Глава 11
Это была возмутительная сцена!
Принцесса Авентины, одетая в атласное платье с драгоценностями и бриллиантами, стояла около поленницы дров в маленькой деревушке. В руках у нее был топор, и она сама рубила дрова. Сенека ничего не мог сделать, чтобы отговорить ее от этого занятия.
Ей потребовалось всего пятнадцать минут, чтобы наколоть высокую поленницу дров. Если бы Сенека не был так зол на нее, то он непременно восхитился бы ее мастерством: так легко и непринужденно они все это делала.
Если бы только Сенека знал, почему она захотела остановить экипаж, он никогда бы этого не допустил! Он просто подумал, что она хочет раздать золотые монеты. Теперь он сожалел о случившемся. Он пристально посмотрел на нее:
— Ты уже все закончила?
Она положила топор, поправила свою съехавшую корону и взяла свою белку в руки.
— Ты рассердился, Сенека? — спросила она у него.
Сенека посмотрел на зевак — взрослых и детей, — которые столпились посмотреть на диво. Одного его взгляда было достаточно, чтобы они все заторопились к своим деревянным хижинам.
Он посмотрел на Августу, которая дожидалась Пичи в тени каштана. Только потом Сенека ответил на вопрос Пичи:
— Рассердился? — повторил он. — Нет, Пичи. Я рад до безумия! Если бы ты знала, как я трепещу от волнения, когда вижу тебя размахивающей топором. По правде говоря, я и женился на тебе из-за этой твоей сноровки.
Пичи стояла и смотрела на него. Она никогда не видела его таким, никогда не слышала, чтобы он так говорил, а потому громко рассмеялась. Ее веселье передалось крестьянам. Они подумали, что все происходящее таким и должно быть, и вновь подошли к принцессе и обступили ее. Сенека услышал, как толпа с восторгом вздохнула: это принцесса Пичи стала раздавать золотые монеты. Вскоре она вышла из толпы и ринулась к загонам на окраине деревни.
Сенека поторопился за ней. Толпа крестьян приветствовала его поклонами.
— Пичи, — громко позвал он ее.
Она обернулась, а затем зашагала еще быстрее.
— Я хочу увидеть свиней, Сенека. Вот почему я остановилась здесь. Я не собираюсь рубить дрова… Но когда я увидела неразрубленные поленья, я поняла, что могу подсобить крестьянам. Мне это не составило труда, ведь я с детства могу это делать. А ты не задавался вопросом, почему на крестьянских дворах лежат ненарубленные поленья? Сам рассуди: все сильные, здоровые крестьяне заняты на плантациях с цветами. Остаются только женщины, дети да старики, которым эта работа не под силу.
Сенека знал, что она была права. Но все еще не мог простить ее представленье с рубкой дров. Он не мог также допустить того, чтобы она прогуливалась между свиней.
— Ты ж не собираешься общаться со свиньями, — сказал он и хотел перехватить ее за руку. Она вырвалась от него и заявила:
— Я не уеду, пока не посмотрю свиней, Сенека!
— Возвращайся сейчас же в карету, — потребовал он.
— Нет, — ответила она. — Тебе лучше попробовать откопать канаву в океане, чем заставить меня покинуть этих людей, которые нуждаются во мне.
Сенека глубоко вздохнул. Он старался скрыть свой гнев от глаз присутствующих крестьян, которые стояли неподалеку от него.
— Пичи! — сказал Сенека. — Ты — принцесса Авентины! Ради Бога! Ты же не можешь идти туда, где барахтаются в грязи свиньи.
Но она его не послушала, а продолжала свой путь к загонам.
— Я не собираюсь барахтаться в грязи, Сенека Это же самое мое любимое место! Ты думаешь, что я перепачкаю его грязью?
Сенека сильно сжал кулаки. Скулы его заходили ходуном. Очевидно, она не видела, как уже испортила свое платье, рубя дрова.
Он схватил ее за руку, желая увести ее к карете.
— Ты не пойдешь в свинарник! — сказал ей Сенека. — Одно дело осмотреть свинью в замке, как это ты сделала, а другое дело — бродить среди них. Последний раз говорю, ступай в карету!
— Ты — единственный здесь, кто говорил мне помогать людям. Вот я и помогаю им, а ты — гневаешься. Ты все испортил, Сенека!
Сенека и бровью не шелохнул.
— Я не гневаюсь, но можно по-другому организовать помощь…
— Лучшая помощь сейчас — это остаться здесь. Я ничем не смогу помочь им, сидя в замке. И вообще, если у тебя мозги набекрень, то и не поймешь! — сказала Пичи.
Сенека ничего не ответил, ибо Августа и крестьяне собрались вокруг них. Он не хотел на людях выяснять отношения с Пичи. А Пичи воспользовалась его затруднительным положением и пошла к загонам. Крестьяне ожидали, что Сенека присоединится к ней, прежде чем они сами пойдут за ней. Пичи только взглянула на свиней и сразу поняла, почему они такие тощие.
— Вы неправильно кормите своих свиней, — заявила она, подняв крошечного сосунка от свиноматки. — Им нужно больше кукурузы, а также надо, давать все виды овощей, сухую рыбу, овес и пшеничную муку. Давайте им больше хлеба, фруктов, молока — свежего или скисшего. Черт, свиньи тоже любят простоквашу. Но больше всего им нужны кормовые плоды, которые растут на деревьях. У вас Авентине есть леса, где растут кормовые плоды? — спросила Пичи.
Августа посмотрела в сторону леса и спросила:
— Кормовые плоды? А что это такое? — Желуди, вот что, — объяснила Пичи Августе я крестьянам. — Единственное, что вам нужно сделать, так это выпускать этих хряков и хрюшек в лес. Они сами отыщут желуди. Они далеко не уйдут. Только придумайте, как вы их будете зазывать домой. Услышав зов, они сами легко придут домой. Мы так делали, когда я жила у себя на родине. У нас были такие люди — «крикуны», и свиньи слышали их издалека. У меня на родине были хорошие времена. А здесь самое лучшее в жизни то, что я встретилась с Сенекой.
Сенека пристально посмотрел на нее. Пичи ни разу не повысила своего голоса.
Женщина-крестьянка подошла к ней поближе и спросила:
— А какие корма могут найти свиньи в лесу еще?
— Каштаны тоже хороши! Если свиньи будут питаться желудями и каштанами, то у них будет сочное, нежное мясо, — сказала Пичи и почесала маленькому поросенку-сосунку между ушами.
— Единственное неудобство при кормлении желудями и каштанами — так это то, что сало будет темного цвета, а не белого, как обычно. А вообще, чтобы мясо было жирным и сочным, можно последний месяц, перед тем как забить свинью, кормить ее каштанами и желудями.
Сенека внимательно слушал рассказ Пичи. Сам он ничего по уходу за свиньями не знал, а к тому, что говорила Пичи, отнесся с уважением.
Крестьяне выслушали Пичи, и в глазах у них засветилась надежда. Действительно, их поросята были сильно тощи и не ухожены. И казалось, эти советы принесут свои плоды. Одна крестьянка далее подошла к Пичи и в знак одобрения поцеловала ей руку. Сенека никогда не видел крестьян такими счастливыми. Ему стало интересно, чему еще она могла научить крестьян.
— А еще, — продолжала Пичи, — никогда не режьте больших свиней на глазах у малых. От этого молодняк становится раздражительным и перестает есть. А теперь вы можете рассказать все это крестьянам из других деревень.
Сенека подошел и взял на руки маленького поросенка. Поросенок сильно извивался и корчился у него на руках.
— Не держи его так, дорогой! — обратилась Пичи к Сенеке. — Иначе он подумает, что ты хочешь его зарезать.
Сенека передал поросенка Августе, а та поставила его в загон. Сенека обернулся было к Пичи, но той уже и след простыл. Она стояла в толпе крестьян. Крестьяне целовали ей руки. Ее не тревожило, что они грязны и грубы. Она любила крестьян, а крестьяне любили ее. Они обожали свою принцессу. Крестьяне смотрели на нее как на статуэтку, только что изъятую из кабинета. И они, крестьяне, дотрагивались до Пичи со всех сторон. Принцесса была для них диковинкой!
«Принцесса и ее люди», — подумал Сенека.
Уже наступил полдень, а Пичи все рассказывала и рассказывала крестьянам без умолку, как приготовить мыло, как определить погоду по поведению животных и насекомых, как приготовить вкусную еду из овощей и фруктов и как использовать дикие травы в пищу.
Севека понимал, для чего она это все делает. Ее внимание к людям тронуло его до глубины души.
Он протянул ей руку и сказал:
— Ты готова возвратиться во дворец. Принцесса?
Она кивнула в знак согласия и разрешила ему отвести ее до кареты. Маленький мальчик вручил ей букет цветов.
— Это пасхальные цветы, мэм, — сказал мальчуган. — Они растут в Авентине и, что удивительно хороши!
— Удивительно хороши! — произнесла принцесса… и посмотрела на ярко-алые цветы.
Старик со взлохмаченной бородой, в лохмотьях, вышел вперед, чтобы посмотреть на принцессу.
— Эти чудо-цветы появились здесь столетия назад, Ваше Высочество! — произнес он.
Пичи подала старику несколько золотых монет, а затем сняла с себя все кольца, кроме обручального, и сказала:
— Возьми, хороший человек! Я знаю, что ты поделишь все эти драгоценности между крестьянами вашей деревни.
Старик раскрыл рот от удивления и только поклонился в ответ.
Сенека, увидев это, был в шоке. Пичи только что вручила старику состояние, на которое все жители деревни смогут прожить больше года, причем среди отданного были старинные изумрудные кольца его матери.
Его мать. Сенека вспомнил, как она заботилась о тех изумрудах, как любила смотреть на них и как тщательно хранила их. Она любила свои изумруды больше своего собственного сына — что ж, пусть они уйдут из семьи!
Сенека подошел к принцессе, взял ее за руку и повел к карете. Старик вдогонку сказал:
— Благослови Вас Бог, Ваше Высочество! Я не припомню того, кто бы дал нам, беднякам, драгоценности, с тех пор, как Святая Пасха ниспослала нам эти пасхальные цветы. Если у мадам найдется минута-другая времени, я кое-что могу рассказать!
Пичи повернулась к Сенеке.
— Может, задержимся на минуточку! Я люблю таинственные истории. Может быть, потому, что я — католичка.
Сенека согласился.
Старик начал рассказ:
— Столетия назад овцы Авентины начали погибать. Что бы люди ни делали, овцам лучше не становилось. Тогда люди стали молиться в Святую Пасху. Их молитвы были услышаны, и вскоре странные растения начали расти на этом острове. Никто прежде таких растений не видел. Это были красивые растения с яркими лиловыми цветами. Овцы начали поедать их и сразу же выздоровели. Пастухи дали им название «пасхальные цветы», потому что они начали расти после Святой Пасхи. Много ученых приезжало сюда, чтобы полюбоваться этими цветами и изучить их. Некоторые пытались увозить их с собой и выращивать в других странах. Но цветы нигде не приживались. Мы немного добавляем их в пищу овцам. И с тех самых пор пасхальные цветы хорошо растут только на нашем острове. Это наше чудо.
Рассказ растрогал принцессу, и у нее появились на глазах слезы. Сенека подал ей белоснежный шелковый носовой платок. Она утерла глаза и сказала:
— Это — удивительная история! Я таких еще не слыхала.
Старик улыбнулся принцу и сказал:
— Спасибо, сэр! Сенеке стало неловко.
— Почему вы меня благодарите? — спросил он у старика.
Старик улыбнулся беззубой улыбкой.
— За то, — сказал он, — что Вы позволили принцессе приехать сюда и помочь нам. Мы, как и наши предки, молились за то, чтобы нам помогли. Предкам Господь Бог послал пасхальные цветы на землю, а нам — принцессу-защитницу. Все люди на острове называют ее ангелом-принцессой, — закончил старик.
«Ангел-принцесса…» — подумал Сенека. По какой-то ему непонятной причине слово «ангел» было для него особенным. Он сам не мог понять, почему, но он чувствовал, что он уже где-то раньше, в душе, называл ее своим «ангелом».
— Я знаю, что об этом дне будут много говорить, — продолжил старик. — Даже через сто лет бабки, сидя у огня, будут рассказывать своим правнукам сказку о… принцессе Пичи, о ее доброте, и о Вашей, сэр, тоже. Спасибо за то, что посетили нас, Ваше Высочество. Вы оказали нам большую услугу.
Сенека похлопал по тощему плечу старика, прежде чем помочь Пичи войти в карету. Вслед за Пичи в карету запрыгнула ее белка. Сенека увидел, что у белки все еще была ее маленькая крошечная корона. Карета тронулась с места. Мужчины и женщины поспешили вперед, чтобы убрать с дороги разбросанные то там, то тут камни. Дети бежали рядом с каретой и выкрикивали имя Пичи. Они также махали вслед пасхальными цветами. А старики ковыляли за каретой до окраины деревни, махая вслед своими огрубевшими за жизнь руками.
Сенека наблюдал за всем за этим и старался припомнить, было ли такое прощанье с его матерью хоть раз. Ему, маленькому мальчишке, разрешалось сопровождать мать в особых случаях, но он так и на вспомнил того момента, когда хотя бы один крестьянин взглянул в сторону кареты его матери. Он отвернулся от окна и взглянул на Пичи: она была вся перепачкана, вплоть до кончика носа, в золотистых волосах застряли мелкие щепки, шелковое платье было все в пыли.
Но он, Сенека, обожал ее и гордился ею.
— Готово, — сказала Пичи, размешивая ложкой лекарство своего собственного изготовления.
Сенека сидел тут же, у нее в комнате, и смотрел, как она делает лекарство для его отца. Пичи сидела на полу, напротив него. Сенека настаивал, чтобы она приняла ванну и отдохнула после поездки, но Пичи принялась сразу же за изготовление лекарства. Она готовила питье из трав и припарку.
— Вот видишь, Сенека, — сказала она, — в этой бутылочке я смешала ревень, измельченную люцерну, корень красной пшеницы, кору дикой вишни, золотой корень и белый ликер. Все это избавит твоего отца от страданий. Ему надо принимать это лекарство по утрам и на ночь. И хотя я твоего отца обозвала старым козлом, я не могу позволить ему страдать. Это моя обязанность доктора-«травника» — изготовить лекарство и облегчить людям боль.
— Ваша доброта будет оценена, доктор Макги, — сказал Сенека, забирая бутылочку у нее из рук. — Он будет выполнять все так, как ты сказала.
Сенека ждал, пока она закончит приготовление припарки. А пока он ждал, то заметил в кресле нечто красное. Это был красный шерстяной носок. Он явно принадлежал Пичи.
— Я хотела его выбросить, — сказала Пичи, указывая на носок. — Я один потеряла, поэтому нет надобности хранить и второй.
Сенека потрогал носок пальцами на ощупь. — Это шерстяной носок? — спросил он.
— Да, это из шерсти овец Макинтошей. Миссис Макинтош — мастерица по вязанью шерстяных носок. Я всегда говорила, что все люди, живущие у гор, носят носки миссис Макинтош, — сказала Пичи.
Носок, действительно, был мягким, но его, Сенеки, собственные шерстяные носки были куда мягче. Сенека просунул руку внутрь. Он обнаружил, что в этом носке было тепло, а в его собственных — еще теплее.
— Ну, вот и готова припарка, Сенека! Слушай меня! Твоему отцу надо втирать эту припарку три раза в день.
— Чудесно! — пробормотал Сенека. Он все еще думал о качестве шерсти носка Пичи.
«Шерсть, — подумал он. — Овцы. Авентина. Пасхальные цветы».
Он быстро встал из кресла. Бутылка с лекарством выскользнула из его рук и ударила Пичи по колену. К счастью, она не разбилась!
— Пичи! — сказал он. — Я должен немедленно увидеть своего отца. Шерсть… наша шерсть, ты сама видишь… Пасхальные цветы… нигде в мире нет таких… Шерсть продается везде, но шерсть Авентины… Ты была права… — произнес он на одном дыхании.
— Сенека, что случилось?
— Я вернусь позже, — сказал он и побежал к двери.
— Подожди! — закричала Пичи. — Ты забыл лекарства! — с этими словами она подбежала к нему и вручила лекарства.
— Скажи отцу, что я приготовлю ему еще лекарства, когда он начнет бегать.
— Я скажу, — пообещал Сенека.
— Ему необходимо…
— Я знаю, Пичи, знаю, — перебил ее Сенека. Он поцеловал ее в лоб и заспешил к себе. Он молил Бога о том, чтобы Латимер, слуга, был на месте. Латимер оказался у него в покоях.
— Найди мне что-нибудь из шерсти… — приказал он слуге.
— Из шерсти. Ваше Высочество? — удивился слуга.
— Из английской, ирландской, австралийской… не важно, какой… Только не из авентинской шерсти.
Латимер достал из шкафа шерстяной шарф.
— Ваше Высочество приобрели его в прошлом году в Париже! — сказал Латимер.
Сенека взял шарф в руки и улыбнулся. Шарф был нисколько не мягче носка Пичи.
Он вышел и направился к покоям отца, перешагивая через три ступеньки сразу. Он молил Бога об одном, чтобы хоть раз в жизни отец выслушал его.
— Попробуй, отец! Попробуй! — говорил Сенека, стараясь всунуть королю в руку красный шерстяной носок.
Король никак не мог понять, чего добивается его сын.
— Ты кричишь на меня, Сенека, а потому я яячего не буду пробовать, а тем более носок этой абсурдной девчонки!
— Хорошо, — сказал Сенека. — Но ты попробуй на ощупь этот шарф, — попросил он короля. — Я купил его во Франции в прошлом году. Король отстранил руку принца.
— Шерсть как шерсть, — произнес он.
— Ты не прав! — произнес Сенека. Король сурово взглянул на сына и сказал:
— Я никогда не бываю не прав, я — король.
— То, что ты король, не может не делать тебя непогрешимым, — ответил Сенека.
— Да как ты смеешь?
Расстроенный, Сенека стоял на красном ковре посередине комнаты отца.
— Отец, не пасхальные цветы тебе надо экспортировать, а шерсть. Она принесет намного больше дохода, чем засушенные цветы. Ты же знаешь, что пасхальные цветы приобретают для украшения одежды, жилища. Без этого, в конце концов, можно обойтись. Но шерсть… Отец… Шерсть — это предмет широкого потребления… И я говорю тебе, что авентинская шерсть…
— Я не желаю тебя больше слушать! Ты еще не король! — резко оборвал его отец. — Я требую, чтобы ты прекратил мне указывать, что нужно, а что не нужно делать!
Сенека заломил руки за голову.
— Я не указываю тебе, что нужно делать. Я хочу заставить тебя понять, что шерсть авентинских овец особая, потому что они едят пасхальные цветы. Ты же знаешь, что пасхальные цветы нигде в мире больше не растут. Вот почему авентинская шерсть такого отличного качества! — сказал Сенека.
— Я по-настоящему разбогател на продаже пасхальных цветов, — сказал король Зейн, — и я не вижу надобности…
— Ты ничего не видишь, ты только видишь то что тебе надо… — перебил его Сенека. Король всплеснул руками:
— Что? Да как ты посмел со мной разговаривать в таком тоне?
— Посмел потому, что ты слишком далеко зашел в своем упрямстве, — ответил принц.
— Я не могу праздно стоять…
— Ты будешь делать все так, как я захочу. Ты еще не король. Я…
— Если начнешь вывозить авентинскую шерсть, то это будет выгодно всем в королевстве. Ты еще преумножишь свое богатство, а людям разрешишь вернуться к своим стадам. Они…
— Так это ты о людях, бедных крестьянах печешься? Сенека? Ты что, забыл, что они невежественны?
— Это ты, отец, показываешь свое невежество, — закончил Сенека.
У короля перехватило дыхание.
— Т-т-ты… никогда себя так не вел. Это… это твоя дикарка так повлияла на тебя. Это она превратила тебя…
— Она не «дикарка», и я не разрешаю тебе… — прервал его Сенека.
— Не разрешаешь мне? — король зло усмехнулся. — Что ж еще ты мне запретишь делать?
— Я рассчитывал найти хоть какие-то проблески логики у тебя, отец. Но до тебя не достучаться. И теперь я понял, что глубоко ошибался, рассчитывая на твое взаимопонимание. Я рассчитывал на то, что ты, возможно, прислушаешься к моим советам… Но все тщетно…
Глубоко вздохнув, он вынул из кармана лекарства которые приготовила Пичи.
— Дикарка, на которой я женился, желает избавить тебя от боли и страданий. Она знает, как сильно ты страдаешь. Она просила передать, что когда оно кончится, приготовит еще, — с этими словами он положил лекарства на маленький столик.
— Забери их обратно! Мне не нужны ее противные лекарства!
— Хорошо, не принимай их. Пусть они лежат на столике, а ты лежи в кровати и страдай от боли, — сказал Сенека и направился к двери.
— Сенека! — позвал король.
Сенека остановился, но не повернулся.
Король усмехнулся:
— Моя комната совсем остыла. Во дворце есть поленья. Возможно, твоя жена с манерами леди наколет дров? Скажи, что я заплачу за ее труд. И после всего, я надеюсь, она побыстрее вернется в свою «варварскую» страну. Я сомневаюсь, что Каллиста Ингер когда-нибудь прикоснется своими руками к рукоятке топора. Она будет по-настоящему выполнять свою роль принцессы Авентины!
Сенека недоумевал: откуда королю все стало известно? И впрямь у него, короля, везде есть глаза и уши.
— Ну, Сенека! Попросишь ты свою леди наколоть дров или нет?
Сенека ничего не ответил и вышел из комнаты. Вслед ему доносились раскаты хохота его отца. Единственное, что успокаивало Сенеку, так это мысль о том, что скоро приедет Виридис Элдсон.
— Сенека! — воскликнула Пичи, когда он распахнул дверь ее комнаты. — Боже! Как я ждала тебя! Я скакала, как петух на сковородке! Передал ты своему отцу лекарства?
— Да, Пичи, передал! — сказал он и закрыл дверь.
Пичи поняла, что он принял ванну и переоделся. Она сделала то же и приготовилась к интимному вечеру. Но она заметила, что настроение у Сенеки как-то переменилось.
— Что случилось с тобой, мой дорогой? — спросила она. — Что омрачило тебя.
Сенека улыбнулся и покачал головой, не желая отвечать. Это была их ночь, и незачем было сюда привносить взаимоотношения с отцом. Поэтому Сенека решил сосредоточиться на своей жене.
— Невеста, — моментально пронеслось у него в голове. Она еще по-настоящему не была его женой.
— Я… я немного поела. Я была голодна, — сказала она.
Сенека слушал ее и думал о том, что он тоже был «голоден», но его голод был особенным…
Он обнял ее за талию и прижал близко к себе:
— Я не ожидал, что ты будешь одета к моему приходу. Принцесса! Я рассчитывал, что ты будешь в ночном халате или же… на тебе вообще ничего не будет, — прошептал он.
Пичи крепко сжала бедра.
— А у меня нет ничего под этой одеждой, — прошептала она в ответ.
Сенека начал расстегивать пуговицы на ее золотистом платье. Он расстегнул верхнюю пуговицу (вторая, третья, четвертая — были не застегнуты). Он улыбнулся снова, когда понял, что ему придется расстегивать только каждую пятую пуговицу.
— Ты не страстно ждала этого вечера. Принцесса, не так ли? — поддразнивал ее Сенека.
— Не страстно? — переспросила она. — Страстнее быть не может!
Боясе! Как ему нравилось поддразнивать ее. Он расстегнул все пуговицы и наполовину снял с нее платье. Действительно, под платьем у нее ничего не было. Ее сочные груди так и манили к себе. Соски набухли под его голодным взглядом.
— Видишь, — сказала Пичи, указывая на груди, — мисс Молли и мисс Полли страстно ждали этой встречи. А ты? — переспросила она.
— Да, я позабыла, что ты принц и должен вести себя подобающим образом, — сказала она, поддразнивая его в ответ.
Сенека начинал терять контроль над собой. «Чему быть, того не миновать», — подумал Сенека и начал нежно целовать ее левую грудь, а затем и правую. Соски ее были тверды и упруги. Пичи тихо застонала. Сенека распрямился и дотронулся до платья, которое все еще держалось на ее бедрах.
— Интересно, — произнес он, — ждет ли меня так страстно Друлли, как мисс Молли и мисс Полли?
С этими словами он одним рывком сбросил ее платье на пол. Он положил свою руку ей между ног и нежно начал массировать ее интимное место. Его палец скользнул внутрь, и, о Боже, он понял, что она была готова к самому главному…
— Друлли говорит, что она страстно ждет меня, — прошептал он ей на ухо. — Я буду внимателен к ее желаниям!
Пичи растаяла перед ним.
— Принцесса, — пробормотал он, и их губы слились в страстном поцелуе. Ее бедра подались вперед… к его плоти, к нему самому.
— Сенека, — прошептала она, — я не хочу, чтобы ты больше ждал.
Она слышала его глубокое дыхание и видела, как он быстро сбросил с себя одежду. Она увидела его мощное тело и то, как он весь трепетал. Он ждал ее как и ждал того удовольствия, которое они вместе скоро разделят. Пичи сама направилась к кровати. Она хотела, чтобы он понял, что она пошла по собственному желанию.
— Сенека, — сказала она, — я только хотела сказать, что кровать уже готова.
Теперь она видела, что перед ней был мужчина, который желал своей женщины. И она была той женщиной! Она принадлежала ему.
— Чего же ты ждешь, дружище? Стон вырвался из его груди. Он упал на кровать, увлекая за собой Пичи.
— Сенека, дорогой мой, — прошептала она, — ожидания закончились для нас с тобой!
Он начал терять контроль над собой. Он лег сверху нее, своим весом вдавливая ее в постель, осторожно раздвинул колени ее ног и вошел в нее. С каждым разом он проникал все глубже и глубже. Инстинктивные чувства побуждали Пичи прижимать свои бедра к его. Ее ногти впились ему в спину, когда она почувствовала, что он вошел еще глубже. Ее тело двигалось в унисон с его телом… Внезапно какая-то непонятная боль прошла по ее телу.
— Прости, любовь моя, — сказал он и поцеловал ее.
— Я больше не девственница, Сенека?
— Ты — Пичи!
— Но… Но ты что-то сделал.
— Я должен быть очень осторожен, пока ты чиста…
— Ты ничего не говорил мне о том, что будет больно. — сказала Пичи.
— Я не хотел пугать тебя, Пичи, — прошептал ей Сенека на ухо.
Она чувствовала, как его плоть пульсировала внутри нее.
— Я никогда не боялась никакой боли, Сенека, — сказала она. — Но мне хотелось бы знать, когда это наступит.
— Хорошо, — ответил Сенека. — Тебе будет больно… Но только один раз, и тут я ничего не могу поделать. А когда мы с тобой встретимся еще раз… боли не будет.
Она закусила нижнюю губу.
— Я буду истекать кровью? — спросила она.
— Да, немного, — ответил он.
— А после того, как боль пройдет… наступит блаженство? Так, Сенека?
— Да, клянусь тебе, Пичи! Я предоставлю тебе удовольствие много-много раз, сколько ты захочешь.
Она знала, что он говорит правду. Прижавшись к нему своими бедрами, она прошептала:
— Да, когда же? Когда же, Сенека?
— Не время! Еще не время! — полухрипло, полустоном ответил он.
— Но… Сенека, — сказала она и вдруг почувствовала, как он вышел из нее. Гнев и отчаяние — все это переплелось внутри Пичи.
— Сенека… — произнесла она. Больше разобрать ничего было нельзя. Все слова застыли у нее на устах, когда она почувствовала, как он поцеловал ее самое сокровенное место.
— Сенека! — сдавленно произнесла она. Он только закончил ласкать и любить ее по-другому, так, как не делал этого прежде. Он хотел доставить ей удовольствие таким образом перед тем как причинить ей боль. Сенека прекрасно понимал что он не сможет не причинить ей боль, разрывая плеву, и поэтому хотел, чтобы она расслабилась и наполнилась страстью перед главным испытанием.
Пичи вскрикнула… Его язык… его губы… его теплое-теплое дыхание. Каждое его прикосновение к ней заставляло ее всю дрожать. В порыве экстаза она выдохнула из себя: «Я люблю тебя! Я люблю тебя, Сенека!»
«Сенека! Я люблю тебя!» Эти слова не давали ему покоя. Но он пока не мог ей сказать то же в ответ.
— Мне кажется, что эта ночь прошла так, как я мечтала, — сказала она, и он увидел в ее темно-зеленых глазах страсть ожидания. Она ждала от него чего-то еще и надеялась всем своим сердцем, что он даст ей все.
Его сердце подсказывало ему, что это было.
Это была его любовь. Пичи… Она заставила его смеяться. Она заставила его думать о том, о чем он прежде и не задумывался. Он восхищался ею много раз. Она перевернула что-то у него внутри. Ему иногда казалось, что он уже знал ее раньше и всегда обладал ею.
Но то не была любовь в полном смысле того слова. Он даже не знал, как это назвать. И одновременно что-то убеждало его, что он не любит ее. А если он не будет любить ее, она узнает об этом, этого скрыть нельзя.
Он ничем не был ослеплен. Он понимал все четко и ясно, и ничего не поражало его, кроме доверительной улыбки Пичи.
— Что же ты не говоришь мне о своей любви? — спросила она. Сенека ничего не ответил, а она изучающим взглядом посмотрела на него. Его взгляд был не из счастливых. Возможно, он не желал ее любви, возможно…
— Я не хочу твоей любви, Пичи. Это твоя обязанность, — эти его слова вертелись у нее в голове. В их брачную ночь он постарался убедить ее, что он не нуждается в ее любви. Она не хотела тогда слушать, как и не хотела верить ему сейчас. Она села на кровати. Ее непослушные кудри разметались по плечам.
— Единственное, что я хочу сказать тебе, Сенека, так это то, что любовью нельзя крутить направо и налево. Я люблю тебя, это ясно, ты слышишь? Он встал и начал одеваться.
— Я никогда и никого в своей жизни не встречала, кто мог бы любить так, как ты, — сказала она ему. Он молчал и надевал свои туфли.
— Ты не любишь меня, Сенека, так? — спросила она вновь.
Он пристально посмотрел на нее.
«Зачем она хочет услышать слова, которые причинят ей боль?» — недоумевал он.
— Ну, я полагаю, что молчание — знак согласия. Ты не любишь меня. Хотелось бы знать, почему?
Сенека направился к двери. Ему не хотелось отвечать на вопросы. Но она настойчиво вопрошала:
— Что же ты молчишь? Ответь мне!
Сенека остановился у двери, а Пичи продолжала:
— Я… я уверена, что у тебя нет чувства ненависти ко мне, А если это так, то я просто могу нравиться тебе. Только я знаю, что когда-нибудь ты сможешь полюбить меня, если я тебе хоть чуточку нравлюсь. Любовь начинается с симпатии. Знаешь, ты мне сначала понравился, а потом я тебя полюбила. Я, конечно же, вся в расстроенных чувствах из-за того, что ты меня не любишь. Но мне печально еще и потому, что я скоро умру. Вещая птица ведь всегда вещая птица.
Сенека, молча, открыл дверь. — Я люблю тебя, Сенекерс. Спокойной ночи! Он быстро вышел, захлопнув за собой дверь. В ушах стояли ее слова: «Я люблю тебя, Сенекерс».
«Сенекерс. Она назвала его Сенекерс!» В одну и ту же ночь она подарила ему две вещи, которых у него в жизни не было: любовь и прозвище.
