Глава 17
Еще до конца недели Жюльетт взяла племянницу Лены Арианну няней для Мишеля. Это была симпатичная румяная девушка лет двадцати. На третье утро своей службы в семействе Романелли она влетела на кухню, где Жюльетт с Леной обсуждали меню.
– Синьора, у дверей носильщик с двумя огромными чемоданами.
– Но все мои чемоданы уже прибыли, – с удивлением ответила Жюльетт. – Должно быть, это какая-то ошибка.
Она вышла к носильщику, тот показал ей квитанцию, и Жюльетт поняла, что чемоданы присланы Денизой из Парижа. В них лежали ее платья из ателье Ландель, аккуратно упакованные и переложенные папиросной бумагой. Она обрадовалась любимым платьям, ей не хотелось думать о причинах присылки: сестра, несмотря на все обстоятельства и разрыв отношений между ними, не могла упустить шанс сделать из нее живую рекламу Дома моделей Ландель в Венеции. Жюльетт сразу же села писать ответ, в котором горячо благодарила сестру за посылку и обещала постоянно носить эти платья, хотя прекрасно знала, запечатывая конверт, что эта «оливковая ветвь мира» не будет принята, и она вряд ли когда-нибудь получит ответ на свое письмо.
Последние недели перед Рождеством Жюльетт провела, осматривая Дворец дожей и другие величественные достопримечательности Венеции. Тепло одевшись на случай холодного и сырого ветра, она гуляла по тихим переулкам и площадям, потеряв счет множеству маленьких арочных мостов, пересекавших каналы. В нескольких милых церквушках, редко посещаемых туристами, она обнаружила массу живописных сокровищ, испытав при этом не меньшее удовольствие, чем при знакомстве с шедеврами венецианской Академии.
В церкви Скальци, мимо которой люди пробегали второпях, спеша на вокзал или с вокзала и не обращая никакого внимания на храм, Жюльетт обнаружила росписи невероятной духовной силы, сделанные самим Тьеполо. Все сложное подкупольное пространство церкви было расцвечено яркими, поражавшими воображение красками. Целый день сидела она на скамье, запрокинув голову, рассматривая неземную красоту старых фресок. И впоследствии, всякий раз, проходя мимо этой церкви, Жюльетт обязательно заходила и некоторое время сидела на скамье в безмолвной задумчивости. Особенно, когда старые тревоги начинали с новой силой терзать ее сердце.
Марко целые дни проводил в офисе, а возвращаясь, всегда хотел знать, что нового Жюльетт увидела в Венеции. По вечерам они часто ходили на концерты или в театр. В «Ла Феличе», где у них были закуплены отличные места, нужно было плыть на гондоле. Два театра уже переделали в кинематограф, который они тоже посещали время от времени. Затем отправлялись ужинать к «Даниели», ресторан с видом на лагуну, мерцающую огоньками кораблей и яхт, иногда заходили к «Флориану» выпить горячего шоколада со взбитыми сливками. Вечерняя жизнь пьянила Жюльетт, почти унося воспоминания о прошлом.
Супруги друзей Марко жаждали увидеть Жюльетт, поэтому наперебой приглашали на обеды и вечеринки. В результате у нее появилось несколько новых подруг, некоторые из них тоже имели детей.
Накануне Нового года у доньи Сесилии собрался ее «салон». Жюльетт приняла приглашение, хотя Романелли получили множество других, на которые Марко откликнулся бы с большей охотой. Но, как всегда, уступил желанию жены. Она не объяснила, почему предпочитает вечер у синьоры Сесилии, но для себя решила: ей не хочется больше встречать Новый год так, как это было в прошлый раз с Николаем. Она надела один из парижских нарядов, украшенный жемчугом кремовый шелк нежно струился по фигуре, почти восстановившей первоначальные прелестные пропорции.
Марко, уже полностью одетый, ожидал жену в холле. Спустившись по лестнице, она заглянула в ярко освещенный зал. Из ящиков уже были извлечены канделябры из венецианского стекла, портреты предков Марко, изысканно тонкий фарфор и другие безделушки, которыми Жюльетт украсила зал. Все это дополнялось новыми шторами из лучших тканей Фортуни.
– Ты прекрасна! – восхищенно воскликнул Марко, глядя на жену. – Ты никогда раньше не надевала это платье. Думал, что сегодня будет дельфийское.
Он взял у нее бархатную накидку, и Жюльетт с облегчением подумала, что, помогая ей одеться, Марко не видит ее лица: она никогда не знала наверняка, насколько точно он способен угадывать ее чувства по выражению лица.
– У меня есть и другая одежда от Ландель. Дельфийское платье я носила слишком долго и теперь решила сделать перерыв, – Жюльетт пожала плечами, встретившись взглядом с мужем, уверенность и спокойствие вернулись к ней. – Пойдем. Нам не следует опаздывать.
В Палаццо Мартиненго на Большом канале, где жила донья Сесилия, в трех смежных, просторных комнатах собрались люди самых разных национальностей. Стены были увешаны бесценными старинными гобеленами, цвета которых потускнели от времени, но все еще блестели золотыми и серебряным нитями. Фортуни был один, Генриетту никогда сюда не приглашали. Но он пробыл у матери очень недолго, в своем дворце они с Генриеттой устраивали собственный вечер. Перед уходом Фортуни взял Жюльетт под руку и повел по комнатам, рассказывая о происхождении наиболее интересных тканей и о картинах отца, которыми были увешаны стены дома.
Марко знал некоторых из присутствующих. Вместе с Фортуни он представил Жюльетт всем гостям. Кое-кто по роду занятий имел отношение к искусству, другие – к политике, большинство же были просто богатыми иностранцами, их состояние позволяло избрать для проживания любой уголок земного шара, и они выбрали Венецию. Жюльетт вовлекла Марию Луизу в оживленную беседу. Ей удалось тактично перевести разговор с безумно-утомительных тем старой девы, вызывающих у окружающих плохо скрытое раздражение, на более нейтральные и легкие предметы. Эта психологическая проницательность и дипломатичность Жюльетт не ускользнули от внимательного взгляда доньи Сесилии. Та заметила, как в дочери вновь вспыхнула искра женского очарования, привлекавшая поклонников. Позднее их отпугивали ее странность и эксцентричность.
– Мне нравится жена Марко, – заметила донья Сесилия сыну, когда их разговор никто не мог слышать, – но по поводу их брака я уже сделала выводы.
– О? И что же это за выводы?
– Они согрешили, и когда Марко узнал, что она ждет ребенка, решил спасти ее репутацию. Тем не менее, это не помешает мне и впредь приглашать ее в свой дом.
– Но ведь ты такой столп нравственности, мама, – съязвил Мариано.
– В настоящее время, сын мой, она являет собой пример респектабельной женщины, жены и матери, – резко парировала она, делая ударение на каждом слове. Донья Сесилия не упускала ни малейшей возможности уколоть сына намеком на его «недостойную связь» с Генриеттой. – Мне очень импонирует и она, и ее ребенок. Ты же знаешь, я отношусь к числу тех обделенных судьбой женщин, у которых нет ни достойной невестки, ни внуков.
Широко взмахнув испанским кружевным веером, донья Сесилия вернулась к гостям. Фортуни со вздохом облегчения покинул дом матери.
С приближением полуночи стали наполнять бокалы шампанским, и Марко пошел искать Жюльетт. Та подошла к нему в сопровождении Марии Луизы. Часы пробили двенадцать, и по всей Венеции начали бить колокола. Звон бокалов смешивался со смехом и шумом поздравлений. Наступил новый, 1913 год.
Жюльетт захотелось пройти до дома пешком, а не плыть на гондоле. По всему Большому каналу шла яркая торжественная встреча Нового года. Лодки были расцвечены огнями, пассажиры на борту, одетые в разноцветные костюмы, дули в свистки и дудки, приветственно махали каждой проплывающей гондоле. Небо освещали многочисленные залпы фейерверков, смешивающихся с густыми хлопьями снега. Снегопад усиливался. На площадях люди танцевали под аккомпанемент маленьких уличных оркестров, и Жюльетт с Марко пришлось присоединиться к танцам, прежде, чем они дошли до дома.
Они тихо вошли, не желая будить Мишеля, спавшего в детской рядом с комнатой Арианны. Марко зажег в холле лампу. Жюльетт, держа в руке накидку, на которой все еще сверкали тающие снежинки, стала подниматься по лестнице.
– Постой, Жюльетт! Давай выпьем шампанского перед тем, как пожелаем друг другу «спокойной ночи»!
Она обернулась. Марко сбросил пальто и шляпу на кресло и протянул ей руку. Жюльетт заколебалась.
– Кажется, я выпила и так слишком много шампанского. У меня кружилась голова во время последнего танца.
Рука Марко бессильно опустилась.
– Тогда сделай для меня кое-что другое, – произнес он так же спокойно. – Выброси свое дельфийское платье. Сегодня вечером, сейчас же. Я хочу, чтобы мы начали этот новый год свободными от пут, связывающих нас с прошлым. Я куплю тебе другие платья от Фортуни. Любого цвета и стиля, какие только пожелаешь. По крайней мере, буду уверен, что ни одно из них не имеет для тебя того же значения, как это платье.
Жюльетт напряглась, откинув голову назад. Она никогда раньше не замечала в Марко ревности, и это было понятно, ведь он знал, что Николай потерян для нее навсегда. Но она никогда прежде не видела его рассерженным. Ничто в этом доме не напоминало ему о покойной жене, и Марко ожидал от Жюльетт такого же разрыва с прошлым. Она выдала себя, признавшись, что сохранила платье, когда он задал вопрос о выборе туалета.
Жюльетт стояла молча, накидка бесшумно упала на ступеньки лестницы, когда она начала спускаться в зал. Остановилась, повернувшись спиной к Марко. Свет из передней освещал бутылку шампанского во льду и два бокала, которые он, должно быть, попросил Лену оставить для них внизу. Марко последовал за женой и зажег свет в зале. Только после этого она заговорила.
– Моя сестра однажды потребовала от меня избавиться от платья. Я не сделала этого тогда и не сделаю сейчас.
– Тогда отдай его мне.
– Нет! – глаза Жюльетт горели, она резко повернулась в его сторону. – Ты уничтожишь его!
– Могу поклясться, что не сделаю этого.
– Но тогда зачем оно тебе?
– Хочу убрать его из нашей жизни до того времени, когда оно утратит для тебя все болезненные ассоциации, когда наше счастье вытеснит их из твоей памяти.
– То, что ты предлагаешь, совершенно бессмысленно. Платье давно лежит в коробке, вдали от моих и твоих глаз, но ведь есть еще и Мишель, живое и гораздо более яркое напоминание о прошлом. И он там, наверху, в своей кроватке!
Сильнейшее душевное напряжение отразилось на лице Марко, вена пульсировала у его виска.
– Он мой сын! Он стал моим с момента рождения. Я люблю этого ребенка, он не только твой, но и мой. Никогда больше не говори мне ничего подобного! – Марко глубоко вздохнул. – А теперь выпей со мной этот бокал!
Он мрачно извлек изо льда бутылки, откупорил и разлил шампанское в два бокала. Жюльетт взяла один из его рук. И если вначале Марко собирался произнести тост, то теперь передумал. Он сделал всего один глоток и, прищурив глаза, пристально наблюдал за женой. Жюльетт выпила свой бокал, словно это была вода. Ей показалось, что под его пристальным взглядом шампанское немного пролилось на пол, но он, не отрываясь, продолжал всматриваться в ее лицо. Жюльетт швырнула пустой бокал на пол, ответив ему таким же пристальным и полным уязвленного самолюбия взглядом, и выбежала из комнаты.
Она бросилась вверх по Лестнице, схватив по пути накидку. Добежав до своей комнаты, закрыла за собой дверь и заперла ее на ключ, чего никогда раньше не делала. Пытаясь ни о чем не думать, расстелила постель и легла, напряженно прислушиваясь ко всем звукам в коридоре, в страхе, что сейчас услышит шаги, приближающиеся к двери ее спальни, и что затем Марко попытается открыть дверь.
Действительно услышав звук шагов на лестнице, Жюльетт вскочила и села в постели, тяжело дыша, но Марко прошел по коридору мимо ее двери, не останавливаясь.
* * *
Последствия ссоры внешне не проявлялись никак. Ни Жюльетт, ни Марко не вспоминали об этом случае, но каждый в глубине души чувствовал – между ними возникла пропасть, которая казалась непреодолимой. Это был единственный раз, когда он не поцеловал ее на ночь, а она заперла дверь своей спальни. И хотя вскоре добрые отношения между ними возобновились, так словно никогда и не прерывались, но его поцелуй стал еще более сдержанным, чем прежде.
И все же Марко продолжал страстно желать ее. Жюльетт понимала с первого дня пребывания в Венеции, он ждет только намека с ее стороны на готовность принять его как супруга в полном значении этого слова. Но Жюльетт была не способна на это даже и до ссоры, ее ужасала сама возможность подобных отношений. Легко было оправдать такое поведение всепоглощающим материнским чувством, пробудившимся в ней в это время. Жюльетт и раньше доводилось слышать, что многие женщины после рождения ребенка на долгие месяцы утрачивают интерес к занятиям любовью. Но здесь все было совсем не так. Еще со времени пребывания в Лионе Жюльетт остро ощущала мужскую привлекательность Марко, но…
Внешне Жюльетт и Марко продолжали поддерживать иллюзию полного благополучия. Они болтали, как и раньше, обмениваясь новостями, легко и непринужденно смеялись, когда один из них рассказывал что-нибудь веселое. Оба очень ценили время, проводимое с маленьким Мишелем. Марко, как истинный итальянец, невероятно гордился малышом, забывая о сходстве мальчика с Николаем черными кудряшками и голубизной глаз, не имевших ничего общего с карими глазами Романелли.
Марко и Жюльетт вели яркую и разнообразную светскую жизнь. Когда Марко уезжал по делам в Лион, Жюльетт не оставалась в одиночестве.
Супруги часто обедали с Фортуни и Генриеттой, посещали вечера в Палаццо Мартиненго, участвовали в других светских развлечениях. Донье Сесилии нравился Мишель, и когда было не слишком холодно, Жюльетт посещала ее вместе с ребенком.
Когда Мишель внезапно заболел, донья Сесилия ежедневно присылала слугу, чтобы справиться о его здоровье. Это было очень тяжелое время для Жюльетт и Марко. Врач с большим вниманием отнесся к ребенку, но прописанные лекарства не дали результата. Состояние Мишеля стало критическим, пришлось отвезти его в больницу. Жюльетт и Марко, сменяя друг друга, днем и ночью дежурили у его кроватки. Они старались не терять надежду, но удрученные, изможденные лица выдавали их самые страшные опасения. Кризис, казалось, длился бесконечно, прежде чем появились первые признаки улучшения. Однажды утром доктор радостно улыбнулся – произошли перемены к лучшему.
– Мишель – настоящий борец, и не сдавался ни на минуту. Он все еще слаб, но температура понизилась, появились очевидные признаки улучшения.
Мишель быстро выздоравливал, но Жюльетт продолжала больше находиться в больнице, чем дома. Марко также делил свое время между работой и больничной палатой. Но, наконец, наступил долгожданный день, и супруги забрали ребенка домой.
Арианна, очень переживавшая из-за болезни малыша, умоляла Жюльетт позволить ей ухаживать за ним в первую ночь после возвращения из больницы.
– Вы так мало отдыхали все это время, синьора. Вам нужно поспать. Я присмотрю за Мишелем.
Жюльетт согласилась, рано легла спать и думала, что мгновенно уснет, но, наоборот, спала очень мало, то и дело просыпаясь от внезапных приступов ужаса. В полночь Жюльетт набросила халат и пошла в детскую. И обнаружила, что Арианна, сидя в кресле рядом с кроваткой, давно дремлет. Легкий скрип двери мгновенно разбудил девушку, она испуганно заглянула в кроватку, еще до того, как поняла, что пришла Жюльетт. Они немного пошептались. Жюльетт убедилась, что Мишель спит спокойным и мирным сном, и на цыпочках ушла из комнаты.
Возвращаясь к себе в спальню, она услышала звук приглушенных рыданий. Жюльетт остановилась и прислушалась, но звук повторился. И так как комната Лены находилась этажом выше, плач мог доноситься только из одного места. Жюльетт подошла к двери Марко и несколько мгновений внимательно вслушивалась, и наконец поняла, что не ошиблась. Открыла дверь и вошла в комнату.
Как и Арианна, он не заметил ее присутствия, но причиной этому был не сон. Марко, одетый, сидел, закрыв лицо руками, сильные рыдания сотрясали его тело. Жюльетт прошла дальше, он услышал шорох одежды и поднял измученное, полное отчаяния лицо.
– Ну, ну, все прошло, – она положила руку на его плечо. – Мишель снова здоров, и больше нет причин для беспокойства.
Марко ответил срывавшимся от волнения голосом:
– Я знаю, но это последствия страшных дней в больнице. Мне вдруг стало невыносимо тяжело. Показалось, что я теряю его так же, как потерял тебя.
Жюльетт ощутила сострадание и даже нежность.
– Ты не потерял меня! И никогда не потеряешь! Мне было необходимо время, чтобы понять это. Должно быть, значительно больше времени, чем и ты, и я предполагали вначале. Я здесь, с тобой, и всегда буду рядом.
Марко застонал, казалось, что этот стон вырвался из самых глубин его души. Он обнял жену за талию и по-мальчишески прижался к ней головой. Коснувшись его волос легким движением руки, Жюльетт прошептала несколько ласковых и нежных слов. Произнесла его имя. Марко поднял голову, и она обняла его.
– Марко, – сказала Жюльетт мягко, но настойчиво, – я хочу быть твоей.
Единственное, чего, как ей казалось, она хотела – успокоить его, отдавшись, наконец, но для себя не рассчитывала ни на что, ни на какое удовольствие. Все сексуальные желания давно оставили ее, вначале их полностью подавили тяжелые душевные муки, а затем и материнские чувства. Кроме того, в ней не было никакого стремления возвратить их.
И когда рядом с ней в постели оказался Марко, обнаженный, сильный и по-мужски притягательный, она приняла его в свои объятия, сделав над собой усилие, попытавшись отбросить прошлое. Жюльетт приготовилась подчиниться всему, чего бы он ни пожелал, но ничего подобного не потребовалось. Не было ни жадного утоления сексуального голода, ни грубых желаний истомленного долгим ожиданием мужчины, но только бесконечная нежность внимательных и осторожных прикосновений, и ее напряжение вскоре прошло. Слезы катились из-под закрытых век, все это время Жюльетт думала о его нежности и своей неспособности хоть как-то ответить на эту нежность. И только теперь обнаружила всю глубину своего чувства, сложного и противоречивого, мучившего своей неоднозначностью. Чувства, которое она все это время скрывала не только от него, но и от себя.
Жюльетт дрожала от его прикосновений. Все его искусство любовника было направлено на то, чтобы пробудить в ней угасшую чувственность, вернуть восприятие того, что представлялось навсегда утраченным. Жюльетт удивилась, но спустя некоторое время желание внезапно проснулось и захватило ее. Она теряла контроль над собой, молодость тела победила тот холодный аскетизм, в котором она жила уже много месяцев. Его страсть захватила и ее, унося все другие чувства, мысли и воспоминания.
Когда все закончилось, Жюльетт продолжала лежать, отвернувшись, но Марко не разжимал объятий. Наконец она повернулась и прямо взглянула ему в глаза, полные любви.
– Ты был так терпелив, Марко, – ее голос дрогнул, – все эти месяцы… – не закончив фразу, она снова отвернулась.
Кончиками пальцев Марко нежно повернул ее лицо к себе.
– Любовь можно доказать множеством разных способов, моя возлюбленная жена.
И вновь Жюльетт подумала, какой он удивительный человек, как неблагодарна и жестока по отношению к нему она была все это время.
С этой ночи они стали спать вместе. Жюльетт понимала, не его вина, что с ним она не испытывает того высшего наслаждения, которое ей подарил Николай.
* * *
Размышляя над своей теперешней жизнью, Жюльетт могла точно определить момент, когда перестала оглядываться в прошлое и начала думать о будущем. Это произошло после той ночи, когда, открыв дверь комнаты Марко, она застала его в полном отчаянии.
Постепенно Жюльетт привыкла к жизни в Венеции. Письма от Денизы не приходили, но это молчание восполнялось вестями от Люсиль и Габриэлы. Люсиль вскоре собиралась приехать в Европу и хотела обязательно навестить Жюльетт. Однако, не было никакой надежды на встречу с Габриэлой, которая, наконец, после четырех лет замужества, ждала ребенка.
Жюльетт мечтала о том, что покажет Люсиль Венецию, ставшую ей уже такой знакомой, как и родной Париж. Она слышала, что о Венеции говорят, как о городе, слишком занятом своей собственной вечной красотой, чтобы обращать внимание на преходящие проблемы всего остального мира. И хотя именно такое впечатление возникало у впервые приезжающего в город, она уже успела понять, это впечатление – ложное. Венецианцев не меньше других европейцев волновало растущее напряжение на континенте, безумная гонка вооружений и ощущение надвигающейся войны. На вечерах и приемах разговор обязательно переходил на вопросы войны и мира, лица гостей становились мрачными.
Среди менее серьезных тем, обсуждавшихся венецианскими модницами, были узкие юбки, мода на которые недавно возникла в Париже. Юбки отличались несомненной элегантностью, но при этом были крайне неудобны. Подобные разговоры и другие упоминания о haute couture пробуждали в Жюльетт все более острое желание вернуться к любимой работе. Однажды она заговорила об этом с Марко.
– До нашей женитьбы я не рассчитывала, что после родов буду так долго сидеть без дела. Мишелю уже больше шести месяцев.
Они находились в комнате, которую Жюльетт совсем недавно сделала библиотекой. У Марко всегда было много книг, а тут еще в чемоданах из Парижа прибыли и ее книги.
– Ты вправе решать сама, – Марко предпочитал, чтобы жена не работала, и уже жалел об обещании, данном накануне брака, но был человеком слова.
Жюльетт прислонилась к книжным полкам, проводя пальцем по корешкам книг.
– Должна признаться, мне нравится проводить с Мишелем так много времени, нравится посещать дневные приемы и просто гулять по городу, не имея ни перед кем никаких обязательств, но теперь я чувствую потребность заняться работой и обязательно в мире моды.
– Мы можем устроить для тебя небольшую мастерскую на верхнем этаже, – Марко смирился с неизбежным. – Я и не рассчитывал, что ты долго будешь просто любоваться видами Венеции, и был уверен, настанет день, и ты снова вернешься к созданию моделей.
Она продолжала испытующе всматриваться в его лицо.
– А ты не против?
– Если быть честным до конца, теперь у меня несколько иное мнение по этому вопросу, чем до женитьбы, но я не стану тебе мешать.
– Нет причин для беспокойства, Марко. Если Фортуни согласится, я буду работать всего по несколько часов. Полный рабочий день для меня совершенно исключен. Никогда, даже ради любимого дела, я не смогу забыть о тебе и Мишеле. Вы для меня навсегда останетесь главным в жизни.
– Я и не сомневаюсь в этом.
В Палаццо Орфей Фортуни внимательно выслушал ее просьбу. Оба прекрасно понимали: Жюльетт не может начинать работу простой швеей, об этом нет и речи. Фортуни уже видел несколько рисунков на ткани, которые она создала, и заметил в них врожденное чувство формы и поверхности, свидетельствующее о таланте модельера. Он ценил Жюльетт и как тонкого критика, особенно во время обсуждения его собственных произведений. Ему нравился энтузиазм молодой женщины. Фортуни был уверен, что Жюльетт будет превосходным работником.
– Генриетте нужна помощница при нанесении рисунков, но, посмотрев ваши работы, я понял, что совершенно несправедливо занимать вас только воспроизведением моих рисунков. К сожалению, сейчас у вас нет возможности реализовать собственное творчество. Работа, которую я могу предложить, очень далека от того, чего действительно заслуживает ваше дарование.
– Не в первый раз мне приходится менять направление интересов. Я начинала швеей, потом была манекенщицей, и затем занялась разработкой моделей и рисунков на ткани. В настоящее время для меня вполне достаточно просто иметь какое-то отношение к миру моды.
– Ну что ж, хорошо. Как вы, наверное, знаете, скоро в Венеции начинается туристический сезон, сюда приезжают очень богатые и очень знаменитые люди, приток туристов создает особый сезонный спрос на нашу продукцию. Готовы ли вы заняться продажей одежды моего ателье?
Предложение удивило Жюльетт, но она согласилась.
– В ателье Ландель мне не приходилось торговать, но там я многому научилась. А теперь буду рада попробовать себя и на этом поприще.
– Отлично. Вы должны рассматривать себя исполняющей обязанности директора, так как будете руководить демонстрационным отделом, распоряжаться некоторым числом помощников.
– О, вы облекаете меня слишком большим доверием!
– У вас опыт работы в одном из лучших парижских ателье, и Генриетта обратила гораздо больше внимания на ваши рассказы о Доме моделей Ландель, чем вы предполагали.
– Что же произвело на нее большее впечатление? – с улыбкой спросила Жюльетт.
Фортуни усмехнулся.
– Например, как вы проявили инициативу с дамами, которые пришли в Дом моделей с требованием платьев от Фортуни.
Жюльетт тоже рассмеялась.
– Ну, по крайней мере, здесь я смогу продать столько платьев, сколько им захочется!
– Да, конечно, но хочу кое о чем вас попросить. Завтра утром я буду фотографировать Генриетту в новых моделях. Она предложила, чтобы в нескольких позировали вы. Согласны?
Жюльетт колебалась. Впервые за много месяцев ей снова придется надеть платье от Фортуни, впервые с тех пор, как она обедала с Николаем. Будет нелегко, но это именно то препятствие, которое необходимо преодолеть, чтобы начать новую жизнь.
– Да, согласна.
– Благодарю вас. В таком случае, приходите завтра около десяти утра и прихватите ваше дельфийское платье. Мне бы очень хотелось иметь его фотографию в своих архивах, – Фортуни широко улыбнулся. – Это единственная модель, которая переделывалась, – он даже не выслушал ответ. – Уверен, вам захочется оставить себе несколько фотографий и с удовольствием сделаю их для вас.
У Жюльетт кружилась голова от его предложения, в котором сам Фортуни не видел ничего особенного, но которое потрясло ее до глубины души. Нет, она не может такого сделать! Это уж слишком! Но не успела Жюльетт собраться с духом, чтобы решительно отказаться, как вошла Генриетта.
– Мариано! Ты мне срочно нужен! – заметив Жюльетт, извинилась за столь неожиданное появление. – Я не знала, что вы здесь. Там, внизу, появились кое-какие проблемы.
– Генриетта завтра определит ваше рабочее время, – бросил Фортуни, выходя из комнаты.
Покинув Палаццо Орфей, Жюльетт направилась в офис Марко, где сообщила ему, что должна приступить к работе уже завтра.
– Ну что ж, ты хотела именно этого, и я согласен.
– Спасибо, Марко, – Жюльетт сидела у его стола. После паузы, глядя прямо ему в глаза, она продолжила: – Мне нужно сказать еще кое-что. Завтра утром Генриетта и я будем фотографироваться в новых платьях Фортуни. И дон Мариано хочет сделать мою фотографию в дельфийском платье.
Брови Марко поднялись, он откинулся в кресле.
– И что ты ему ответила?
– Ничего. Но не хочу этого делать. Марко встал.
– Я хочу, чтобы ты выполнила эту просьбу. Нас больше ничего не разделяет. И меньше всего то, что случилось в Париже.
Жюльетт еще сомневалась. Но если Николай действительно больше не является помехой ее отношениям с Марко, может быть, стоит попытаться сделать еще один шаг к забвению – взглянуть на дельфийское платье как на обычную изящную модель от Фортуни?
– Я бы хотела приобрести для себя еще один туалет от Фортуни – платье, плащ и сумочку.
Марко спокойно и внимательно всматривался в лицо жены.
– А почему бы не два? Это разнообразит твой гардероб, и не придется носить только ансамбли, разработанные тобой же. Мне доставит огромное удовольствие оплатить счет.
– О, ты так щедр, Марко! Спасибо.
Он поднял ее с кресла, Жюльетт обняла мужа, их губы соединились в поцелуе. Он стал значить для нее гораздо больше, чем Жюльетт могла предположить раньше. Когда она сказала ему об этом, то была поражена силой его любви и, в какой-то степени, способностями любовника. Казалось, не она отдалась ему после долгих размышлений, а он покорил ее силой своей любви и желания. До этого Жюльетт часто задавала себе вопрос, а что, если бы ей никогда не довелось встретить Николая и пережить такое полное слияние душ, возможно, она смогла бы познать с Марко какую-то иную любовь, которую не с чем было бы сравнивать, которая была бы прекрасна сама по себе. Но его страсть в ту ночь доказала Жюльетт – она ошибалась. Возможно, ни она сама, ни Марко не понимали, что его цель состояла не в том, чтобы быть первым, но в том, чтобы быть равным в любви.
Вот и сегодня, несмотря на то, что во время беседы в библиотеке он откровенно признался в изменении своих взглядов, Марко продолжал демонстрировать абсолютное отсутствие эгоизма в тех случаях, когда вопрос касался его личного счастья, и Жюльетт была благодарна, хотя и сомневалась, что это продлится долго. Но она слишком хорошо сознавала собственные недостатки, чтобы осуждать мужа за его грехи.
