Глава 10
Люсинда не спеша спускалась по лестнице к завтраку, напевая себе под нос веселую незатейливую мелодию. Она слышала, как Прескотт пел эту песню вчера утром, когда она проходила мимо его комнаты — что-то про желтую розу в Техасе. Хотя она находила слова песни лишенными всякого смысла, мелодия была живая и легко запоминающаяся на слух, и она хорошо подходила под ее прекрасное настроение этим утром.
Как странно, что было так чудесно на душе — ведь не прошло и трех недель с тех пор, как она потеряла свой дом и сад.
Но Люсинда действительно чувствовала себя просто превосходно и была готова любить эту жизнь, хотя и терпела в ней много несправедливости и жестокости. Да и как можно было ее не любить?
Сезон стрижки овец закончился уже несколько дней назад, и, к всеобщей радости, шерсти настригли гораздо больше, чем в прошлом году.
Теперь, когда у Прескотта не осталось больше никаких важных дел на ближайшие дни, он хотел выехать с Люсиндой на пикник, как они и собирались.
Она уже сошла с последней ступеньки лестницы, когда увидела камердинера Прескотта, собирающегося подниматься наверх.
— Доброе утро, мистер Харгривс, — сказала она с сияющей улыбкой.
— Мисс Люсинда.
С бесстрастным выражением лица слуга слегка наклонил голову в знак почтения и поспешил мимо нее вверх по лестнице.
«Какой-то очень угрюмый человек, — думала она, направляясь через холл к кухням. — И к тому же довольно странный». Он всегда был вежлив, когда она встречалась с ним в коридорах замка, но ему, казалось, всегда не хватало времени на то, чтобы сказать больше двух слов приветствия. «Доброе утро» или «добрый вечер» — до сих пор их разговоры не заходили дальше этого.
Являясь камердинером графа, Харгривс, безусловно, занимал среди слуг более высокое положение, но если все остальные держались вместе, то о нем этого никак нельзя было сказать. Он, казалось, намеренно сторонился всех людей в замке. Хотя его обязанности были, без сомнения, ничуть не обременительнее чем у других, он никогда ни с кем не разговаривал, как будто у него не было даже свободной минуты.
Уже не однажды Прескотт говорил ей, что очень редко прибегает к услугам Харгривса, предпочитая в основном все делать сам. И ей приходилось только удивляться, почему камердинер всегда казался таким занятым, и куда он вечно спешил, если у него было так мало дел.
«Да, это действительно странно», — еще раз подумала Люсинда, входя в кухню и увидев там экономку и горничных, с головой погруженных в работу.
— Доброе утро, миссис Свит.
— Доброе, мисс Люсинда. Вы будете завтракать в малой столовой, как обычно?
— Да. Но прежде я решила забежать на минутку сюда и попросить вас, если это будет не трудно, приготовить для нас маленькую корзинку для пикника.
— Для вас и его светлости?
Люсинда хотела уже было ответить, но промолчала, заметив на себе любопытные взгляды Миранды, Ровены и Урсулы. В одно мгновение она поняла, что почти забыла свое место и перешла ту невидимую черту, которая отделяла ее от других людей. Ведь она была ничем не лучше их. В действительности, если смотреть правде в глаза, ее положение в замке было самым ничтожным из всех. Ведь она всего лишь бедная, бездомная родственница графа.
— Да, для его светлости, — сказала она. — Теперь, когда мы закончили стрижку овец, перед началом сенокоса он хочет получше осмотреть имение.
— Он сейчас этим и занимается, — сказала Ровена с фальшивой любезностью.
— Его светлость уже покинул замок?
— Да, его нет здесь уже давно, — сказала Миранда. — Он уехал рано утром, дав распоряжение Тому оседлать его коня еще до рассвета.
— О, тогда ничего не нужно. Я думаю, он будет занят до конца дня. Извините, что я понапрасну побеспокоила вас, миссис Свит.
— Ты ничуть не побеспокоила меня, дитя. А теперь лучше отправляйся-ка поскорее есть свой завтрак.
Расстроенная тем, что ее пикник с Прескоттом сегодня не состоится и будет отложен неизвестно на какое время, Люсинда развернулась и пошла к выходу. Но она слегка замедлила шаги, когда подошла к обитой сукном двери, ведущей в холл.
— Это поставило ее на место, не правда ли? — услышала она шепот Миранды.
— Нахалка, она этого заслужила, — ответила ей Ровена. — Всегда ведет себя так, как будто чем-то лучше нас.
— И к тому же всегда гоняется за его светлостью, — сказала Урсула. — Пусть не думает, что мы этого не заметили.
Стараясь не обращать внимания на обидные слова прислуги, Люсинда гордо подняла голову и открыла дверь. В ту же секунду Прескотт без рубашки с чем-то большим в руках, завернутым в тряпку, ввалился на кухню, чуть не сбив Люсинду с ног.
— Боже всевышний, Люсинда, несите мне скорее теплое молоко.
— Теплое молоко? Конечно. Миссис Свит, его светлости нужно немного теплого молока.
Экономка засуетилась, с недоумением глядя на них обоих.
— Теплого молока?
— Да, — сказал Прескотт. — И налейте его в бутылку.
— В бутылку, милорд?
— Да в маленькую бутылку с соской, если такая найдется под рукой. Ну, а если нет, то ему придется обойтись кусочком сахара.
Миранда и Ровена словно окаменели от удивления, превратившись в мраморные статуи, когда Прескотт положил свою ношу на стол, за которым они работали.
У них от изумления раскрылись рты, а глаза загорелись восторженным восхищением при виде больших крепких мускулов на его руках и плечах и широкой обнаженной груди, слегка покрытой темными вьющимися волосами.
Хотя и Люсинде вид обнаженного, как из бронзы вылитого торса Прескотта доставлял огромное наслаждение, в голове у нее крутилась одна единственная мысль: какими же все-таки наглыми девицами были эти сестры-служанки. По необъяснимым причинам их поведение неимоверно злило ее.
— Девушки! Делайте то, что вам сказал его светлость. Найдите ему бутылочку.
— Но у нас нет ни одной, мисс, — сказала Ровена.
— В замке не было младенцев уже долгие годы, — подтвердила Урсула с недовольной гримасой на лице.
— Тогда принесите мне полотенце, — сказал Прескотт и начал осторожно разворачивать свою ношу.
— Ой! — взвизгнула Миранда, когда из тряпки показалось шевелящееся, мокрое существо. — Миссис Свит, его светлость принес ягненка в ваши кухни.
— Ягненка? — экономка поспешила к ним с чистым льняным полотенцем. — Милорд, я протестую. Я не потерплю, чтобы в мои кухни приносили животных. Во всяком случае, живых.
— Ну, этот не останется долго живым, если мы не дадим ему немного теплого молока, — сказал Прескотт. — Этот бедняжка — сирота.
— Сирота?
Люсинда увидела озабоченное выражение на лице Прескотта и засомневалась — так ли он не любил овец, как утверждал, или же говорил это по своему неведению, как человек, который за свою жизнь не имел дела с другими животными кроме коров. Она подозревала, что вернее последнее, судя по тому, как глубоко он был озабочен благополучием этого маленького овечьего детеныша.
— Знаете, я нашел его на пастбище, — сказал Прескотт, — лежащего рядом со своей мертвой матерью. Она, должно быть, умерла сразу после того, как он родился. Видите? Он до сих пор еще мокрый от послеродовой смазки, и не может долго протянуть без матери. Хорошо, что я нашел его вовремя.
— Спасибо, — сказал он, когда миссис Свит подала ему полотенце и стакан теплого молока. Прескотт свернул полотенце и на добрых два дюйма опустил его в стакан. Осторожно он поместил конец полотенца, с которого капало молоко, и свой палец в рот ягненка, чтобы тот принял их за сосок матери. Хитрость удалась и через мгновение малыш начал громко сосать.
— Этого хватит ему ненадолго, — сказал Прескотт, вынув полотенце и опять опустив его в стакан.
— Да, вы правы, — согласилась Люсинда, и тут в ее голове неожиданно промелькнула мысль, — Минуточку. У нас все-таки есть бутылочки и соски здесь, в замке.
— Это маловероятно, — сказала Урсула. — Мы избавились от них много лет назад, когда отнимали от груди последнего младенца Трефаро.
— Этим последним младенцем Трефаро была я, — сказала Люсинда. — Кажется, мы хранили эти бутылочки в детской. Возможно, они все еще там. По крайней мере, не помешает сходить и проверить — может, я права.
— По-моему, это только пустая трата времени.
Люсинда не обратила внимания на замечание, которое пробурчала себе под нос Ровена, настолько она была полна желания помочь Прескотту спасти маленького ягненка.
— Миранда, сбегай, пожалуйста, наверх и поищи бутылочку в шкафах.
— Мисс?
— Они должны быть где-то в большом ящике, розовом или голубом. Прошло столько лет с тех пор, как я в последний раз видела их, что уже точно не помню, какого они были цвета, — она посмотрела на горничную, ожидая увидеть ее спешащей к двери. Но Миранда продолжала стоять, как вкопанная, на своем прежнем месте рядом с Прескоттом, да еще и с выражением справедливого негодования, на лице. Люсинда почувствовала, как иссякает ее терпение. О Господи, избавь ее от строптивых служанок.
— Прошу вас, Миранда. Вы же видите, что его светлость очень беспокоится за своего ягненка.
— Так, подождите-ка, — сказал Прескотт. — Это не мой ягненок.
— Это вы так думаете, — пробурчала Ровена.
— Это просто ягненок. Я только нашел его и принес сюда. Но если в доме найдется бутылочка с соской, и вы принесете ее для меня, мисс Миранда, я, конечно, буду вам очень признателен. А то скоро этот маленький барашек ссосет кожу моего пальца.
— Да, милорд, — от оказанного Прескоттом внимания Миранда зарделась, присела в быстром реверансе и понеслась к двери.
Миссис Свит пододвинулась ближе к столу, чтобы повнимательнее рассмотреть сироту.
— Я думаю, что Ваша светлость ошибается.
— Насчет чего?
— Насчет этого. Видите? Это не маленький барашек. Это маленькая овечка.
Прескотт внимательно осмотрел ту область, на которую указывала своей деревянной ложкой миссис Свит. Даже человек, подобный ему, который всю свою жизнь имел дело только с коровами, мог увидеть, что у ягненка отсутствовало важное мужское приложение.
— Ну, тогда это все объясняет, — сказал он.
— Что? — спросила Люсинда.
— Я всегда прихожу на помощь женщинам в беде. Как видно и этот раз — не исключение.
— Мне очень жаль, что нам с вами не удалось сегодня выехать на пикник, — сказал Прескотт, спустя некоторое время, когда они с Люсиндой сидели в библиотеке. — Я с таким нетерпением ждал его. Но после того, как я нашел ягненка, Тому понадобилась моя помощь в конюшне, и там мы разговорились о Техасе, словом, я даже не заметил, как ушло время.
Люсинда тоже с нетерпением ждала этого пикника, но она не осмелилась признаться. Это прозвучало бы с ее стороны слишком прямолинейно да и неприлично.
— У нас впереди еще много дней, чтобы поехать на пикник. Скоро начнется лето, погода станет теплее и ветры спокойнее.
— Но ведь и заготовка сена у нас уже на носу, не так ли?
— Да. Тогда, может быть, после покоса?
— Там будет видно.
Прескотт не хотел строить планы на будущее. У него сложилось такое впечатление, что. всякий раз, когда он планировал провести день наедине с Люсиндой, что-нибудь обязательно должно было случиться. Дожди, наводнения, неизвестно откуда взявшиеся снежные бураны в середине июля — какие угодно невероятные события, только бы помешать их планам. Черт побери! Теперь, став графом, чертовски трудно бывает выкроить свободное время.
Люсинда взглянула на стопку толстых тетрадей на письменном столе перед Прескоттом.
— Так вы все-таки послушались моего совета и начали изучать семейную историю, не так ли?
— Не знаю, насколько мне удастся изучить что-то. Мне очень трудно прочесть, что здесь написано. Как видно наши предшественники были не слишком сильны в правописании, да и писали они, как курица лапой. Однако, насколько я понял из этих записей, мы, Трефаро, не всегда были овцеводами.
— Вы правы.
— И что же мы делали?
— О, многое. Одно время мы владели и управляли несколькими оловянными рудниками на севере Корнуолла.
— Мы получали какой-нибудь доход от них?
— Довольно большой. По сути дела, не будь у нас этих оловянных рудников, замок не имел бы восточного и западного крыла и всех своих удобств.
— Но если это дело было таким прибыльным, почему же мы прекратили добычу олова?
— Откровенно говоря, запасы олова в рудниках настолько истощились, что продолжать его разрабатывать стало невыгодным делом, и добычу прекратили. Тогда-то мы и занялись разведением овец.
Прескотт находил это решение довольно разумным:
— Это правильно. Любой бизнесмен с головой на плечах переходит на другой способ делать деньги, если старый уже не приносит дохода. А чем Трефаро зарабатывали себе на жизнь до того, как они стали добывать олово?
— О, я думаю, они занимались преимущественно земледелием.
— Так они были «земляными червями»?
Люсинда постаралась скрыть свою улыбку, решив, что, пожалуй, никогда не сможет привыкнуть к колоритному техасскому жаргону Прескотта.
— Они недолго оставались фермерами. Возможно потому, что это не очень выгодное занятие в этих районах Англии. Я, конечно, не хочу сказать, что быть фермером вообще неприбыльно. Просто мне кажется, что здешние каменистые почвы слишком бедны для земледелия. Однако наши скалистые берега и маленькие бухты были залогом успеха в другом деле.
— Что же такое это могло быть?
— Контрабанда, — ответила она с огоньком в глазах. — Первые Трефаро были умелыми контрабандистами.
Прескотт смотрел на нее с выражением недоверия.
— Вы хотите сказать мне, что наши предки были обыкновенной шайкой мошенников?
— Не все. Только те из них, кто не согласился с запретом короля Англии импортировать товары из Франции во времена правления Наполеона. Но не подумайте о них слишком плохо. Они были не единственными, кто провозил контрабанду из Франции. В то время многие англичане так или иначе занимались незаконной торговлей.
— А почему я должен думать о них плохо? — спросил Прескотт. — Я восхищаюсь людьми, которые готовы сделать все, что от них потребуется, чтобы сохранить крышу над головой и досыта накормить семью. Я просто-напросто удивился, что мои предки могли заниматься контрабандой, когда, насколько я знаю, дорогой старый дядюшка Герберт был таким ярым патриотом Англии.
— Вы должны понимать, что это случилось еще до того, как дядя Герберт стал графом. Его отец очень любил французские вина и коньяки и пошел бы на любые жертвы, чтобы достать их. А его жена обожала носить платья, сшитые из французских шелков, атласов и муслинов от самых знаменитых модельеров того времени. Вам следует посмотреть их и мужские одежды, которые хранятся у нас в ящиках на чердаке. Некоторые из них выглядят совершенно новыми.
— Я обязательно взгляну, когда будет время, — Прескотт надеялся, что его ответ прозвучал достаточно заинтересованно. Это женщинам любопытно рассматривать даже устаревшую одежду, а он отложил бы это занятие на неопределенный срок.
— А что вы говорили мне на днях? — спросил он.
— О чем?
— Про обращение к духам Друидов, когда вы прокляли Эмерсона. Что вы под этим имели в виду?
От неожиданности щеки Люсинды залились румянцем.
— Я не имела в виду ничего конкретного. Это была обыкновенная выдумка, Прескотт. Я сказала это, чтобы припугнуть Гарика, чтобы тот оставил меня в покое. Господи, я не имею ни малейшего понятия, как взывать к этим древним Друидам, а о том, как накладывать проклятия на людей, я знаю и того меньше. Ведь я не ведьма.
— О, я знаю, что вы не ведьма.
— Тогда почему вы спросили?
— Потому что, мне кажется, я видел упоминание о Друидах в одном из этих дневников. Я просто-напросто подумал, что здесь, должно быть, есть какая-то связь.
— Думаю, что вы правы, — сказала она. — Видите ли, Друиды когда-то правили здесь много веков назад. Задолго до того, как королю Чальзу Второму пришла в голову мысль даровать титул графа Сент Кеверна первому Трефаро.
— И они практиковались в колдовстве?
— Честно говоря, я знаю о них очень мало и не могу сказать вам наверняка. Однако некоторые исследователи предполагают, что они умели колдовать. Но я знаю точно из уроков истории в школе и из того, что я прочитала в книгах, — колдуны они или не колдуны, но были миролюбивым и умным народом. Только пришел Юлий Цезарь со своими римскими воинами и положил конец их мирному существованию. К несчастью, ему удалось истребить всех Друидов.
— Всех до одного?
— Не знаю, но по крайней мере с тех пор они не собираются каждое воскресенье молиться своим богам, если это то, что вы имеете в виду, — сказала она.
Неожиданно ей на ум пришла еще одна мысль, и она добавила:
— Однако в народе до сих пор ходят слухи.
— Слухи?
— Да. Говорят, что каждый год, осенью, в канун Дня всех святых, мужчины и женщины в длинных черных мантиях собираются темной ночью в том месте деревни, где раньше была большая дубовая роща. Видите ли, в дубовых рощах древние Друиды обычно молились своим богам. Во всяком случае, люди видели, как эти фигуры в черных мантиях медленно танцевали по кругу, произнося непонятные заклинания к духам древних. Через несколько дней после того, как их увидят, в деревне начинают происходить странные вещи. У некоторых людей на лицах появляются страшные бородавки, в то время, как у других, наоборот, с лиц бесследно исчезают пятна и нарывы. Мужчин начинают привлекать женщины, которых они раньше даже не замечали, а у коров внезапно пропадает молоко.
Хотя лучи солнечного света ярким потоком струились через окна библиотеки, согревая комнату, Прескотт почувствовал, как по его коже побежали мурашки.
— Эти слухи такая же брехня, как байки про привидение, которое якобы каждую ночь бродит у нас по замку. Про то, что носит женскую одежду и украшения. Готов поклясться, что вы хотели испугать меня этими историями, Люсинда, но я не из робкого десятка.
— Зачем бы я стала это делать? — спросила она, слегка повернув голову так, чтобы он не увидел озорной огонек в ее глазах.
— Я не знаю. Это вы скажите мне.
— Вы спросили у меня о Друидах, и я просто рассказала вам все, что о них знаю.
— У-гу, конечно.
— Да, есть еще одна вещь, которая может показаться вам интересной.
— Я уже боюсь спрашивать, но что это?
— Вы видели этих черных воронов, которые летают по всему поместью?
— Да.
Она ближе наклонилась к нему и понизила голос до шепота.
— Их тут не было до того, пока не пришли римляне.
Таинственный голос Люсинды и ее близость, а также ожидание, что она сообщит что-то страшное, привели к тому, что у Прескотта помимо его воли по коже забегали мурашки, а сердце стало бешено колотиться, как будто собираясь выпрыгнуть из груди.
— Не было?
— Да. Последний священник Друидов, который правил в этих краях, вызвал их с небес, когда римляне сожгли дотла дубовую рощу. Знаете, здесь когда-то давным-давно была роща. Огромные дубы, которые возвышались до самого неба. Но, когда старый священник умер под пытками римских воинов, он наложил проклятие и на них, и на здешнюю землю. С тех пор ни одного дубового дерева не выросло в этих краях, но до сих пор кружат над имением вороны. Отсюда Рейвенс Лэйер и получил свое имя.
Скромно опустив свои пленительные серые глаза, она медленно отошла от Прескотта и встала у дальнего края стола.
Несколько мгновений он не мог отвести от нее глаз, отлично понимая, что только круглый дурак может принять все эти байки за чистую монету. Но дело было совсем не в этом — он почувствовал такое страстное желание, что у него все сжалось внутри. В разговоре возникла пауза.
— И вы ожидаете, что я поверю во всю эту чепуху?
— Нет, — просто сказала она. — Я вовсе не ожидаю, что поверите.
— Вот и хорошо, потому что я не верю. Не верю ни единому слову в этой истории.
— Верить или не верить — это, конечно же, ваше личное дело.
— И раз мы уже заговорили об этом, знайте, что я не верю также и ни в какое привидение, которое бродит по нашему замку в женской одежде.
— Я могу понять ваши сомнения.
— Если бы у нас в замке действительно было привидение, за такой длительный срок мы бы уже обязательно услышали или увидели его.
— Я согласна.
— Черт побери, Люсинда, перестаньте так безропотно соглашаться со всем, что я говорю.
— Вы предпочитаете, чтобы я возражала или, может быть, даже затеяла ссору?
— А почему бы и нет? Прошло уже довольно много времени с тех пор, как я последний раз хорошенько поругался. И чувствую, что перебранка мне сейчас совсем не помешает.
— Но это нелепо. Нам совершенно не нужно ругаться или спорить. То есть, конечно, если ссора не является единственным способом успокоить ваши нервы.
— Мои нервы?
— Да. Почему вы не признаете это, Прескотт? Сказочки про привидения здорово напугали вас.
При виде ее улыбки и дразнящего взгляда он с шумом отодвинул назад стул и, обойдя стол, стал рядом с ней.
— В настоящий момент, дорогая, страх — это самое последнее чувство, которое я испытываю.
Люсинда увидела огонь в его глазах, и ей стало совершенно ясно, что это значит. Она поняла, что сделала большую ошибку, стараясь раздразнить его своими рассказами о древних Друидах и проклятиях. Вместо того чтобы испугать, как было задумано, Люсинда соблазнила его, и теперь она не знала, как остановить его страсть, разгорающуюся на глазах. Но, если смотреть правде в глаза, она не была уверена, что действительно хотела бы остановить ее. Может, именно для этого в первую очередь она и хотела разозлить его — чтобы возбудить и заставить ее заметить.
Она не сдвинулась с места, когда Прескотт поднял руку к ее щеке. И в тот момент, когда он прикоснулся к ней, нежно лаская пальцами кожу, она ощутила прилив тепла во всем своем теле. Ее глаза расширились, и их зрачки потемнели от возбуждения и желания, которое она уже давно хранила глубоко в своей душе. Чувствуя внезапную сухость во рту, она разомкнула губы и слегка провела по ним языком.
Прескотт не мог отвести глаз от ее рта. Ему хотелось поцеловать ее. Это было так просто — заключить ее в свои объятия, покрепче прижать к себе и завладеть ее губами, со сладострастием исследуя своим языком каждый укромный уголок в манящей глубине ее рта. Да, это было так просто, но что после того, когда поцелуй закончится? Он не мог просто уйти по своим делам, как будто ничего не случилось. Поцеловать Люсинду всего один раз для него было недостаточно. Он хотел целовать ее до тех пор, пока она не начнет молить его о большем — обо всем. И, о Господи, с какой готовностью, каким наслаждением поддался бы он на ее мольбу!
«О, это сущий ад!» — решил он и уже потянулся к ней, но тут дверь в библиотеку внезапно распахнулась, и в комнату впопыхах вбежала миссис Свит, не только сорвав все планы Прескотта, но и заметно поубавив его пыл.
— Прошу прощения, милорд, но возникло неотложное дело, которое требует вашего решения.
Прескотт, проклиная все на свете, быстро отошел от Люсинды и встал у окна. Меньше всего ему хотелось, чтобы обеспокоенная экономка заподозрила об их с Люсиндой отношениях.
— Так что случилось, миссис Свит?
— У миссис Эмерсон начались роды.
— Не может этого быть, — воскликнула Люсинда. — Еще слишком рано.
Прескотт удивился, почему экономка обратилась с этой проблемой именно к нему, ведь он не знал практически ничего о том, как принимать роды.
— Если у женщины начались роды, миссис Свит, нужно вызывать доктора, сходите за ним.
— Она не может, — сказала Люсинда.
— Почему? О, неважно. Миссис Свит, пошлите Тома за доктором.
— Как вы не поймете, Прескотт. Доктора Гудэйкера сегодня нет в деревне.
— Нет в де… Дьявол! А где же он есть?
— В Труро, милорд, — ответила миссис Свит. — Поехал на поезде навестить свою овдовевшую сестру.
— Мне надо было спросить об этом раньше, — пробурчал он себе под нос. — Так чего же вы хотите от меня, миссис Свит? Я не доктор. Я не могу ничем помочь миссис Эмерсон.
— Вы не можете, но я могу, — сказала Люсинда, решительно направляясь к двери.
— Вы?
— Да, я. Я помогала доктору Гудэйкеру принимать роды и раньше. Миссис Свит, мне понадобится несколько чистых простыней, чем больше тем лучше, и кусок мыла, желательно хозяйственного. И передайте Тому, чтобы он запряг для меня повозку гувернантки и подогнал ее к центральному входу.
— Да, мисс, — экономка сделала быстрый реверанс и поспешила из библиотеки.
— Вы акушерка?
Люсинда остановилась в двери и оглянулась на него.
— В непредвиденных обстоятельствах — да. А это, мне кажется, как раз один из таких случаев. А теперь извините меня, я должна спешить.
— Подождите. Я поеду с вами.
— О, поверьте мне, Прескотт, вы будете там только мешать. Лучше оставайтесь здесь, — внезапно она остановилась. — Хотя поедемте, вы, возможно, пригодитесь.
— Так вы хотите, чтобы я помог?
— Да.
— Хорошо. Но, пожалуй, лучше сразу сказать, что я раньше никогда не принимал роды. Бывало, конечно, с телятами и жеребятами, и не один раз, но никогда не имел дела с человеческим младенцем.
— Не беспокойтесь о младенце — я приму его. Вы просто позаботитесь о других детях.
— Эй, перед вами человек, который просто обожает детей.
