Аннотация
ЧАСТЬ I
Как прекрасна юность!
Как блистательна она в своих иллюзиях, стремлениях и мечтах.
Лонгфеллоу, 1874.
Глава 1
Июнь 1873 – «Хартс Лэндинг».
Солнце, умирающими лучами, осветило западный край неба, пытаясь в последний раз послать тепло и свет на уже начинающую остывать землю. Бренетта Латтимер откинула назад черные как смоль волосы, притаилась на изогнутой ветви огромного дуба и ждала. Он скоро придет искать ее.
Крик жаворонка разорвал тишину сумерек. Интересно, подумала она, было его гнездо где-то поблизости, и сможет ли она отыскать его. И в тот момент, когда она совсем собралась покинуть свой тайник и пойти поискать гнездо, его голос достиг ее ушей.
– Нетта!
Она затаила дыхание, зная, что он вскоре пройдет этой дорогой. Она выглянула из своего потаенного местечка сквозь густую листву, напрягая зрение, чтобы видеть в сгущающихся сумерках. Ага, вот и он. Тело ее напряженно застыло.
– Нетта… – снова позвал он.
Когда он проходил под дубом, она выскочила из своего укрытия, и с криком прыгнула ему на спину. Он стремительно повернулся, изловчившись, схватил ее запястья своими сильными руками. Она постаралась освободиться прежде, чем он смог бы прижать ее к земле, но без успеха. Борьба закончилась так же быстро, как и началась. Нетта пристально смотрела в смеющиеся глаза отца, зеленая трава щекотала ей щеки.
– На этот раз я чуть не поймала тебя, папа, – заявила она.
Брент Латтимер громко рассмеялся, и морщинки вокруг карих глаз с золотистыми искрами, стали глубже. Точно таких же глаз, что и у нее.
– Да, Нетта. Ты чуть не поймала меня. Еще пара лет – и я стану совершенно беспомощным перед твоими внезапными нападениями.
Он поднял ее с земли и посадил к себе за спину. Она обхватила руками его шею и удобно пристроила подбородок на его плече, когда он направлялся к дому. Большие шаги отца, к ее недовольству, отмеряли расстояние слишком быстро. Она предпочла бы подольше оставаться наедине с самым любимым человеком на свете.
Когда они приблизились к большому новому амбару, в поле зрения вырос их дом. Это было двухэтажное бревенчатое строение с большими окнами гостиной и столовой комнат. Из этих окон можно было видеть всю панораму «Хартс Лэндинг» – загоны и конюшни, заполненные великолепными лошадьми, пастбища с сочной травой, на которых виднелся скот, резко вздымавшиеся к небу покрытые деревьями горы; флигеля, сараи, амбары – одни чисто выбеленные, другие с потрепанной наружной обшивкой.
Бренетта любила стоять у этих окон и осматривать все, что принадлежало ее родителям и, следовательно, ей. Ее десятилетнему сознанию это казалось целым миром. Кроме редких и недолгих поездок в Бойсе, местную столицу, Бренетта не припоминала никаких иных мест. Даже их первый грубый домик остался для нее лишь обрывком сна.
Выглянув из-за плеча отца, Бренетта увидела свою мать, стоявшую на крыльце у парадной двери. Лицо Тейлор Латтимер осветилось улыбкой, когда они приблизились, она мягко покачала головой, поглядывая на них. Бренетта считала свою мать самой красивой женщиной в мире и знала, что ее отец думает точно так же.
– Вы двое никогда не изменитесь, не так ли? – окликнула их Тейлор, в голосе ее прозвучал смех.
Брент поставил дочь на ступеньки крыльца.
– Надеюсь, что нет. А твое мнение, Нетта?
– Никогда, – твердо ответила она. – Мы останемся такими всегда.
– Ну что ж, входите. А вам, юная леди, уже давно пора спать.
– О, пожалуйста. Можно мне совсем чуть-чуть посидеть с вами, папа? – умоляюще произнесла Бренетта, зная, каким будет ответ.
– Нетта, ты слышала, что сказала мама. Отправляйся в постель. – Твердый тон Брента не оставлял места для споров.
– Да, папа.
Бренетта потянулась и нежно поцеловала в щеку мать, потом повернулась к отцу, повторив поцелуй. Он ласково похлопал ее по спине, одновременно подталкивая в дом, к ее комнате. Поднимаясь по ступенькам, она слышала, как отец тихо разговаривал с Тейлор.
– А сейчас, любовь моя, пришло лучшее время дня. Время, когда ты всецело принадлежишь мне.
Бренетта обернулась и увидела, как они крепко обнялись, настолько поглощенные друг другом, что уже совершенно забыли о ней. Она ощутила внезапную острую боль ревности. Вряд ли она ясно понимала или вообще осознавала соперничество с матерью, но все равно оно существовало.
Вздохнув, Бренетта продолжила подниматься. До завтрашнего дня она все равно, что невидимка для них. Дом вдруг показался ей слишком большим и пустым.
Брент закончил поцелуй, но лица не отстранил. Он вглядывался в темно-синие глаза жены, глаза, что очаровали его с первой секунды, как он встретил ее почти четырнадцать лет назад. За это время она очень мало изменилась. Волосы были по-прежнему черными, как воронье крыло, длинными и непокорными, с выбивающимися завитками. Кожа все еще оставалась молочно-белой, гладкой и нежной, лишь на высоких скулах играл румянец, как и тогда. Тейлор была стройной как девушка, вдвое моложе его. И он любил ее всей душой. Его мысли вернулись к теплому осеннему дню. Он вспомнил, как впервые увидел ее, лежащую поверх одеяла на том уединенном лугу, с закрытыми глазами с самодовольной улыбкой на очаровательных губах. Он подумал тогда, что перед ним ангел.
– Ты где дорогой, – шепот Тейлор вернул его в настоящее.
Он еще раз поцеловал ее.
– Я вспоминал южную красавицу, в которую влюбился в один солнечный день, в Джорджии.
Тейлор вздохнула.
– Это было целую вечность назад, не так ли? – спросила она.
– Здесь мы создали более прекрасную жизнь, Тейлор. Я даже и не мечтал, что моя жизнь станет такой полной и такой счастливой. Ты дала мне все это своей любовью. И когда я думаю, как близок я был к тому, чтобы никогда не получить тебя…
– Тс-с, Брент. Ты ведь получил меня, и дал мне намного больше, любовь моя. – Она поцеловала его в губы, в нос, глаза, снова в губы. – Пойдем, посидишь со мной на крыльце, – сказала она, потянув его за руку.
Они молча сидели, вглядываясь в молчаливую темноту вокруг. Первое время после женитьбы у них был обычай – проводить вместе каждый вечер несколько спокойных мгновений. В самом начале своей любви – до того, как они поженились – они поняли, что ничто не останется неизменным вечно, что поблизости всегда таятся случайности, ожидая своей минуты, чтобы внести хаос в жизнь людей. Война разлучила их, оставив глубокие шрамы в их душах. И когда судьба вновь позволила им соединиться, они поклялись никогда не считать другого, никогда не допускать разлук, всегда быть рядом.
– Знаешь, мне кажется, Нетта начинает ревновать твою любовь ко мне, – нарушая тишину задумчиво произнесла Тейлор.
– Что?
– Правда, Брент. Она боготворит тебя.
Брент отстранился от нее.
– Ты серьезно? Она любит тебя.
– Конечно, она меня любит, – ответила Тейлор с терпеливой улыбкой. – Но тебя она любит сильнее… или по-другому. Я просто подумала, что тебе следует попытаться понять это. Я не хочу, чтобы она… Ах, я хочу только, чтобы она была счастлива…
Рори, закрывая дверь амбара, взглянул на главный дом. Он увидел Литтимеров, залитых светом от окна дома. Они сидели, прижавшись друг к другу, Тейлор положила голову на плечо мужа. На долю секунды ему захотелось стать частью этой спокойной сцены; потом он пожал плечами и направился к своему дому. Скользя в темноте как бесшумное привидение, движения его бессознательно стали плавными и грациозными, – как у его матери – индианки, из племени Чейенн.
В свои пятнадцать лет Рори – «Медвежий Коготь» – О'Хара работал так же, или даже больше, чем любой другой работник поместья. Он не только любил «Хартс Лэндинг» как свой собственный дом, но и от всей души восхищался и уважал Брента Латтимера и питал сильную неумирающую привязанность к Тейлор. Он был уже достаточно взрослым, чтобы понять, как много Латтимеры сделали для Гарви О'Хара и его семьи в шестьдесят шестом и шестьдесят седьмом годах.
О'Хары и Латтимеры находились в одном фургоне обоза, направлявшегося в Орегону. Мать Рори, Белая Голубка, и Тейлор стали довольно близкими подругами. Женщины были одного возраста, у обеих росли маленькие дети, за которыми они присматривали и заботились. Большинство ехавших с ними в обозе презирали, игнорировали и досаждали Белую Голубку только за то, что она была индианкой и, следовательно, не такой, как они. Их предрассудки злили Тейлор, и еще более сближали с новой подругой.
Неделя шла за неделей, близость столь многих совершенно разных людей начала действовать на нервы. Гарви О'Хара, никогда не отличавшийся спокойным нравом, постоянно находился в центре большинства ссор, многие из которых заканчивались кулачными боями. Так как их жены дружили, обычно именно Брент вступал в драки и тащил Гарви назад в его фургон. Таким образом, сблизились и мужчины. Когда Латтимеры решили остановиться в Айдахо, О'Хары остались с ними.
К весне 1867 года «Хартс Лэндинг» уже превратился в реальность. Молодая сила Брента и его благосостояние, объединенные со знанием о границах продвижения переселенцев и ведением дел на ранчо Гарви О'Хары, старше Брента на двадцать четыре года, вызвали бурные изменения в долине среди гор, которую они выбрали и назвали своим домом.
Гарви никогда в жизни не чувствовал себя более счастливым человеком. У него была юная жена-индианка, которую он страстно любил, хотя и не всегда демонстрировал это; красивый здоровый сын и хорошие друзья рядом. В пятьдесят семь лет он, наконец, прекратил бродячую жизнь, которую вел до этого, нашел место, где чувствовал себя своим, людей близких по духу.
Потом Белая Голубка скончалась при родах. Дочь родилась мертвой. Сон закончился; начался кошмар. И только крепкая дружба удержала его от попыток найти способ самому опуститься в могилу. Больше ничто не осталось таким как прежде. Некоторое время он продолжал управлять ранчо, но потерял всякий интерес к работе, и постепенно отделился от дел, уединившись в своей хижине. Сейчас, шесть лет спустя после смерти жены, он редко покидал свой маленький домик, проводя дни на крыльце, а ночи с бутылкой.
Рори встряхнул головой, отбрасывая назад воспоминания. Это были неприятные мысли о прошлом. Он предпочитал думать о временах проведенных с семьей Латтимер. Тейлор посвящала много часов его обучению, стараясь на всю жизнь привить ему любовь к книгам. Брент учил его работать на ранчо, начиная с самых основ. В прошлом году он уже допустил Рори к работе с конторскими книгами, «сделаешь из парня чертова банкира», ворчал Гарви, но Брента это не страшило.
Рори находил удовольствие в общении с Бренеттой, хотя старался не показывать это. Иногда он разрешал ей слоняться поблизости, пока делал обычную работу, и время от времени брал ее с собой на рыбалку к одному из горных ручьев. Ему нравился ее радостный смех, заразительная улыбка, так часто сияющая на ее лице, когда они проходили через лес. Сине-черные волосы, всегда аккуратно заплетенные в косы, струились вниз по спине, а в карих с золотистыми точечками глазах, плясали веселые огоньки, когда она высматривала маленьких лесных зверюшек.
Рори остановился, глядя на домик, расположенный в стороне от имения и мысли о Латтимерах исчезли. Он знал, что надо заглянуть и проверить, как там отец. Он так же знал, что тот, возможно, храпит в пьяном угаре. Нет, он подождет до утра. Сейчас слишком поздно.
Тейлор заметила, как Рори тихо вышел из амбара. Мальчик работает слишком много, подумала она. У него не хватает времени, чтобы просто побыть счастливым. Ей надо как-то забыть на время обязанности. Она прижалась к Бренту, на время отвлекшись. Слабый аромат сена, запах лошадей, кожи и пота – странно успокоил ее. Трудно представить, что когда-то она была избалованной, изнеженной дочкой богатого плантатора, девицей для которой самая главная проблема дня состояла в выборе нового платья. Трудно поверить, что сейчас она счастлива, пройдя через годы войны. Жизнь до Брента казалась всего лишь смутным сном.
Тейлор взъерошила волосы на затылке Брента. В ответ он крепче прижал ее к себе, откинув ее голову.
– Ты – очаровательная нимфа, правда, – охрипшим голосом прошептал он. – Пройдем в постель, жена.
Бренетта тоже видела, как Рори вышел из амбара. Раздвинув шторы на окне спальни, она облокотилась на подоконник, положив подбородок на ладошки. Она видела, как он помедлил, пристально глядя в сторону дома, потом повернулся и исчез среди ночных теней.
Милый Рори. Ни у кого не могло быть лучшего брата, чем он. И именно так она думала о нем – как о брате, которого у нее нет. Он являлся и ее лучшим другом. Фактически, ее единственным другом, подходящим для ее возраста. В «Хартс Лэндинг» не было других детей. Большинство работников ранчо вели холостяцкую жизнь; многие из них оставались только пару месяцев – на время отлова и перегона скота.
Но Бренетта не представляла ранчо без Рори. Казалось, он всегда был здесь, вытаскивая ее из одной неприятности за другой, часто спасая ее от порки отца.
– Спокойной ночи, Рори – шепнула она ему вслед.
Порыв ветра заставил ее взглянуть на небо. Проносившиеся вверху облака, заслоняли все звезды. Она ощутила запах дождя, тяжело повисшего среди туч, готового разразиться потоком воды в любую минуту. Ветер подул сильнее, занавески неистово затрепетали по обеим сторонам от нее. Неожиданно трезубец молнии расколол облака. Молния была ослепительна в своем величии. Вслед за ней сердито загремел гром, сотрясая весь дом своей яростью.
Приглушая гром, раздался пронзительный крик Бренетты. Войдя в комнату, отец увидел ее, лежащую ничком, он быстро поднял ее с пола, куда она упала, крепко прижал к своей груди. Бренетта не могла слышать его напевных вполголоса утешений из-за грохота грома, собственных воплей и хныканья.
– Все хорошо, малышка. Папа не даст тебя в обиду. Это просто молния и гром, Нетта. Все хорошо. Ну, тише, тише, любовь моя. Все хорошо.
Потом к утешениям отца добавились слова матери, ее мягкий акцент успокаивал и облегчал.
– Все скоро кончится, милая. Мама и папа здесь, рядом с тобой. Все хорошо.
Наконец Бренетте удалось подавить крик, но она продолжала хныкать и съеживаться от страха при каждом ударе грома. Она закрыла глаза, чтобы не видеть вспышек молний, но ей не было спасения от продолжающегося грохота или страха в собственном сердце.
Брент покачивал дочь из стороны в сторону, мысленно проклиная погоду… и генерала Шермана.
Бренетте было только пятнадцать месяцев от роду, когда начался артиллерийский обстрел Атланты. Конечно, она не помнила этого, но с тех пор испытывала неудержимый страх от громких, трескающихся звуков.
Вина Брента равнялась ее страху, так как он в то время сражался на другой стороне; будучи офицером янки под командованием генерала Шермана и вполне мог уничтожить женщину, которую любил и ребенка, не зная, не понимая этого. Когда Бренетта зарылась глубже лицом в его грудь при следующем гневном раскате грозы, Брент возблагодарил Бога, что сберег их и молился о том дне, когда Бренетта забыла бы страх.
Тейлор нежно прикоснулась ладонью к его руке, давая понять, что читает его мысли, что любит его и всегда любила его, несмотря на то, был янки он или нет. Чувство вины уменьшалось. Гроза, как будто связанная каким-то образом с его настроением ослабела вместе с виной. Остался только отдаленный, уходящий за горы, громовой рокот.
Посмотрев на дочь, Брент обнаружил, что она спит, напряжение медленно исчезало из ее тела, мускулы лица расслабились. Он поцеловал ее залитое слезами лицо и осторожно уложил в кровать. Тейлор уже накрыла ее одеялом, любовным прикосновением смахнула влажные слезы со щек Бренетты.
Тобиас сидел на крыльце дома, откинувшись на спинку стула и положив на перила ноги. Это было настоящим представлением, а сейчас он ждал обещанного дождя. Небеса знают, что мы сможем использовать его, подумал он, вновь затягиваясь сигаретой. Он закрыл карие глаза и прислушался. По-прежнему в воздухе доносились раскаты грома. Звук напоминал стадо бегущих буйволов. Он улыбнулся. Он любил грозу с громом и молнией, если только она не вызывала пожаров или панического бегства табунов.
Улыбка исчезла, когда он вспомнил детский крик. Бедный ребенок. Ее явно испугал шум. В другое время она такая радостная и игривая. Откровенное озорство, вот какая она! Маленькая проказница, – подумал он, и улыбка вернулась к нему.
Тобиас Леви находился на «Хартс Лэндинг» уже больше трех лет. Он появился во время весенней метели, которая за одну ночь завалила их снегом на целый фут. Бренту понадобилась пара дополнительных рук, и Тобиас предоставил свои. После этого он никогда не испытывал желания отсюда уйти. Хотя ему было всего двадцать три года, он оказался незаменимым и сменил Гарви на должности управляющего ранчо. Он хорошо справлялся с работой и любил ее.
Тобиас жил один, хотя и не по собственному желанию. Это был высокий, стройный мужчина с крепкими от работы руками и спиной, с резкими чертами лица, на котором выделялся длинный тонкий нос; оливковая кожа потемнела от солнца и погоды, а летом его соломенно-русые волосы становились почти белокурыми. Карие глаза могли искриться смехом, или пылать гневом. В данный момент они улыбались.
– Рори!
За сердитым криком последовал звон разбитого стекла. Гарви О'Хара, пошатываясь, появился в дверях дома.
– Где, черт побери, этот парень? – он врезался в одну из опор на крыльце и сердито выругался.
Тобиас наклонил стул вперед, отбрасывая окурок от сигареты. Капли начинавшегося дождя превратились в сплошную пелену, заглушая ругательства Гарви, но Рори уже появился в дверях дома, и пристально вглядывался через дождь в своего отца.
– Нужна помощь, «Медведь»? – тихо спросил Тобиас.
Рори задумчиво покачал головой, его плоское красивое лицо оставалось безучастным, словно невосприимчив к стихии. Рори шагнул в завесу дождя и неторопливо направился к дому отца.
Тобиас покачал головой. Этому парнишке досталось слишком много. Старик Гарви не заслуживает такого сына.
– Ты где был, парень? – закричал на него Гарви. – У тебя совершенно стыда не осталось, раз ты бросаешь своего собственного отца, когда рядом никого нет. И разве ты не знаешь, что от дождя в моих старых больных костях разыгрывается ревматизм?
– Я знаю, па. Извини, – ответил Рори. Он взял левую руку отца и обвил ею свою шею, потом обнял правой рукой спину Гарви и, поддерживая стареющего отца, отвел его назад в дом. Осколки разбитой бутылки от виски усеивали пол. Осторожно переступая через них, Рори прошел к кровати. Он помог отцу лечь и начал молча раздевать его.
– Я тебя не понимаю, парень. Разве я не делал все для тебя, и чтобы сейчас ты оставлял меня здесь совсем одного? Разве я не дал тебе самый лучший дом, где бы ты жил?
Слова Гарви перешли в невнятное бормотание, и он тяжело опустился на кровать. Рори натянул одеяло поверх одетого в теплое белье тело отца, заполненное виски и вышел из дома, молча и одиноко, как и зашел сюда.
