Глава 4

Было славное утро середины июня, а в ослепительно голубом небе нельзя было отыскать ни единого облачка, когда Софи и Антуан покинули ферму, сидя рядом с мистером Миллардом на высоченном сиденье его коляски. Сыновья фермера в тот день были в отлучке, а Джози послали на рынок в соседнюю деревню, и никто из них даже и не подозревал об отъезде французских постояльцев. Узнав, что они навсегда покидают ферму, Антуан горько заплакал, однако быстро вытер слезы, когда миссис Миллард подарила ему сшитую для его деревянного солдатика треуголку. Живые изгороди были усыпаны дикими розами, а там, где растущие по обочинам дороги деревья смыкали свои кроны, возникал прохладный зеленый тоннель. Лютики, клевер и маргаритки покрывали золотисто-пурпурной дымкой бескрайние просторы сельского пейзажа. На зеленых холмах мирно паслись овцы. И хотя это была очаровательная поездка, спокойной ее назвать было трудно. В повозке мистер Миллард перевозил свиней, которых намеревался продавать на ярмарке. Впервые ему пришлось делать крюк, и поэтому он высадил пассажиров на ближайшем от Брайтона перекрестке; объяснив, в каком направлении следует идти, фермер сказал на прощанье Софи:

– Отсюда до курорта не больше мили; Держитесь южного направления. Желаю вам всего хорошего.

Некоторое время они шли по пыльной дороге, и Антуан, чтобы не отставать, держался за юбку Софи. На Софи было легкое платье в желто-белую полоску, взятый на случай дождя плащ она перекинула через левую руку. Все их остальные пожитки лежали в старинном рундучке, который подарила Софи на прощанье миссис Миллард.

Разомлев от жары, Антуан вскоре замедлил шаг, завязав оживленную беседу со своим любимым солдатиком в новой треуголке. Французский язык мальчика теперь уже перемежался с отдельными английскими словами, произносимыми Антуаном с сассекским акцентом. Услышав это, Софи невольно улыбнулась. Наконец, когда они поднялись на вершину очередного холма, перед ними открылся потрясающий вид на Брайтон. Защищенный от ветров зеленеющими склонами Даунса, пестреющий разноцветьем крыш, город был обращен фасадом к набережной и пляжу, покрытому жемчужными песками. Море нисколько не походило на то, каким они его видели в ночь, когда пересекали Ла-Манш. Сегодня оно было гладким, как шелк, и искрилось на солнце. Софи знала, что здесь начнет свою новую, не зависимую ни от кого жизнь! Работая не покладая рук, она восстановит былую славу семейства Делькур и станет не менее известным кондитером, чем ее отец когда-то во Франции.

Лишь только Софи и Антуан вошли в курортный городок, ей сразу же бросилось в глаза его приморское очарование. Большая часть здешних зданий была выстроена совсем недавно, но они совсем не выделялись среди древних домов из местного камня, облепивших узкие улочки города. Таверн здесь было в избытке, а многочисленные закусочные предлагали отличные блюда, из кофеен доносился дурманящий аромат жареных кофейных зерен. Количество здешних библиотек удивило Софи, и она постаралась заглянуть в некоторые из них. Хотя в большинстве своем обитатели курорта выбирали здесь книги, из окон читален долетали возгласы игроков в карты и кости, доказывающие, что многие из библиотек предлагали развлечения и другого рода.

Особенно бросались в глаза яркие витрины книжных лавок, украшенные довольно живыми и язвительными политическими и чисто развлекательными карикатурами.

– Смотри, Софи, – сказал Антуан, показывая на одну из карикатур, – какой большой живот у того смешного человечка.

То была довольно злая карикатура на принца Уэльского, которого изобразили плетущим нити заговора в Палате общин совместно с оппозиционной партией, в то время как сквозь приоткрытый занавес за их спинами было видно, что принадлежавший к партии Вигов премьер-министр вместе с лидерами этой партии целует королевскую мантию. Из этой карикатуры Софи сразу же стало ясно, какие серьезные противоречия имелись в этой стране между находившимся на троне королем и его сыном.

Было немало и других карикатур, смысл которых для иностранца был неуловим, а также сцены из личной жизни вельможных особ, изображавшие, например, принца и миссис Фицхерберт, вдовую католичку, на которой наследник тайно женился. Во всяком случае, слухи об этом ходили уже достаточно давно даже за границей. Софи вспомнила, что впервые услышала об этой скандальной истории в Париже, но родители ее терпеть не могли сплетен, и личная жизнь других людей у них в доме, как правило, не обсуждалась. Все карикатуры безжалостно изображали миссис Фицхерберт как бочкообразную толстуху с огромным крючковатым носом, а принца растрепанным, будто только что с сеновала, с нечесаной головой и гигантскими ляжками. На одной из карикатур она качала колыбель, а принц с любовью взирал на лежащего в этой колыбели младенца. Разглядывая все эти многочисленные рисунки, Софи вспомнила, что ей как-то рассказывали о том, что миссис Фицхерберт одно время гостила у графа и графини в шато де Жюно, скрываясь от чрезвычайно пылких домогательств принца. Как наследнику Английского трона принцу запрещалось жениться на особе католического вероисповедания, кроме того, он вообще не имел права вступать в брак без соответствующего разрешения короля, так что никакого будущего у этой пары не было. Судя по всему, все эти карикатуры были всего лишь злобной спекуляцией.

Рассмотрев все, что было в лавке, Софи твердо решила более в подобные заведения не заходить, однако теребивший ее за руку Антуан, тащил ее буквально во все подряд, лепеча, что он еще хочет посмотреть на смешных дядей и тетей. По оживленным улицам курсировали сверкающие экипажи и «воздушные» фаэтоны, на козлах которых сидели лихачи-молодчики, обгонявшие телеги с дровами и купеческие повозки. Тут и там в толпе мелькали солдаты в алых камзолах. Стоявшие лагерем на холмах Даунса, они служили мрачным напоминанием того, что Британия находилась в состоянии войны с Францией.

Последний раз Софи видела такое обилие праздной, одетой по последней моде публики лишь в дореволюционном Париже. То и дело до нее долетали обрывки французской речи, но никого из своих знакомых она здесь пока не встретила. Наконец они с Антуаном вышли на широкую зеленую лужайку, тянувшуюся к северу от залива, и когда она спросила у какого-то катившего тележку мужчины, как называется это место, он ответил: «Стайни». С востока и с запада лужайку обрамляли великолепные, как дворцы, здания, с еще одной угнездившейся среди них библиотекой и огромной, таверной под вывеской «Касл Инн». Но во всем этом доминировало очаровательное здание, крытое белоснежной глазированной черепицей, искрившейся на солнце. Перед украшенным куполом фасадом, вздымалась колоннада в ионическом стиле, а на антаблементе возвышалось восемь статуй. Здание это сразу же напомнило Софи французские шато, а потому она решила, что это дворец какого-то вельможи. Нет, сомнения быть не могло, так вот он какой Морской Павильон, прибрежная резиденция Георга, принца Уэльского. Именно здесь она станет просить себе работу.

Тщательно подстриженные лужайки и клумбы с цветами придавали этому месту очаровательный вид. И хотя с этой стороны не было парадного входа во дворец, великолепный фронтон выходил прямо на лежавший к востоку от здания Стайни.

Высоченные окна, даже издали отразили идущих вдоль невысокой ограды Софи и Антуана. Морской Павильон сверху походил на огромную букву Е. К нему вел полукруглый проезд с литыми орнаментальными воротами. Софи заметила сделанный в торце здания неброский вход для слуг.

Чтобы успокоить Антуана, вконец уставшего и проголодавшегося, Софи взяла его на руки. С некоторой робостью она дернула за веревочку дверного звонка. Дверь открыл лакей в бумазейном жилете, оценивающе посмотрев на Софи, он спросил:

– Да, мисс? Чем могу быть полезен?

– Мне хотелось бы видеть дворецкого.

– Если вы насчет работы, то вам не повезло. На этот сезон мы больше никого не берем. Все необходимые для павильона служанки уже имеются.

– Я кондитер.

– Кондитер… Ну, поскольку главный повар сейчас неподалеку, – он махнул рукой куда-то через плечо, – я сейчас поговорю с ним на ваш счет, но не питайте никаких надежд.

И он пошел прочь по коридору, однако довольно скоро вернулся. Софи почувствовала, как оборвалось у нее все внутри, после того как он сокрушенно покачал головой.

– Увы, мисс, но вам не повезло.

– Я обязательно приду еще раз! – твердо сказала она.

– Вот это упорство! Мне бы и самому хотелось бы вас здесь видеть. Вы бы стали украшением двора. – Девушка и впрямь была ослепительно красива, и лакею доставляло удовольствие говорить ей комплименты. – Приходите к нам следующей весной, когда Павильон будет готов к возвращению принца, собирающегося отдохнуть здесь в летние месяцы. Большая часть из нас прибыла сюда из Карлтон-Хауса – лондонской резиденции принца, – но местных мы также берем на работу с превеликим удовольствием.

– Благодарю за совет.

– Но вы должны быть готовы как следует орудовать веником и шваброй. Мне еще лично не приходилось видеть, чтобы на кухне работала женщина-кондитер.

– Ну, значит, настало время перемен. – И такая решительность звенела в ее голосе, что рот лакея окончательно растянулся до ушей.

– И, вероятно, вы именно та, кто принесет эти перемены с собой? – Он посмотрел ей вслед и, прежде чем захлопнуть дверь, внезапно крикнул: – Не забудьте в следующий раз взять с собою все свои самые лучшие рекомендации.

Рекомендации! Софи даже в голову не приходило, что для того, чтобы устроиться на работу во дворце, необходима рекомендация хотя бы одного известного в этой стране лица. С променада, возвышавшегося над заливом, Софи и Антуан разглядывали сушившиеся на гальке рыбацкие лодки и сети, источающие запахи рыбы, дегтя и соли. Пройдя чуть дальше, путники расположились в укромном уголке пляжа, чтобы отобедать тем, что в то утро дала им с собой заботливая миссис Миллард. Развернув узелок, Софи обнаружила добрый кусок мясного пирога, ковригу хлеба, выпеченного вчера, сваренные вкрутую яйца, приличный клин домашнего сыра. За трапезой им было на что посмотреть, поскольку расположились они на той части пляжа, где купались исключительно знатные дамы. Большинство женщин прибывало сюда со своими горничными, помогавшими им раздеваться в так называемых купальных машинах, представлявших собой прямоугольные деревянные кабинки на четырех колесах. В каждой кабинке имелось по две дверцы, одна спереди, в сторону моря, другая с противоположной стороны. И именно через нее входила в кабинку полностью одетая купальщица. Для защиты купающихся от нескромных взглядов, кабинку отвозила к воде прикованная к ней цепями лошадь, которая входила в воду по круп. Как только дама выходила через переднюю дверцу, облаченная в объемистую фланелевую купальную рубаху и боязливо медлила на ступеньках «купальной машины», ее хватала дюжая «ныряльщица», одетая так же (отличие составляла только обязательная соломенная шляпка), и спешно окунала, пожелавшую купаться даму в воду с головой. Лишь только купальщица появлялась на поверхности, визжа и брызгаясь, во все стороны «ныряльщица» окунала ее вторично. Все это входило в платные услуги, и лишь после того, как даму окунали во второй раз, ей разрешали плескаться как вздумается под бдительным оком «ныряльщицы», следившей за тем, чтобы госпожа не утонула.

Отобедав, Антуан принялся строить песочный замок, а Софи тем временем убрала остатки их трапезы. Одна из «ныряльщиц» благополучно препроводившая свою очередную жертву в машину, вышла на прибрежную гальку. С ее короткой, по колено, фланелевой юбки стекала вода. «Ныряльщица» подошла к перевернутому ялику, служившему ей стулом и, взяв лежавшие на нем глиняную трубку и табакерку, собралась закурить. Когда она чиркала огнивом, к ней подошла Софи и учтиво спросила:

– Добрый день, мадам. Я только что приехала в Брайтон. Не могли бы вы подсказать, где мне будет лучше всего снять квартиру.

Женщина, руки и лицо которой побронзовели от загара, дружелюбно посмотрела на Софи.

– Насколько я понимаю, ты француженка. Многих ваших аристократов здесь перекупала, и не сейчас, когда они оказались в положении беженцев, а задолго до всей этой смуты, когда они приезжали, чтобы вволю насладиться красотами Брайтона, – ныряльщица покачала головой. – Да, в печальные времена мы живем.

Затем она обратилась в одной из своих товарок, сидевших поблизости на песке.

– Клара Ренфрю! Тебе нужна постоялица-француженка? Она по-английски говорит.

Подошедшей к ним крупной, большегрудой женщине было уже далеко за тридцать. У нее было добродушное, густо усыпанное веснушками лицо и мягкие коричневатые волосы, заправленные под шляпку, а глаза, затененные соломенными полями головного убора, сверкали с необыкновенной живостью.

– Вам требуется кров и стол? – спросила она Софи. ~ У меня есть свободная комната. Как вас зовут?

Услышав ответ, она кивнула в сторону Антуана.

– Ваш мальчик? И.сколько ему уже?

– Я его тетя, и в прошлую неделю ему исполнилось пять лет.

Клара Ренфрю указала на взъерошенного мальчугана, плескавшегося у берега.

– А это мой Билли, ему уже шесть. Думаю, мальчики подружатся. Хотите посмотреть свою комнату прямо сейчас, мисс Делькур? А Марта Ганн, та, которая с трубкой, посидит здесь вместо меня.

Антуан расплакался, категорически отказываясь уходить от выстроенного им из песка замка. Софи подумалось, что у ребенка уже, возможно, сложилось такое впечатление, что его норовят удалить от тех мест, где он действительно счастлив. Клара подозвала своего сына и наказала ему научить маленького французика, как следует строить замки. Антуан, обрадовавшись новому товарищу, быстро перестал плакать.

– Мы можем оставить их здесь, – сказала Клара. – У нескольких из моих подруг тоже есть дети, и все мы время от времени по очереди за ними присматриваем.

С этими словами она направилась впереди Софи по променаду до шедшей вдоль моря дороги, вскоре приведшей их к дому Клары, который находился на городской окраине. По дороге Софи рассказала о своем твердом намерении найти себе здесь работу и о крайней необходимости нанять кого-то, кто мог бы присмотреть за Антуаном в те часы, когда она будет занята. Клара отнеслась с сочувствием к тому, что Софи получила отказ в Павильоне, но отнюдь не удивилась случившемуся.

– За спрос не бьют в нос, – шутливо прокомментировала она рассказ Софи. – К тому же целить повыше запрета не было, но беда вся в том, милочка, что принц столь добр к своим слугам, что они ни за что не желают его покидать. Так что вакансии вам ждать придется довольно долго. А между тем здесь полным-полно мест, где с удовольствием возьмут на работу такую, как вы. А что до мальчика, то если поселитесь у меня, я буду присматривать за ним за каких-нибудь шесть пенсов в неделю. Летом он будет пропадать со мною на пляже, а когда придет осень, я сама буду сидеть дома. Хотите, я даже научу его плавать.

– Это было бы здорово, миссис Ренфрю.

– Зовите меня просто Клара. К чему нам лишние церемонии?

После этого она объяснила Софи свои обстоятельства. Пять лет тому назад ее мужа Джима смыло волной с рыбацкой лодки и унесло в штормовое море. С тех пор Клара в одиночку воспитывала двух сыновей. Старший из них, Дэниел, не так давно пошел барабанщиком в армию. Оставшись без денег, Клара была вынуждена сдать лодку мужа в аренду другому рыбаку, занимавшемуся ловлей рыбы неподалеку от Брайтонского залива.

– Если бы не мальчики, я сама бы выходила на этой лодке в море. До того как они родились, я частенько ходила рыбачить вместе с Джимом и прекрасно знаю, как это делается. Но вместо этого я теперь ныряю за деньги.

– Мне кажется, что довольно холодно – стоять день деньской по пояс в воде, – заметила Софи.

– Несомненно, – признала Клара. – Но удивительно другое – как быстро к этому привыкаешь…

Кривая улочка, ответвлявшаяся от приморской дороги, привела их к дому Ренфрю, стоявшему на приличном удалении от остальных здешних построек. Это было довольно длинное невысокое здание, сложённое из кремневых валунов, искрившихся на солнце. Над окнами нависала соломенная крыша. Укрывавшая дом от морских ветров рощица придавала всей этой постройке какое-то особое очарование. Клара открыла деревянную калитку. Перед домом был разбит небольшой сад, а находившаяся за постройкой тропинка вела прямо по поросшему травой склону к берегу моря.

– А вы когда-нибудь ходили до «купальных машин» к берегу прямо отсюда во время отлива? – спросила Софи.

– Нет, я и так сыта по горло пляжем, когда торчу на нем с утра до ночи. Кроме того, на берегу полно острых камней и идти по ним довольно тяжело. А вот Билли обожает вылавливать в оставшихся после отлива лужах всевозможных морских тварей. Пожалуй, только он один и ходит этой дорогой.

Внутри дома царили чистота и порядок. Софи понравилась предложенная ей спальня, хотя окно ее выходило не на море, а на убогую улочку. Предложенные Кларой условия были вполне умеренны, к тому же нашлась свободная кровать в комнате Билли, где мог бы спать Антуан. Софи решила согласиться с предложением Клары. Она заплатила вперед за первую неделю пребывания в этом доме. Затем распаковала свой саквояж, разложив по полкам комода все то немногое, чем они с Антуаном владели. Клара принесла кувшин с водой для стоявшего в углу спальни покрытого голубым орнаментом умывальника. Немного приведя в порядок волосы, Софи присоединилась к Кларе, составившей список мест, куда они могли обратиться в поисках работы.

– Прежде чем мы отсюда уйдем, я хочу показать тебе остальную часть нашего поместья, – шутя сказала Клара.

Она отвела Софи к приземистой постройке, стоявшей среди деревьев. Внутри располагались старинная кухня, кладовка, пустовавшие ясли для лошади и даже прачечная, используемая по большей части как баня. Там находился чан для кипячения белья, деревянные кадки, стеклянные сосуды с самодельным зеленым мылом и душ.

– Целыми днями я вожусь в песке да соленой воде, – рассказывала Клара. – Так что вечером первым делом иду сюда, раздеваюсь, снимаю с себя купальную робу и обдаюсь чистой водичкой. Вот почему у меня здесь висит хлопчатобумажный халат, это для того, чтобы потом не идти в дом голой. Думаю, и тебе бы не помешало освежаться здесь после работы.

– Само собой. Но я бы прежде окунулась в море, ведь я море раньше не видела.

– А ты плавать умеешь?

– Нет.

– Ну, тогда буду учить вас вместе с Антуаном. А пока, если пойдешь купаться, держись мелководья. На этой части побережья среди камней часто бывают сильные подводные течения.

Из дома они вышли вместе, но затем Клара отправилась к своим купальным машинам, а Софи пошла в город. Она обошла все кондитерские магазины, однако вакансии нигде не было.

– Если бы вы обратились до начала курортного сезона, вполне возможно, мы бы и смогли что-нибудь для вас подыскать, – сказали ей несколько раз.

Выйдя из последней кондитерской, Софи еще раз сверилась с составленным Кларой списком. Кроме кондитерских, оставались еще кухни и харчевни.

Но для начала Софи решила пойти в гостиницу «Старый Корабль». По словам Клары это было главное заведение подобного рода в городе. В «Старом Корабле» имелось 70 спален и несколько так называемых залов для ассамблей, где не раз устраивал балы сам принц Уэльский. Пройдя мимо парадного входа, она вошла сквозь огромные ворота на вымощенной булыжником хозяйственный двор. Дверь на кухню, как и все окна, были распахнуты настежь. Доносившийся изнутри шум был до боли знаком Софи. Здесь кипела столь бурная деятельность, что никто даже не посмотрел в ее сторону, когда она вошла внутрь. В отличие от старинной кухни шато де Жюно или кухни фермы Миллардов, где очаг был открытым, кухня гостиницы «Старый Корабль» была оснащена новейшими для того времени литыми чугунными печами и заслонками для регулирования температуры. На них кипели разнообразные супы, подогревались укутанные в белую холстину пудинги, на заводных вертелах поворачивались молочные поросята и окорока. Здесь, как и во Франции, все повара были, мужчины. Одеты они были в белые, передники и поварские колпаки. Шеф-повар, заметив наконец Софи, обратился к ней в крайнем раздражении:

– Ну что ты тут стоишь, девушка, надевай передник!

– Я хочу устроиться на работу кондитером, – ответила она:

– Вот те на. Да не нужны мне кондитеры, а вот хорошая официантка не помешала б. Ты умеешь прислуживать за столом?

Софи, с малолетства прислуживавшая за столом родителям, улыбнувшись про себя, ответила:

– Да, умею.

Он щелкнул пальцами в сторону проходившей мимо официантки, которая сразу же как вкопанная стала.

– Полли! Принаряди-ка эту девушку для обеденной залы. Нельзя терять ни минуты!

Курносая девчонка быстрым шагом провела Софи в бельевую, где, порывшись в комодах, нашла для нее все необходимое.

– Торопись! – крикнула она, бросив Софи голубое хлопчатобумажное платье.

Быстро скинув с себя свое, Софи натянула обновку. Полли помогала ей застегнуть корсет и завязать веревочки белоснежного фартука, пока мадемуазель Делькур заправляла свои локоны под белый чепчик с рюшами.

– А что, на кухне всегда такой аврал? – спросила Софи.

Полли отрицательно покачала головой, и жиденькие рыжие кудряшки выбились из-под ее чепца.

– Нет, просто сегодня из ряда вон выходящее событие. Принц и миссис Фицхерберт устраивают обед в честь новоприбывших эмигрантов, а владельца нашего заведения мистера Хикса уведомили об этом лишь двадцать минут назад.

– А что, принц сам ходит на пристань встречать лодки с эмигрантами? – спросила Софи, когда они вышли из бельевой.

– Иногда, когда ничем другим не занят. А вот миссис Фицхерберт там можно частенько увидеть. Совсем недавно она ездила в Шорхэм-бай-Си встречать группу католических монашек и потом привезла их сюда для встречи с принцем. Они открыли теперь школу где-то к северу от Лондона под его патронажем, хотя он и принадлежит, подобно мне, англиканской церкви. Впрочем, это не помешало ему жениться на миссис Фицхерберт, хотя она католичка.

– Но правда ли это? Быть может, это всего лишь недостойные сплетни?

Полли остановилась и, подбоченившись, выдала следующее:

– Здесь, в Брайтоне, мы знаем, что они женаты, и вся Англия это знает, но ради спокойствия принца миссис Фицхерберт ведет себя так, будто бы этого брака никогда не было. Вот почему здесь и в Лондоне они живут в разных домах.

Полли вновь прибавила шагу.

– Поторопимся. Нельзя нам вот так просто стоять и болтать здесь без дела. Будем накрывать стол на пятьдесят персон. Число обедающих обычно вычисляют на глаз, судя по тому, какая на горизонте появится барка. Ничего, скоро ты сама все прекрасно поймешь.

В отдельной, исполненной царственного великолепия обеденной зале официантки уже расстилали белоснежные дамасские скатерти, раскладывали ножи и вилки и протирали бокалы для вина. Шеф-официант в нарядном камзоле гневно крикнул вбежавшим Софи и Полли.

– Где вы там прохлаждаетесь! Быстро раскладывать салфетки.

Когда они взялись за работу, в зал вошел, чтобы убедиться, что все приготовлено как следует, огромный краснолицый мужчина.

Софи подумала, что это, наверное, и есть владелец заведения, мистер Хикс, когда он властно обратился непосредственно к ней.

– Где лучшее серебро? То, что на столах, не подойдет! Быстро берите поднос и бегом к мажордому, девочка!

И он спешно вышел из залы. Полли объяснила, куда именно ей сейчас следует идти.

– Кто ты? – спросила домоправительница, открывая шкаф, чтобы достать то, что потребовалось.

Когда Софи объяснила, как ей сегодня удалось устроиться на работу, домоправительница лишь головой покачала.

– Ты просто родилась под счастливой звездой, милочка. Вчера отсюда выгнали служанку за воровство, так что у тебя есть отличная возможность остаться здесь недолго. Подожди, пока я не насыплю соли в эти солонки, а затем поторопись.

Софи глаз не спускала со сверкающих солонок, опасаясь, что они могут соскользнуть с отполированного до зеркального блеска подноса еще до того, как она войдет в обеденную залу. И это действительно чуть не произошло, когда она совершенно неожиданно врезалась подносом в чей-то алый двубортный камзол из чрезвычайно дорогого бархата. Невольно вскрикнув, Софи подняла глаза и увидела перед собой благородное лицо широкоплечего мужчины с волосами, завитыми по последней моде. Невольно она заговорила по-французски:

– ардон, месье.

Когда она спешно отступила на шаг, его глаза добродушно блеснули, и Софи наконец-то смогла рассмотреть, что этого знатного вельможу от самого парадного входа эскортировал сам мистер Хикс, метавший сейчас в ее сторону гневные взгляды. И внезапно ее осенило – да это же сам принц Уэльский!

И вновь воспитание Софи пришло к ней на помощь. Она сделала ему почтительный книксен, предписанный протоколом французского двора для приветствия принцев королевской крови дома Бурбонов. Принц невольно нагнулся, чтобы поддержать двумя руками ее поднос и не дать соли рассыпаться.

– Итак, вы одна из тех эмигранток, что прибыли на этот благословенный берег с тех пор, как в вашей чудесной стране начались все эти политические осложнения? – сделав изящное движение рукой в ее сторону, заметил принц, лишь только она выпрямилась. – Как долго вы уже в Англии?

Он улыбнулся, источая невероятное очарование. Софи улыбнулась ему в ответ, она поняла, почему этому человеку прощались все его слабости, Слишком велико было его личное обаяние и душевная теплота.

– Я прибыла сюда несколько недель тому назад из Франции, но в Брайтоне не пробыла еще и дня…

– Не может быть! – Он поднял в удивлении брови. – И вы уже нашли работу! Удивительно! Какой напор, какая решительность и целеустремленность! – А затем, он перешел на английский, чтобы было понятно тому, кто его сопровождал. – Когда прибудет группа французов, можете их обслужить, мадемуазель. Вам, вероятно, будет приятно услышать родную речь из уст ваших соотечественников и соотечественниц.

Сказав это, он проследовал далее, а Софи быстро отступила в сторону. Мистер Хикс отвесил ей церемонный поклон как лицу, на которое обратила внимание царственная особа, и побежал вслед за принцем, пожелавшим испить бокал вина до приезда миссис Фицхерберт и новых эмигрантов.

Услышав об этом происшествии, Полли воскликнула:

– Душка Принни, он ведь знал, что тебе устроят взбучку, если он за тебя не заступится!

– Да, ни один из французских принцев так бы не поступил! – заметила Софи, вспомнив надменность Версальского двора. – А почему ты зовешь его Принни?

Полли лишь пожала плечами в ответ.

– Ну, это такое уменьшительно-ласкательное прозвище, которое ему дали любящие его подданные! Принц – Принни. Чего уж тут гадать, все и так проще простого.

Эмигрантов принимали в помещении, примыкающем к обеденной зале, где после приветственной речи принца им предлагали освежительные напитки. Обед надо было накрывать чуть позже. Софи, Полли и другие официантки стояли в один ряд у стены, Затем они услышали шум, возвещавший о прибытии гостей, и вскоре после этого Мария Фицхерберт ввела новоприбывших эмигрантов в зал. Кроме нее, Софи никого не видела. Стоявшая рядом Полли сообщала мадемуазель Делькур подробности этой скандальной истории. Пухленькая, благородного вида дама с изысканно уложенными золотистыми волосами под огромной шляпой с газовой вуалью пленила сердце одного из самых заклятых холостяков Европы, несмотря на огромное количество куда более молодых и красивых соперниц. Она была его супругой уже на протяжении восьми лет и удерживала его рядом с собой безо всяких на то усилий. Весь свет, казалось, ополчился против их связи.

У нее была чудесная бледная, цвета слоновой кости, кожа; глаза блистали подобно топазам из-под густых ресниц. Ее нос с явно выраженной горбинкой наверняка бы испортил внешность любой другой женщины, но облику миссис Фицхерберт он только добавлял особую решительность, а ее ослепительная улыбка была подобна солнечному лучу. От нее исходило какое-то вселенское спокойствие. И даже когда она деловито рассаживала всех по местам, помогая уставшим, но шумным и суетливым эмигрантам, она все равно сохраняла вокруг себя атмосферу спокойствия и уравновешенности. Среди прибывших были герцог и герцогиня с их двумя дочерьми, с которыми миссис Фицхерберт была особенно близко знакома, тем не менее, она уделяла одинаковое внимание абсолютно всем, кто присутствовал в зале. Наконец она обратилась к принцу, поглощенному беседой с герцогом.

– Все готовы слушать вас, сир, – сказала она своим бархатным контральто и грациозно опустилась на стул, взметнув вокруг ажурный шелк юбок.

Принц выступил с довольно искренней приветливой речью, на безупречном французском, уверив новоприбывших в том, что всем будет оказана помощь и всех доставят в зависимости от их желания в любую часть Англии бесплатно. Софи поразило, что, несмотря на очевидную грузность этого человека, двигался он с какой-то необыкновенной легкостью и грацией. Мускулистость его ног рельефно подчеркивалась замшевыми лосинами, заправленными в ботфорты. Была в нем некая значительность и яркость, прибавлявшая обаяние его незаурядной личности и выдававшая многоликость его характера: принц был способен не только очаровывать, но и лишать всех своих милостей в одно мгновение ока. Приобретенный Софи опыт в общении с людьми из высшего света подсказывал ей, сколь быстро меняются настроения подобных вельмож и что судьба пострадавших от невольных последствий таких перемен не имеет для них ровно никакого значения. И тем не менее принц был столь добр к ней, что она никогда не сможет об этом забыть. В пользу принца в глазах Софи свидетельствовал и тот факт, что он женился по любви, рискнув при этом потерять все, чем владел. Когда аплодисменты стихли, принц спешно покинул зал, извинившись перед присутствующими и сообщив, что с го ждут важные государственные дела.

Лишь одна Мария знала, что на самом деле в Морском Павильоне принца будет ожидать архитектор, с которым он обсудит планы дальнейших построек. Холодный взгляд Марии сказал принцу, что он мог бы еще посидеть за столом, и это привело его в крайнее раздражение. Принц не любил чувствовать себя неправым, а она должна быть удовлетворена хотя бы тем, что он потратил такую кучу денег на этих беженцев.

Несомненно, она еще потом обязательно отпустит в его адрес какую-нибудь колкость. Несмотря на свой крайне спокойный вид, как и большинство рассерженных жен, она частенько была остра на язык. Ну почему он должен отказывать себе в столь немногочисленных удовольствиях.

Да, он пил вина куда больше, чем того хотела Мария, и не всегда был столь глубокомыслен, как ему полагалось по чину. Или, быть может, ее рассердило, что, перебрав с друзьями, он заключил пари насчет того, кто первым взберется к ней по парадной лестнице верхом на лошади. И не его вина, что глупое животное не пожелало спускаться по ступенькам вниз. Но именно тогда Мария – вот душка – проявила достойное ее чувство юмора, хотя после этого понадобился еще целый час и помощь вызванного по этому случаю кузнеца, чтобы заставить перепуганного коня спуститься.

Столь же добросердечно следовало бы ей смотреть на их союз и радоваться тому, что у нее такой хороший, искренне ее любящий муж, а не бросать на него леденящие душу взгляды каждый раз, когда ей захочется поставить его на место.

Но то чувство, что она испытывала к нему, а он к ней, никаких сомнений не вызывало. Не было на свете женщины, которая была бы столь щедра к нему и любвеобильна, как Мария, и не было в мире более преданной и заботливой жены. Он воспылал к ней безумной страстью с тех пор, как впервые увидел Марию в компании ее вскорости усопшего супруга, и не раз потом влюблено смотрел в ее глаза сквозь вуаль на премьерах в Лондонском театре. Ему было двадцать два, а ей двадцать восемь. И она стала любовью его жизни. Наблюдая за семейной жизнью своих знакомых, принц сделал вывод, что Марии крайне повезло с таким мужем, как он. Большинство мужчин этого ветреного столетия, как правило, не хранили верность своим суженым.

Принц обратил свои мысли к архитектурным проектам, которые он собирался рассмотреть. Учитывая его личные пожелания, приморский дворец был уже значительно перестроен в сравнении с теми временами, когда он просто был королевской фермой, однако предстояло еще многое сделать. У принца было такое чувство, будто он держит в руках драгоценный алмаз, ожидающий достойной его огранки и полировки, которые превратят его в настоящий бриллиант. Образы того, что будет во дворце сделано, постоянно вертелись у него в голове. Конечно же, дворец должен вписать в себя чудесные краски моря, золото солнца и серебро луны. А ослепительная голубизна летних небес? О, если б он только не был в долгах!

Сумма, составлявшая долг принца, была воистину невероятна, и некоторые из его многочисленных кредиторов, к раздражению его высочества, уже стали оказывать на него давление. Мария также ввергла его в непредвиденные расходы. Не так давно ему пришлось убрать все комнаты первого этажа ее особняка на Пэлл-Мэлл с тем же великолепием и роскошью, какие царили в просторных аудиенц-залах его резиденции Карлтон-Хаус.

Но красивая женщина достойна многого, и поэтому ему доставляло особое удовольствие ее баловать. Как-то раз они решили заняться экономией, но у него это так плохо получалось, что вскорости он отбросил эту затею. Морской Павильон должен быть перестроен во что бы то ни стало. Долги же все равно не вернуть, а потому надо тратить деньги, как будто бы не задолжал и пенни. Этого правила он всегда и придерживался. И в конце концов из-за отказа его царствующего отца определить достойное содержание принц дошел до подобной нужды. Но король всю свою жизнь был скуп, и щедрость его распространялась, возможно, лишь на воспроизводство законного потомства. Верный муж, он был предан своей жене Шарлотте, подарившей ему девять сыновей и шесть дочерей. Вздохнув, принц бросил исполненный печали взгляд на берег моря. Двое из его братьев умерли в молодости, остальные воспитывались в худших традициях палочной дисциплины и ежедневных занятиях, не оставлявших времени на нормальные детские забавы.

Один из его братьев, Август, герцог Сассекский, страдавший нарушениями дыхания, был порот каждый раз, когда начинал дышать с присвистом.

Что до девочек в королевском семействе, то им, вне всякого сомнения, жилось вольготнее, однако то, что король считал их своей личной собственностью, не оставляло для них никакой надежды на счастливое будущее. Теперь, размышляя над своей жизнью, принц вовсе не удивлялся тому, что он и его братья, достигнув совершеннолетия, повели себя как безумцы, вырвавшись из-под отцовской опеки. Они дружили с отпетыми негодяями, предавались беспробудному пьянству и блуду, разбивали сердца и проигрывались вдрызг, рисковали своей жизнью ради никчемных пари, предпочитая самые невероятные и фантастические из них.

Его выразительный рот исказила горькая улыбка. Да, они отлично повеселились в свое время. Но в конце концов он и его братья постепенно остепенились. В случае с принцем причиной этому послужило положительное влияние Марии. Но до сих пор принц ценил хорошую шутку и обожал биться об заклад. Принц очень радовался, что все его родные братья души не чаяли в Марии и относились к ней как к своей невестке, что с точки зрения церкви было вполне естественно. В то же время король ожесточил свое сердце против наследника, и принц оказался словно преданным проклятию. Он не хотел зла своему отцу, но в то же время мечтал о троне.

Лет шесть назад, когда с его отцом приключилась довольно странная болезнь и доктора утверждали, что он вряд ли выздоровеет, принц просто опьянел от предвкушения того, что вот-вот станет регентом, но этому не суждено было случиться. Болезнь короля так же внезапно прекратилась, как и началась, и все осталось по-прежнему.

Принц уютно расположился в карете, положив ноги на противоположное сиденье. Мысли его обратились к тому плачевному состоянию, в котором пребывали ныне только что оставленные им эмигранты. Они потеряли близких родственников, свои дома, земли и солидные состояния, сохранив лишь то, что смогли унести в руках. Кровавый террор в стране, которую они покинули, достиг своего апогея. Война с Францией была неизбежна, поскольку пресловутый Робеспьер назвал голову казненного Луи XVI перчаткой вызова, брошенной всем европейским королям. Принц тяжело вздохнул. Разорение Франции ее теперешними правителями было чудовищной трагедией. Сколько он себя помнил, он был пылким франкофилом, Ему нравился язык этой страны, и он собрал большую коллекцию французской мебели и произведений искусства. Больше всего на свете он жалел о том, что ему не удалось посетить эту страну до того, как пал Дом Бурбонов. Но будучи наследником Британского престола, он не имел права покидать Англию без соответствующего разрешения короля, и именно отсутствие подобного разрешения не позволило ему последовать за Марией во Францию, куда она бежала от него, напрасно пытаясь погасить пламя его любви.

Карета принца въехала в ворота Морского Павильона. Прежде чем войти внутрь, он бросил взгляд на выполненный в классическом стиле западный фасад здания. Не следовало бы его портить, хотя, конечно, фронтон придется менять полностью. Принц считал, что если бы не королевская кровь, он наверняка бы стал архитектором. В голове его постоянно рождалась масса идей. Но поскольку его все же угораздило родиться принцем Уэльским, он решил использовать лучших архитекторов своей страны в качестве инструментов реализации собственной творческой фантазии. Порой он чувствовал глубокое внутреннее родство с Луи XIV французским, занимавшимся строительством всю свою долгую жизнь. «Похоже, – думал принц, шествуя по просторному коридору, – в будущем мне уготована та же участь».

Софи подавала стаканы с мадерой тем, кто желал отведать этого напитка. Во время обеда ей не раз приходилось отправляться на кухню с подносом грязной посуды и возвращаться в обеденную залу с чистыми тарелками. Уже было довольно поздно, когда вконец вымотавшаяся за день Софи направилась в свое новое жилище, благодаря Бога за то, что ей наконец удалось найти работу, пусть пока только официанткой, но зато в хорошем месте.

Прогулка по вечернему городу слегка освежила ее. Когда Софи вернулась в дом. Клары, смывший с себя дорожную грязь Антуан уже готовился ко сну. Он и Билли о чем-то оживленно болтали за столом после сытного ужина. Лишь только Антуан увидел Софи, он захотел рассказать ей о своих новых впечатлениях, однако стоило ей уложить его в постель, как он сразу же уснул. За отлично приготовленным ужином Софи поведала Кларе, где она была и какую работу получила. Когда пришло время мыть тарелки, Клара ни за что не разрешила Софи помогать ей, сказав, что та и так насмотрелась за сегодняшний день на грязную посуду, и благодарная француженка удалилась в свою комнатку. Ее кровать уже была застелена белоснежным бельем, и Софи могла побиться об заклад, что кружева на подушке были французскими. Судя по всему, ее новая подруга пожертвовала своим приданым.

Софи оценила гладкость пропитанных запахом лаванды простыней. Со времени последней проведенной ею в Париже ночи, она не спала в такой роскошной постели. За эти дни Софи привыкла реагировать на малейший плач Антуана, и ее слух чрезвычайно обострился. Неудивительно поэтому, что вскоре она вскочила с кровати, лишь потом сообразив, что слышит не плач ребенка.

Обозленные голоса ругавшихся мужчины и женщины, пусть приглушенные, долетели откуда-то из кухни.

– Почему я не могу сдать ей за деньги комнату, если мне этого хочется? – голос Клары угадывался безошибочно. – Она француженка, иностранка! Чего тебе бояться!

Софи прикрыла поплотнее дверь и вернулась в кровать, не имея ни малейшего желания подслушивать. Судя по всему, это внезапная ночная ссора объяснялась довольно просто. У Клары, наверное, был любовник, решивший в ту ночь навестить ее. А это дело никого не касалось, кроме самой вдовы. Софи с головой укуталась в одеяло и вскоре вновь уснула.