Глава 3
Нервно барабаня пальцами по коже чемодана, стоящего рядом с ним, Мартин Тревелин рассеянно смотрел из окна экипажа на мокрые от дождя окрестности Суссекса. Ему хотелось во что бы то ни стало отложить эту встречу, но граф был непреклонен. И лучше, чем кто-нибудь другой, Мартин знал, что таким людям, как Найджел Риджвей, лучше не возражать.
Будучи адвокатом графа Обри, Мартин занимался частными юридическими делами семьи Риджвей, как делали это до него его отец и дед. Дело, которым он занимался сейчас, требовало осторожности, благоразумия и тонкости, а всеми этими качествами он, Мартин, безусловно обладал. И все же было бы лучше, если бы ему дали больше времени. Но Мартин чувствовал, что терпение лорда Обри кончается.
Экипаж свернул на окаймленную деревьями дорогу, ведущую к Обри Парк. Мартин снял свои очки в золотой оправе и протер их полотняным носовым платком. Водрузив их снова на свой широкий, нос, он вытащил часы и облегченно заметил, что не опаздывает. Педантичность была навязчивой идеей графа. Положив часы назад в карман жилета, Мартин взял на колени свой кожаный чемодан. Когда карета свернула еще раз, направляясь теперь уже к подъездной аллее, он, взволнованный, опять нервно забарабанил пальцами.
Мартин бывал уже в Обри Парк, загородном поместье графа, но всегда, словно в первый раз, восхищался его симметричной строгой красотой. Обри Парк, со своими большими окнами, изящными мраморными колоннами и многочисленными классическими скульптурами, всегда был гармоничным и элегантным. Сейчас же, в начале лета, он был воистину великолепен, благодаря очарованию цветущих роз и сочной, пышной зелени широких газонов.
Зажав в руке ручку своего кожаного чемодана, Мартин вышел из экипажа. Он поднялся по широким, вымощенным плиткой, ступеням, показал свою карточку дворецкому, лицо которого было совершенно невозмутимым, и был проведен в огромную великолепную библиотеку лорда Обри.
С задумчивой улыбкой Мартин изучал длинные ряды книг в кожаных переплетах. Любитель книг, он знал, что граф Обри таковым не был. Традиционно, члены семьи Риджвей всегда охотились, пили и играли в азартные игры, иногда доходя в этом до излишеств; а вот книгу они открывали не чаще, чем Мартин отправлялся на рыбалку. И лорд Обри не был исключением. Мартин знал, что все эти книги были приобретены просто для того, чтобы обставить «библиотеку джентльмена», и он сомневался, что они когда-либо открывались.
Проходя по длинной комнате к массивному столу и усаживаясь в одно из коричневых кожаных кресел, стоящих напротив него, Мартин бросил беглый взгляд на бесценные полотна и другие древние художественные ценности, на изысканные и утонченные столики розового дерева, элегантные ковры и драпировки и задержал свой уже завистливый и жадный взгляд на книгах. Он поставил свой кожаный чемодан возле кресла и принялся ждать графа, сознавая с нарастающим чувством страха, что ждать долго ему не придется.
В этот момент дверь библиотеки открылась. Мартин встал и повернулся. Высокий и стройный граф Обри направляется к нему. Даже Мартин, чья осведомленность в сплетнях света оставляла желать лучшего, знал, что Найджел Риджвей считался одним из самых красивых мужчин Англии. Он слышал даже, что женщины падали в обморок, поймав улыбку Най-ДЖела Риджвея, и что его жена была объектом зависти всех женщин.
Граф подходил к Мартину все ближе, а тот продолжал тайком разглядывать его из-за стекол своих очков. Граф действительно имел величественный вид, обладая сильным стройным телом, вьющимися золотистыми волосами и красивым точеным лицом. Мартин окинул взглядом свою тучную фигуру и тихо вздохнул, вспомнив еще о своих редеющих волосах и двойном подбородке. Но, что удивительно, он не завидовал графу. Мартин почти физически ощущал ничем не объяснимую опасность и утонченную жестокость, исходившие от этого человека, и знал, что, даже имея на это возможность, он ни за что на свете не поменялся бы местами с лордом Обри.
— Ну?
Голос графа, словно клинок, вонзившийся в мысли Мартина, заставил его вздрогнуть. Обри уже сидел. Мартин быстро последовал его примеру и, усевшись в кресло, снова потянулся за чемоданом.
— Вы нашли ее?
Мартин, чувствуя, как дрожь начинает опять сотрясать его тело, и стараясь, чтобы граф не заметил, как дрожат его руки, открыл чемодан и извлек оттуда пачку бумаг. Он приготовился произнести свой тщательно отрепетированный ответ.
— Такие дела требуют времени, лорд Обри.
Очень трудно…
— Значит, вы не нашли ее, — подытожил граф за него. Он наклонился вперед и, положив свои сжатые вместе руки на полированную крышку стола, произнес:
— Разве я плохо объяснил вам, чего хочу, три месяца назад? — это было сказано ровным, спокойным тоном, но Мартин, почувствовав, что внутри у него все сжалось от мрачного предчувствия, поспешил продолжить разговор.
— У нас есть кое-какие успехи, сэр. Детективы с Бау-стрит сообщили, что леди Обри заложила изумруды у ювелира на Бонд-стрит. Ювелир, опознав ее на миниатюре, описал, в чем она была одета, и, как выяснилось, это были вещи из вашего гардероба. Он, конечно, думал, что перед ним молодой человек.
— Дурак, — проворчал Обри. Он поднял глаза и смерил адвоката своим пронизывающим взглядом. — Я надеюсь, фамильные изумруды были выкуплены?
Успокоенный тем, что выполнил хоть одно поручение лорда Обри, Мартин извлек из своего чемодана ожерелье и серьги и бережно положил их на стол.
— Да, сэр.
— Полагаю, сейчас, — продолжил лорд Обри, — ювелир занят тем, что более всего отвечает его способностям. Скорее всего, он чистит конюшни?
— Что-то вроде этого, — ответил Мартин, с трудом заставляя себя смотреть графу в глаза. Он сделал все, что от него требовалось, но в сердце его закрались сомнение и страх.
— Уверен, что ты хочешь сообщить мне что-то еще, Тревелин, — продолжил разговор Обри.
— Да, сэр, — быстро перевернув страницу и бегло просмотрев ее, Мартин продолжил: — Мы установили, что «молодой человек», отвечающий приметам леди Обри, 17 марта, вечером, сел в Дувре на ночной паром, следующий через канал, и на другой день, утром, сошел в Кале.
— Она во Франции? — граф не сдвинулся с места, но Мартин видел, что внутри у него все клокочет от гнева и негодования. — Где?
Адвокат нервно кашлянул.
— Этого мы еще не знаем, сэр. Как я уже сказал, для этого потребуется время.
— Сколько еще времени вам нужно?! — голос графа ясно и отчетливо передал его нетерпение и раздражительность. — Прошло уже три месяца.
— Да, сэр. Но мы работали, будучи уверены, что леди Обри скрывается где-то в Англии, — Робко возразил Мартин.
— Сезон на исходе. Слухи об отсутствии моей жены продолжают распространяться. Чтобы избежать дальнейших сплетен, я был вынужден покинуть Лондон, не дожидаясь конца Сезона, — холодный и беспристрастный голос графа дал понять Мартину, что последний отнюдь не испытывает восторга от этого разговора. — Я хочу, чтобы вы нашли ее, Тревелин.
— Мы сделаем все возможное, сэр. Вскоре я уезжаю во Францию, чтобы продолжить поиски. Мест, где женщина, путешествующая одна, могла бы спрятаться, не так уж много, даже если она и одета в мужское платье, — добавил адвокат.
Граф кивнул и встал, давая тем самым понять, что встреча окончена.
— Найдите ее, Тревелин. Я не могу вечно притворяться и делать вид, что она больна и гостит у моей матери в Нортумберленде. Я уже говорил вам, что мне абсолютно все равно, сколько это будет стоить. Пока вы осмотрительны и благоразумны, мне наплевать, сколько людей вам придется нанять или подкупить. Найдите ее. Ваша семья верой и правдой служила нам многие годы, и мне бы очень не хотелось, чтобы эта традиция разрушилась.
С трудом проглотив комок, застрявший в горле, Мартин закрыл свой чемодан, поднялся и вышел. Трясясь в экипаже по дороге в Лондон, Мартин Тревелин со страхом думал о том, что если он не отыщет леди Обри, то станет одним из тех несчастных, которые чистят конюшни.
После ухода адвоката Найджел принялся вышагивать по персидскому ковру библиотеки, и с каждым шагом гнев его все возрастал. Он дотронулся до шрама, пересекавшего его висок. Все считали, что он заработал его во время какой-то неудачной поездки верхом. Врач Обри признал это пулевым ранением. Но только Найджел и его камердинер знали, как все это произошло.
Взгляд графа остановился на семейных портретах, висящих над книжными стеллажами. Скандал! На семейство Риджвей никогда не падала и тень скандала. Встретившись взглядом с глазами отца на портрете, Найджел поклялся, что он и впредь этого не допустит. Его объяснения любопытствующим звучали все менее убедительно. И все это потому, что в разгар Сезона все были в столице и никто еще не выяснил, что и в Нортумберленде его жены также не было. И если вскоре он не найдет ее, люди начнут подозревать, что она действительно сбежала от него.
С портрета отца взгляд Найджела переместился на пару шпаг, висящих над камином. Концы шпаг скрещивались над гербовым щитом семьи. Его предки защищали свою честь оружием из стали, а чем сражаться ему со скандальными слухами света? Ведь злые языки не заставишь молчать даже силой оружия.
Найджел нахмурился. Он найдет Терезу и тогда сделает так, что эта красивая беспутная тварь никогда больше не подвергнет риску его репутацию.
Обри вспомнил, как Тревелин, будто сонная лягушка, щурил глаза за стеклами своих очков в золотой оправе.
— На это потребуется время, лорд Обри, — произнес граф, подражая мягкому, вкрадчивому голосу адвоката. — Сколько же еще ему потребуется времени, чтобы найти эту глупую Девочку?
Взгляд Найджела упал на портрет жены, висящий на стене, противоположной камину. Он смотрел в ее огромные зеленые глаза, разглядывал черты лица, и неистовая ярость, скрывавшаяся за внешним спокойствием, вдруг прорвалась со страшной силой. Схватив стоящую у камина кочергу, он нанес ей ужасный по силе удар прямо в сердце, потом еще и еще. Но кочерга так и не коснулась лица на портрете. Ее прекрасного лица.
Раздраженный и обеспокоенный Александр бродил вдоль берега моря, и мысли в его голове постоянно налетали друг на друга, как волны на скалы. Он сказал ей «нет» и не собирался менять своего решения. Оно окончательно. Как только девушка достаточно выздоровеет для того, чтобы продолжить путешествие, он даст ей немного денег и отправит в путь.
Но в шорохе морского бриза он как будто опять услышал тихий шепот ее слов: «МНЕ НЕКУДА БОЛЬШЕ ИДТИ…»
Остановившись, Александр сел и опустил руки на колени. Он, не отрываясь, смотрел на море и думал о незнакомке. Вспоминал о том, как она, как будто защищаясь, обхватывала руками округлость своего живота, как умоляюще просили ее глаза понимания и помощи. Он нужен ей.
Но Александр не хотел быть кому-то нужным. Разочарованный, он поднял камень и швырнул его в море. Он не хотел ответственности, не хотел ворошить незажившие раны прошлого.
Нет, он отправит ее в деревню. Найдет кого-нибудь, кто согласится приютить девушку. Какую-нибудь крестьянскую семью, где много детей, но нет достатка. Почему именно он должен отвечать за нее?
И, кроме того, крестьянка, имеющая кучу детей, знает лучше, как заботиться о беременной женщине.
Опустив голову на руки, Александр подумал, что сам-то он ничего об этом не знает. Он думал об Анне-Марии, ее боли, ее смерти и о своей вине.
Александр понимал, что не сможет заботиться о девушке. Нет, он просто отправит ее с Богом. Она сделала выбор, убежав из дома, и теперь это уже не его трудности.
— МНЕ БОЛЬШЕ НЕКУДА ИДТИ.
Александр поднялся. Он пришел сюда не за тем, чтобы обдумывать будущее девушки. Он направлялся в деревню за продуктами и принадлежностями для рисования. Эта девушка только осложнит его собственные проблемы. Он ей не отец, не брат и не любовник, и поэтому не отвечает за нее. Ведь он даже не знает, кто она.
Голос девушки вновь эхом отозвался в его памяти, и Александр рассердился на Бога за это. Он сердился на воспоминания об Анне-Марии, которые преследовали его, не давая покоя. Но больше всего он злился на самого себя за то, что был жив, в то время как те, кого любил он, были мертвы.
Тесс забрела еще в одну комнату замка, которой не пользовались. Это была столовая. Как и во всех других комнатах, мебель здесь была покрыта толстым слоем пыли, а по углам висела паутина. Она провела пальцем по крепкому орехового цвета обеденному столу и, медленно рассматривая свой испачканный палец, задумалась о том, как случилось, что этот красивый дом пришел в такую ветхость и негодность. И хотя он был построен еще в средние века, каждый последующий век видоизменял его, прибавляя все то новое, что способствовало хорошему настроению и приятному отдыху. Мебель говорила о бесспорном богатстве и отличном вкусе хозяев. Сады и лужайки когда-то, наверное, были очаровательны. Так почему же сейчас все это находится в столь плачевном состоянии?
Может быть, семья месье Дюмона лишилась средств во время революционного переворота? Или живопись перестала приносить ему доход, и он стал бедным и не смог больше содержать этот дом? Всем этим можно было объяснить многое, но чем объяснить, что надетое на ней красивое дорогое платье вот уже несколько лет как вышло из моды?
Стараясь не думать о своем будущем, Тесс переключилась на месье Дюмона, но вскоре ее мысли неизбежно вернулись к ее собственным проблемам. Месье Дюмон сказал, что она не может оставаться здесь, но Тесс не теряла надежду. Ей нельзя терять ее. Надежда — это единственное, что у нее осталось.
Тесс старалась успокоить, уверить себя, что ведь он не выгонит ее на улицу? Если Александр был способен на это, то он сразу бы не оставил ее у себя! Но почему тогда он живет в этом огромном заброшенном замке совсем один? Почему он изолировал себя от всего света и живет как отшельник?
И хотя Тесс была озадачена образом жизни месье Дюмона и обеспокоена своей собственной безопасностью, она все же была рада этому уединению. Если только он разрешит ей остаться здесь, то никто ее уже не найдет. Если английские власти будут преследовать ее во Франции, то, найдя, вернут домой в Англию. А там ее ждет суд. Она не знала, какое по закону полагается наказание женщине, убившей своего мужа, но твердо знала, что никто не поверит ее рассказу. Ни один человек в Англии, будь то мужчина или женщина, никогда не поверит в то, что Найджел Риджвей мог настолько жестоко избивать свою жену, что, защищаясь, она вынуждена была стрелять в него. «И, кроме того, — размышляла Тесс со злостью, — избиение жены мужем считалось вполне приемлемым и законным делом. Правда, он должен был использовать прут, не толще своего большого пальца на руке».
Никто ничего не знал. Все считали лорда и леди Обри идеальной парой. И если леди Обри часто испытывала недомогание, в том не было ничего подозрительного. Слуги, конечно, знали, но они никогда не расскажут правды. Если бы они и решились на это, то никогда не нашли бы себе новой работы, потому что никому не хочется иметь слуг, разглашающих семейные тайны. Тесс знала, что если власти разыщут ее и вернут назад, в Англию, — ей будет предъявлено обвинение в убийстве. И она очень сомневалась в том, что беременность хоть как-то смягчит ее положение.
А если она останется здесь? Может быть, месье Дюмон заставит ее быть своей любовницей в обмен на крышу над головой? Будет унижать ее? Бить?
Но, если она уйдет отсюда, что случится с ней дальше? Тесс вспомнила опять долгие одинокие скитания по дорогам. Она подумала и о том, что в этом случае она, скорее всего, родит ребенка в какой-нибудь грязной канаве у дороги.
Размышляя над этим, Тесс вышла из столовой. Нет, ради блага ребенка, ей во что бы то ни стало нужно убедить Александра Дюмона разрешить ей остаться здесь до тех пор, пока она родит.
Надежда и оптимизм, почти покинувшие ее, вновь возвратились к Тесс.
— Он не похож на Найджела, — сказала она себе. — Ни один мужчина больше не может быть таким жестоким.
Александр сидел в таверне и пил вино. За всеми столиками толпились люди. Он же пил в полном одиночестве и ни с кем не разговаривал. И никто не разговаривал с ним. Только косые взгляды и тихий неодобрительный шепот ясно давали понять, что здесь ему не рады.
Конечно, все в деревне знали об Анне-Марии. Александр знал, что одни жалеют его, отказываясь верить худшему. Другие же боятся его, убежденные, что он грешен. Выли и такие, которые понимали, что он просто хочет побыть один, и уважали это его желание.
Лайз, девушка, работающая за стойкой, остановилась около Александра. В своем отношении к нему она не входила ни в одну из перечисленных категорий. Лайз явно вешалась ему на шею. Некоторые женщины, по причинам, которые Александр не мог понять, находили удовольствие только в атмосфере опасности.
Наклонившись, чтобы вновь наполнить вином бокал Александра, Лайз продемонстрировала ему все свои прелести. Александр медленно посмотрел на очертания упругой груди, едва прикрытой белой муслиновой кофточкой, на соблазнительно раскрытые губы и перевел взгляд на широко раскрытые карие глаза, которые смотрели на него больше чем с простым интересом. Он медленно покачал головой.
Лайз капризно надула губки и ласково погладила его по руке. Александр ожидал, что в нем шевельнется желание. Но этого не произошло. Нежно обхватив запястье девушки, он мягко, но настойчиво убрал ее руку со своей.
— Лайз, — из кухни раздался резкий крик дородной Maman девушки.
Возмущенно взмахнув юбкой, Лайз повернулась, чтобы уйти.
— Монах несчастный, — зло бросила она Александру.
Какой-то мужчина, сидящий за соседним столиком, схватил девушку за юбку и игриво потянул ее к себе.
— А я нет, — сказал он ей, смеясь. Лайз оттолкнула его руку.
— Отстань, Гаспард, — огрызнулась она, с громким стуком выставив перед ним бутылку вина и направляясь в кухню. Длинные черные волосы девушки вздрагивали с каждым ее шагом. За Лайз последовала ее мать, распекая девушку за то, что та разговаривала с Александром. «То, что мать не одобряла его, — цинично заключил Александр, — должно быть, делало его особенно привлекательным в глазах девушки». Александр смотрел ей вслед.
Долгое время уже у него не было женщин, а Лайз была прехорошенькая. Стоит ему только захотеть, и она скроется из-под строгого надзора своей матери и прибежит к нему в постель. Но Лайз была права. Монах несчастный. Прошло уже больше трех лет. Какого же черта он ждет?
Наклонившись, Александр взял мешок, лежащий у его ног, В мешке были хлеб, сливочное и оливковое масло, за которыми он приходил в деревню, а также связка собольих кисточек, которые он получал из Марселя. Закинув мешок на плечо, Александр швырнул на стол несколько монет. Направляясь к выходу, он чувствовал спиной, что его сверлят взгляды. Люди, толпившиеся у входа, молча расступились, давая ему дорогу. Никто не заговорил с ним и не улыбнулся на прощанье. Выйдя из таверны, Александр отправился в свой долгий одинокий путь домой.
Когда, наконец, он подошел к дому, уже стемнело. Ярко светила луна, освещая его путь через внутренний дворик. Где-то жалобно выл волк.
Мягко ухала сова. Совсем рядом в траве, шурша, пробежала крыса. Стук его каблуков, цокающих по вымощенной плиткой дорожке, сливался со стрекотом цикад и другими таинственными звуками ночи. Но поднявшись по ступенькам задней лестницы в кухню, Александр как будто попал в могилу — настолько темным и безмолвным был его дом.
— Мадемуазель? — позвал он, но ответа не услышал.
Размышляя о том, где же могла быть девушка, Александр положил мешок на рабочий столик, зажег лампу и вышел из кухни ее искать. Сначала он поднялся в спальню, думая, что она, должно быть, уже спит, но комната была пуста. Когда Александр поднимался по лестнице, в голове его мелькнула мысль, что, должно быть, после его непреклонного ответа сегодня утром девушка ушла. Обыскивая комнаты второго этажа, Александр представлял ее, ночью, совсем одну где-нибудь на пустынной дороге. От этих мыслей, обеспокоенный, он нахмурил брови.
— Мадемуазель? — позвал он опять, но ему ответило только его собственное эхо.
— Она еще не совсем выздоровела, чтобы уходить куда-либо, — твердил он себе, пересекая оружейный зал и открывая одну из двойных дверей, ведущих в гостиную. Но и эта комната тоже была темна и пустынна.
Всерьез обеспокоенный тем, что бедная, доведенная до отчаяния девушка могла попасть в любую безвыходную ситуацию, Александр продолжал обыскивать второй этаж.
— Глупая девчонка, — проворчал он, сворачивая в один из коридоров. — Если только она ушла…
Увидев свет в конце коридора, Александр остановился. Полоска света выбивалась из-под двери, ведущей в библиотеку. Александр ускорил шаги и, проходя по коридору, почувствовал, как беспокойство, владевшее им несколько минут назад, сменяется облегчением и раздражением.
— Мадемуазель, почему вы не отвечали, когда я…
Он резко остановился на пороге. Девушка была там. Свернувшись клубочком на краю пыльного кожаного дивана, она крепко спала. Открытая книга выпала из ее рук и лежала на полу. Одна рука девушки покоилась на ее высоком животе.
Поставив лампу на столик у двери, Александр вошел в комнату, стараясь не шуметь. Он поднял с пола упавшую книгу и взглянул на название. Она читала Аристотеля в оригинале. Нахмурившись, Александр перевел взгляд на спящую девушку, а потом опять на книгу. Как может простая английская девушка читать греческого философа? Ему пришло в голову, что это была не просто маленькая несчастная мадемуазель, как он думал о ней вначале. Положив книгу на столик, Александр задумчиво смотрел на девушку.
Свет от стоявшей рядом лампы мягко падал на нее, но даже он не мог смягчить выражение на ее худеньком личике, не мог изменить ее обеспокоенного, затравленного взгляда, не мог скрыть страх, который окутывал девушку, будто черный плащ. Александр ощутил вдруг, как нежность — чувство, которое давно уже умерло в его душе, — опять шевельнулась в нем. Ни одна женщина не могла выглядеть столь беспомощной и беззащитной, как эта худенькая беременная девушка.
Александр склонился над ней и, просунув одну руку под колени девушки, а другую — под ее голову, осторожно, с нежностью поднял ее с дивана, стараясь не разбудить.
Даже во сне все тело девушки напряглось.
— Нет, — пробормотала она. — Отпустите меня.
— Тсс, — мягким голосом приказал Александр, направляясь к двери и убаюкивая девушку в своих руках, наслаждаясь забытым удовольствием человеческого прикосновения.
Через мгновение Тесс проснулась и стала сопротивляться.
— Отпустите меня, — задыхаясь, произнесла она, отталкиваясь от его груди.
Александру следовало бы уступить и выполнить ее просьбу, но он почувствовал, что ему совсем не хочется этого делать.
— Прекратите ерзать, мадемуазель, — прикрикнул он на девушку, направляясь к выходу. Здесь он остановился. — Возьмите лампу.
— Отпустите меня, — голос девушки был тихим и напряженным.
Александр услышал страх в ее голосе и, когда она стала сопротивляться всерьез, он, в знак протеста, еще сильнее сжал девушку в своих руках.
Не обращая внимания на ее сопротивление, Александр повторил:
— Возьмите лампу.
Девушка сделала, что он просил, и, когда она взяла в руку лампу, Александр понес ее по коридору в широкий вестибюль.
Тесс больше не сопротивлялась, но он чувствовал, как она дрожит, слышал, как прерывисто она дышит.
— Что. вы делаете? — испуганно прошептала девушка.
— На этом диване не спят, — говорил ей Александр, поднимаясь по лестнице. — Для этого есть кровати. И вам, мадемуазель, давно уже следует быть в одной из них.
— В этом нет необходимости. Я могу идти сама. Вам не стоит так напрягаться, — протестуя, сказала Тесс.
— Вы весите недостаточно для того, чтобы я напрягался, мадемуазель, — ответил он ей. Они уже поднялись по лестнице и свернули к спальне, которой пользовалась сейчас Тесс. — Я думаю, что мне следует накормить вас, — сказал Александр.
Она не ответила, чувствуя силу и твердость его рук. И только очутившись в комнате, Александр отпустил Тесс. Как только ноги ее коснулись пола, она тут же отскочила подальше от него. В одной своей маленько» руке девушка держала лампу, другой же сжимала ворот платья. Ее глаза смотрели на него с опасением. И вдруг, с быстротой молнии, в голове его мелькнула мысль. Она боится его. Боится, как все деревенские жители. Может быть, до нее дошли слухи? Или она знает об Анне-Марии?
Нет, если бы она знала это, то никогда не пришла бы сюда. Но тогда чего же она боится? Он не собирается нападать на нее, если ее страх был в этом.
— Ложитесь спать, мадемуазель, — произнес он тихим голосом и, повернувшись, вышел в коридор, к спальне, которую сейчас занимал.
Лежа в постели и наблюдая, как желтый свет луны заливает комнату и ветерок, врывающийся из открытого окна, вздымает занавеску, Александр думал о девушке. Он вспомнил, как испуганно вскрикивала она в бреду, когда он прикасался к ней, как исступленно отталкивала она его руки; думал о том, как резко она отскакивала от него, когда он приближался, и как подозрительно и осторожно смотрели на него ее глаза. Наверное, уже в сотый раз Александр спрашивал себя, чем девушка могла быть так напугана. Неужели она как-то чувствовала, кто он такой, подозревала, что он сделал?
Александр понимал, что она осталась здесь только потому, что у нее нет выбора. Он знал, что девушка боится его, но почувствовал вдруг, что ему очень этого не хочется.
