— Какой белый сегодня лунный свет! — сказала Аня Блайт, обращаясь к себе самой. Она шла к парадной двери дома Дианы Райт по садовой дорожке, на которую, кружась в бодрящем, пахнущем морем воздухе, падали лепестки цветов вишни.

Она на мгновение остановилась, чтобы обвести взглядом холмы и поля, любимые ею с давних пор. Дорогая Авонлея! Глен святой Марии давно стал ее родным домом, но в Авонлее было то, чего не могло быть в Глене. Ее собственные призраки встречали ее на каждом шагу… поля, по которым она когда-то бродила, радостно приветствовали ее… незатихающие отголоски прежней милой жизни звучали вокруг… куда бы она ни взглянула, со всем были связаны какие-нибудь дорогие сердцу воспоминания. Тут и там в таких знакомых ей садах цвели душистые, яркие розы прежних лет. Аня всегда любила возвращаться домой в Авонлею — даже тогда, когда, как на этот раз, причина визита была печальной. Они с Гилбертом приехали на похороны его отца, и Аня осталась на неделю в Зеленых Мезонинах — Марилла и миссис Линд ни за что не соглашались на то, чтобы она уехала от них так скоро.

Ее прежняя комнатка в мезонине всегда была приготовлена для нее, и, войдя в нее в вечер своего приезда, она увидела, что миссис Линд поставила там для нее большой, по-домашнему прелестный букет весенних цветов. Аня опустила в него лицо и почувствовала, что он хранит весь аромат незабытых лет. Здесь, в этой комнатке, ее ждала та Аня, какой она была прежде. Давняя глубокая радость шевельнулась в ее сердце. Комнатка в мезонине приняла ее в свои объятия. Аня с нежностью и любовью смотрела на свою старую кровать, на одеяло с узором из листьев яблони, которое миссис Линд связала на спицах, и на безупречно белые наволочки, обшитые замысловатыми кружавчиками, которые миссис Линд связала крючком… и на плетеные коврики Мариллы на полу… и на зеркало, что когда-то отражало лицо маленькой сироты с гладким, без единой морщинки, детским лбом — сироты, которая, наплакавшись, уснула здесь в тот памятный первый вечер. И, забыв, что она счастливая мать пятерых детей и что в Инглсайде Сюзан Бейкер снова вяжет таинственные крошечные башмачки, Аня Блайт почувствовала себя Аней из Зеленых Мезонинов.

Она все еще глядела с мечтательной улыбкой в зеркало, когда в комнату вошла миссис Линд — она принесла чистые полотенца.

— Так приятно, Аня, когда ты снова дома, вот что я вам скажу. Вот уже девять лет с тех пор, как ты уехала, но мы с Мариллой по-прежнему скучаем о тебе. Правда, здесь не так одиноко с тех пор, как Дэви женился. Милли — чудесная крошка… Какие пироги она печет! Вот только любопытна донельзя… Но я всегда говорила и всегда буду повторять — другой такой, как ты, нет.

— Ах, миссис Линд, но это зеркало не обманешь. Оно говорит мне без обиняков: ты уже не та молоденькая девушка, какой была когда-то.

— Цвет лица у тебя сохранился прекрасный, — утешила миссис Линд. — Разумеется, ты никогда не была такой уж румяной…

— Во всяком случае, у меня еще нет даже намека на второй подбородок, — весело продолжила Аня. — И знаете, миссис Линд, я так рада, что моя старая комнатка помнит меня. Мне было бы очень больно, если бы когда-нибудь, вернувшись сюда, я поняла, что она меня совсем забыла. И это так чудесно — снова видеть, как над Лесом Призраков поднимается луна.

— Она похожа на громадный золотой шар, висящий в небе, правда? — заметила миссис Линд, чувствуя, что предается буйным поэтическим фантазиям, и радуясь, что ее не слышит Марилла.

— Вы только взгляните на те островерхие ели, темнеющие на ее фоне… и на березы в долине, все еще протягивающие руки ветвей к серебристому небу. Теперь это большие деревья, а ведь они были совсем молоденькими, когда я приехала сюда… От этого я и вправду чувствую себя немного постаревшей.

— Деревья, как дети, — вздохнула миссис Линд. — Просто невероятно — стоит повернуться к ним спиной, как они тут же вырастают. Взять хотя бы Фреда Райта — ему только тринадцать, а ростом он почти с отца… К ужину у нас горячий куриный паштет, а еще я напекла для тебя моего лимонного печенья… Можешь смело ложиться в эту постель. Я проветрила простыни сегодня, но Марилла не знала об этом и проветрила их еще раз, а Милли, не зная, что все уже в порядке, сделала то же самое и в третий… Надеюсь, Мэри Мерайя Блайт завтра наконец уедет — она всегда находит большое удовольствие в любых похоронах

— Тетя Мэри Мерайя — Гилберт всегда называет ее тетей, хотя она лишь двоюродная сестра его отцу — неизменно обращается ко мне «Ануся», — содрогнулась Аня, — а когда увидела меня впервые после того, как я вышла замуж за Гилберта, сказала: «Очень странно, что Гилберт выбрал тебя, — вокруг было столько привлекательных девушек». Возможно, именно поэтому мне она так не нравится. И я знаю, что Гилберт тоже далеко не в восторге от нее, хотя он слишком привержен к своему семейству, чтобы признать этот факт.

— Гилберт задержится здесь?

— Нет. Ему придется вернуться в Глен завтра вечером. Из-за похорон отца он покинул пациента в критической стадии болезни.

— Конечно, почти ничто не держит его в Авонлее с тех пор, как в прошлом году умерла его мать. Старый мистер Блайт так и не оправился после ее кончины — считал, что лишился всего, ради чего стоило бы жить. Блайты всегда были такими — слишком привязанными к земному. Право, становится грустно, как подумаешь, что никого из них не осталось в Авонлее. Такая замечательная старая семья! Но зато Слоанов здесь сколько угодно. Слоанами они всегда были, Слоанами и останутся — на веки вечные, аминь.

— Сколько бы ни было здесь Слоанов, я все равно выйду после ужина погулять по старому саду при луне. Потом мне, вероятно, все же придется лечь в постель — хотя я всегда считала, что спать в лунную ночь значит зря терять чудесное время, — но я непременно проснусь пораньше, чтобы увидеть, как первый робкий утренний свет забрезжит над Лесом Призраков. А потом небо станет коралловым, и вокруг будут порхать малиновки… может быть, на подоконник опустится маленький серый воробышек… и в саду засверкают золотом и аметистами анютины глазки…

— А всю клумбу июньских лилий съели кролики, — с грустью сообщила миссис Линд, спускаясь тяжелой поступью по лестнице. Она испытывала тайное чувство облегчения от того, что не надо больше говорить о луне. Аня всегда была чуточку странной в этом отношении. И надежда на то, что с возрастом она изменится, уже не казалась оправданной.

Диана шла по дорожке навстречу Ане. Даже в тусклом лунном свете было видно, что ее волосы по-прежнему черны, щеки румяны, а глаза ярки. Впрочем, лунный свет не мог скрыть и того, что она стала немного полнее, чем в прежние годы, — а Диана никогда не была из тех, кого в Авонлее называют тощими.

— Не беспокойся, дорогая, я лишь на минутку…

— Как будто это могло меня обеспокоить! — Диана взглянула на нее с упреком. — Ты же знаешь, я гораздо охотнее провела бы вечер с тобой, чем идти на этот свадебный ужин. Я еще не нагляделась на тебя, не наговорилась с тобой, а послезавтра ты уже уезжаешь. Но женится брат Фреда… ты же понимаешь, мы не можем не пойти.

— Конечно, конечно. Я забежала только на минутку… Знаешь, Ди, я прошла нашей старой дорогой… мимо Ключа Дриад… через Лес Призраков… мимо твоего тенистого старого сада… мимо Плача Ив. Я даже остановилась, чтобы посмотреть на перевернутые отражения ив в воде, как мы всегда делали в детстве… Они так выросли.

— Все растет, — вздохнула Диана. — Я вижу это, стоит лишь взглянуть мне на младшего Фреда! Мы все так изменились — кроме тебя. Ты ничуть не меняешься. И как ты умудряешься оставаться такой стройной? А взгляни на меня!

— Почтенная замужняя особа! — засмеялась Аня. — Но тебе пока удается избежать той полноты, что характерна для среднего возраста, Ди. Что же касается меня… К примеру, миссис Доннел того же мнения, что и ты. Она сказала мне на похоронах, что я ничуть не изменилась. Однако миссис Эндрюс с тобой явно не согласна. Она сказала: «Ну и ну, Аня, до чего же ты постарела!» Все зависит от глаз — или от сознания — того, кто смотрит на нас. Я чувствую, что немного постарела, лишь когда разглядываю иллюстрации в журналах. Изображенные на них герои и героини рассказов и повестей начинают казаться мне слишком молодыми. Но это пустяки, Ди, завтра мы снова будем юными девушками. Я пришла именно затем, чтобы сказать тебе это. Во второй половине дня мы возьмем выходной и посетим все наши любимые места — все до одного. Мы пройдем по весенним полям и через заросшие папоротниками леса. Мы увидим все, что когда-то радовало нас, и на старых знакомых холмах снова найдем нашу юность. Ничто не кажется невозможным весной, ты же знаешь. На полдня мы перестанем чувствовать себя родителями, взрослыми ответственными людьми и сделаемся такими легкомысленными, какой миссис Линд в глубине души считает меня. Право же, нет никакого удовольствия в том, чтобы быть здравомыслящими все время.

— Как это на тебя похоже! Я очень хотела бы прогуляться, но…

— Никаких «но». Я знаю, ты думаешь: «А кто же подаст ужин мужчинам?»

— Не совсем так… Анна Корделия может разогреть ужин и подать на стол не хуже меня, хотя ей только одиннадцать, — сказала Диана с гордостью. — Да ей и в любом случае предстояло заняться этим завтра — я намеревалась пойти на собрание благотворительного общества… Но не пойду. Я пойду с тобой. Это будет сбывшейся мечтой. Знаешь, Аня, по вечерам я часто сажусь у окна и представляю, что мы опять маленькие девочки. Я возьму с собой ужин для нас…

— И мы съедим его в саду Эстер Грей… Я надеюсь, он еще существует?

— Полагаю, что так, — сказала Диана не совсем уверенно. — Я ни разу не была там с тех пор, как вышла замуж. Анна Корделия много гуляет по окрестностям, но я всегда предупреждаю ее, что она не должна уходить слишком далеко от дома. Она любит бродить по лесам. А однажды, когда я отругала ее за то, что она разговаривает сама с собой в саду, она сказала, что говорила не с собой, а с духом цветов. Помнишь кукольный чайный сервиз, разрисованный крошечными розовыми бутонами, который ты прислала ей на ее девятилетие? Он весь цел, ничего не разбито — она такая аккуратная. Она достает его только тогда, когда к чаю приходят Три Зеленых Человечка. Никак не могу добиться от нее ответа на вопрос, кто они такие, по ее мнению. Должна признаться, что в некоторых отношениях, Аня, она гораздо больше похожа на тебя, чем на меня.

— Быть может, имя имеет гораздо большее значение, чем предполагал Шекспир. Не досадуй на Анну Корделию, Диана, пусть фантазирует! Мне всегда бывает жаль детей, не проведших несколько лет в сказочной стране.

На лице Дианы отобразилось сомнение.

— В нашей школе сейчас работает учительницей Оливия Слоан. Она бакалавр гуманитарных наук, а на должность в Авонлее поступила потому, что хочет в этом году быть поближе к дому, чтобы помогать матери по хозяйству. Так вот она говорит, что детей надо заставлять смотреть в лицо фактам.

— Неужели я дожила до того, что слышу от тебя, Диана, речи в поддержку идей, проникнутых слоанностью?

— Нет, нет! Оливия мне совсем не нравится. У нее такие круглые выпуклые и неподвижные голубые глаза, как у всех в их семействе. И я ничуть не против того, чтобы Анна Корделия фантазировала. Ее фантазии красивы — так же, как твои детские фантазии. Я думаю, что жизнь со временем принесет ей вполне достаточно «фактов».

— Так, значит, решено. Приходи к двум часам в Зеленые Мезонины, и мы выпьем немного смородиновой настойки — Марилла по-прежнему иногда делает ее, несмотря на неодобрение, выражаемое священником и миссис Линд, — выпьем чуть-чуть… просто для того, чтобы почувствовать себя чертовски отчаянными.

— Помнишь, как ты напоила меня этой настойкой допьяна? — звонко засмеялась Диана. Слово «чертовски» не вызвало у нее никаких возражений, хотя это непременно случилось бы, если бы его употребил кто угодно, кроме Ани. Все знали, что Аня на самом деле не имеет в виду ничего такого. Просто у нее такая манера выражаться.

— Завтра, Ди, мы устроим настоящий день воспоминаний. А сейчас не буду тебя дольше задерживать. Вот и Фред с бричкой. У тебя прелестное платье.

— Фред настоял на том, чтобы я сшила новое платье для этой свадьбы. Я считала, что мы не можем позволить себе такой расход сразу после постройки нового амбара, но Фред заявил, что не желает, чтобы среди разодетых в пух и прах гостей его жена выглядела как бедная родственница, которую пригласили, а ей даже не в чем было прийти… Все они такие, эти мужчины, правда?

— Ты говоришь совсем как миссис Эллиот из Глена, — строго заметила Аня. — Будь начеку — это опасная тенденция. Разве ты хотела бы жить в мире, в котором совсем нет мужчин?

— Это было бы ужасно, — призналась Диана. — Да, да, Фред, иду!.. Хорошо, сейчас!.. Ну, тогда до завтра, Аня.

На пути домой Аня задержалась у своего любимого старого ручья. Все звонкие переливы ее детского смеха, которые он когда-то уловил, теперь вновь издавали его журчащие воды, словно зная, что она вслушивается в их плеск. Ее старые мечты — она, казалось, видела их отражение в чистом прозрачном потоке, — старые клятвы, старые секреты… ручей хранил их все, они звучали в его бормотании, но некому было слушать, кроме мудрых старых елей Леса Призраков, елей, так долго внимавших этим звукам.