ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Когда Кристиана проснулась на следующее утро, она была удивлена тем, что так крепко спала. Она лежала несколько минут с закрытыми глазами, прижимаясь щекой к чистой ткани подушки, которая пахла сухой лавандой. Это был легкий приятный запах. Кристиана потянулась как кошка и громко вздохнула.
Когда она наконец открыла глаза и осмотрелась, комната ей понравилась. Вчера вечером при свете свечи она не могла ее рассмотреть как следует, так как была измучена и сразу же легла в постель, даже не сняв свое розовое шелковое платье.
Кровать стояла рядом с узким окном. Солнечный свет нежно проникал сквозь оконное стекло, через которое были видны ветви цветущих яблоневых деревьев. Буйный зеленый плющ обвивал окно, через которое виднелось голубое небо и каменистые холмы.
Широкий чистый подоконник из темного полированного дерева издавал приятный запах медового воска. Кто-то специально поставил на него чашку с сухой лавандой и розовыми лепестками. Солнце согревало их, и от этого они источали тонкий аромат.
Занавески были из натурального белого хлопка, отделанные простым ручным кружевом, так же как и покрывало на постели, которое было украшено оборкой и вышивкой.
Изголовье постели не было высоким, но было изготовлено из дерева хорошей твердой породы, украшенное простой резьбой в стиле Тюдор. Около постели стоял деревянный подсвечник из такого же дерева, на котором была поставлена свежая свеча.
Толстые стены, наклонный потолок двускатной крыши были чисто побелены, за исключением темных деревянных балок. Ее сундук стоял в углу комнаты на чистом ровном полу. На столе стояла чаша с водой для умывания, на стене несколько крючков для одежды, и больше ничего.
— Мне нравится эта комната, — громко сказала она, удивляясь. Это была ее комната, ее первая своя комната за многие месяцы. Она была чистой и солнечной, за окном цвели яблоневые деревья, в саду пели птицы, в комнате было уютно. Это было приятное успокаивающее место.
Кристиана поднялась из теплого углубления в постели, которое она сделала своим телом, и умыла лицо холодной водой из чаши, пригладив назад пряди черных волос, которые падали ей на лицо.
Судя по солнцу, уже было позднее утро, и в доме было на удивление тихо. Прошлым вечером она уснула, слыша звук приглушенных голосов, тяжелые шаги вверх и вниз по лестнице, прерываемые изредка смехом.
Удивляясь, почему так тихо, Кристиана открыла тяжелую дверь своей комнаты и спустилась в пустой зал.
Никого не было видно, все двери были закрыты.
Она не понимала, куда исчезли все обитатели этого дома и твердо была уверена только в одном: она просто умирала от голода. А еще хотелось принять ванну и надеть другое чистое платье.
Вчера миссис Хэттон сказала на кухне, что завтрак в шесть, а это время уже давно прошло, но должно же быть на кухне что-нибудь из еды. А может быть, миссис Хэттон поможет ей расстегнуть сотню пуговиц на ее платье или, может быть, у них есть горничная, которая могла бы помочь ей расстегнуть платье.
Она прошла вниз по узкой лестнице, удивляясь, как это Гэрет и остальные огромные парни не бьются головой о потолок.
На кухне было пусто, за исключением собаки, которая стояла передними лапами на столе в центре комнаты и с интересом принюхивалась к корзине с хлебом.
— Кыш, — прогнала ее Кристиана. Собака послушалась ее, тяжело опустив лапы на пол.
Беря хлеб из корзины, Кристиана с опаской посмотрела на собаку, которая просящими глазами смотрела на нее.
— Пошла прочь, — сказала она. Но, кажется, собака лучше понимала французский, чем английский, так как она опрокинулась на спину, показывая свой бело-коричневый живот и виляя хвостом с подобострастным видом.
Кристиана продолжала удивляться, куда все подевались. Потом она заметила, что дверь, ведущая в кладовую и во двор, приоткрыта. Она вышла во двор, освещенный ярким солнцем, надеясь увидеть там миссис Хэттон.
Девушка остановилась на заднем крыльце, кусок хлеба замер у нее в руке.
В десяти шагах от нее у старого каменного колодца стоял Гэрет Ларкин.
Он был без рубашки и без ботинок; стоя под старым деревом, он лил себе прямо на голову воду из ведра.
Вода текла блестящими струями по бронзовой коже его рук, шеи и далее по его сильной спине, по сильным мышцам его гладкой широкой груди. Мокрые темно-каштановые волосы прилипли к голове и шее; он вскрикивал от удовольствия, тряся головой. Брызги летели во все стороны.
Кристиана замерла на месте и зачарованно смотрела на него. Промокшие от воды брюки ясно обрисовывали его тело от талии до колен, и Кристиане пришло в голову, что он похож на римскую статую, но не из холодного гладкого камня, а ожившую и двигающуюся. Она забыла, что ненавидит его и смотрела на него широко раскрытыми глазами.
Гэрет перевернул ведро, вылив последнюю прохладную воду себе на лицо, и повернулся, чтобы взять льняное полотенце, которое он принес раньше.
Он громко и весело рассмеялся при виде Кристианы, неподвижно стоящей на крыльце. Ее нежные губы были слегка открыты, глаза округлились от удивления.
— Ты проснулась, — весело приветствовал он ее. — Мы уже начали думать, что ты проспишь всю свою жизнь.
Его развеселило то, что она покраснела, отвела от него взгляд, и стала смотреть себе под ноги.
Гэрет начал энергично растираться полотенцем.
— Ты голодна? — спросил он через плечо. — Пойдем, я помогу тебе найти что-нибудь на завтрак.
Кристиана с трудом перевела дыхание.
— Нет, нет, спасибо. Я нашла немного хлеба на кухне.
— Если ты имеешь в виду кусок, который был у тебя в руках, то боюсь, что Дог уже почти съел его, пока ты разглядывала меня.
Она пришла в себя и посмотрела на свою пустую руку. Собака сидела рядом с ней и смотрела на нее с беспокойством.
— Глупая собака, — проворчала она, сильно покраснев. Обращаясь к Гэрету, она добавила. — Я совсем не рассматривала вас. Я только была шокирована, и все.
Он ослепительно улыбнулся ей. Но она подумала, что он совсем не красивый: и улыбка его была насмешливой, и у него была всего одна ямочка.
— Как знаешь, — ответил он, соглашаясь. — Все уехали кататься верхом, а миссис Хэттон ушла в гости к своей сестре с ребенком.
— Пожалуйста, будьте так любезны, наденьте рубашку, — вдруг попросила Кристиана, боясь посмотреть на него.
Он снова засмеялся.
— Рубашка осталась на кухне. Пойдем, поищем, что тебе поесть.
Он подошел близко к ней и прошел мимо нее. Она с большой неохотой покинула залитый солнцем двор и вошла за ним в дом.
— Ну вот, — сказал Гэрет, снимая белую рубашку со спинки стула и натягивая ее на мокрую голову. Рубашку он заправил в мокрые брюки. Вид его больших сильных рук, выполнявших эти интимные действия, заставил ее покраснеть еще сильнее, хотя теперь он уже выглядел вполне прилично.
— А когда все вернутся? — внезапно спросила она. Гэрет взглянул на нее, она напряженно сидела на краешке стула, как птичка, готовая улететь при первой же опасности. Руки, сжатые вместе, лежали у нее на коленях, глаза опущены в пол, щеки пылали. Ее черные волосы выбились из-под заколок и падали на плечи и на грудь, которая хорошо была видна в довольно глубоком вырезе платья.
— Кристиана, — сказал он, и его мягкий тон заставил ее поднять глаза. — Тебе не нужно так нервничать из-за того, что я один здесь с тобой. Я совсем не собираюсь положить тебя в горшок и приготовить к обеду, хотя выглядишь ты очень аппетитно. Ну а теперь не съешь ли ты немного масла и меда с хлебом?
Она улыбнулась ему и стала такой очаровательной, что он растерялся и стоял как дурак с горшочком меда в руках. Она была очаровательна, когда краснела и избегала его взгляда, но она была вдвойне очаровательна, когда улыбалась и смотрела прямо в глаза.
— Да, спасибо, — сказала она и взяла горшочек из его рук.
С тяжелым глиняным кувшином он пошел в кладовую, прохладную темную комнату в дальней части дома. Здесь рядами стояли бутыли с элем и вином. В чистых ведрах стояло утреннее молоко со слоем сливок наверху.
Он наполнил молоком кувшин и вернулся на кухню, подошел к столу и разлил молоко по кружкам.
— Миссис Хэттон будет ругаться, если узнает, что мы пили молоко вместе со сливками, — сообщил он ей, садясь напротив нее за стол и пододвигая ей кружку с молоком.
Рот у нее был заполнен хлебом с медом. Она проглотила его и только потом смогла ответить.
— Вы тоже боитесь ее? — спросила Кристиана.
Гэрет отвел от нее глаза. Кристиана облизывала пальцы, выпачканные медом. Боже мой, даже язык ее нравился ему. Да, эти два месяца будут для него нелегкими.
— Ты не должна бояться миссис Хэттон, ей нравятся аккуратные люди, которые умеют себя хорошо вести, а ты очень воспитанная девушка, особенно, когда не бьешь своего брата и не ругаешься на меня по-французски, — добавил он.
— Я хотела вас спросить, — сказала Кристиана, принимаясь за большую кружку молока, — у вас нет в доме девушки, работающей по дому?
— Что-то вроде горничной? Нет, в доме только миссис Хэттон и девушки, которые приходят по понедельникам. Они помогают на молочной ферме. А что? Что тебе нужно? Может я смогу помочь?
Она снова покраснела, все ее миловидное лицо стало красным до корней волос. Густые ресницы опустились, прикрывая блестящие глаза.
— О, нет, видите ли, мне нужна девушка. Мне нужно помочь расстегнуть пуговицы. Я не могу расстегнуть их сама.
Гэрет рассмеялся.
— Не можешь расстегнуть пуговицы? А как же ты их застегивала?
Кристиане это совсем не казалось смешным.
— Вчера горничная в гостинице застегнула мне их. Этой ночью я спала в платье, и мне хотелось бы сменить его Гэрету было очень смешно. Его зеленые глаза искрились смехом. Он запустил пальцы в свои волосы, затем почесал бровь.
— Извини, что я смеюсь, но мне кажется так глупо не суметь раздеться самой в таком возрасте. Ты такое беспомощное и такое бесполезное создание, не так ли? Ты когда-нибудь в жизни раздевалась сама?
Кристиана больше не могла терпеть. Все, с нее достаточно!
— Я не бесполезное создание!
— В самом деле? Ну тогда, что ты можешь делать?
Вопрос поразил ее. Она никогда над этим не задумывалась, и была просто шокирована. Что же действительно она может делать?
— Я могу играть на скрипке, — наконец воскликнула она, гордо вскинув голову. — Я могу играть, как настоящий музыкант. Я могу играть с таким чувством, что люди плачут. Я могу сыграть любое произведение по нотам без подготовки. Я могу заставить скрипку звучать, как голос самого ангела.
Гэрет не считал это очень большим достижением, но маленькая кокетка была настолько горда этим, что он решил не возражать.
— Да, это уже что-то, — согласился он. — Мне бы хотелось тебя послушать.
Ее сверкающие глаза сразу потемнели, уголки губ скорбно опустились.
— У меня нет больше скрипки, — просто сказала она, но он был поражен, как печально она это сказала. — Она была, но ее у меня забрали.
Глядя на нее, Гэрет почувствовал, что она вдруг мысленно унеслась куда-то далеко-далеко. Как будто темная вуаль упала на ее лицо, таким замкнутым и напряженным стало оно. Вдруг это выражение сменилось холодным надменным взглядом.
— Какой глупый разговор, — быстро сказала она, — Давайте больше не будем об этом говорить. Какой у вас вкусный хлеб, правда?
— Да, — кивнул Гэрет, он склонился над столом, поставив на него локти. — И мед тоже. Пчелы на нашей ферме делают самый лучший мед в округе.
Она улыбнулась, лицо ее немного прояснилось, стало веселее.
— Как это может быть? — спросила она. — Чем же ваши пчелы могут быть лучше других?
— Это зависит от цветов, которые мы выращиваем, — объяснил Гэрет, показывая на старый сад за узкими окнами, где буйно росли наперстянка, вербена, фиалки, первоцветы. — Кажется, что они растут беспорядочно, но на ферме все имеет свой смысл и предназначение.
«За исключением меня», — подумала Кристиана, но вслух ничего не сказала. Он назвал ее бесполезной. Странно, но это больно укололо ее. А когда она хотела возразить, то не смогла вспомнить ничего «полезного», что она может делать, за исключением игры на скрипке, которой у нее больше не было.
— Можно мне еще молока? — спросила она, протягивая свою пустую чашку.
Гэрет снова налил молока из кувшина.
— Тебе не надо спрашивать. У нас много еды.
— Все очень вкусно. Как вы думаете, когда миссис Хэттон вернется?
— Через час или два. Ты в самом деле хочешь попросить ее расстегнуть пуговицы?
Кристиана с беспокойством взглянула на него.
— А что, нельзя? Мне не хочется сердить ее, но видите ли…
Она повернулась спиной к Гэрету, изогнувшись на стуле так, чтобы он мог увидеть бесконечные пуговички на спине размером с горошину. На каждой была маленькая петелька из розового шелка. Пуговицы шли вниз по ее стройной спине.
— Если я начну просто снимать, я испорчу платье, — объяснила она. — Сама я не могу их расстегнуть, и у меня нет горничной, чтобы сделать это.
Гэрет изо всех сил старался не рассмеяться.
— Знаешь, — предложил он наконец, — может быть сейчас самое удобное время чтобы ты научилась чему-нибудь полезному, предположим, одевать и раздевать себя. У миссис Хэттон нет времени для этого, а других женщин в доме нет. Может быть тебе придется быть заключенной в это платье, пока ты не уедешь. Ну, не вспыхивай, как полено в печи, я шучу. Повернись ко мне спиной, и я расстегну эти глупые пуговицы.
От этих слов она просто пришла в ужас.
— О, но вам нельзя. Это неприлично.
— Не будь ребенком. Я не собираюсь бить тебя. А кроме того, мне уже приходилось видеть женские спины. Если ты хочешь, я могу расстегнуть твои пуговицы, и тогда ты сможешь пойти и надеть другое платье. А можешь сидеть и ждать еще пару часов миссис Хэттон, которая тебе ответит, что ты должна это делать сама.
— Или ты думаешь, что я могу позволить себе что-то лишнее, — добавил он. — Я ничего не собираюсь с тобой делать. Мой отец сейчас в своей библиотеке, как раз через несколько комнат от нас. Ты можешь закричать, и он сразу прибежит.
На ее лице появилось выражение облегчения. Смешно, какой испуганной она кажется. Она повернулась к нему спиной, отбросила свои черные волосы с плеч.
Гэрет пересел на стул рядом с ней и начал снимать маленькие шелковые петельки, на которые были застегнуты пуговицы. Какой же странной колючей девушкой она была. Капризная и трогательная. Когда его пальцы коснулись ее шеи, она напряглась и вздрогнула.
Почему-то это вызвало у него раздражение.
— Какой же ты ребенок еще, — заметил он. — Ты считаешь, что ты очень умная, раз ты жила при французском дворе, но это совсем не так. Я думал, что ты упадешь в обморок, когда увидела, как я купаюсь у колодца.
Ее спина была как бледный шелк. Он расстегнул все пуговицы и смотрел на ее спину. От ее волос шел экзотический цветочный запах.
— Не называйте меня ребенком, — резко сказала она. — Я была просто удивлена.
Гэрет глубоко вздохнул и снова сосредоточился на выскальзывающих из пальцев маленьких пуговицах.
— Удивлена, — насмешливо заметил он, — ты наверно никогда в жизни не видела мужскую грудь.
— Я видела, — возразила Кристиана, — сотню раз. В Версале Артуа… — она вдруг замолчала, вспомнив об Артуа, который менял рубашку в ее присутствии так же спокойно, как он это делал при своем слуге, — пожалуйста, давайте не будем говорить об этом.
Гэрет замолчал, почувствовав грусть в ее словах. И так, у нее был любовник. Это не должно удивлять его. Правда, она застенчива, как юная девушка, краснеет, отводит глаза. Ну конечно, сказал он себе, ты же не французский аристократ, не так ли, Гэрет? Ты фермер глупый крестьянин.
Он продолжал расстегивать пуговицы. Показалось белое кружево корсета, плотное белое кружево сложного рисунка на фоне бледной кожи.
Не удержавшись, Гэрет поднял палец и нежно прикоснулся к ее спине. Прикосновение его было нежным, как у крыльев бабочки.
— Все твои пуговицы расстегнуты, — просто сказал он, не пытаясь дотронуться до нее снова.
Она быстро вскочила со своего стула, который с грохотом опрокинулся на пол, и быстро вышла из комнаты.
Только вбежав в свою комнату, она почувствовала себя в безопасности и долго стояла прислонившись к двери, часто дыша.
Надо было дать ему пощечину, ей надо было закричать. Она не должна была позволять расстегивать платье.
Но настоящая причина ее волнения была в том, что его нежное прикосновение сильно возбудило ее. Она много раз видела, как Артуа меняет рубашку, но когда она увидела, как Гэрет купается у колодца, она почувствовала совсем другое.
В самом деле, сейчас она испытывала совсем другое, новое чувство.
Она начала уже бояться того дня, когда Филипп и Виктория уедут в Новый Орлеан. Конечно, сейчас уже поздно что-либо менять, сказала она себе. Обо всем уже договорились. И даже если она передумала, как она смогла бы объяснить это?
Она пробудет здесь только два месяца, напомнила она себе. Два месяца — это не очень много, и она, конечно, сумеет избегать Гэрета Ларкина все это время.
Казалось, это будет так просто.
Но на самом деле все вышло иначе. Каждое утро он сидел за столом во время завтрака и смотрел на нее. Его странные желтовато-зеленые глаза смотрели насмешливо, на губах играла кривая ухмылка. Казалось, он понимал, как она смущается и, что хуже всего, казалось, это его ужасно развлекает.
Вместо того, чтобы вести себя, как джентльмен, (кем он, конечно, не был), и принципиально соблюдать приличное расстояние, он, казалось, наоборот все время искал встреч с нею, стараясь при каждом удобном случае коснуться ее. Он дотрагивался до ее плеча в зале или брал ее за локоть, когда она пыталась проскользнуть мимо него в дверях. Иногда он предлагал ей руку, когда она поднималась из-за стола. Все это были совсем невинные дружеские жесты, если бы не озорной блеск его глаз,
Кристиана не отходила от брата и Виктории, предлагая ей помочь няньчить ребенка, что (признавалась она себе) делала довольно неуклюже. Она предложила Виктории помочь упаковывать вещи, что заняло совсем мало времени. Или искала любое для себя дело.
Она терялась среди этих шумных людей с их странными привычками и громкими голосами. Они смеялись буквально над всем, спорили из-за всякой ерунды и, казалось, ничто не могло вывести их из себя.
Холодный взгляд и приподнятая бровь, которыми она пользовалась, чтобы разозлить маркизу Пьерфит, заставляли Ричарда хохотать. Холодный резкий голос, которым отчитывала слуг и горничных, вызвал просто недоумение у Джеффри и Стюарта, а позже она слышала, как Стюарт изображал ее гнев, копируя ее голос и манеры.
Она решила думать только о Новом Орлеане, куда она уедет еще до наступления осени. Она мечтала о том, что там она найдет себе богатого мужа, который купит ей бриллианты, платья, экипажи. И тогда ее жизнь станет такой же, как прежде, до того, как мир разрушился, и она никогда больше не будет иметь никаких дел с этими противными англичанами.
