Глава 11
В три часа следующего дня машина Джона ехала от Колчестера в Мэнингтри.
— Ой какая здесь равнина, — сказала Бонни, глядя на темную плодородную землю.
— Зимой часто дуют ветры из России, — сказал Джон. — Смотри, — и он указал на фазана, который взлетал в воздух, хлопая крыльями.
— Грандиозно, — воскликнула Бонни. — Посмотри на сочетание синего и зеленого на его шее. Вы собираетесь охотиться на этих птиц?
— Да. Мы охотимся на них только во время сезона, который начинается в октябре, а потом только через год.
— Абсолютно не понимаю, зачем вообще убивать животных. У вас есть любая пища.
— Совсем недавно я много об этом думал, — серьезно ответил Джон. — Но, наверное, то, к чему я пришел, прозвучит глупо.
— Все равно скажи.
— Видишь ли… Когда-то я был маленьким, учился в школах, затем поменял много работ, сейчас я адвокат. Я ношу костюмы, котелок. Вечером мы ходим на танцы, в театр или кино. Все это ужасно надоедает. А когда я иду с ружьем в руках, то забываю о цивилизованной жизни. Я чувствую себя человеком, противостоящим жестокой окружающей среде, добывающим пищу, чтобы накормить семью. Я знаю, что это звучит глупо.
— Что я могу сказать? Я понимаю, что тебе трудно нормально себя чувствовать в Лондоне, сидя в конторе, закрывшись от окружающего мира. Знаешь, очень давно купцы Бостона брали своих сыновей с собой в плавание на Восток, а их семьи оставались на ферме. Может, ты не будешь чувствовать себя так, если станешь работать на ферме.
— Нет. Я думал об этом. Настоящим фермерством в этой части страны почти никто не занимается. Это теперь целая наука. Должен сказать, что отец отказался держать стадо коров не потому, что он мягкосердечный, а потому, что он называет такое фермерство бессмысленным. Ну а сейчас ты увидишь наше хозяйство сама. Если посмотреть вон туда, через поле, можно увидеть флюгер на сарае с сеном.
— Ну не прекрасно ли!
Длинная дорога бежала вдоль распаханных полей. На голых деревьях были видны вороньи гнезда. Вдали от дороги стоял помещичий дом, построенный в стиле эпохи королевы Елизаветы, к нему прилегали надворные постройки. Сараи под самую крышу были набиты сеном. В другом сарае стояли коровы, ожидая, когда их подоят. Бонни вышла из машины и прошла через ворота, кованные из железа, прямо во двор.
— Боже мой, — сказала она Джону, — я думала, здесь будет огромное здание.
Джон улыбнулся.
— Нет. В таких фермерских домиках маленькие комнаты и крошечные окна. В старые времена стекло было очень дорогим. Посмотри на дверь и вообрази, насколько ниже ростом были тогда люди. Мне всегда нужно пригибаться, когда я вхожу.
— Подождите меня! — воскликнула Тереза проснувшись.
Миссис Стюарт, домоправительница, вышла из дома, вытирая руки о передник.
— Я рада вас видеть, — сказала она Джону и Терезе. Затем она взяла Бонни за руку. — Вы, наверное, устали. Я заварила чай, ведь уже четыре часа. Пойдемте на кухню.
Бонни посмотрела на Терезу. Та улыбнулась.
— Жизнь в деревне стала проще с тех пор, как отец решил, что социалисты могут расстрелять его, как эксплуататора. Он отпустил почти всех слуг, оставил лишь несколько человек. Помнишь, Уинни, как здесь у нас служили дворецкие, горничные.
— На самом деле, — вступил Джон, — они перевели свои счета за границу не из страха быть убитыми. Просто отец и его друзья думают, что за следующие тридцать лет экономика придет в упадок и здесь, и в Европе. Повсюду будут социалисты, а все земли и собственность будут конфискованы.
Бонни была потрясена.
— В самом деле? Неужели так плохо?
— Ну, может, лидеры правого крыла сделают какую-нибудь попытку, но никто не верит, что это сработает.
— Ты что, слушаешь Сирила? — удивилась Тереза.
Они пошли на кухню. Коридор был длинный, узкий, с каменным полом. Широкие деревянные двери вели в разные комнаты. На кухне Бонни с удивлением рассматривала ярко-красную плиту и современную раковину. Во всем остальном кухня выглядела так, как много сотен лет назад. Здесь был каменный камин с железными прутьями и крючками, на которые раньше подвешивали целого бычка или барана прямо над открытым огнем. Рядом была сооружена духовка для хлеба. Бонни была очарована, рассматривая кухню, а потом кладовую. Головки сыра «Чеддар» и «Стилтон» зрели там. Масло хранилось в глиняной посуде, которая охлаждалась водой. Всю длину комнаты занимали банки с джемом и желе, на которых были сделаны надписи и проставлены даты.
— Сразу видно, что вы любите свой труд, — сказала Бонни Уинни.
— Да. Когда мой муж Дэн умер, мне пришлось уехать со своей маленькой фермы и сделать выбор: либо ухаживать за какой-нибудь богатой леди в Лондоне, либо взяться за работу домоправительницы в деревне. И я рада, что выбрала эту старинную усадьбу. Так и кажется, что королевский двор Елизаветы остановился здесь по пути во Францию или Голландию. Семья, которой принадлежало это поместье, была католической. Их жестоко преследовали за веру, вся семья была повешена, включая троих детей. Выжил только один ребенок. Садовник обнаружил его в петле, только каким-то чудом он остался жив. Садовник забрал его в свой дом и спрятал. Мальчика назвали Саймон Кривая Шея.
— Как ужасно! — Бонни содрогнулась.
— Да, но история этого дома не всегда леденила кровь. — Уинни улыбнулась. — В восемнадцатом веке этот дом славился вечеринками и музыкой.
Их разговор был прерван громким шумом, доносившимся со двора.
— Это приехали остальные. Пойдемте и встретим их. Его светлость всегда в дурном настроении, когда путешествует.
Шум слышался все ближе и ближе, и спустя несколько минут Бартоломью уже входил в дом. Маргарет решила отвести его в кабинет.
— Идем, дорогой. Ты устал. Уинни уже разожгла камин и сейчас принесет чай с твоими любимыми ореховыми пирожными.
Саймон любил сидеть в удобном кожаном кресле у огня. Его кабинет был заставлен в основном книгами викторианской эпохи. На стене висела картина кисти знаменитого художника.
— Только один человек мог прилично рисовать лошадей, — всегда говорил Саймон, входя в кабинет.
— Да, дорогой, — соглашалась Маргарет.
— Единственное, что стоит рисовать, так это лошадей или корабли. Все остальное дрянь. Просто дрянь.
Маргарет вздохнула. У нее была бесценная коллекция английских пейзажей. Часто Саймон требовал продать их.
— Зачем нам картины с лежащими на полях коровами?
— Они не… Знаешь, ты несправедлив, — протестовала Маргарет.
Сейчас, в кабинете, Маргарет нужно было создать уютную спокойную обстановку для мужа. Уинни вкатила стол на колесиках в комнату.
— Специально для вас я сделала сэндвичи с малиновым джемом.
Саймон что-то проворчал, затем ткнул толстым пальцем в пирожное.
— Много орехов? — спросил он, глядя на Уинни.
— Столько, сколько возможно. — И она улыбнулась Маргарет. «Как ей только удается с ним справляться», — подумала Уинни.
Все устали после поездки. Саймону и Маргарет подали обед прямо в кабинет. Остальные обедали на кухне. Подавали тушеного зайца.
— Я сам его застрелил, — похвастался Марк.
Бонни понравился аромат, исходивший из кастрюли. Она забыла о всякой брезгливости.
— Это просто восхитительно. — Мясо оказалось нежным, и Бонни почувствовала вкус вина в соусе. — Есть еще какой-то привкус, но я не могу понять, что это такое.
— Мы не говорили тебе. Зайца всегда готовят в его крови.
— Да?
Джон улыбнулся.
— За хорошими манерами мы скрываем, что едим рубец, печень, почки, язык и мозги. Шотландцы, конечно, зашли слишком далеко с телячьим рубцом с потрохами и приправой.
Бонни неопределенно пожала плечами.
— Конечно, в Америке мы такого не едим, но мне очень понравился тушеный заяц. Вы научите меня, как его готовить? — спросила она Уинни.
— Конечно, дорогая. Сразу же после охоты.
— Мы все идем на охоту?
— Нет, охотятся только мужчины, — объяснила Паулина, пытаясь успокоить своих четверых детей. — Папа не позволяет женщинам охотиться. Он говорит, что запах духов отпугивает животных. Наше дело — снять шкуру, разделать животное.
— Да, это будет частью моего образования в Англии.
— Дорогая, — сказала Уинни. — Английская кухня превосходна, когда идет охота. Но все думают, что в Англии существует только два блюда.
— Ростбиф и йоркширский пудинг?
Уинни кивнула.
— Не волнуйтесь, я вам их приготовлю завтра. Я спрашивала кухарку в Лондоне, что для вас приготовить, так она сказала, что вы говорили о наших национальных блюдах. Так что завтра обязательно получите ростбиф, как только мужчины уйдут.
— Я не собираюсь на охоту, — торопливо сказал Сирил. — Мне кажется, вашему отцу захочется пристрелить меня либо случайно, либо преднамеренно.
— Френсис идет и берет с собой сына, — сказала Паулина.
Френсис запротестовал.
— Я не хочу, чтобы мой сын в возрасте пяти лет стал свидетелем поголовного истребления животных.
— Я хочу пойти, — заныл мальчик. — Дедушка говорит, что подарит ружье, когда мне исполнится девять лет.
— Ладно, ладно, — сдался Френсис. — Ты маленький кровожадный вампир. Я возьму тебя, зато мне не придется ни в кого стрелять.
Бонни было тепло и приятно. Ее комната находилась в самом дальнем углу в верхнем крыле. Ей понравилась маленькая уютная комнатка с крошечными окнами. Почти все стулья и диваны в доме оказались обтянутыми вощеным ситцем. Букеты веселых цветов всех оттенков украшали шторы и покрывала. Бонни радостно отметила, что ее ванная комната, расположенная прямо под навесом крыши, была теплой, а вода достаточно горячей. «Я меняюсь, — подумала Бонни, лежа в ванне, глядя на блестящие медные краны. — Теперь у меня есть время для себя. Тереза права. Я должна научиться не принимать все так близко к сердцу».
Утром Бонни проснулась с петухами. Она высунулась из окна и вдохнула колючий октябрьский воздух. Лицо пощипывало от холода, но Бонни была просто загипнотизирована лиловыми облаками, несущимися высоко в небе. В голубятне громко ворковали голуби.
— Эй, причеши свои волосы. — Бонни высунулась из окна и увидела Джона. На нем была твидовая куртка и охотничья сумка через плечо.
— Что у тебя на ногах? — полюбопытствовала Бонни.
— Резиновые сапоги. Ты не знаешь, что это такое?
— Нет. У нас в Америке я ни у кого их не видела.
Джон посмотрел на Бонни.
— Ты такая красивая.
Бонни ласково улыбнулась.
— Ты великолепно выглядишь. Подожди меня на кухне. Я через минуту оденусь.
Она надела джинсы и толстый свитер. «Резиновые сапоги, — подумала она. — Никогда не знала, что между Англией и Америкой столько различий. Мы даже говорим на разных языках». Бонни все еще не умела говорить как англичане — кратко и лаконично, чтобы что-то доказать. Она привыкла к долгим, обстоятельным объяснениям. А Бартоломью использовали что-то похожее на стенографию. Казалось, они могут свести до минимума любой разговор. «Я раскушу, как это делается», — сказала себе Бонни.
Джон ждал ее с чашкой горячего чая в руке.
— Только что налил свежий из чайника.
Бонни засмеялась:
— Так я могу и привыкнуть к этому.
Все сидели за столом и завтракали. Сначала подали овсянку с сахаром и сливками.
— Очень вкусно, — похвалила Бонни.
Уинни улыбнулась.
— Она всю ночь стояла на теплой плите. — Затем Уинни принесла огромные сковороды с жареными сосисками, помидорами и беконом. Бонни никогда не пробовала такого раньше.
— У нас в Америке такого не едят. Как вкусно!
Саймон взглянул на Бонни.
— Только представьте себе страну, в кладовых которой нет хороших сосисок. Нет сосисок, нет ничего ценного. Вы только посмотрите на узкоглазых. У них там отвратительные сосиски. Как будто сделаны из ослиной крови. Не удивительно, что когда смотришь им в лицо, то хочется убежать. А что касается немцев…
Маргарет положила руку ему на плечо.
— Не расстраивайся перед охотой, дорогой. Помни, что это может сказаться на твоей руке.
Саймон робко посмотрел на жену.
— Ты как всегда права. — И похлопал ее по руке. — Спасибо, — Саймон посмотрел на Сирила и улыбнулся. — Я могу, если мне этого хочется, быть очень обаятельным. Вот почему Маргарет вышла за меня замуж. Но у некоторых мужчин не достает обаяния, чтобы девушка вышла за него. Не так ли?
— Это не так, папа, — прервала его Мэри.
Но Саймона бесполезно было перебивать. Он «поймал Сирила на крючок» и не собирался отпускать.
— Поохотишься с нами, парень?
Лицо Сирила выражало страдание.
— Ну, на самом деле я…
— Если ты не можешь стрелять, по крайней мере можешь помочь загонщикам. Не можешь ведь ты сидеть в моем доме, есть мою пищу и при этом не внести свою лепту?
Сирил знал, что он побежден.
— Ладно.
Загонщики уже собрались у дверей на кухню. Это были местные жители со своими сыновьями, люди, которые всю свою жизнь семьями ходили на охоту, как их деды и прадеды. Все мальчики рода Бартоломью росли с сыновьями фермеров и торговцев. И дружба, завязавшаяся в юные годы, оставалась очень крепкой и в зрелости. Лука уже был среди загонщиков. Сейчас он подготавливал различные ловушки и приспособления.
Допив чай, все вышли на улицу.
— Хороший день для охоты, правда? — Джон взглянул на Бонни.
Бонни кивнула:
— Думаю, да.
— Проводи нас до поля, — предложил Джон. И пока заканчивались сборы, они неторопливо пошли по подмерзшей земле.
Загонщики с ружьями быстро обогнали их.
— Они сейчас все обыщут, — объяснил Джон, — а мы будем ждать, когда побегут зайцы и кролики или взлетит дичь. Мы будем двигаться в сторону соседнего поместья, там с ними и встретимся.
Бонни вдруг совершенно по-иному представилось все происходящее. Если раньше ей казалось, что мужчина в доме занят только собой, то сейчас она неожиданно осознала его роль и значимость, как хозяина и кормильца семьи. Как бы чувствуя свое новое положение, мужчины держались уверенно и весело. Даже лорд Бартоломью, напоминавший капризного ребенка, сейчас шутил и смеялся.
Дойдя до ворот Бонни сказала Джону:
— Мне нужно идти назад.
— Я буду скучать по тебе.
Бонни покраснела:
— Ты придешь на ужин, а я помогу Уинни приготовить его.
— Это будет прекрасно. Скажи Уинни, что мы хотим суп из дичи. До свиданья, Бонни.
Джон открыл ворота и вышел в поле, затем, немного пройдя, оглянулся и помахал девушке рукой. Вскоре он догнал охотников.
«Резиновые сапоги, — подумала она. — На нем они хорошо смотрятся».
Для Бонни тот день промелькнул незаметно: она была полностью поглощена приготовлениями к вечеру. Первыми появились Марк со своим отцом, затем остальные.
Бонни стояла на кухне и наблюдала за тем, как охотники выкладывали добычу на стол. Мужчины, раскрасневшиеся от охоты, грели занемевшие на холоде пальцы и переминались с ноги на ногу, чтобы привести кровь в движение. Все смеялись и шутили.
Вид окровавленных животных вызвал у Бонни отвращение, но тут ее вдруг осенило. Джон прав: в этот самый момент они делали что-то полезное для них, женщин. Проявив свое умение, они принесли мясо для стола. Раньше это для всей семьи означало жизнь либо смерть. Даже сейчас это означало, что и они, и деревенские жители обеспечены мясом на весь следующий месяц. А сами охотники совсем не походили на скучных конторских служащих.
Лорд Бартоломью вернулся с охоты в прекрасном настроении.
— Что сегодня на ужин? — спросил он.
— Слоеный пудинг.
— Я так и знал! Я еще на улице почувствовал запах. А где Маргарет?
— Я здесь. Идем, дорогой, нужно снять сапоги.
Они вышли из комнаты, держась за руки. Уинни улыбнулась и посмотрела на Бонни.
— Ну не знаю. Иногда мне кажется, что он просто невыносим, а иногда он просто прелесть. Ох уж эти мужчины!
— Ты скучала по мне? — спросил Джон, пристально глядя на Бонни.
Девушка засмущалась — ведь в комнате она была не одна. По правде говоря, она не думала о нем. Бонни улыбнулась и стала доставать тарелки.
Ужин затянулся надолго. Все разговоры были про охоту. Сирил, занявший место рядом с Бонни, был расстроен больше всех.
— Проклятый, омерзительный уик-энд, проведенный в кустах. Старый дурак готов был снести мою голову, это точно. Я видел красные от злости глаза, когда он послал меня с загонщиками. А потом скажет члену городского суда: «Я думал, что это был кролик». Затем они пойдут и вместе выпьют, а я, окоченевший, буду лежать в морге. Хочу сказать, что нисколько ему не доверяю.
— Он не такой уж плохой, Сирил, — вступилась за лорда Бонни, он просто живет в другом мире, не таком, как мы.
— Слишком много таких.
— Не надо, Сирил. — Бонни вдруг заметила взгляд Терезы. Та приложила палец к губам. — Я знаю, что мир не совершенен, но не можешь ли ты просто наслаждаться сегодняшним вечером? Такая вкусная еда, посмотри на эти красивые свечи. Я бы могла сидеть среди этих картин у камина и благодарить Бога. — Она протянула Сирилу руку, чтобы опередить его — он собирался сказать о тех, кто совершенно несчастлив. — Радуйся моменту. Я всегда стараюсь следовать этому правилу, и тебе стоит делать так же.
Сирил, расстроенный, повернулся к Бонни спиной и начал беседовать с Анной. Он был всерьез обеспокоен тем, что снижение цен на авиабилеты было уловкой правительства, которое тем самым соблазняло толпы людей выехать на пляжи Италии, к тому же, там дешевое вино. Таким образом, правительство отвлекало массы от серьезных проблем предстоящей социалистической революции.
Бонни оглядела присутствующих. Все разговаривали. Все, кроме Джона. Он сидел, не спуская с нее глаз.
— Джон, почему ты так смотришь?
Джон закрыл глаза.
— Потому что ты очень красивая, — громко произнес он.
Сразу же все замолчали. Все смотрели теперь на Бонни.
— Вот это мой парень, — прогремел голос Саймона. — Прямо и в цель. У тебя теперь есть влюбленный обожатель, Бонни.
Бонни смутилась.
— Я пойду и помогу Уинни, — сказала она, торопливо вставая из-за стола. Проходя мимо Джона, она даже не взглянула в его сторону.
— Что случилось? — спросила Уинни, увидев покрасневшее лицо девушки, — Ты такая расстроенная. Возьми-ка полотенце. Ничто так не успокаивает, как вытирание тарелок. Только не швыряй их, как Тереза.
Бонни глубоко вздохнула:
— Я не хочу иметь никаких осложнений с мужчинами. В колледже я могла бы запереться со своими книгами. Но здесь, в такой семье, не скрыться.
— Ты говоришь о Джоне, не так ли? Я заметила, как он смотрит на тебя. Он чудесный человек, Бонни. А ты могла попасть и в более затруднительное положение.
Бонни нахмурилась.
— Уинни, всю мою жизнь я только и слышу, как женщины мне говорят именно это: попасть в более затруднительное положение. Честно говоря, мне это не нравится.
Уинни перестала мыть тарелку и оперлась мыльной рукой на край раковины.
— У меня вначале точно такое же чувство возникло к Дэну. Он был добрым, любил меня и был очень застенчив. Он прошел первую мировую войну, и таких мужчин было много. По-честному, я его не любила: не испытывала трепетного волнения. Все это пришло позже. Может, так и должно быть. Любовь на первый взгляд — иллюзия, а на самом деле она опасна. Ты видишь только то, что хочешь видеть.
Бонни посмотрела на Уинни.
— Да, но я хочу чувствовать. Я никогда себе не позволяла многого. Я хочу почувствовать себя живой. Я хочу страсти. Хочу быть привязанной к человеку и любить его так, как любила своего отца. Будь то к лучшему или к худшему. — Бонни вздохнула. — Он покинул меня.
Уинни обняла ее.
— Извини, дорогая.
— Я бы никогда не ушла от него. Никогда, — ее голос дрожал.
Уинни понимающе кивнула.
— Конечно. Но с Джоном тебе не пришлось бы ни о чем беспокоиться. Он всегда будет любить тебя.
Бонни серьезно посмотрела на Уинни.
— Я знаю. Я это чувствую. Но я не нужна Джону. Я имею в виду, нужна ему не так, как я это понимаю.
— Нуждаться — не значит любить, — начала было Уинни, но замолчала. Она решила не спорить. Она понятия не имела о том, что характер Бонни был сформирован под влиянием того, что отец тянулся к дочери, чтобы заполнить свое одинокое сердце. Для Бонни быть нужной означало быть любимой.
— Знаешь, почему бы мне не переговорить с Джоном? Я объясню ему, что тебе надо время подумать. Он поймет.
Бонни кивнула.
— Спасибо тебе большое. — Она вытерла груду тарелок и помогла разложить пудинг.
— Пожалуйста, скажи Маргарет, что я очень устала и пошла спать. Принеси ей мои извинения.
Бонни поднялась, в свою комнату. Она достала чековую книжку и выписала чек на тысячу фунтов. «Это поможет матери», — думала она. И приписала ей записку: «Я могу присылать тебе эту сумму ежемесячно. У меня денег больше, чем мне нужно. Можем делить их поровну». Она лежала, чувствуя перед Августиной вину за этот шаг. «Да, но ведь она моя мать», — подумала Бонни.
В воскресенье после завтрака все машины отправлялись в Лондон.
— Неужели никому не нужно на работу? — спросила Бонни.
— Мне нужно, — сказал с горечью Сирил. — Мне нужно быть в девять часов. Но теперь придется брать день в счет отпуска.
— Да, не повезло, старина, — Лука посочувствовал ему. — Но если собираешься в выходной на охоту или рыбалку, нечего думать о том, чтобы попасть в город в понедельник с утра.
Сирил гневно посмотрел на него.
— У большинства людей нет выбора.
Лука просиял. Наклонившись к Сирилу, он сказал очень медленно, как это делают, когда обращаются к ребенку:
— Точно. Мы — не большинство.
Сирил вспыхнул, но Мэри крепко держала его за руку.
— Даже не пытайся спорить с Лукой, Сирил. Ты становишься вспыльчивым слабаком. Давай поможем отцу сесть в машину.
Бонни уложила вещи и была готова идти в машину, но вспомнила, что не попрощалась с Уинни.
— Спасибо тебе за мой первый уик-энд.
Уинни тронула ее детская непосредственность.
— Бонни, попытайся стать менее романтичной.
Девушка кивнула:
— Хорошо, Уинни. — Она поцеловала Уинни в щеку. — Можно я еще сюда приеду, если захочу?
— Конечно. Только спроси Маргарет и позвони мне.
— Спасибо. — Бонни побежала к машине.
Джон уже включил зажигание. По дороге домой он сказал Бонни:
— Послушай, я не хочу навязываться. Уинни поговорила со мной. — Бонни повесила голову. — Давай не принимать это близко к сердцу, мы просто будем друзьями. Может быть, что-то выйдет из этого, а может нет. В любом случае, я всегда буду твоим другом. Девушка улыбнулась:
— Спасибо, Джон.
— Все в порядке, — ответил он, чувствуя ком в горле.
