– Эмили, плакать – нехорошо, – сурово сказала тетя Беа. – Рейчел должна поступить в школу-интернат, где сможет подружиться с другими девочками ее возраста. Здесь она слишком изолирована.

– Но ведь кроме нее у нас ничего нет, – всхлипывала Эмили, и ее плечи при этом вздрагивали.

Рейчел, которая уже выросла из своего маленького стульчика на колесиках и теперь заняла положенное ей место за маленьким чайным столиком, тревожно поглядывала на своих тетушек. Об этом интернате твердили уже несколько недель. Но Рейчел обладала удивительной способностью отгораживаться от реальной жизни, погружаясь в свой собственный внутренний мир. Она научилась этому за долгие часы, проведенные в постели, к которой была прикована ревматизмом. Для нее изоляция оказалась частично вынужденной на целых два года, что мобилизовали ее внутренние ресурсы, закалившие ее на всю оставшуюся жизнь. Кроме того, Рейчел целиком и полностью жила в женском мире восприятий и ощущений тетушки Эмили, поэтому оставалась абсолютно невосприимчивой ко всему остальному внешнему окружению.

– Перестань рыдать, Эмили. Ты только расстраиваешь ребенка, – сказала тетя Беа, которая ненавидела проявления каких бы то ни было чувств. – Рейчел, дорогая, мы решили, что тебе лучше поступить в интернат при монастыре Святой Анны. Мы уже договорились там о встрече с монахинями на следующей неделе.

– Но мы ведь ничего еще не решили, – возразила тетя Эмили, но тетя Беа оставалась непреклонной. Рейчел никак не могла решить, которая из тетушек права: сердце ее разрывалось на части. С одной стороны, ей нравилось жить в домашнем уюте, в окружении забот двух тетушек, кухарки и собак, но, с другой стороны, она начинала чувствовать острую необходимость иметь друзей. Проводя долгие часы в кровати после ухода репетитора, она читала все подряд, что только попадалось ей в руки.

Тетушка Эмили отправлялась каждую неделю на своей маленькой машине в местную библиотеку. Она, к счастью, не склонна была воспитывать Рейчел в духе тети Беа, чьи вкусы ограничивались Джейн Остен и Томасом Харди. Нет, тетя Эмили советовалась с помощницей библиотекаря, которая только что закончила школу, и вместе они подбирали книги: приключенческие рассказы Энид Блайтон, и роман «Францисканцы», им нравилась книга «Что натворила Кэти», захватывали воображение – «Хейди», «Ласточки и Амазонки». По пути из библиотеки домой тетя Эмили заходила выпить чашечку кофе в магазинчик Анны, рядом с газетным киоском, где забирала для тети Беа экземпляр «Таймс», а для Рейчел – «Беано», «Денди», «Веселые картинки». Комиксы были их общим секретом, который бы тетя Беа никогда не одобрила. Рейчел очень нравилось лежать в постели и мысленно представлять, как тетя Эмили проезжает по городу. Прикованная болезнью к кровати, она видела весь внешний мир в мельчайших деталях: вот массивные сосновые перила, отделяющие книги от посетителей библиотеки. Она отчетливо помнила, как, будучи ребенком, замирала от восторга, проходя с разрешения двух библиотекарш в очках мимо огромного стола за этот барьер. Она вспоминала густой запах самих книг и приятный момент выбора очередной книги, когда глаза просто разбегались от их множества.

Рейчел представляла себе, как тетушка Эмили слегка пыхтела, когда ей приходилось наклоняться или тянуться, чтобы достать с полки очередную книжку.

Затем, набрав полную охапку книг, проходя по гулкому и натертому до блеска полу, она возвращалась снова к столу. Здесь библиотекарша справлялась о здоровье Рейчел, к которой в библиотеке относились с большим сочувствием и симпатией. Самая молоденькая библиотекарша однажды даже изъявила желание прийти и почитать Рейчел вслух. Такой поступок очень смутил Рейчел, которая просто ненавидела, когда кто-нибудь ей читал.

Каждая книга являлась для Рейчел тайной. Она прикасалась к ней, трепетно брала в руки, долго держала, ощущая ее вес, вдыхая аромат, который мог ей поведать, где и как долго путешествовала эта книга. Затем она открывала ее настолько бережно и нежно, словно напечатанные слова при одном неловком движении могли исчезнуть со страниц. Затем, просмотрев титульные листы и познакомившись с книгой, она читала, кому посвящалась книга, когда ее нужно вернуть в библиотеку, и погружалась в первую главу, забыв обо всем на свете и не замечая ничего вокруг, пока не переворачивала последнюю страницу, дочитав все до конца. Вернувшись снова в реальный мир, лежа на своей кровати, она чувствовала необыкновенную усталость и ликование. Во время чтения за столь короткий промежуток времени Рейчел выигрывала битвы, переживала немыслимые приключения, боролась со злом и радовалась победе добра. Она стала удивительно быстро читать.

Появление помощницы библиотекаря в ее спальне Рейчел восприняла как святотатство. Тем более, что библиотекарша, очевидно, выбрала свою профессию из-за стремления навести порядок во всем, но отнюдь не из-за любви к книгам. Читала она плаксивым писклявым голосом. Рейчел почему-то сочла, что выбор пал на книгу «Алиса в стране чудес» именно из-за розового влажного носика и выступавших, как у кролика, зубов библиотекарши. Впрочем, Рейчел ничего против этого не имела.

– Я опаздываю! Я опаздываю! – читала она, в нервном волнении перелистывая страницы.

Рейчел решила, что единственным выходом для нее будет легкий приступ, грозящий перейти в обострение болезни. Библиотекарша наверняка вздохнула с облегчением, поскольку не ожидала такой зрелой рассудительности от девятилетнего ребенка. Рейчел отличалась какой-то любопытной двойственностью: внешне она казалась наивным ребенком, в тоже время ее внутренний мир выдавал взрослого человека, который постоянно на виду. Это качество всегда привлекало к ней многих людей. Оно также означало, что Рейчел могла по желанию впадать в детство, и эта способность в неудачном замужестве оказывалась ее спасительным утешением.

Именно эта библиотекарша совершенно невольно камня на камне не оставила от идеи об интернате. На лестнице она встретила тетю Беа, которая поинтересовалась, как прошло чтение.

– Ей следует быть вместе с другими детьми ее возраста. Рейчел уже большая, ей пора играть. Ничего хорошего нет в том, что ребенок проводит дни напролет в полном одиночестве. Бедняжка! Ее так жаль!

Тетя Беа потеряла нить рассуждений и задумалась. В самом деле, она многие месяцы переживала за Рейчел. Она понимала, что девочка перестает быть только ребенком. В свои девять лет она была высокой и худенькой. Волосы стали густыми и блестящими. Действительно, за два года, пока она была прикована к постели, иногда казалось, что живыми в ней остались только волосы и огромные, тревожно сияющие, глаза. Тетя Беа заботилась о Рейчел не меньше, чем тетушка Эмили, но только по-своему. Подход тети Эмили отличался экстровертностью и сентиментальностью, а тетя Беа была практичной особой. Она отдавала себе отчет в том, какие сплетни ходят о них по городку, что в один прекрасный день они достигнут Рейчел. Ей хотелось, чтобы этот день наступил как можно позже в жизни Рейчел – вот почему так необходимо было отправить ее подальше отсюда. Тетя Беа понимала, как остро Рейчел нуждалась в опыте познания внешнего мира. Они с тетушкой Эмили обрели вдвоем свое счастье здесь, в этом доме, затерявшемся посреди вереска и ракит в долине реки Девон. Она знала, что после смерти оставит деньги Рейчел, но никогда даже и не помышляла о замужестве, ей и в голову не могло прийти, что это естественный способ существования для женщины. Ей хотелось дать Рейчел образование, чтобы она могла сама зарабатывать себе на жизнь. Всеми своими раздумьями тетя Беа делилась с Эмили, которая становилась с каждым словом все печальней и подавленней.

В конечном итоге, это сводилось к разговору с Рейчел и последующим рыданием Эмили.

Когда тетя Беа вышла из комнаты, Рейчел бросилась в объятия тетушки:

– Не плачь, Эмили. Это же не навечно.

Тетя Эмили так крепко прижала девочку к себе, что едва не задушила ее. Освободившись от объятий, Рейчел взглянула на свою тетушку. Выражение ее лица показалось девочке странным и уязвимым. Рейчел никогда раньше не видела ее столь мрачной и отрешенной. Тетя Эмили прекрасно понимала, что, когда Рейчел уедет из дома и отправится в монастырь, она потеряет свои исключительные отношения с ребенком. В течение всех девяти лет, с того самого момента, как девочку в возрасте нескольких дней принесли в дом, она стала смыслом жизни Эмили.

Эмили была самой заурядной женщиной. Ее любовь к Рейчел вобрала в себя одновременно и материнскую, и чувственную. С младенчества между их телами никогда не существовали никакие барьеры, и Рейчел выросла, наслаждаясь жизнью вокруг тети, весьма эротичным и тактильным способом, так как ее тетушка довольно часто проявляла свою чувственную привязанность. Эмили давала себе отчет в том, что наступит конец их утренним и вечерним ритуалам, как только Рейчел столкнется с иным миром, где подобное поведение окажется неприемлемым. Кроме того, в отличие от тети Беа, Эмили всегда предвидела замужество и обзаведение Рейчел детьми. Мысль о кавалере была навеяна, главным образом, несколькими прочитанными романами Этель Делл. Ей представлялся этакий высокий, темноволосый красавец, обязательно отвешивающий низкие поклоны в пояс. Тетушка Эмили была бы и сама не прочь выйти замуж, однако у нее, как и у многих женщин того времени, первая мировая война скосила возможных кавалеров. Тетушка Эмили всегда была безгранично признательна тете Беа, которая встретилась у нее на пути, когда отец был викарием в Чармауте, и забрала ее с собой в уютный милый домик среди вересковой долины.

Отец тети Эмили, как большинство викариев, редко бывал дома. В семье росли три девочки. Эмили была самой младшей. Семья викария жила в белом квадратном Георгианском доме, расположенном в середине Хай-стрит. Жене викария приходилось много работать. Действительно, и мать и отец усердно трудились во блага Господа и прихожан, поэтому на девочек у них почти не оставалось времени. Разразившаяся первая мировая война сделала их жизни еще тяжелее, поскольку многих мужчин забрали только для того, чтобы они задохнулись в грязи Ла Манша. Те, кто уцелел и вернулся домой, все равно были обречены на смерть от выворачивающего легкие наизнанку кашля после отравляющих газов.

Родители Эмили занялись заботой о семьях, в которых погибли мужчины. Во время одного из таких благотворительных визитов мать Эмили сидела у постели больного, заразилась скарлатиной и принесла болезнь в дом. Она выздоровела, а две сестры Эмили умерли от скарлатины. Теперь Эмили была совершенно одинокой. В детстве друзей у нее тоже не было. Ее отец был самым младшим сыном в обнищавшей, принадлежавшей к среднему классу, семье, и ему, как и всем младшим сыновьям, надлежало посвятить себя церкви.

Поскольку церковь платила своим викариям жалкие гроши, то и речи не могло быть о частных школах для детей. Вместе с деревенскими детьми они посещали местную школу. Эмили было трудно, когда она ходила в школу с сестрами, что же говорить, когда они умерли, и ей пришлось полагаться только на саму себя. В классе у нее возник непреодолимый барьер в отношениях с другими детьми, многие из которых получали пожертвование из рук ее родителей. Они дразнили ее, толкали на спортивной площадке. Ей хотелось плакать от обиды, и слезы всегда готовы были брызнуть у нее из глаз, но она никогда не жаловалась родителям. После смерти двух девочек они выглядели такими потерянными и несчастными, что она просто чувствовала себя обязанной не быть для них обузой. Она по-прежнему ходила в школу, затем возвращалась домой, съедала то, что было приготовлено на подносе в кухне. После этого слушала радио, сидя у камина до тех пор, пока мать и отец не вернутся с вечерней службы.

Они были слишком бедны, чтобы нанять повара, но имели приходящую работницу, которая присматривала за Эмили. Она была уроженкой Дорсета. От нее пахло потом и чистящим порошком «Кардинал». Увидев Эмили, она всегда крепко ее обнимала и расспрашивала о прошедшем дне. Рассказывать особенно было не о чем. Летом Эмили играла с куклами и посудкой в огромном саду, а зимой переносила свой игрушечный мир на кухню. Здесь, в теплом укромном уголке, она воссоздавала свою большую семью. В те времена все куклы были только женского пола, поэтому Эмили приходилось сочинять правдоподобные истории для мужской половины и отправлять их на достойную славную смерть. Остальные домочадцы частенько вспоминали о погибших и даже изредка горевали об утрате, но, тем не менее, это был мир, не нарушаемый вторжением мужчин.

Покой в мире Эмили, хотя и одинокой, тоже ничем особым не нарушался. Дни складывались в месяцы, а месяцы – в годы. Наконец Эмили освободилась от школы, и ее родителям пришлось столкнуться с фактом, что их дочь не отличается незаурядными дарованиями, значит ей придется оставаться дома и ждать, пока кто-нибудь возьмет ее в жены. Изредка и не очень настойчиво мать пыталась познакомить Эмили с подходящим молодым холостяком из прихода. Правда, сама Эмили оказывалась не очень подходящей: пухлой и робкой. Природа обделила ее талантом: она не могла преодолеть отсутствие физической привлекательности и очарования, и, казалось, вовсе не стремилась завоевать себе поклонника.

Постепенно она вживалась в роль хозяйки дома. Ее мать с радостью восприняла это. Отец старел и нуждался в помощи, ему становилось труднее управляться с растущим приходом. Роль приводила Эмили в безграничный восторг. Все так становилось похоже на игру в куклы, только уже в настоящем доме. Она целыми днями чистила и убирала дом до блеска. То видела свое отражение на крышке обеденного стола из орехового дерева, то принималась чистить фамильное серебро, любовно прикасаясь к тяжелым ножам и вилкам со сложными вензелями, то начинала готовиться к проведению чайной церемонии с церковными служителями или городскими чиновниками. Несколько дней она могла потратить на приготовление воздушного лимонного бисквита. Ее бутербродики с огурцом были просто объедением, а малиновое варенье из собранных на неделе в саду ягод получалось таким густым и душистым, что пальчики оближешь.

За чаем, слегка разгоряченная, она любила включать маленькую спиртовку под блестящим серебряным чайником. Затем она передавала гостям поднос с оладьями. Это нехитрое приспособление включало в себя специальную посудину с горячей водой. Таким образом она сохраняла оладьи теплыми и мягкими – они пропитывались джемом, густыми взбитыми сливками, затем плюхались на чайные тарелочки и аппетитно растекались по подбородкам гостей.

Эмили быстро становилась старой девой. Может быть, иногда, сидя у окна на третьем этаже и глядя вниз, в освещенный луной сад, она тосковала по крепким объятиям пары сильных рук. Кто знает? Возможно она и в самом деле поддавалась панике. Однако невзначай, перестав грустить и взглянув на женщину на улице, поднимавшую и прижимавшую к себе ребенка, Эмили смиренно принимала выпавшую на ее долю участь. Так было до того, как к ним однажды заглянула на чай тетя Беа.