Бонни знала, что она пленница замка. Всю осень и начало зимы Энгус был насторожен, молчалив и отдален. Детей опять отправили в школы. Бонни была совершенно одна. Энгус никому больше не доверял. Только Гарри болтался по замку.

Бонни призналась отцу Макбрайду в своей любви к Майклу. Священник был уже слишком стар.

— Дитя мое, есть много грехов, которые Господь не простит. Но твоя любовь к Майклу — чистая любовь. И в этой чистой любви ты совершаешь меньше греха, чем когда подчиняешься своему мужу.

Голос Бонни дрогнул.

— Я знаю. Я пыталась освободиться, но каждый раз, кроме последнего, меня опять тянуло к нему, стоило мне только увидеть его лицо или услышать его голос. Теперь я понимаю, что на самом деле не любила Энгуса. Он действовал на меня, как наркотик на наркомана. Валери подсказала мне это в приюте.

Она покачала головой.

— Я так противна сама себе.

— Нет, Бонни. Отвращение — это грех. Вся эта боль в прошлом. И останется в прошлом. Я не знаю, что будет в будущем, но могу сказать тебе одно: как человек он сломлен.

— Да, он на самом деле изменился. Он злится, кричит, ругается, но уже не бьет меня. Более того, что-то происходит с ним. Ему кажется, что он что-то слышит. Он часто говорит, что с ним разговаривает телевизор, и тогда становится очень загадочным. А я беспокоюсь за него.

Священник молчал.

— Я знаю, о чем вы думаете, — сказала Бонни, — так его отец сошел с ума.

— Да, — сказал священник, вздохнув. — Все мужчины этого рода сходят с ума и умирают. Медленно…

— С Эльсидером никогда такого не произойдет. Он совсем не злой.

Отец Макбрайд улыбнулся.

— Это благодаря твоей любви. Твои дети — просто чудо.

Бонни исповедалась и встала на колени перед алтарем.

— Я буду ждать, пока Эльсидер и Розмари устроят свою жизнь, а потом уеду к Майклу. Я знаю, что не могу вторично выйти замуж, но не думаю, что будет лучше, если Энгус убьет меня. Я не верю, что супружеская клятва более свята, чем моя любовь к Майклу.

Обратившись к Богу, Бонни почувствовала успокоение души. Ей придется ждать, но однажды она будет счастлива.

— Мы никогда не были женаты, — сказала она, выходя из церкви. — Мы никогда не знали друг друга.

В Мерилле Лора была рада чеку на две тысячи долларов от Энгуса. К чеку прилагалось сообщение о том, что Бонни в Шотландии. Лора поспешила к телефону. Отец Джон внимательно слушал: две тысячи долларов. Как он мог устоять? Он назначил встречу на полседьмого в его доме, когда тетушка уйдет к соседям посплетничать. Несколько недель назад Лора предложила отцу Джону огромную сумму, которую ей обещал Энгус за помощь в поисках Бонни.

— Я хочу, чтобы ты бил меня кнутом, — сказала она ему. — Я хочу принести кнуты к тебе домой и хочу, чтобы ты наказывал меня за мои грехи, пока кровь не потечет по спине.

У отца Джона было совсем другое желание. Он хотел обновить церковь. Это был убедительный довод получать деньги от Лоры, и каждую неделю он бил ее за все прегрешения. На банковском счете отца Джона было уже около четверти миллиона долларов. Теперь он ездил в «Пепсо» и великолепно питался. Он регулярно посещал епископа, который сам все эти годы говорил о Риме. Епископ был благодарен за деньги, которые отец Джон приносил в церковь. Оказывая финансовую поддержку собственной церкви, отец Джон заручился обещанием епископа, что будет выделена определенная сумма для того, чтобы послать его в Рим. Его тщеславная мечта была уже совсем близко. Этой последней суммы Лоры будет достаточно, и он больше никогда не увидит ее.

Каждый раз на встречу со священником Лора приносила новые плети. Она всегда была очень прилично одета. Лора становилась перед ним на колени и склоняла голову.

— Простите меня, отец, — говорила она.

Этой ночью отец Джон был сильно раздражен. Он устал, потому что целый день был занят приготовлениями к Рождеству, еще нужно было подписать поздравления, а Лора исповедовалась особенно извращенно. Отец Джон почувствовал непреодолимое желание быть где угодно, только не в этой комнате, только бы не видеть ее оголенных плеч, спину, сплошь покрытую свежими и старыми рубцами.

У отца Джона появилось нехорошее предчувствие. Он опасался быть пойманным. Пойманным Лорой, ее отвратительными желаниями. Он нахмурился. Он чувствовал, что в нем нарастает злость. С огромной силой он принялся хлестать покорное и молящее тело Лоры. Несмотря на пот, заливавший его лицо, он видел ее глаза, сияющие от экстаза. Она улыбнулась ему.

— Я никогда не знала, что ты такой, — нежно сказала она.

Он начал ругаться.

— Ты ведьма! Ты демон!

Лора улыбалась. Он поднимал кнут и хлестал ее вновь и вновь с безжалостной силой. Но она только улыбалась. Вдруг священник замер. Резкая боль пронзила его сердце, и он упал на пол.

Лора вскочила и склонилась над ним. «Умер», — подумала она. Она натянула свитер, и схватив чек со стола, выскочила из дома. Она огляделась — в переулке никого не было. Она медленно пошла к машине, припаркованной в нескольких кварталах отсюда. «Вот дерьмо», — подумала она.

— Боже мой, — удивился врач, — повсюду эти извращенцы.

Он успокаивал тетушку отца Джона:

— Он умер очень быстро.

Тетушку Айлин трясло.

— Я плачу не по этому грязному ублюдку. Просто меня это шокировало.

— Хорошо, я думаю, что вам следует избавиться от бюстгальтера и кнутов, чтобы избежать многих неприятных вопросов, — сказал врач. Он собрал свою сумку и вышел из дома. — Плохи дела, — пробормотал он, — дела в самом деле неважные.

Позже, той же ночью, новость о смерти священника облетела весь город.

Врач, не умевший хранить профессиональные тайны, привлек внимание всего бара.

— Да, — сказал он, потягивая красное вино, — парень лежал на полу среди кнутов.

— Я не удивлена, — вступила в разговор невысокая женщина. — Когда я была маленькой, в монастырь, где я жила, часто приезжал архиепископ. Он всегда щупал девочек, когда они становились на колени, чтобы поцеловать его кольцо.

— Правда? — удивился доктор.

— Просто ужасно, когда такими вещами занимаются священники, — сказал бармен, грустно покачав головой.

— Не могу с вами согласиться, — ответил врач, — я думаю о том, что священники — тоже люди. Хотя этот мне никогда не нравился.

Разговор переключился на политику.

Отец Джон в это время лежал в морге Мерилла. Его жестокие глаза были закрыты навечно. Его тонкие пальцы, скрещенные на груди, сжимали распятие.