Глава 22
— Когда ты это обнаружил? — Харгривс заглянул в узкую щель между стеной и винным стеллажом, за которым был едва-едва заметен проход в стене.
— Незадолго до вашего прихода сюда, — ответил Эмерсон. — Я обыскивал это место неделями с пола до потолка, как вы и сказали мне, и, наконец, нашел.
— Ты еще ничего не успел здесь тронуть?
— Ничего, сэр. Я попытался, конечно, но не смог в одиночку отодвинуть этот стеллаж.
— Хорошо. Его светлость сейчас занят своими гостями, выставляя себя совершеннейшим идиотом, так что нам они долго не помешают — ни он сам, ни его шлюха. Для начала мы уберем все бутылки с этого стеллажа, а потом посмотрим, может нам вдвоем удастся отодвинуть его от стены. Ладно?
Шлюха? Прескотт стоял, скрытый темнотой, в дальнем углу похожего на пещеру подвала, наблюдая за своим камердинером и Эмерсоном и прислушиваясь к каждому их слову. Он ничего не имел против того, чтобы его называли идиотом, даже совершеннейшим идиотом, потому что бывали времена, когда он и сам себя так обзывал, но то, что Эд назвал Люсинду шлюхой, выходило за рамки его терпения.
Он уже собирался выйти из темноты и открыто заявить о своем присутствии и о своих возражениях, когда чьи-то тонкие пальцы схватили его за руку и потянули назад.
— Не горячись, Прескотт, — прошептала Люсинда, благодаря Бога за то, что ее голос заглушался звоном переставлямых бутылок.
— Но этот сукин сын только что назвал тебя…
— Я знаю. Я слышала, что он сказал. Подожди.
— И вообще что ты здесь делаешь? Я же сказал тебе оставаться наверху.
— Очевидно я просто тебя не послушалась. Боже мой, что это они здесь делают?
— Я тоже хотел бы это знать. По крайней мере они не осматривают винные запасы Рейвенс Лэйера — это уж наверняка.
— Уже некоторое время назад у меня возникли подозрения, что он что-то ищет в замке. Может быть, теперь мы узнаем, что именно ему понадобилось здесь.
— Кто обыскивал замок? Эмерсон?
— Нет, твой камердинер, Харгривс.
— Ты видела его?
— Не только видела, но и слышала. И девочки тоже.
— Почему ты мне ничего не сказала об этом?
— Я думала, что он, может быть, выполняет твои приказания.
— Мои приказания?
— Да, ты был очень скрытным в своих делах в последнее время.
— О сегодняшнем празднике и фейерверке — да, но больше ни в чем.
Они замолчали, увидев, что Харгривс взял со стеллажа последнюю бутылку и осторожно поставил ее на пол в ряд с другими.
— Готов сдвинуть с места этого слона? Эмерсон поплевал на руки.
— Сначала дайте мне занять устойчивое положение.
Мужчины взялись за стеллаж с двух сторон и на счет три сделали отчаянную попытку отодвинуть его от стены.
Однако он даже не двинулся с места, несмотря на то, что вены вздулись у них на шеях и мускулы буграми выступили на спинах.
— Благослови Бог крепкий английский дуб, — сказал Харгривс.
— Благослови его или пошли к черту, но нам его не сдвинуть.
Под покровом темноты Прескотт с усмешкой обернулся к Люсинде.
— У них в головах вместо мозгов солома.
— Ш-ш-ш.
— Может быть, нам следует попробовать вдвоем взяться за один и тот же конец?
— Да, тогда, может, что-нибудь и получится, сэр.
— Теперь они начинают думать, — прошептал Прескотт.
Эмерсон подошел к Харгривсу, и они предприняли еще один мощный толчок. Стеллаж с ужасным скрипом отодвинулся от стены на десятую долю дюйма, оставив за собой глубокую канаву на земляном полу.
— Еще раз, — сказал Харгривс.
— При таком темпе они будут двигать его всю ночь, — сказал Прескотт.
— Ты можешь помолчать? — зашипела Люсинда. — Они услышат тебя.
Наконец, совершив не менее дюжины подобных попыток, Харгривс и Эмерсон отодвинули винный стеллаж от каменной, покрытой вековым слоем пыли стены, но не больше, чем на два фута. Но и этого оказалось достаточно, чтобы они могли протиснуться через эту щель.
Прескотт отправился вслед за ними, но Люсинда опять остановила его.
— Ведь ты не собираешься пойти за ними, не так ли?
— Наоборот. Именно это я и хочу сделать.
— Прескотт, ты забыл, что Гарик это… это сумасшедший. Я не хочу, чтобы для тебя все закончилось плохо.
— О, ты такая прелесть, — он нагнулся, чтобы поцеловать ее, но она отстранилась.
— Если ты пойдешь за ними я… я…
— Что, отправишься наверх, где тебе и место?
— Нет! Я пойду с тобой.
Он обнял ее за шею и притянул к себе.
— Дорогая, я никогда в жизни не поднял руку на женщину. Но сейчас мне, возможно, придется это сделать, только для того, чтобы убрать тебя со своего пути. И к тому же спасти от ненужных неприятностей.
— Ты не посмеешь это сделать.
— Нет, конечно нет. Но я не хочу, чтобы ты следовала за мной по пятам. Тебе надо подняться наверх и посмотреть, как там дела у девочек? Могу поспорить, что гром фейерверка, разбудил их.
— Когда они спят, — ответила Люсинда, — их и из пушки не разбудишь. Так что тебе придется придумать другую причину, по которой я не смогу пойти с тобой.
— Ты не будешь путаться у меня под ногами?
— Я буду держаться на добрых два фута позади тебя.
— У-гу, конечно.
— Клянусь, Прескотт, так оно и будет.
— Боже, спаси меня от несговорчивых женщин. Хорошо, пошли. Но возьми вот это, просто на всякий случай.
Он протянул ей один из своих револьверов и чуть не рассмеялся, увидев, как под его тяжестью у нее опустились руки.
— Может быть, я и понесу его, но не пущу в действие.
— А ты даже знаешь как?
— Конечно, знаю. Ты просто прицеливаешься вот так и нажимаешь на курок.
Прескотт пригнулся, когда она направила ствол пистолета на него, затем протянул руку и отодвинул его в сторону.
— Просто держи при себе эту чертову штуковину, хорошо? Если возникнет необходимость пустить его в действие, то это сделаю я.
Люсинда одарила его ангельской улыбкой.
— Как скажешь.
Прескотт что-то пробурчал себе под нос и направился к отверстию в стене. Как и обещала, Люсинда держалась на порядочном расстоянии позади него, когда они протиснулись через щель и пошли по темному, кажущемуся нескончаемым тоннелю, который оказался за стеной. Чем дальше продвигались они в неизвестность, тем все меньше становилась дистанция между ними, сократившись сначала до одного фута, потом еще, и вскоре Люсинда подошла к нему вплотную, коснувшись своим телом его спины.
— Ты боишься? — чуть громче, чем шепотом, спросил он.
— Н-нет, конечно нет.
Он усмехнулся на ее очевидную ложь.
— Вот и хорошо. Лучше дай-ка мне лампу.
— Зачем?
— Я выше ростом, смогу держать ее выше и впереди. Так нам будет лучше видно.
— О! — она подала ему лампу и вновь заняла свое место позади него. — Как ты думаешь, где они?
— Не имею понятия. И вообще, что это за место?
— Я подозреваю, что это пещера баронов-контрабандистов.
— Баронов-контрабандистов?
— Да, помнишь, я рассказывала тебе о них?
— Нет, я что-то этого не припоминаю.
— Не может быть Прескотт.
— Ты рассказывала мне о первых графах, но никогда не говорила ни о каких баронах-контрабандистах.
— А, да, наверное, так оно и было.
— Они тоже носили женские платья и бродили по холлам замка, воруя женские украшения?
— Нет, глупый, бароны задерживали и грабили случайные корабли, которые они заманивали на скалистый берег.
— Так они были пиратами?
— Только некоторые из них. Большинство же были обыкновенными мошенниками, которые еле сводили концы с концами, грабя…
— Случайные корабли, которые заманивали на скалистый берег. Мне кажется, я понял. Что случилось с ними?
— Последний уплыл со своей семьей и помощниками на Джамайку или какой-то другой остров в Карибском море, когда Оливер Кромвель сверг с престола и обезглавил Карла Первого.
— Так ему пришлась не по душе политика Кромвеля?
— Вероятнее всего, последний барон опасался за свою собственную жизнь. Кромвель был отвратительным типом, алчным и беспринципным в своем желании очистить от греха всю Англию. Его последователи, судя по тому, что я читала, были еще хуже. Они закрыли все театры и игральные дома в Лондоне, сделали религию и набожность единственными приемлемыми формами развлечения, если, конечно, их можно назвать развлечениями. И вешали или сжигали на костре каждого человека, которого подозревали в колдовстве.
— Для меня это решение кажется разумным. Если бы мне пришлось жить в то время, вероятнее всего, я тоже уплыл бы на Джамайку.
— Говорят, последнему барону пришлось так быстро уносить ноги, что он оставил здесь большую сокровищницу, полную награбленных драгоценностей.
— Сокровища здесь, прямо у нас под носом?
— Это обыкновенные сплетни, Прескотт, сказка, которая веками передавалась из поколения в поколение. Могу от себя добавить, что ее всегда рассказывали, когда времена были особенно трудными.
— И что, никто не пытался найти эти сокровища?
— Почему? В разные времена каждый Трефаро занимался их поиском. К несчастью, ни один из них ничего не нашел.
— Да, почему-то удача всегда обходит Трефаро стороной. Нам всегда нужны деньги, но мы никогда не можем достать их.
Они вышли из одного тоннеля и повернули в другой. По мере их продвижения стены становились сырее, воздух более затхлым, а земляной пол круче спускался вниз.
— Деньги это еще не все, Прескотт.
— Однако они много значат, особенно когда у тебя их нет, дорог…
Он внезапно замолчал, увидев тусклый свет, мерцающий впереди, и услышав звуки голосов.
— Это, должно быть, они. С этой минуты больше никаких разговоров, понятно? — почувствовав, как Люсинда кивнула за его спиной, Прескотт прошептал:
— Не отходи от меня ни на шаг и держи свой револьвер наготове.
Внезапно один из мужчин издал громкий возглас.
— Вот он!
Прескотт узнал голос своего камердинера, и ему стало интересно, что он там нашел.
В глубине души он надеялся, что это были спрятанные сокровища последнего барона.
— Я знал, что он должен был быть здесь, — сказал Харгривс. — Я знал это с самого начала.
— Что это? — спросил Эмерсон. — Книга? Вы заставили меня все это время обыскивать темницу и грязный погреб только ради этой чертовой книги?
— Это, мой хороший, больше, чем просто книга. Это дневник моей бабушки, ее личные записи о том, что произошло здесь до моего рождения.
— Наверху в библиотеке полным-полно всяких дневников.
— Но они не такие, как этот. Этот определит истинного лорда Рейвенс Лэйера. Я полагаю, что поэтому-то бабушка и спрятала его здесь. Мой дед отказался принять правду. Она знала это и по-своему постаралась сохранить наследство для меня. Пусть земля ей будет пухом.
Прижавшись к земляной стене, Прескотт остановился у входа в маленькую пещеру. Из нее в центральный коридор пробивался тусклый свет. Он отдал лампу Люсинде и рискнул быстро заглянуть туда. Харгривс и Эмерсон сидели на корточках на полу спинами к нему.
Перед ними стоял маленький деревянный сундучок для шитья с открытой крышкой, и его содержимое находилось в руках камердинера.
Люсинда тоже заглянула в пещеру, и вид тени Харгривса на стене поразил ее. До этого момента она никогда не обращала особого внимания на камердинера и поэтому никогда не замечала поразительного сходства его профиля с профилем Прескотта. У них были одинаковые скулы, одинаковые сильные, решительные подбородки и широкие лбы. Они оба были высокими и стройными и схожи по комплекции, несмотря на то, что Прескотт был более мускулистым из-за того, что ему пришлось в Техасе много лет выполнять тяжелую физическую работу. И даже их глаза были одинакового оттенка.
— Да, да, да! — сказал Харгривс. — Вот послушай это, Эмерсон.
— …Они вернулись из Гретна Грина в приподнятом настроении, но дома вместо поздравлений и пожелания счастья их ждала ярость моего доброго мужа. Я не знаю, какие силы двигали им. Он не только поклялся лишить Гайлса наследства, но и пообещал, что сделает так, что невеста Гайлса, Элен, предстанет перед судом, будет осуждена и послана в исправительную колонию в Австралию по обвинению в воровстве и проституции, если мой дорогой сын не согласится аннулировать свой только что заключенный брак. Отчаяние, которое я видела в их юных глазах, наполнило мое сердце жалостью к ним, поэтому теперь я беру все в свои руки в надежде на то, что мой муж, граф, никогда не узнает о моем предательстве. И хотя брак Гайлса и Элен будет, наверняка, расторгнут, я сохраню их брачный контракт, как доказательство их невинной юной любви. Может быть, если не в Англии, то на небесах, они будут опять вместе.
— Вот и все, — Харгривс развернул лист старого пергамента, который он нашел засунутым в середину дневника. — Документ, который доказывает, что мой отец был действительно женат на моей матери во время моего зачатия. Это законно, значит и я тоже…
— Вы, негодяи!
Злое восклицание Эмерсона заставило Харгривса взглянуть вверх, и при виде ножа в руке Эмерсона он попятился назад. Увидев направление взгляда Эмерсона, он посмотрел через плечо на Прескотта и Люсинду, которые стояли на входе.
— Убери это, — сказал он Эмерсону, — нам теперь не нужно кровопролития. И больше не нужно никаких секретов. Я рад, что ты нашел меня, Прескотт. Или мне следует сказать, кузен Прескотт?
— Кузен? — Прескотт вошел в пещеру, убедившись, что Люсинда находилась в безопасности за его спиной.
— Не притворяйся, что ты не слышал, — сказал Харгривс. — Я уверен, что ты слышал каждое слово.
— Да, я слышал, но не думаю, что понял до конца.
— Это довольно просто, поверь мне. Я — десятый граф Сент Кеверна, а ты — самозванец. Это, — Харгривс помахал контрактом, — доказательство моего права на наследование титула и имения.
— Все, что я вижу, — просто обыкновенный листок бумаги.
Несмотря на то, что Прескотт старался, чтобы его голос звучал непринужденно, и надеялся, что на лице не было написано тревоги, его мозг лихорадочно искал способ благополучно выпутать Люсинду из этой ситуации. У Эмерсона был нож, а Прескотт не хотел убедиться на деле, знает ли тот, как обращаться с ним.
— Да, но это не просто листок бумаги, кузен, это гораздо больше. Этот документ положит конец почти пятидесяти годам намеренного обмана и предательства, разоблаченного моей дорогой бабушкой, твоей прабабушкой, восьмой графиней Сент Кеверна. Он доказывает, что я — законный наследник Рейвенс Лэйера.
— Наследник? — внимание, с которым следил Прескотт за Эмерсоном и ножом, который тот держал в руке, как-то ослабло. — Ты претендуешь на звание законного наследника этого места?
— Да, — гордо сказал Харгривс.
Как ни старался, Прескотт просто не мог удержаться от смеха. Он оставил свой дом, свою семью — все, что он знал и любил, — чтобы приехать в эту ужасную недружелюбную страну, где его за исключением Люсинды и трех маленьких девочек никто не любил и не доверял ему, и все это было напрасно.
— Иисус Христос, я просто не могу поверить в это!
Уверенный, что его бесцеременный американский кузен просто насмехается над ним, Харгривс поднялся на ноги с выражением негодования на лице и, не осознавая этого, встал между Эмерсоном и Люсиндой с Прескоттом, стоящими у входа.
— Однако тебе лучше поверить этому, кузен. Как только я представлю этот документ и дневник моей бабушки одному из судей Ее Величества и он заверит его подлинность… Это будет только делом времени, когда тебя выгонят отсюда.
— Тебе нужен судья, Эд? У нас случайно есть один сейчас наверху.
— Судья Ченоуэф? — спросил Харгривс.
— Верно. Как ты посмотришь на то, если мы вдвоем сейчас пойдем к нему и узнаем, что он может сказать по поводу этих твоих бумаг?
В руке Эмерсона сверкнуло лезвие ножа.
— Нет! Никто не уйдет отсюда, пока его светлость и я не сведем счеты друг с другом.
— Вам не надо сводить счеты, Эмерсон, — сказал Харгривс.
— Не надо? Он разрушил мою жизнь, отобрал у меня все, ради чего я так долго работал.
— Ты не работал, — сказал Прескотт. — Ты: все это украл.
— Я работал, — сказал Эмерсон. — С рассвета до заката за те жалкие гроши, которые этот умирающий старый развратник платил мне.
Люсинда выступила из-за спины Прескотта.
— Дядя Герберт не был старым развратником. Он был добрым, порядочным человеком, Гарик, а ты воспользовался своим преимуществом над ним, когда у него уже не было умственных и физических способностей защитить себя.
— О да. Он был таким добрым и приличным, что предпочел незаконнорожденную племянницу своему собственному сыну.
— У дяди Герберта не было сына. У него…
— У него были только дочери? Нет, не совсем!
В пещере на мгновение воцарилась тишина, и за это время все догадались о том, что не досказал Эмерсон.
Прескотт простонал.
— О Боже, неужели еще один родственник?
— Ты? — спросила Люсинда, и у нее от удивления расширились глаза. — Ты сын дяди Герберта?
— Его незаконнорожденный сын, — сказал Эмерсон. — И твой кузен.
— Я не верю этому, — сказала Люсинда.
— Тебе лучше поверить, потому что это правда. Моя мать, лежа на смертном одре, поведала мне об их любовной связи. Именно мне должен принадлежать титул и имение, а не этому варвару, с которым ты спишь.
— Любовная связь не является законным браком, — сказал Харгривс. — Поэтому незаконно и твое заявление.
— Однако это так, старина.
— Ненадолго.
Эмерсон потянулся за дневником, но Харгривс резко повернулся, вытянув руку в полную длину, чтобы тот не мог достать его. Решив, что ему надо действовать, Прескотт выхватил револьвер из руки Люсинды, прицепился в Эмерсоне и нажал на спусковой крючок как раз в тот момент, когда тот толкнул Харгривса в сторону, поставив камердинера прямо по линии огня. Раздался оглушительный выстрел, и Харгривс упал на пол. На рукаве его камзола начала медленно проступать кровь.
— Сукин сын! — Прескотт вновь прицелился, но выстрелить не успел. Эмерсон выбежал из пещеры и исчез в глубине тоннеля.
Прескотт хотел уже было броситься вслед за ним, но остался на месте, осознав, что в настоящий момент Харгривс больше нуждался в его внимании. В конце концов, все его будущее зависело от жизни камердинера.
Люсинда опустилась на колени рядом с Харгривсом и начала осматривать его рану.
— Он очень плох? — спросил Прескотт. — Я, конечно же, не могу сказать наверняка, но мне кажется, что пуля не задела кость.
Харгривс посмотрел вверх на Прескотта.
— Ты застрелил меня.
— Прости, — сказал Прескотт. — Это не моя вина. Я целился в Эмерсона, но он толкнул тебя…
— Ты, сукин сын, упустил его! Теперь он, наверное, уже за версту отсюда.
— Какой язык, мистер Харгривс, — возмутилась Люсинда. — Или мне следует звать вас, кузен?
— Зови меня, как хочешь. Черт побери, больно.
— С ним все будет нормально, — сказала Люсинда.
— Ты уверена? — Прескотт нахмурился.
— Настолько уверена, насколько я могу быть уверена сама в себе.
— Хорошо, тогда ты позаботься об Эде.
— Я? — удивилась она. — А ты? Ведь ты не можешь оставить его здесь в таком положении.
— Тогда отведи его наверх и не дай потерять слишком много крови. Я не могу допустить, чтобы он умер от потери крови.
— Какая искренняя забота о человеке, который собирается отобрать у тебя имение, — произнес Харгривс с усмешкой.
— Да, имение, — сказал Прескотт. — Но мы поговорим об этом позже. А сейчас мне надо догнать Эмерсона.
— Не будь сумасшедшим, Прескотт, — взмолилась Люсинда. — Он убьет тебя.
— Маловероятно, дорогая, — Прескотт помахал перед ее носом своим револьвером. — У меня есть это, а у него только нож.
— Американцы, — сказал Харгривс, когда Прескотт выбежал из пещеры.
При тусклом свете лампы Люсинда повнимательнее осмотрела рану камердинера и пришла к выводу, что все было так, как она и предполагала. Рана была незначительной и, хотя выглядела пугающе, не угрожала его жизни.
— Вам повезло, мистер Харгривс.
— Я истекаю кровью, мисс Трефаро, и испытываю ужасную боль. В чем же, по-вашему, мне так повезло?
— Если бы Прескотт хотел убить Гарика, а не намеревался просто вывести его из строя, вы, вероятнее всего, были бы уже мертвы.
— Да, но он не попал в него, а вместо этого подстрелил меня.
— Он первоклассный стрелок, мистер Харгривс. Но судьба такова, что иногда даже самые лучшие стрелки промахиваются по своим целям. Вы можете встать?
— Я лучше полежу здесь еще немного, если вы не возражаете.
— Но мне нужно перевести вас в место с лучшими условиями. Если эта грязь попадет в вашу рану, будет занесена инфекция. Возможно заражение крови. Гангрена, наконец.
Харгривс недоверчиво посмотрел на нее.
— Вы действительно искренне заботитесь о моем благополучии?
— Конечно. А как же иначе?
— Но ведь, моя дорогая, если я умру, у вашего любовника останется титул десятого графа Сент Кеверна. И со временем, как только этот варвар из Техаса решит сделать вас своей женой, вы станете графиней.
Она отвела взгляд, и краска залила ее лицо.
— Этого не случится.
— Что? Что он женится на вас?
— Нет, что я выйду за него замуж. Я уверена, что вы знаете о моем… о моих обстоятельствах, мистер Харгривс.
Услышав в голосе Люсинды страдание, Харгривс понял, что он сделал ей очень больно своими необдуманными рассуждениями. Похоже, она не была властолюбивой авантюристкой, которая пыталась выжать из графа все, что можно, как он думал раньше. Она была просто молодой женщиной, поставленной жизнью в то ужасное положение, которое судьбой уготовлено незаконнорожденным — окончательно решил он и мягко произнес:
— В таком случае, мисс Трефаро, мне кажется, что я обязан извиниться перед вами. Или мне следует сказать — кузина Люсинда?
— Извиниться передо мной? За что?
Он простонал и сделал попытку подняться.
— Сперва помогите мне. Подобного рода вещи джентльмены должны говорить, стоя на ногах, а не лежа пластом на спине.
С помощью Люсинды, которой это стоило больших усилий, Харгривс со стонами и руганью наконец поднялся на ноги. Выпрямившись, он немного пошатнулся, что заставило Люсинду обхватить камердинера рукой за талию, чтобы поддержать его.
— Вам придется извинить мою слабость, — сказал он. — Уверяю вас, это вовсе не похоже нa меня. Но ведь так же невероятно и то, что в меня выстрелили. Видите ли, я никогда до этого не был ранен.
— Нет, я и не думала, что были. Давайте помолимся, чтобы это был первый и последний раз.
— Да.
Харгривс облокотился на Люсинду, и они направились к выходу из винного погреба.
— M-м, теперь о вашем доме… — сказал он.
— О моем доме?
— Да. Я ужасно сожалею, кузина.
— Спасибо. Я так и думала.
— Я не намеревался поджечь его.
— Вы?
— Да. Это как-то просто случилось само по себе.
Люсинда резко отстранилась от него, и Харгривс с громким стоном опустился на пол у стены тоннеля.
— Это вы сожгли мой дом?
— Не нарочно. Я искал дневники моей бабушки.
— В моем доме?
— Да.
— Но ваша бабушка никогда не жила там!
— О, но там много лет назад жила ее престарелая компаньонка. Я, конечно, знал об этом и подумал, что она, возможно, спрятала бабушкины дневники там, чтобы они не попали на глаза деду. Когда я искал их, то нечаянно опрокинул зажженную лампу, масло пролилось, и огонь распространился быстрее, чем я смог остановить его. Прежде, чем я осознал, что произошло, пламя охватило весь дом, и мне уже не приходилось думать ни о чем другом, как о спасении собственной жизни. Я не хотел, чтобы вы потеряли свой дом, кузина. Я только хотел найти доказательство законности моего рождения. И вам, конечно, как никому другому известно, насколько это важно.
— Да, — сказала она. — Я знаю.
— Тогда вы прощаете меня?
— За то, что вы хотели найти доказательство законности своего рождения — да. Но за то, что вы сожгли дотла мой дом, — никогда.
Она развернулась и быстрым шагом пошла в направлении, откуда они только что пришли.
— О, послушайте, кузина, — окликнул ее Харгривс. — Ведь для вас все закончилось хорошо, не так ли? Я хотел сказать, вы потеряли все, что у вас было, но чего стоят те бедные пожитки по сравнению с тем, что есть у вас сейчас?
Она опять изменила направление и подошла к нему.
— И что же это, скажите мне, что у меня есть теперь?
— Ваш чертов техасец, конечно.
— Большое спасибо. Вы имеете в виду, что мы любовники?
— Ну да.
— Вы, самонадеянный идиот. Разве вы не понимаете, что благодаря вам, все что у нас с ним было, больше уже невозможно.
— О чем вы говорите?
— Я говорю о том, что своим несвоевременным вмешательством, вы, возможно, разрушили наши жизни.
— Разрушили? Как?
— Разве вы не понимаете? У нас с Прескоттом нет больше будущего. Если вы действительно законный наследник, а я подозреваю, это так и есть, он вернется домой, а я останусь здесь без гроша за душой.
А про себя она добавила: «…а особенно без мужчины, который мог заполнить пустоту долгих дней и ночей, остающихся на мою, лишенную радостей, жизнь».
— Не будьте глупы, кузина. Даже я вижу, что вы любите друг друга.
— Любовь не вечна, кузен, — сказала Люсинда. — Пройдет время, она поблекнет, и от нее останутся только приятные воспоминания. А может быть, и их не останется.
— Я так не думаю. Влюбленный мужчина способен перевернуть небеса и землю, чтобы быть с женщиной, которую выбрал.
— Откуда вам это знать, — она развернулась и направилась от входа в винный погреб обратно в тоннель.
— Куда вы идете?
— Кто-то должен помочь Прескотту найти Гарика, прежде чем Гарик найдет и убьет его.
— А как же я? — взмолился Харгривс.
— Мне все равно. Оставайтесь здесь и истекайте кровью.
