо от того, как заключен наш союз, он дает все права и привилегии, как мужу, так и жене, – ответил Ульрик, беря круглый хлеб, предназначенный для них, и разрезая его на куски своим обеденным кинжалом.
Куски он затем положил на серебряные тарелки, полагавшиеся тем, кто сидел на возвышении, и самым знатным из гостей.
Нож Бронуин соскользнул, оставив царапину на ее пальце, что явилось следствием, как ее рассеянности, так и многозначительного замечания супруга. Бронуин вскрикнула и выпустила нож из рук, но не успела заняться ранкой, как Ульрик схватил ее за руку.
– Ей-богу, миледи, я столько сил положил, чтобы научить вас обращаться с клинком, а вы все еще остаетесь новичком в этом деле.
Сердитый ответ уже готов был сорваться у нее с языка, как супруг захватил порезанный палец губами. Пока он осторожно языком очищал ранку от крови, Бронуин виновато посматривала вокруг. Конечно же, все могли видеть жаркий румянец, заливавший новобрачную с головы до кончиков пальцев. Когда Ульрик с удовлетворением убедился, что крохотная ранка больше не кровоточит, он поцеловал порезанный палец с такой же нежностью, с какой мать целует ушибы и ссадины своего ребенка.
– Позвольте вам услужить, миледи! В противоположность вашему мнению, по своей вине я не пролил бы ни одной капли вашей крови за исключением той, что уже пролилась во время нашей близости в преддверии сегодняшнего события.
И снова Бронуин огляделась по сторонам, но никто не интересовался нежной беседой, которую муж вел с нею. Собачья душа, он напомнил о том, что в последнее время она притворно считала никогда не происходившим! Бронуин отпила еще вина, чтобы укрепить свои пошатнувшиеся позиции, в то время как Ульрик выкладывал два сочных куска мяса на ломоть хлеба. Мастерски, как все, за что он брался, разрезал он мясо на более мелкие кусочки – гораздо обходительнее, чем кто-либо когда-либо старался для нее. Было ясно, что не впервые ухаживает он за дамой во время ужина.
Бронуин быстро окинула взглядом зал, чтобы выяснить, было ли обычным делом то, как Ульрик распоряжался ее тарелкой, и выяснила, что-то не являлось исключением. Исключением являлось лишь то, что на королевском столе стояли серебряные тарелки, а сидевшие дальше менее именитые гости Эдуарда ели, кладя еду прямо на скатерти, как привыкла делать и она у себя в Карадоке. Бронуин вздохнула, сетуя на такую бесхозяйственность. Преступление – царапать кинжалом серебряную тарелку, тогда как можно класть мясо на хлеб, который пошел бы потом нищим на подаяние и собакам. От пятен на скатерти избавиться гораздо проще, чем от царапин на серебре.
– Миледи?
Отрешившись от мира грез, Бронуин повернулась к мужу. Он протягивал ей кусочек мяса, словно собирался покормить из своих рук. Ей бы хотелось удостовериться, прилично ли это, но властный взгляд застиг ее врасплох.
– Откуда мне знать, вдруг мясо отравлено?
Ульрик улыбнулся, но янтарные искорки, мерцавшие в золотисто-карих глазах, быстро исчезли.
– Это мясо с подносов самого короля, миледи, Но я первым сниму пробу, чтобы исключить всякие подозрения о злом умысле с моей стороны, – он откусил половину, прожевал, проглотил и снова улыбнулся, поднося оставшийся кусок к ее губам.
Бронуин покорно согласилась съесть, но от ласкового прикосновения его пальцев отпрянула. Под настойчивым взглядом Ульрика она чувствовала себя главным блюдом этого пира, которое готов был сожрать голодный волк. «Вольф! Волк! – насмешливо думала она. – Как удачно называла его мать!»
Следующий предложенный им кусок она отвергла, покачав головой. Ульрик так смотрел на нее, что она и первый-то едва смогла проглотить. Пренебрегая едой, Бронуин стала внимательно наблюдать за жонглерами, играющими на флейте, звуки которой перекрывали говор собравшихся. Чувствуя себя неловко от назойливой заботы жениха, она все же молила Бога, чтобы празднество продолжалось подольше.
Королевские повара делали все, чтобы ответить на ее молчаливую мольбу. Одно блюдо сменяло другое. Кабанья голова под пряным соусом последовала за оленьим окороком, а затем были поданы говядина, барашек, свиные ножки, лебедь, копченый кролик, пирожные и торты… Мясо, печень, снова мясо, потом сыр и блюда из яиц и снова мясо… и все это перемежалось мясными пирогами. Способность англичан поглощать столько пищи превосходила их умение одеваться и вести себя самым благородным образом. Даже в обычном состоянии ее аппетит был весьма умеренным, чтобы испробовать хотя бы малую толику всех этих блюд.
Как раз когда Бронуин подумала, что ей станет плохо, если появится еще одна цепочка слуг, герольды призвали гостей к тишине. Открылась большая двустворчатая дверь в противоположном конце комнаты, и появилось то, что на первый взгляд могло показаться огромным лебедем, расправившим крылья в полете. Птица опиралась на поднос, устланный бисквитом зеленого цвета, изображавшим траву. Поднос несли четверо богато одетых оруженосцев. Лебедь с позолоченным клювом и посеребренным оперением казался живым.
Блюдо поставили на королевский стол перед Эдуардом, и король встал, чтобы почтить своим вниманием создателей гигантского пирога. Сам лично, не прибегая к услугам кравчего, широким ножом он быстро сделал два разреза на необыкновенном произведении кондитерского искусства. Бронуин не смогла удержаться от удивленного возгласа, когда множество птичек выпорхнуло из пирога и разлетелось по залу.
– Это невиданно! Надо же придумать такое! – вырвалось у Бронуин, при этом она непроизвольно схватила мужа за руку, как бы требуя, чтобы он подтвердил реальность происходящего.
– Это только начало, – прошептал Ульрик, захваченный наивным восторгом Бронуин.
Многое хотелось бы ему показать, многое разделить с ней. Только бы Провиденье дало ему терпения завоевать ее доверие, грустно подумал он.
Как только все птицы оказались на свободе, появились королевские сокольничие и сразу же сняли колпачки с голов соколов, и те, к всеобщему веселью, вереща, накинулись на добычу. Только одна Бронуин не могла разделить ликование и радость гостей. Никогда не видела она зрелища столь впечатляющего и столь жестокого! Она ничего не имела против охоты в поле, но помертвела, увидев, что этих бедных птичек живыми запекли в пирог, потом выпустили, оглушенных и растерянных, в зал, откуда невозможно было вылететь, и отдали на расправу их злейшим врагам.
В то время как остальные гости, весело смеясь, бросились врассыпную от хищных птиц, Бронуин ухитрилась спасти одну птичку в тот момент, когда сокол готов был обрушиться на нее. Быстрым и сердитым движением она накрыла птичку большой салфеткой королевского пурпурного цвета.
– Черт побери, женщина, ты с ума сошла? – спросил Ульрик, бросаясь к ней вместе с двумя сокольничими.
– Подержи! – новобрачная сунула трепыхавшуюся птицу мужу и, резко свистнув и вытянув руку, прошла в зал, спустившись с возвышения.
Оцепеневший и удивленный Ульрик увидел, как сокол опустился ей на руку, совсем как ручной, и взял кусочек мяса со стола в знак примирения. Рыцарь не знал, что делать: то ли сбить сокола, пока Бронуин не лишилась пальца, то ли с открытым ртом смотреть в немом восхищении, как она успокаивающе разговаривает с птицей и предлагает ей еще кусочек лакомства.
– Ллевелин действительно заплатил вам дань, ваше величество.
Король, удивленный и заинтересованный неожиданным поступком леди, обрел дар речи.
– Откуда миледи знает, что этот сокол подарен принцем Уэльским?
– Я сама обучала эту птицу, ваше величество, – гордо заявила Бронуин, надевая на сокола колпачок, почтительно протянутый сокольничим. – Правда, Моргана? – ласково ворковала она с птицей, голубовато-серые перья которой еще возбужденно топорщились.
Успокаивающе погладив свою питомицу, Бронуин вернула ее сокольничему и обратилась к королю с коротким поклоном:
– Ваше величество, с вашего позволения, я хотела бы оставить вот эту спасенную мною птицу себе… – стараясь не оскорбить короля, она добавила с умоляющей улыбкой, заставившей сердце Ульрика возбужденно забиться в приливе неудержимого желания, – … на память о моем свадебном пире. Достаточно честный торг, не так ли, ваше величество?
– Клянусь всеми святыми угодниками, вы представляете собой награду, достойную каждого кусочка земли и титула, который передается с вашей рукой, – восторженно отозвался Эдуард и отдал приказание своему сокольничему подготовить клетку для новой птицы леди Карадок.
Бронуин развернула салфетку и расстелила ее на столе, освобожденном слугами от тарелок, а потом взяла трепещущую птичку из рук Ульрика. Только сейчас ее муж заметил крохотные капельки крови, испещрившие шелк платья. «Что за женщина!» – удивился он. Ведь, несомненно, она чувствовала острые когти сокола, но не намотала салфетку на руку…
– Пойдем, я посмотрю на твои царапины, – сказал он ей, беря за руку, чтобы увести из зала.
Бронуин хотелось бы оттянуть на как можно более долгий срок момент, когда настанет необходимость идти, куда бы то ни было с Ульриком.
– Пустяки, всего лишь несколько царапин, не стоящих того, чтобы упускать хоть один момент празднования нашей с вами свадьбы, милорд. Я выпью бокал вина и забуду о царапинах.
– Вы должны рассказать нам и леди Кент, как содержатся соколы в Карадоке! – подбодрил ее Эдуард, ловя новобрачную на уверении, что она не пострадала. – У вас двоих, милые дамы, много общего. Леди Кент тоже потрясающе искусна в соколиной охоте, а ее птицы не раз самым бессовестным образом затмевали моих, королевских.
Впервые Бронуин нашла для беседы тему, в которой хорошо разбиралась, и она подробно и со знанием дела стала отвечать на вопросы короля. Может быть, вино развязало ей язык, но, начав говорить о Карадоке, она уже не могла остановиться, пока не выложила все, что было у нее на сердце и что являлось предметом ее горячей любви к своему краю. Бронуин рассказывала совершенно чужим ей людям о запахе соленого воздуха, терпких поцелуях бризов, дующих с моря на побережье, характере своей любимой кобылы, которую она, к счастью, не взяла в путешествие в Англию.
– Честное слово, точно так же описывал эти места мой брат! – заметил эрл Кент, словно околдованный сиянием, исходившим от лица Бронуин, когда она говорила о Карадоке. – Мы непременно должны навестить вас этим летом. Хотелось бы посмотреть на те изменения, о которых нам рассказывал Ульрик, и проехаться по побережью, о котором вы столь великолепно рассказываете.
– И я тоже хотела бы, дочь, – вступила в разговор леди Кент с улыбкой, вдруг изменившей ее облик. – Я привезу двух своих лучших соколов.
Или свадьба смягчила эту женщину, или вино, которым она от души наслаждалась вместе с королем?
– Вам всегда будут рады, миледи. Всем вам.
«А я сама… что? Неужто совсем потеряла голову? – вопрошала себя Бронуин. – Ведь это же родственники убийцы моей семьи!»
– Пошли, Ульрик, выпьем, пока дамы приведут себя в порядок перед танцами, – предложил Хью, звучно шлепнув брата по спине и оттащив его от новобрачной.
– А я хотела бы перекинуться с тобой парой слов, Бронуин, – заявила леди Кент, увлекая за собой новую свою невестку.
Вручив спасенную птицу сокольничему, вернувшемуся с маленькой клеткой, Бронуин вымыла руки в серебряной чаше и последовала за матерью Ульрика в один из внешних коридоров, где прогуливались гости, в то время как зал готовили для танцев. По пути к лестнице, ведущей в апартаменты леди Кент, их непрестанно кто-то останавливал, рассыпаясь в поздравлениях, так что Бронуин, вдруг оробевшая среди такого множества незнакомых людей, была рада передышке.
Свекровь пригласила ее садиться и прошла к окну, закрытому ставнями, как бы подыскивая нужные слова, чтобы выразить то, что хотела сказать.
– Мой сын – порядочный человек, миледи, и не способен на предательство, в совершении которого вы так настойчиво его подозреваете.
Бронуин была застигнута врасплох этой прямотой и сразу не нашла, что ответить. Видя ее колебания, суровая дама смягчилась.
– Как видите, я достаточно прямолинейная особа. Иного пути я не вижу, но эта черта характера сослужила мне добрую службу в воспитании семерых сыновей. Хотите, верьте, хотите, нет, но у вас такой же нрав, как у меня, леди Бронуин Карадокская. Как бы ни любила я остальных жен моих сыновей, подозреваю, что вы особенная. Надеюсь узнать вас получше и навестить весной. Я восхищаюсь силой вашего духа и уже убедилась, что сердце у вас такое же доброе, насколько и гордое. Если мои внуки унаследуют хотя бы частично качества своих родителей, бабушка не сможет ими не гордиться.
– Вы очень любезны, миледи.
«Это, что же, еще один способ вбить мне в голову, что я должна стать племенной кобылой для Ульрика?» – с подозрением раздумывала Бронуин.
– Единственное, о чем я прошу, это, чтобы вы прислушивались к своему сердцу в том, что касается моего сына. В последние дни я наблюдала за вами и заметила некий свет в ваших очах, по которому поняла, что Ульрик занял какое-то место в вашем сердце, несмотря на все ваши подозрения.
– Я уже поклялась перед алтарем быть хорошей женой, миледи. Что еще я могу сделать?
– Слов для Ульрика недостаточно. Как и его отец, он потребует и тело, и душу.
– Но ведь вы не считаете, что я должна стать его рабыней, миледи?
– Я не была мужу рабыней. Я всегда находилась рядом с ним и трудилась вместе с ним, чтобы сделать Кент процветающим краем. Я стала править вместо него, когда он был сражен в битве. Я рожала ему сыновей и растила их, чтобы они стали честными молодыми людьми, преданными королю и стране. Я утешала мужа, как только может утешить женщина. Взамен я познала любовное обожание и уважение, выпадающее на долю лишь немногих женщин. Ульрик похож на своего отца больше, чем все мои остальные мальчики, – вздохнула леди Кент, и в ее глазах зажглась нежность. – Оба были седьмыми сыновьями, оба сражались и заслужили признательность короля, и, как и его дорогой отец, Ульрик обладает большой чувствительностью натуры.
– Чувствительностью? – удивленно переспросила Бронуин.
Свекровь милостиво улыбнулась.
– Говорят, седьмые по старшинству сыновья обладают несколькими жизнями и сверхъестественными способностями к выживанию. Но не это я хотела сказать вам, – произнесла она, движением тонкой руки, украшенной кольцами, как бы отметая предмет разговора. – Я хочу, чтобы вы поняли, что это за человек. Мой Ульрик покажет нам, что значит быть нежно любимой, но он также и настоящий мужчина и чувствует себя вольготнее с грубыми рыцарями и оруженосцами, нежели с дамами. Скорее, он у себя дома в шатре на краю какого-нибудь богом забытого поля, чем в замке. Осесть в Карадоке будет для него таким же трудным испытанием, как для вас принять его в качестве вашего мужа.
Бронуин хотела, было заметить, что ее богатство и земли, конечно, облегчат его муки, но промолчала. Сейчас с нею искренне говорила леди Кент, говорила от всего сердца, как мать, беспокоящаяся о своем ребенке, хоть он уже и взрослый человек. Как и видимость жесткости, которую напускал на себя Вольф, ее первоначальна отрешенность и холодность лишь скрывали сердце, способное на самоотверженную любовь. Пря чет ли ее сын в глубине души то же самое, или это, совсем другой человек, по сути своей убийца и обманщик?
Леди Кент наклонилась и сжала руки Бронуин.
– Каждому из вас придется сражаться со своими дьяволами. Клянусь, мои благословения и молитвы пребудут с вами! Я знаю, вместе вы победите все и вся, как и того убийцу, который хочет возложить на Ульрика ответственность за содеянное и воздвигнуть между вами стену ненависти. Кто бы он ни был, он не поборник ни блага Англии, ни Уэльса. Прошу лишь об одном: держите сердце и глаза открытыми, дитя мое! Правда восторжествует.
