ГЛАВА 12
Раздвинув шторы на одном из окон в коридоре гостиницы Ред Вулф, Роман наблюдал, как мальчишка-газетчик разносил по улице объявления Теодосии, раздавая свеженапечатанные циркуляры как молодым, так и пожилым; и какого бы возраста ни был мужчина, получавший его, — ни один из них не упускал случая бросить взгляд на второй этаж гостиницы.
Роман надеялся, что Теодосия не одевается к ужину перед открытым окном, но подозревал, что вполне могла — у нее не было достаточно здравого смысла, чтобы не делать этого.
Он свирепо рассматривал толпу мужчин снаружи еще некоторое время, затем задернул шторы. Как только настанет темнота, укрывающая все и вся, сборище похотливых ублюдков начнет прокрадываться в гостиницу, словно голодные змеи за цыпленком. А почему бы и нет?
Не родился на свете еще мужчина, который бы отказался получить сто долларов золотом только за то, чтобы переспать с такой красивой женщиной, как Теодосия.
Он раздумывал, каков был бы ее ответ, если бы объявить, что она еще недостаточно здорова, чтобы выполнить свой план. Может, сослаться на раны на голове, которые не заживут, если раненый попытается заняться каким бы то ни было видом секса, попробовать напугать, что можно ожидать даже загнивание мозга.
Потерев подбородок, Роман некоторое время раздумывал над идеей, затем отказался от нее, вспомнив, что она уже себя исчерпала: целых полторы недели после столкновения с команчи удавалось удерживать Теодосию среди диких лесов и лугов, в стороне от всех городов. Конечно, ему хотелось, чтобы ее рана зажила, но сознание подсказывало, что десяти дней более чем достаточно: в конце концов, шишка на голове — не пуля в черепе.
В течение этого времени она только и делала, что спала, ела, купалась и делилась с ним своим интеллектом. Наконец, после полутора недель отдыха, оделась, забралась на повозку и поехала, не оставляя ему другого выбора, кроме как следовать за ней и отвезти в ближайший город.
Едва коснувшись подошвами пыльной улицы в Ред Вулф, тут же поспешила в почтовую контору и напечатала свои дурацкие объявления.
Роману всегда нравился Ред Вулф, и он с удовольствием навещал город, когда у него появлялась такая возможность. Однако теперь решил, что больше не любит его: Боже, никогда не представлял, как много бабников в нем живет!
С досады пнув ногой горшок с цветком, стоящий у окна, проигнорировал громкое возмущение управляющего гостиницей; в глубокой задумчивости медленно прошел к большому бархатному креслу, опустился в него, вытянув ноги.
Почему, черт побери, его волнует, что Теодосия скоро отдастся какому-нибудь мозолистому гению? Ведь ему не надо ни с кем делиться; чтобы что-то делить, надо его иметь, а Теодосия ему не принадлежала.
— А я и не хочу, чтобы она мне принадлежала, — пробормотал он.
— Прошу прощения? — отозвался управляющий, поднимая глаза от регистрационного стола. — Меня зовут Парке. Оливер Парке. Вы мне что-то сказали, мистер Монтана?
Роман взглянул на мистера Паркса, даже не видя его.
— Эта женщина не для меня. Я не люблю женщин! Но если бы и любил, она не стала бы той, которую можно выбрать. Ну, знаете ли вы мужчину, который захотел бы женщину, не умеющую веселиться? О, она сказала, что повеселилась на ярмарке в Киддер Пассе, но хотите знать, что это было за веселье? Заумное веселье, вот что. Да, единственная причина, почему она хорошо провела время, так это потому, что нашла способ использовать свою проклятую гениальность.
— Конечно, мистер Монтана, — отвечал Парке, переставляя чернильницу на столе. — Да, конечно. Как скажете. И кстати, если вы в скором времени собираетесь выехать из города, будьте осторожны. Говорят, банда негра Бланко бродит где-то в этом районе. Только сегодня утром пришло известие, что они возле Кейнз Кроссинг убили троих людей, и одна из них была пятнадцатилетней девочкой. — Мистер Парке покачал головой.
— Вы когда-нибудь слышали о ком-то более опасном и надменном, чем эти пятеро из банды? Никогда их не видел, но, говорят, они одеты во все черное с головы до ног и ездят на белых лошадях. Уповаю на Господа, что разбойники не появятся здесь, в Ред Вулф. Тридцать охотников преследуют их с тех самых пор, как они убежали из тюрьмы, но ни один не пойман. Думаю, чтобы избавиться от них, не обойтись без помощи бога, а то и самого дьявола.
Роман кивнул, но его мысли сосредоточились на Теодосии.
— Сколько мужчин, по-вашему, живет в Ред Вулф, мистер Парке?
— Что? — мистер Парке поскреб щеку, поросшую бакенбардами. — Э… не знаю. Около ста семидесяти. Может, две сотни.
Две сотни! Цифра завертелась в мозгу Романа словно перекати-поле, подхваченное вихревым пыльным потоком.
Он погладил большим пальцем дуло своего кольта, про себя произнес клятву: если хоть один из претендентов подойдет на роль любовника Теодосии, то сильно пожалеет, что не родился маленьким, светловолосым, зеленоглазым и непроходимо глупым.
Услышав, как открывается дверь, Теодосия повернулась от окна и посмотрела на Романа, входившего в комнату.
— Идем, Теодосия. Хочется есть.
— Роман, ты видел? — спросила она, указывая на улицу внизу. — Мальчик уже разносит мои циркуляры, даже расклеивает их на фасадах различных зданий.
Снова погладив оружие, Роман пробежался взглядом по ее телу, любуясь каждой его частью.
Он никогда не видел у нее такой прически, которую она сделала сейчас: маленькие косички уложены на макушке и заколоты цветами из зеленого бархата; несколько блестящих локонов лежали на стройной шее, касаясь нитки жемчуга, — почти такого же светлого оттенка, как и ее кожа.
Шелковое платье напоминало ему рассвет — неуловимое сочетание розового, оранжевого и желтого: как нежные цветы льнут к утреннему небу, так платье подчеркивало фигуру Теодосии.
Роман испугался: если ей вздумается чихнуть, кашлянуть или даже рассмеяться, как бы из глубокого выреза не выпала грудь.
Он придумывал что-нибудь забавное, чтобы рассмешить ее.
— Что ты так смотришь, Роман? — и задав вопрос, не могла оторваться от него: черный костюм и накрахмаленная белая рубашка так подходили к его смуглой коже; черный галстук-ленточка, как и угольно-черные волосы, свисал на широкую грудь, но строгость в одежде не скрывала недюжинной силы, сквозившей в каждой части его массивного тела, напротив, лишь подчеркивая ее.
Сладостный трепет запульсировал внутри нее.
— О чем ты думаешь, Теодосия?
Она отметила его обычную понимающую ухмылку.
— Тебе известны мои мысли, поэтому не вижу необходимости обсуждать их. — Зашуршали персиковые юбки. — Аптон и Лилиан купили мне это в Париже. Тебе нравится?
Роман лишний раз убедился: девушка не чувствует своей красоты, как другие женщины запаха духов, — подумал он. Сомневаюсь, что хоть один мужчина в мире устоит против ее очарования.
Эта мысль напомнила ему, что не он единственный будет наслаждаться великолепным зрелищем, горожане Ред Вулф тоже получат свою долю удовольствия.
Грязные ублюдки все они, и его обязанность, как телохранителя, положить конец неприятностям прежде, чем они начнутся; скрестив руки на груди, изобразил позу монумента.
— Мне не нравится это платье, и ты не пойдешь в нем. Надень что-нибудь другое.
— Что-нибудь другое? Но, Роман, оно идеально подходит для ужина.
Он изучающе взглянул на платье, пытаясь придумать что-нибудь поубедительнее.
— Слишком тесное. Ты не сможешь есть…
— Прекрасно смогу.
Его взгляд уперся в ложбинку между пышными грудями.
— Застегни пуговицы.
— У него нет пуговиц. Снова уставился на платье.
— Волочится по земле, а улицы пыльные.
— Могу приподнять.
— В стульях «Виктории» полно трещин и гвоздей — порвешь наряд на клочки, когда сядешь, поэтому сними и надень что-нибудь…
— Виктории?
— «Кафе Виктории». Единственный ресторан в Ред Вулф, и его стульями давно пора растопить печь.
Теодосия натянула перчатки.
— Роман, скажи правду, что тебя беспокоит в моей внешности?
Он знал, что, если не сказать ей, она узнает путем своего анализа.
— Хорошо. Правда в том, что такое платье привлечет каждого похотливого сукина сына в Ред Вулф, благо твои дурацкие объявления, Теодосия, висят везде, и мужчины прочитали их. Ты, возможно, единственная новая женщина в городе, поэтому они сразу узнают в тебе ту мисс Уорт, которая готова заплатить золотом за то, чтобы с тобой переспали. Они столпятся вокруг тебя…
— Как мой телохранитель, ты примешь соответствующие меры…
— Не могу отгонять целое стадо облизывающихся…
— Стадо? — улыбнулась Теодосия. — В самом деле, Роман, ты преувеличиваешь. — Продолжая улыбаться, набросила на плечи кружевную шаль и направилась к двери.
Роман последовал за ней, всю дорогу бормоча ругательства. Едва выйдя из гостиницы, окинул свирепым взглядом троих мужчин, оттолкнул с дороги четырех других и пригрозил кольтом еще двоим. — Не понимаю, почему мы не могли поесть в комнате, — буркнул он, сопровождая ее по тротуару. Она продела руку в перчатке в изгиб его локтя.
— Я подумала, что было бы приятно пообедать в ресторане, но давай не станем задерживаться. Возможно, некоторые мужчины придут в гостиницу уже сегодня вечером в ответ на мой циркуляр, и нужно их встретить.
Роман принял решение задержать ее далеко за полночь, заказать трапезу из двадцати блюд, затем много кофе; после этого повести по городу и показать… Что?
Черт бы побрал Ред Вулф — такое скучное место!
— Здесь, — сказал он, останавливаясь перед кафе и пропустив ее вперед.
Маленький ресторанчик очаровал Теодосию: чистые накрахмаленные скатерти в желтую и белую полоску и крошечные терракотовые вазочки, наполненные красными маками, украшали каждый столик; сияющие медные кастрюли и сковороды, корзины и картины, изображающие цветочные сады, висели на ярко-желтых стенах; деревянный пол, вымытый и выскобленный, блестел.
— Судя по ресторану, предполагаю, что в Ред Вулф живут цивилизованные люди, Роман. Это, конечно, увеличивает возможность того, что несколько интеллигентных мужчин отзовутся на мое объявление.
Роман окинул собравшихся в зале, встретившись взглядами с каждым мужчиной, который смотрел на Теодосию: некоторые занялись своей едой, но другие так к ней и не притронулись, продолжая пожирать взглядами женщину, сидящую рядом с ним.
— Все они кажутся чертовски глупыми.
— Роман! — позвала какая-то женщина из другого конца зала.
Теодосия смотрела, как женщина роскошных форм направилась к нему, обняла за талию и поцеловала в губы.
Совершенно незнакомое дотоле чувство охватило Теодосию — улыбка исчезла с губ, она попыталась было отступить в сторону. Но Роман не позволил.
— Это Виктория Лэнгли — владелица ресторана. Теодосии показалось, что женщина ведет себя так, будто владеет также и Романом.
— Здравствуйте, мисс Лэнгли. Я Теодосия Уорт. Виктория вскинула накрашенные брови.
— Та самая, которая собирается платить золотом за услуги жеребца?
Брови Теодосии в свою очередь поднялись.
— Слова «услуги жеребца» не являются точным описанием…
Гортанный смех Виктории наполнил кафе.
— Не возражаю против небольшой благодарственной суммы от своих любовников, но будь я проклята, если заплачу кому-нибудь из них!
Теодосия ощетинилась.
— Мисс Лэнгли….
— Вы из Англии, мисс Уорт?
— Из Бостона. — О Боже, подумала Теодосия. Почему все в Техасе полагают, что Англия — ее родина?
Виктория махнула девушке, находящейся неподалеку.
— Проводи Романа и леди к столику!
Как только официантка посадила их и оставила изучать меню, Теодосия дала волю своему раздражению.
— Ошибаюсь ли я, думая, что ты один из мужчин, которые давали этой женщине небольшую благодарственную сумму, Роман?
— Ошибаешься, насколько можно ошибаться.
Успокоенная, она снова взглянула на меню.
— С какой стати платить Виктории за то, что она представляет бесплатно?
У нее не было возможности высказать свое колкое возражение. Подошла официантка, чтобы принять заказы.
— Мне бы хотелось небольшую порцию цыпленка и тарелку свежих фруктов, — попросила она. — И, пожалуйста, будьте добры, снимите шкурку с цыпленка.
Веснушчатый нос девушки сморщился.
— Это жареный цыпленок, мэм.
— И, тем не менее, предпочитаю, чтобы шкурка была снята.
Роман наклонился над столом.
— Зачем заказывать жареного цыпленка, если не хочешь есть шкурку? Это самое вкусное.
— Не люблю шкурку.
— Заказывать цыпленка, если не любишь шкурку, просто бессмысленно!
— Почему бы тебе не сосредоточиться на своем заказе?
Покачав головой, он снова взглянул на меню.
— Мне жареного цыпленка со шкуркой, ростбиф, креветки и ветчину. Картофельное рагу, кукурузу в початках, салат из репы и гороха, фасолевое масло, тушеный кабачок и печеную тыкву, Еще бисквиты и кукурузный хлеб. На десерт персиковый сок, черничный пирог и яблочное пирожное. И много кофе.
Он вернул официантке меню, увидев, что Теодосия уставилась на него, и забарабанил пальцами по столу.
— Я голоден.
— Но ты же не бездонная бочка. Не сможешь всего этого съесть…
— Съем.
— На это уйдет несколько часов. Он, разумеется, надеялся на это.
— Вы мисс Уорт? — спросил мужчина, подошедший к столу.
Неловко поднявшись, Роман опрокинул стакан с водой.
Струйка пролилась на колени Теодосии.
— Роман!
— Что вы хотите? — возмутился телохранитель.
— Пришел в ответ на ее объявление.
— Здесь? — взорвался Роман. — В ресторане? В объявлении сказано: комната девять в гостинице. Вы что, не умеете читать? — Он сунул руку в карман брюк, доставая сверкающий кольт.
Мужчина взглянул на оружие, затем, положив руку на свое, опустил глаза на Теодосию.
— Я высокий, темноволосый, голубоглазый и умный.
— Да? — усомнился Роман. — Сколько же будет девятьсот пятьдесят семь помноженное на триста двадцать шесть?
Мужчина нахмурился.
— Нужна бумага, чтобы посчитать.
— Не подходите, — отрезал Роман.
— Не ты повесил объявления.
В ответ блеснул пистолет, щелкнул взведенный курок.
— Зато сейчас держу тебя на мушке.
— Роман, пожалуйста, — взмолилась Теодосия, затем повернулась к мужчине.
— Сэр, боюсь, что вы не соответствуете требованиям. Тем не менее спасибо за проявленный интерес.
Роман не садился до тех пор, пока мужчина не отошел от стола.
— Каков ответ, Роман?
— Ответ на что?
— Сколько будет девятьсот пятьдесят семь помноженное на триста двадцать шесть?
— Черт побери, откуда я знаю, меня это не интересует, и, проклятие, вон идет еще один!
— Добрый вечер, — сказал маленький, коренастый мужчина, подойдя к столу.
— О Господи, — буркнул Роман, снова встав и твердо держа в руке кольт. — Убирайтесь к черту.
Вы что, не видите, леди собирается поужинать? Кроме того, вы маленького роста!
— Прошу прощения? — переспросил мужчина. Роман уставился на его одежду — полностью черная, за исключением жесткого белого воротничка рубашки. Стиснув зубы, сунул револьвер в кобуру и сел.
— Я преподобный Соммерс, — представился мужчина. — Вы, сэр, кажетесь мне знакомым, но не припомню, чтобы когда-нибудь видел вас здесь, в Ред Вулф. Полагаю, вы путешествуете, и хотел бы пригласить вас на воскресную мессу.
Теодосия улыбнулась священнику ослепительной улыбкой.
— Здравствуйте, преподобный. Я…
— Ее зовут Ирма, — прервал ее Роман и бросил на Теодосию предостерегающий взгляд. — Ирма Сью Монтана. А я — Роман Монтана.
— Что ж, мистер и миссис Монтана, надеюсь увидеть вас в воскресенье. Приятного аппетита.
Когда священник ушел, Роман нахмурился.
— Ты что, рехнулась? Чуть не сказала свое имя!
— И каким образом это делает меня сумасшедшей?
— Ради Бога, ты же Теодосия Уорт, женщина, расклеившая объявления! Шокировала бы его до смерти!
— Шокировать лучше, чем убивать, что ты едва не сделал. Скажи честно, Роман, что с тобой сегодня? Таким взвинченным я тебя никогда не видела.
Ответа не последовало. Официантка принесла так много еды, что потребовался второй столик, но не успели они прикоснуться к ней, как появились двое мужчин, остановившихся в углу напротив.
Оба держали в руках объявления Теодосии и наблюдали за ней, через несколько секунд двинулись в ее сторону.
Этого Роман уже не мог вынести. Он встал и быстро собрал всю еду в салфетки.
— Роман, что ты…
— Уходим. — Он бросил деньги на стол и взял ее за руку.
Теодосия выдернула ее. — Никуда не иду, и не понимаю твоего… — Сразу же замолчала, когда Виктория приблизилась к столу.
— Не возражаете, если присоединюсь к вам? — спросила хозяйка ресторана.
— Извините, мисс Лэнгли, но мы уже уходим, — ответила девушка. — Роман? — Она взяла его руку и потащила из ресторана. Выйдя на улицу, направилась к гостинице.
— Не туда, — бросил Роман и потащил ее в противоположную сторону.
— Еще недавно ты говорил, что хочешь поужинать в комнате.
— А теперь вот вздумалось поесть на воздухе! — Взяв ее руку, вывел в открытое поле, граничащее с городом, там усадил среди колокольчиков и бросил салфетки с едой рядом с ней.
Спутница взглянула на него.
— Можешь объяснить причину своего гнева, Роман?
— Я не сержусь.
Прислонившись спиной к кучке камней, она развернула салфетки.
— Пожалуйста, ешь.
— Слишком зол, чтобы есть! — Он повернулся к ней спиной, сунул руки в карманы и уставился в потемневшее небо. — Говорил же тебе, что произойдет. Но разве послушалась? Черта с два. И не подумала.
— А что случилось?
— Что случилось? — Он резко повернулся к ней лицом. — Ты что, не видела всех этих… — Он замялся, пытаясь вспомнить выражение, которым Теодосия назвала мужчину, набросившегося на нее в Уайлд Виндз. — Не видела lackivating meaflarants, которые пялились на тебя в ресторане?
— Lackivating meaflarants? Что-о. — Она улыбнулась. — Полагаю, описание, которое ты ищешь — Lascivious malfeasants.
— Называй их как угодно! Выстроились в линию, поджидая…
— Роман, никто не делал ничего подобного — один подошел к столу, но ты с ним справился. Вторым был преподобный…
— Послушай, Теодосия, — продолжал он, размахивая рукой. — Чтобы я мог справиться с работой твоего телохранителя, от тебя требуется выполнение некоторых правил. Номер один — не носить то, что я не советую; номер два — никогда не забывать правило номер один; номер три…
— Мне не нравится твоя деспотичная позиция.
— Да? Наплевать, нравится тебе или нет!
Теодосия медленно сняла шкурку с цыпленка и принялась за мясо, затем взяла клубнику.
Продолжая хмуриться, Роман наблюдал, как она пробует спелую ягоду: контраст алого цвета и молочно-белой щеки заворожил его — мягкие полные губы блаженно высасывали сок.
Желание возникло внезапно и с такой силой, что он вздрогнул.
— Роман, будешь есть?
— Что? Э, да. — Овладев собой, сел рядом, отметив яркий контраст ее персиковых юбок, густой изумрудной травы и голубых колокольчиков. Боже, какая картина!
— Вот. — Она подала ему кусочек арбуза.
Он вонзил в него зубы и почувствовал, как сок побежал по подбородку. Улыбнувшись, Теодосия промокнула его салфеткой.
Это движение подстегнуло его: страсть разжигала то самое «нечто», что ей так часто удавалось пробуждать в нем.
— У тебя когда-нибудь был друг, Роман?
Звук ее голоса вернул его к реальности. Встряхнувшись, положил арбуз и принялся за цыплячью грудинку.
— Знаком со многими людьми, — ответил он с набитым ртом.
— Знакомые и друзья — не одно и то же. — Со времени приезда в Техас я встретилась с некоторыми людьми, но не настолько хорошо знаю их, чтобы назвать друзьями. Таким образом, это просто знакомые.
У него появилось такое чувство, что она к чему-то клонит, но что бы это ни было, ему, вероятно, пользы не даст.
Он попытался — сбить ее с толку.
— Я тоже почти ничего о тебе не знаю. Полагаю, что и мы только знакомые.
Она выбросила зеленый хвостик клубники.
— Обижаете, сэр. Вам известно обо мне больше, чем кому-либо еще в Техасе.
Откусив еще кусок цыпленка, Роман подумал о том, что она сказала.
— Все равно я знаю о тебе очень мало.
— Ты так считаешь? — Она склонила голову набок. — Я на самом деле мало что рассказывала, верно? Хотя не собиралась утаивать что-то от тебя. Была так заинтересована, чтобы побольше узнать о тебе, что не пришло в голову говорить о себе. Позже вечером обещаю ответить на любой вопрос, который ты захочешь узнать. Но сейчас возвращаемся в гостиницу.
Она принялась собирать оставшуюся еду в салфетки.
— Где ты родилась? — выпалил он, намереваясь задать ей пару сотен вопросов прежде, чем вернуться в комнату.
— В Нью-Йорке.
Роман схватил еще один кусок цыпленка с салфетки, которую она держала, «вонзился в него так, словно не ел несколько дней.
— Еще не наелся, Теодосия.
— Очень хорошо. — Положила салфетки. — Пожалуйста, поторопись.
Он жевал так медленно, будто это был не цыпленок, а самое твердое дерево.
— Какой твой любимый цвет?
— Нравятся несколько цветов: зеленый, голубой и розовый. Закончил?
— Нет. — И принялся за кукурузный початок, оставляя как можно больше твердой кожицы между зубами, чтобы еще потянуть время, извлекая их. — У тебя были в детстве куклы?
— Целая коллекция. Сотни три.
«По крайней мере, у нее были куклы, — размышлял он. — Хоть одна нормальная вещь объявилась».
— Часто с ними играла?
— Никогда: они оставались антикварными экземплярами, слишком ценными, чтобы брать в руки.
«Вот тебе и нормальная вещь», — подумал Роман. — Кто самый знаменитый из тех, кого ты когда-либо встречала?
Она снова прислонилась спиной к камням и глубоко вдохнула свежий, пахнущий цветами воздух.
— Однажды встречалась с Эбенезером Баттери.
Кто это — Эбенезер Баттерик?
— Он предложил первые образцы бумажных обоев. Также встречалась с Уильямом Круком, который открыл таллий, и Джозефом Бертраном, написавшим трактат о дифференциалах и интегралах.
Ему никогда не приходилось слышать ни о ком из этих людей, по ее утверждению, слишком знаменитых. Конечно, он ведь не вращался в тех же светских кругах, что и она.
— А я видел красотку Дилайт несколько лет назад и получил от нее автограф. Она написала его прямо на моем… э… у нее красивый почерк. Лучший, который я когда-либо видел.
— Красотка Дилайт? Кто она?
— Самая знаменитая стриптизерка в мире. — Он сунул в рот кусок яблочного пирога и слизал ванильную глазурь с нижней губы. — Представляешь, что делает красотка Дилайт?
— Нет, и не уверена, что хочу знать.
— Снимает одежду.
Теодосия снова сложила салфетки.
— Я услышала достаточно. Теперь можем возвращаться в гостиницу?
— Она приклеивает желтые, оранжевые и красные ленты к груди и двигается вверх и вниз так, что ленты начинают вертеться. Когда я в первый раз увидел, то подумал, что она загорелась.
Теодосия уставилась на него.
— Мисс Красотка Дилайт, безусловно, заслуживает высокой похвалы за ее бесспорные заслуги перед человечеством. — Она поднялась с земли и стряхнула травинки с платья.
— Я еще не закончил, Теодосия.
— Роман, пора возвращаться в гостиницу, хотя можешь и остаться здесь, наслаждаясь трапезой в свое удовольствие, а лучше пойти со мной и выполнять работу моего защитника. Выбирай.
«Да уж, лучше некуда», — подумал Роман. Ворча на каждом шагу, повел ее обратно в город.
— Все, что от тебя требуется, так это посмотреть в глаза этому парню, чтобы понять, насколько он неподходящий мужчина для зачатия ребенка, Теодосия, — прошептал ей на ухо Роман. Присев прямо позади нее, он хорошо видел каждого кандидата, с которым она беседовала, и находил возражения для любого из них.
Теодосия прикрыла листом бумаги лицо, чтобы кандидат, сидящий напротив, не мог догадаться, о чем они шепчутся.
— Тебе не понравился слабовыраженный подбородок первого мужчины, Роман, — прошептала она в ответ на его замечание. — Ты сказал, что бледное лицо второго указывает на плохую кровь, что, безусловно, перейдет к ребенку. Хромота третьего, по-твоему, может отразиться на его сексуальных способностях. А теперь, Бога ради, скажи, что же не так с глазами этого мужчины?
— У него бегающий взгляд. Посмотри получше — сама увидишь. Пока еще не очень заметно, но я уже видел такое раньше, Теодосия, и могу утверждать, что через несколько лет бедняга окосеет.
Теодосия, опустив лист, улыбнулась кандидату, продолжая рассматривать его глаза, но не увидела ничего, что наводило бы на мысль о каком-то расстройстве.
Однако подозрения Романа все же не давали покоя.
— Прошу прощения, сэр, — сказала она мужчине, — но вы не соответствуете требованиям. Благодарю за проявленный интерес. Доброго вечера.
Нахмурившись, мужчина продолжал сидеть.
— Что у меня не так? Высокий, глаза голубые, а волосы черные.
Роман не выдержал.
— Два моих кольта подтвердят, что с тобой все будет не так, если не уберешься отсюда в три секунды! — в подтверждение вынул оба пистолета. — Одна, две…
Мужчина выскочил из комнаты. Сунув их обратно в кобуру, телохранитель сел, но его раздражение не ослабело, когда пятый кандидат вошел в комнату.
— Скажи ему, пусть уходит, пока еще не успел сесть, Теодосия, — прошептал он.
— Что? Но…
— Видел его раньше, — спокойно солгал Роман. — Выйдя из салуна, мочился прямо на улице. Ты же не хочешь с таким дурно воспитанным человеком зачать ребенка, верно?
Теодосия в отвращении нахмурилась.
— Сэр, — встретила она мужчину, подошедшего к стулу, — вы недостаточно высоки.
— Что? — переспросил он.
— Не дорос, — повторил Роман, — поэтому уходи. В замешательстве покачав головой, соискатель ушел.
— Роман, я не говорила, что он не дорос, — уточнила Теодосия. — Сказала, что он…
— Не важно. — Роман смотрел, как следующий кандидат входит в комнату. Высокий, с черными волосами и голубыми глазами — соответствие всем описанным данным полное. Исчерпав запас упреков в адрес кандидатов, он решил представить этого полным идиотом.
— Добрый вечер, мисс Уорт, — сказал мужчина и сел, приглаживая пальцами пышные усы.
— Я Мелвин Пристли: двадцать шесть лет, школьный учитель в Ред Вулф. Парень не казался идиотом, прикидывал Роман.
— Теодосия, — прошептал он. — Этот человек…
— Роман, пожалуйста. — Она оглядела кандидата, удовлетворившись внешним видом.
— Как давно вы учительствуете, мистер Пристли? — Четыре года, и зовите меня Мелвином.
Роман угрожающе сдвинул брови.
— Она будет называть вас мистер Пристли, и вам лучше обращаться к ней мисс…
— Роман! — Теодосия повернулась к нему на стуле. — Пожалуйста!
— Лишь пытаюсь учить его учтивости, — объяснил Роман. — Знает тебя меньше пяти минут, а уже хочет обращаться по имени. Бога ради, Теодосия, послушай. Если эти парни не будут тебя уважать, они…
— Это ты меня не уважаешь, — перебила она, отворачиваясь. — Мелвин, пожалуйста, расскажите мне о ваших интересах.
Мелвин скрестил ноги.
— Посмотри на это, Теодосия, — прошептал Роман. — Он сидит, как женщина. Очевидно… ну, ты знаешь. Бьюсь об заклад, что носит розовые подштанники.
Теодосия потянулась, стараясь незаметнее ущипнуть Романа за руку, но в ту же секунду, когда пальцы коснулись его, поняла, что это вовсе не рука.
Вспыхнув, резко отстранилась.
Роман снова наклонился к ней.
— Если хочешь меня, скажи прямо: буду стараться, но вначале избавься от Мелвина.
Теодосия почувствовала, что в комнате невыносимо жарко.
— Ваши интересы, Мелвин?
Мужчина напротив в задумчивости потер подбородок.
— Много читаю, особенно люблю философию.
— Философию? — девушка наклонилась вперед. — Какого-нибудь конкретного философа?
От Романа не укрылось, как взгляд Мелвина опустился на уровень груди Теодосии, и ему стало ясно, что ублюдку открылся полный обзор дразнящей ложбинки. Положив ей руку на плечо, постарался вернуть в прежнее положение.
— Ты ссутулилась. Разве никто не говорил, что так можно скривить позвоночник?
— Нравится Аристотель, — объявил Мелвин, озадаченный тем, что компаньон Теодосии продолжает что-то шептать. — Простите, сэр, но вы, случайно, не обо мне?
Роман вскинул одну черную бровь.
— Вообще-то, да. Назовите среднее имя Аристотеля.
— Среднее имя? — переспросил учитель, снова пробежав пальцами по усам.
— Роман, — пробормотала Теодосия, — Аристотель родился в 384 году до нашей эры, а в то время людям не давали средних…
— Я тебя ни о чем не спрашиваю, Теодосия, — прервал он. — Жду ответа Мелвина.
— У Аристотеля не было среднего имени, сэр, — констатировал Мелвин.
— Да? — Роман встал, скрестив руки на груди. — Это показывает, как глубоко вы знаете. Уходите.
Теодосия опустила голову. Опершись руками о колени, она изо всех сил старалась сохранять самообладание.
— Роман, — спросила она, поднимая голову, — какое было у Аристотеля среднее имя? От Романа не ускользнул самодовольный взгляд, промелькнувший на лице Мелвина. Отчаянно пытаясь придумать какое-нибудь подходящее среднее имя для Аристотеля, он оглядел комнату и заметил картину и подпись художника в правом углу.
— Эгберт, — твердо заявил он, разобрав имя. — Его среднее имя Эгберт, а сокращенно — Эгги. Не многие знают его, так как это один из тех редких фактов, которые затерялись на страницах истории, и поскольку вы не ответили, уходите.
Теодосия на секунду закрыла глаза, затем посмотрела в упор на него.
— Роман, Эгберт — англосаксонское имя. Аристотель же — грек.
— Его отец был родом из Англосаксонии, — последовал быстрый ответ Романа.
— Сэр, — начал Мелвин. — Слово «англосаксонский» относится не к месту проживания, а к германскому народу, завоевавшему Англию в четырнадцатом веке нашей эры и образовавшему правящий класс, который оставался вплоть до норманнского завоевания. Англосаксом называется лицо, чьи предки были англосаксами, или белая нация, говорящая по-английски.
Уловив мрачное настроение Романа, Теодосия поднялась и встала впереди него.
— Мелвин, давайте встретимся завтра. Хотелось бы продолжить беседу. Вместе позавтракаем?
— Это доставит мне большое удовольствие, Теодосия. — Мелвин встал. — Приду завтра в семь тридцать. Надеюсь, не слишком рано, поскольку в девять должен быть в школе.
Теодосия наклонила голову.
— Семь тридцать. Прекрасно.
— Приятного вечера вам обоим. — Мелвин вышел из комнаты.
В ту же секунду, как дверь захлопнулась, Теодосия обратилась к Роману.
— Эгберт, Роман? Эгберт?
Не говоря ни слова, он прошел через комнату и исчез за перегородкой.
Теодосия последовала было за ним, но внезапно остановилась, увидев его галстук и рубашку, перелетевшую через ширму.
— Роман, ты собираешься купаться?
— Да. Хочешь присоединиться?
Она, как могла, пыталась не обращать внимания на приливы потока тепла, вызванного его приглашением.
— Уже купалась в той воде, которая налита в ванне. Если тебе так захотелось освежиться, пошли за чистой.
— Ты ведь не накапливаешь грязь на своей персоне, а лишь становишься немного запыленной. Разве не так ты мне объясняла?
— Да, но…
— Значит, эта вода достаточно чистая для меня. — Он стянул с себя сапоги. Теодосия услышала, как они упали на пол, и решила — пока Роман за ширмой — переодеться в ночную рубашку.
— Роман, почему ты так вел себя с Мелвином Пристли? — спросила она, раздеваясь.
— Не хочу, чтобы хоть один волосок его усов приблизился к тебе, — спокойно ответил он.
— Роман?
Он стянул чулки, расстегнул пояс и повесил его на верхнюю перекладину ширмы.
— Роман, совершенно очевидно, что тебе не понравился Мелвин, — заявила Теодосия, доставая ночную рубашку из ящика комода. — Я, однако, нахожу его вполне достойным и интеллигентным джентльменом и уверена, что завтра ты будешь того же мнения.
Он снял штаны.
— Ты меня слушаешь?
Резким взмахом он перебросил их через ширму так, что они очутились у ног Теодосии, надевавшей рубашку. Не в силах противостоять соблазну, она подняла их, сохранившие тепло его тела; не понимая, зачем, прижала к груди — легкий озноб пробежал по ее телу, желание вспыхнуло так быстро, что она вскрикнула.
Роман услышал этот тихий стон и улыбнулся.
— В самом деле, не хочешь ко мне присоединиться, Теодосия? — крикнул он, шагая в ванну. — Кажется, ты немного запылилась, пока мы сидели на лугу. — Он опустился в прохладную воду и откинулся на край ванны.
Она услышала всплески. Роман обнажен.
— Обнажен, — шептала она.
— Что ты сказала? — отозвался он. Обнажен — вот что она сказала. Тихо усмехнувшись, схватил мыло и стал быстро Намыливаться. — Намыль свои натруженные руки, Роман, — он притворился, что разговаривает сам с собой. — Вот так. По плечам, по груди, по животу. Встань, — продолжил он и поднялся. — Теперь ноги. Одну, вторую, бедра. Ах, как здорово. Как чертовски приятно.
Теодосия продолжала держать его штаны дрожащими руками, ее воображение подсказывало, что делали его руки, когда он прикасается к себе… держит себя… чувствует себя…
— Теодосия.
Что? Вроде отозвалась она, нахмурившись, осознала, что не произнесла этого слова вслух.
— Что?
— Знаешь, я не говорил, но перед приездом в Ред Вулф по ночам, когда ты спала, иногда читал твое секс-руководство. Знаешь, как тот тибетский парень называет определенную часть мужского тела?
Ослабев от желания, Теодосия с трудом добралась до кресла в другом конце комнаты.
— «Стрела жизни»! — весело продолжал Роман. — «Вонзающийся меч страсти», который, конечно же, вкладывается в ножны из «влажного теплого бархата женственности». О, и вот еще… «пылающее острие, которым осторожно и нежно прокалывают трепещущую девственницу»! Теодосия слушала, как его глубокий, низкий смех наполнил комнату, понимая, что он считает описания тибетского ученого смешными; она же находила их настолько эротичными, что не могла усидеть в кресле. — Уже выхожу, — объявил Роман. — Не беспокойся. Прикрою свою пульсирующую мужественность полотенцем. — Он смыл мыло с тела, вышел из ванны и обернулся полотенцем вокруг талии. Теодосия чуть не упала с кресла, когда он появился из-за ширмы: свет лампы поблескивал на его длинных черных волосах, подобно стрелам молний, разрезающих полуночное небо, капли воды поблескивали на смуглой коже, мускулах, которые перекатывались и растягивались, когда он приближался к ней.
Никогда раньше она не видела его голых ног, зато просматривала каждый их дюйм сейчас, ибо полотенце едва прикрывало его.
— Тебе жарко, Теодосия? — поинтересовался Роман, останавливаясь перед ней. Он прикоснулся к ее щеке и провел пальцами по виску и вокруг изгиба уха. — Хочешь, открою окно?
— Я сама. — Она вскочила с кресла так резко, словно торопилась сбить бушующее пламя; столкнувшись с телом Романа, почувствовала, как что-то упало вниз к ее ногам. Это мог быть только один предмет.
— Полотенце упало, — воскликнул Роман, наслаждаясь смесью желания и испуга, которые разглядел в ее глазах.
Теодосия старательно делала вид, что ничего не случилось.
— Набрось его, — прошептала она.
— Зачем? Разве тебе не хочется увидеть твердость и длину мужского желания?
Ее колени подкосились.
— Нет.
— Милая маленькая лгунья, тебе ужасно хочется увидеть своими глазами, как выглядит в реальной жизни пронзающее копье.
— Роман, я спрячу сексуальное руководство так, что ты его больше не увидишь. А теперь, пожалуйста, подними полотенце и накинь его.
Он провел рукой вокруг ее талии.
— Многое из книги я запомнил, Теодосия. Например: «Когда мужчина лежит с девственницей, должен помнить, что она вверяет ему будущее своих любовных занятий. Он должен держать ее мягко, нежно ласкать и говорить ласковые, слова, чтобы избавить от страха и подготовить принять его пульсирующую плоть».
У Теодосии не было сил возразить — он прижался к ней, его плоть пульсировала рядом, и она почувствовала такое сильное желание, что все, о чем она могла думать, так только об этом.
С трудом пришло на ум одно слабое возражение.
— Роман, ты забыл, что я говорила тебе в Уайт Крик?
— Что же?
— Моя неопытность подталкивает тебя на отношения…
— Да, забыл. И сейчас не могу ничего вспомнить.
— Роман, с моей стороны крайне опрометчиво позволять тебе такие вольности, потому что…
— Теодосия, поверь мне. Не вижу ничего предосудительного в том, чем мы занимаемся. А теперь, когда договорились об этом незначительном условии, давай вернемся к тому, что написано в книге, — предложил Роман. — Мужчина должен держать женщину нежно. Вот так. — Он обхватил ее другой рукой и провел кончиками пальцев вдоль позвоночника. — И должен ласкать нежно. Вот так. — Он взял ее теплую полную грудь в свою ладонь. — А что касается ласковых слов…
Наклонившись так, что его губы коснулись уха девушки, прижался в мягком поцелуе к мочке уха и попытался вспомнить какие-нибудь чувственные строки, написанные в сексуальном трактате, но ничего не припомнил, осознавая, что поглощенный страницами, касающимися техники любви, лишь бегло пробежал места о ласковых словах.
Пришлось придумывать собственные.
— Мне нравятся твои глаза, — прошептал он. — Они цвета древесной коры, потертого седла, виски; если долго смотреть в них, то опьянеешь.
Теодосия почти не слышала его, только помнила, что он обнажен, возбужден и прижимается к ней.
По прежнему опыту знала, что слишком поздно, его не остановишь. И почему представляла, что способна усмирить силу магнетизма Романа? На самом деле уже не могла увернуться от объятий, словно оказалась накрепко привязанной к нему веревками.
Роман улыбнулся, когда она обмякла в его руках.
— А твои губы… розовые, как язык Секрета, как вареная креветка, как рассвет, Теодосия, и такие же хорошенькие.
Повернув голову, он проложил дорожку поцелуев к ее рту.
Ее губы раскрылись в сладостном приглашении. Упиваясь его глубоким, неторопливым поцелуем, она положила руки на широкие плечи мужчины и испустила тихий звук — полустон, полушепот.
Подняв на руки, Роман отнес ее на кровать и нежно положил; не сводя глаз, выпрямился, встал рядом с кроватью, молча приглашая посмотреть и изучить каждую часть его тела.
Теодосия не ослушалась его чувственного приказа…
