ГЛАВА 9
— Проклятие! — зарычал Роман.
— Если мои глаза меня не обманывают, — спокойно заключил Джорди, — номер прищепки, на которую вы набросили кольцо, девяносто один. Может статься, ваша память не так хороша, как вы думали. Вы проиграли, но было приятно иметь с вами дело. — Он ловко сгреб кучку денег в свою коробку.
Ропот сочувствия пробежал по толпе собравшихся зрителей, как вдруг звонкий смех Теодосии заставил его стихнуть.
— Что, черт побери, кажется вам смешным, женщина? — загремел Роман. — Проиграть сто тридцать долларов! Проклятие, если бы вы не уговорили меня на это дурацкое…
— Вы не проиграли, мистер Монтана, советую вам взять эту коробку с деньгами, пока Джистеры не унесли ее.
Веселые искры в ее красивых глазах предупреждали его — произошло что-то незаметное. Быстро, словно жалящая змея, он схватил руку Джистера.
— Эй! — возмутился Джорди, когда его коробка с деньгами снова шлепнулась на прилавок. — Что это, черт побери, вы…
— Он не проиграл, сэр, — почти выкрикнула Теодосия, — и вы это знаете.
Баррис схватил брата за плечо.
— Я пытался сказать тебе, Джорди! Эта женщина…
— Позвольте посмотреть прищепку, на которую набросил кольцо мой спутник, — попросила Теодосия, выхватывая ее из рук мошенника, прежде чем тот успел ей помешать. — На эту прищепку можно смотреть по-разному, мистер Монтана. Когда вот так — вы действительно видите номер девяносто один, а теперь поверните ее вот так…
Номер шестнадцать врезался в глаза Романа. Теодосия положила прищепку.
— Семь выигрышных номеров: девять, шестнадцать, восемнадцать, шестьдесят один, шестьдесят шесть, восемьдесят девять и девяносто восемь, если их перевернуть, будут читаться как шесть, девяносто один, восемьдесят один, девятнадцать, девяносто девять и восемьдесят шесть. Посетитель может выиграть, если владелец решит позволить ему сделать это. Так что, видите? В этой игре нет ничего научного, требуется лишь хорошая память и прицел — и немного наблюдательности, касающейся чисел.
— Будь я проклят, — пробормотал Роман.
— Мошенник обманул нас! — выкрикнул кто-то из толпы. — Верните моих три доллара!
— И мне! — отозвался другой.
Джорди и Баррис попытались убежать от толпы людей: Баррис упал в грязь, Джорди на него, и несколько горожан быстро схватили их.
— Кто-нибудь, приведите шерифа! — приказал один из мужчин.
Удовлетворенный тем, что мужчины справились с Джистерами, Роман открыл коробку с деньгами и взял свой выигрыш, затем передал ее парню, стоящему рядом с ним.
— Можешь поделить остальное.
— Мы не забудем, что вы сделали, леди, — предупредил Джорди, когда прибыли шериф Киддер Пасс с помощниками.
— Уж будьте уверены, — добавил Баррис. — Когда-нибудь где-нибудь мы еще встретимся. И тогда…
— Тогда вы встретитесь и со мной тоже, Джистер, — напомнил ему Роман.
— Они пойдут под стражу, не так ли? — спросила Теодосия, когда представители закона повели Джистеров.
— Сомневаюсь, — буркнул Роман. — Шериф, скорее всего, просто выпроводит их из города и предупредит, чтоб больше не показывались здесь.
Но Джистеры, он знал, вернутся, чтобы отомстить Теодосии — холодная ненависть в их глазах была красноречивее всех слов.
Боже, вспомнил Роман: в Оатес Джанкшен из-за отсутствия здравого смысла Теодосия привлекла внимание трех грабителей, охотящихся за золотом; в Киддер Пасс ее гений обернулся против нее ненавистью двух бродячих мошенников, которые не только видели ее золото, но и жаждут мести настолько, что не смогут успокоиться, пока своего не добьются.
Не имело значения, какой она была — безрассудной или гениальной — выходило: она притягивала опасность, как магнит.
Роман решил покинуть Киддер Пасс в середине ночи, когда никто в городе не заметит отъезда и не будет поджидать их за его пределами, — чем большее расстояние отделит Теодосию от Джистеров, тем безопаснее для нее.
— Мистер Монтана, эти люди должны быть заключены в тюрьму. Они…
— Их игры не противозаконны, нечестные — да, но не нарушающие закон. Большинство людей не ставили большие деньги на игры Джистеров, поэтому, если не выигрывали, то и не много теряли; конечно, у большинства людей нет знаний, которые помогли бы им выиграть при неблагоприятных условиях. — Он посмотрел на деньги в руке. — Я… благодарю вас, — прошептал он. Ему хотелось бы сказать больше, но он не знал, как выразить чувства, которые сам не мог понять.
Теодосия улыбнулась и провела ладонью по его мускулистой руке, хотя мозг предостерег: «Не прикасайся к нему так часто и так интимно».
Но нежность ее сердца побуждала ласкать его каждый раз, когда появлялась такая возможность, — ей хотелось обнять своего спутника.
— Мы возвращаемся в Темплтон, мистер Монтана? — спросила она, не находя смелости обнять его так, как ей хотелось. — После десяти лет работы на свою мечту вам, должно быть, не терпится поскорее сделать сеньору Мадригалу последнюю выплату и вступить во владение землей.
Роман не знал, что сказать — ее способность проникать в его мысли и чувства… понимание, как важна для него его земля… готовность отложить сочтенные планы, вернуться с ним в Темплтон…
Возникло желание обнять ее. Простое чувство благодарности, в конце концов, это не что иное, как признательность, ничего более. И в этом все дело.
Но она, возможно, увидит что-то более глубокое в его простом, дружеском объятии, может подумать, что увлекся ею или — чего доброго — влюбился.
Нельзя обнимать ее, глупая идея, и ему чертовски повезло, что не поддался ей.
— Мистер Монтана?
Он сунул деньги в карман.
— В Темплтон отправлюсь как-нибудь в другое время, — наконец, ответил он на ее вопрос. — Надо собрать сбережения, которые имеются у меня в других городах, прежде чем смогу сделать последний взнос за землю. Вы готовы вернуться в гостиницу?
Наверное, обнимет ее в комнате, внезапно подсказали чувства, а может быть, и поцелует: она поймет, что его ухаживания вызваны желанием и не связаны ни с чем другим, и это абсолютная правда.
— Не могли бы мы еще немного повеселиться, прежде чем вернемся в комнату, мистер Монтана? — спросила Теодосия, заинтересовавшись цирковым фокусником, дающим представление неподалеку. — Если бы я смогла понаблюдать за тем человеком более внимательно, возможно, смогла бы понять, какие трюки он использует, чтобы заставить этих уток исчезать. — Она порывалась направиться в сторону фокусника.
Роман, удерживая ее за руку, решительно повел к городу.
— Мисс Уорт, достаточно веселья для одного дня.
Вернувшись с Теодосией в гостиничный номер, Роман повесил свою шляпу и портупею на вешалку и объявил, что ему скучно.
Теодосия, перестав снимать перчатки, взглянула на него.
— Скучно?
— Смертельно. — Сцепив руки за спиной, он принялся вышагивать по комнате, время от времени останавливаясь, чтобы поглазеть в окно и тяжело вздохнуть.
Иоанн Креститель вытянул ногу между прутьями клетки.
— Конечно, нельзя без конца наслаждаться мацерированием, — воскликнул он.
— Мы могли бы еще вернуться на ярмарку, — предложила Теодосия Роману, сняв шляпку и туфли и наполнив баночки для еды и воды у попугая.
Роман покачал головой и сбросил рубашку.
— Жарко, — объяснил он, увидев испуганный взгляд на ее лице. — Жарко и скучно. — Он изобразил широкий зевок.
Теодосия не могла удержаться, чтобы не уставиться на него: крепкие мускулы груди вздувались И перекатывались, словно у него под кожей были шеи. Он представлял изумительный сексуальный вид, и лишь когда первое теплое трепетание ожило внутри нее, отвернулась и села на твердый, с высокой спинкой стул перед маленьким письменным столом.
— Почему бы вам не вздремнуть немного?
— Не хочу спать. Умираю от скуки, а сон — самое скучнейшее занятие, которое только можно придумать. Назовите что-нибудь, чем мы могли бы заняться, и я выберу одно из них.
Он знал, каково будет ее предложение, и надеялся, что не потребуется много времени на его обдумывание.
— Что, если заказать легкую трапезу? Может быть, немного фруктов?
— Мы же ели несколько часов назад. — Для большего эффекта он остановился перед маленьким ковриком у кровати и начал толкать его носком сапога. — Боже, какая скука.
— Не хотите поговорить? Он вперил взгляд в потолок.
— Мне хотелось бы заняться чем-то спокойным, но… не знаю, тихим, что ли… посидеть и расслабиться, но не могу просто сидеть, ничего не делая.
Она на мгновение задумалась. — Можно немного почитать. Его охватило торжество.
— Почитать? В общем-то, хорошо было бы, но у меня нет книг.
— О, это совсем не препятствие, мистер Монтана. — Улыбнувшись, Теодосия встала и открыла один из своих сундуков.
Роман увидел, как она достала несколько толстых томов, — ни один из них не был сексуальным руководством.
— Что это?
Она принесла их на кровать и разложила на матрасе.
— Вот это, — указала она на самую большую книгу, — полное собрание сочинений Шекспира.
Вторая — история Великого Сфинкса, который является грандиозной и величественной скульптурой Египта.
Не видя в его реакции энтузиазма, она потянулась к третьей книге.
— А это подробный и крайне интересный учебник о человеческой селезенке.
— Селезенке?
Она погладила переплет книги.
— Селезенка — это высокососудистый, не имеющий выводного протока орган, расположенный возле желудка или кишечника большинства позвоночных. Он занимается конечным разрушением кровяных клеток, хранением крови и…
— Ага, я знаю все о селезенке. — Селезенка? Боже, разговор о чем-то подобном в самом деле мог бы уморить его до смерти!
Она слегка нахмурилась.
— Вы знакомы с селезенкой?
— О, конечно. Селезенка — это… ну, вы знаете. Это тот кусок кишки, который разрушает желудок. Я всегда сочувствовал тем людям, у которых есть селезенка.
— Но…
— Мне также известно все, что нужно знать о Шекспире. Он тот, кто сочинил историю про женщину по имени Джули, выпившую яду и умершую, так что ее возлюбленный, Гамлет, не смог смыть то чертово пятно крови со своих рук. И хотите знать, как Великий Стинкс получил свое название? Он воняет, и неудивительно: в нем похоронено, наверное, с тысячу египетских королей, если бы египтяне хоронили своих покойников в землю, как это делаем мы, они бы не назвали скульптуру Великий Стинкс. Ну, что еще есть у вас почитать?
Теодосия расхохоталась. Она просто не могла удержаться.
— Вы, сэр, самый поразительный рассказчик, с которым мне довелось встречаться.
Ее смех порадовал Романа, ибо он слышал его нечасто, ему нравилось видеть ее такой, счастливой и беззаботной.
Конечно, ему не меньше нравилось видеть ее в агонии желания, не в состоянии дышать или противиться ласкам.
С этими мыслями в голове он посмотрел на книга, которые она ему показала, и задумчиво почесал подбородок.
— А у вас нет еще чего-нибудь, что я мог бы почитать?
Она отложила медицинскую книгу о человеческой селезенке.
— У меня есть сексуальный справочник.
— Справочник? Что…
— Руководство, — пояснила она. — «Сладостное искусство страсти». Но когда я как-то спросила у вас, сколько времени вам понадобилось бы, чтобы изучить ее содержание, вы дали понять, что уже сведущи в искусстве страсти.
Его мозг лихорадочно заработал.
— Ну, да, именно так, и очень хорошо. Страсть — знаю о ней все. Вы называете ее, я делаю. В общем, хотя я и опытен, любопытно, знали ли те тибетские знатоки секса столько же, сколько известно мне.
Они могли много насочинять просто так, чтобы произвести впечатление на тибетских девушек.
— Мистер Монтана, вы серьезны в своем желании просмотреть трактат?
«Желание — ключевое слово», — подумал Роман.
— Вполне серьезен, мисс Уорт.
Кивнув, она собрала все книги, которые не произвели впечатления, отложила их в сторону и распаковала сексуальное руководство.
Роман прямо-таки выхватил книгу из ее рук и растянулся на кровати, собираясь читать.
— Возможно, позже мы могли бы обсудить некоторые места трактата, — предложила Теодосия, собирая письменные принадлежности, чтобы написать письмо Аптону и Лилиан, пока Роман будет читать. — Было бы крайне интересно узнать, как вы сравните тибетскую практику с той, которую имели в прошлом. Уверена, обнаружите огромное культурное различие.
Ее предложение моментально возбудило его. Проклятие! Он не прочел еще ни единого слова сексуального трактата, а уже заводится!
Чтобы скрыть свою реакцию, он открыл книгу и положил ее на бедра. Затем попытался придумать научно звучащий ответ на ее предложение.
— Э… да. Конечно, мисс Уорт. Буду более чем рад научить вас разнице между действиями тибетцев и действиями американцев.
— Научить, мистер Монтана?
— Показать. Имею в виду…
— Обсудить, полагаю, то слово, которое вы ищете.
«Обсудить, как же», — подумал он, но вслух сказал:
— Да, это то, что я имел в виду.
Удовлетворенная, Теодосия вернулась к письму.
Все еще распираемый желанием, Роман повернулся на бок, к ней спиной и открыл книгу.
Первая схема была сложена втрое. Развернув лист, понял, зачем это сделано, — он оказался длиннее остальных. Когда страница полностью была расправлена, его взгляду открылась диаграмма, изображавшая в возбужденном состоянии мужской член, имевший, по его подсчетам, около двенадцати дюймов длины и неимоверную толщину. Надпись под диаграммой гласила: «Горе мужчине, который не наделен подобным, ибо ему никогда не удовлетворить женщину».
Роман уставился на диаграмму, гадая, был ли это автопортрет тибетского знатока секса: если так, то мужчина — чертовский лжец либо ему позировал слон.
Почувствовав облегчение от своей гипотезы, Роман сложил диаграмму, перевернул страницу и увидел еще один набросок, на этот раз изображающий пару, занимающуюся любовью в цветочном саду.
Роман нахмурился: ноги мужчины и женщины так переплелись, что нельзя было сказать, какие и кому принадлежали и где чей зад. Подумав, что, возможно, изучает рисунок неправильно, перевернул книгу вверх ногами, но теперь казалось, будто все это происходит на небе.
«Черт, — подумалось ему, — мужчина должен быть акробатом, чтобы заниматься любовью с тибетской женщиной».
Обескураженный странным рисунком, он не услышал, как Теодосия подошла к кровати. Легкое прикосновение руки к его плечу напугало его так сильно, что Роман вскрикнул и уронил книгу.
— Ради Бога, мисс Уорт, не подкрадывайтесь так ко мне!
— Хотела узнать ваши первые впечатления относительно тибетского ученого.
Он сел и пригладил пальцами волосы.
— Лживый акробат, вот что я думаю! Неужели вы действительно верите в то, что написано в этой глупой книжке?
Сильно заинтригованная его явным неприятием трактата, она присела на кровать и взяла книгу. Полистав ее, просмотрела несколько страниц.
— Фактически… да. У меня не было причины думать иначе до сих пор. Почему вы считаете, что трактат глупый, мистер Монтана?
— Да потому, что… — замолчав, взял у нее книгу. Открыв страницу, где была изображена занимающаяся любовью пара, ткнул в нее пальцем. — Если изображается одна из непривычных поз, о которых вы как-то говорили, то это — не крайне необычно, а просто невозможно!
— Разве?
— Эти двое практически вывернулись наизнанку! Люди не занимаются так любовью, мисс Уорт. Если бы они попытались, то никогда бы не распутались!
Она снова взглянула на рисунок.
— Но это лишь одно из описываемых положений. Есть и другие, и многие из них кажутся вполне удобными, на мой взгляд.
Он решил, что она когда-то в юности брала уроки акробатики.
— Что вы уже прочитали, мистер Монтана?
— Ничего, кроме того, что никогда не смогу удовлетворить страсти женщины. — Развернув сложенную страницу, представил схему на обозрение. — Что такое Тибет? Страна великанов?
— Диаграмма неверна? — Она наклонилась вперед, чтобы лучше видеть.
— Я думал, вы изучали анатомию человека. Она немного отстранилась, но взгляд остался на диаграмме.
— Изучала анатомию, но никогда не видела пенис… впрочем, один раз… Несколько лет назад брала уроки рисования, и одним из моих заданий было нарисовать обнаженного мужчину. Натурщик позировал без одежды, конечно, но его пенис находился в состоянии покоя. — В замешательстве нахмурившись, она взглянула на него. — Вы говорите, что эта диаграмма не является истинным воспроизведением…
— Черт, конечно, нет!
Его крик и гневный блеск в глазах задели ее.
— Прошу прощения, — прошептала она, — за мое невежество.
— Не хотел кричать, — быстро проговорил он. — Но не могу согласиться, что вы сочтете эту диаграмму правильной. Почему ваш зять не объяснил вам?
— О, Аптон не знает, что у меня есть эта книга. Один из лаборантов Гарварда одолжил ее мне.
— Тогда почему он не объяснил вам?
— Мисс Биддингтон — женщина. Очень милая, приближающаяся к почтенному семидесятилетнему возрасту.
Старая дева, размышлял Роман. Теперь ясно, почему она ничего не разъяснила Теодосии относительно диаграммы. Он мог себе представить, какими фантазиями, должно быть, развлекалась милая мисс Биддингтон, глядя на диаграмму.
— Поскольку вы еще не начали читать, оставлю вас, чтобы вы могли сделать это, мистер Монтана. — Теодосия начала вставать.
Роман поймал ее за запястье.
— Мы могли бы почитать вместе: так можно сразу же обсуждать то, что читаем. — И какое прекрасное место для так называемого обсуждения, подумал он, кровать. — Это сэкономит время!
— Ну…
Он серьезно посмотрел на нее.
— Вы же сами сказали, что читаете эту книгу для того, чтобы понять, что произойдет, когда вы, наконец, найдете идеального мужчину для зачатия ребенка. Мне кажется, вы бы хотели, чтобы я разъяснил вам некоторые места, или предпочитаете, чтобы вам рассказывал о них тот мужчина, которого вы выберете? Если так… чтобы объяснял совершенно незнакомый…
— Не намереваюсь быть страстной с этим мужчиной, я уже говорила вам прежде, что мои отношения с ним будут строго…
— Тогда вам следует знать об этих подробностях на случай, если парень попытается начать их, — возразил Роман, барабаня пальцами по книге. — Только так вы сможете остановить его прежде, чем он зайдет слишком далеко: чем больше будете знать, тем точнее сможете контролировать свои действия с ним.
Играя локоном волос, она задумалась над его аргументацией.
— Хорошо, мистер Монтана. Понятна ваша точка зрения.
Он хлопнул рукой по кровати рядом с собой, отодвинувшись, чтобы дать ей место. Она устроилась возле него и прислонилась спиной к горе подушек.
— Глава первая, — объявил он, открывая начало главы и просматривая страницу. — Здесь объясняются приготовления к занятиям любовью. Прикосновения, поцелуи и тому подобное. Вы не будете делать этого с кандидатом, которого выберете, но, может, нам следует поговорить об этом. Просто, чтобы вы имели полное представление.
Теодосия прочла страницу. Она читала ее и раньше, но чтение ее вместе с Романом делало слова более значительными… и эротичными.
Он услышал, как дыхание ее участилось, и внутренне улыбнулся — так она реагировала на параграф о прикосновениях и поцелуях, что ему, определенно, не терпелось увидеть, как она будет реагировать, когда доберутся до действительно стоящей части.
— Мужчина может начать заниматься любовью с женщиной с поцелуев, но я делаю это не так.
— О? — Она повернулась к нему лицом и заглянула в глаза. — А как вы это делаете? Конечно, мне полезно знать, чтобы разобраться во вступлении в случае, если избранный кандидат попытается его предпринять.
Он улыбнулся. Она оказалась самой плохой лгуньей, с которой когда-либо ему приходилось иметь дело.
— Мне нравится касаться лица женщины. Провести пальцем вдоль подбородка к вискам и погладить веки; иногда кладу ладонь на шею и двигаюсь вниз; нравится зарываться пальцами в ее волосы. А пока одна рука проделывает все это, другая удерживает талию, постепенно прижимая ее ближе к себе, так близко, что она чувствует то воздействие, которое производит на меня. Вы понимаете, что имеется в виду, мисс Уорт?
Она вспомнила вечер в доме доктора Уоллэби, когда он крепко прижал ее к своему телу. Она действительно почувствовала доказательство его желания.
— Да, — прошептала она. Услышав свой собственный гортанный шепот, отвела взгляд от его небесно-голубых глаз и посмотрела в книгу.
Увидев это, Роман напомнил себе, что нужно действовать не спеша. Небрежно поиграв изящными золотыми цепочками, свисающими с ее рубиновой броши, перевернул страницу книги и начал читать вслух.
— Перед снятием одежды мужчиной немалое время должно быть уделено подготовке женщины к виду его наготы. Девственница, скорее всего, будет напугана своей первой встречей с возбуждением мужчины и начнет сопротивляться его действиям, если ее страхи быстро не успокоить. Чтобы смягчить беспокойство девушки и возбудить ее страстные чувства, мужчина должен поцеловать ее нежно и неторопливо.
Он уставился в пространство, словно в глубокой задумчивости.
— Верно, — объявил он, — но не раньше, чем прикоснется к ее лицу, шее и плечу, как я только что объяснил. А когда мужчина целует женщину, ему следует делать все возможное, чтобы побудить ее открыть рот. Целовать сжатые губы — это все равно, что прижиматься ртом к сочному персику, но не иметь возможности его откусить. Вы знаете, что, если только вам удастся вонзиться в него, вы насладитесь божественным вкусом. Ведь знаете, что я имею в виду, верно?
Она слушала зачарованно и, не сознавая, наклонилась к нему, так и не заметив его поднятой руки, которая прижала ее к его груди.
Единственное, что ей больше всего хотелось, так это ощутить его поцелуи.
Роман читал все ее мысли в глубинах затуманившихся глаз, но в его намерения входило больше, чем только поцеловать ее.
— Как только женщина раскроет губы для мужчины, он должен использовать язык для имитации движений любовного слияния, — продолжалось их чтение. — Вначале ему следует совершать медленные, неглубокие погружения, постепенно переходя к более полным и глубоким толчкам. Если эти попытки пройдут успешно, женщина, на этой стадии, должна ответить взаимностью и начать совершать ответные движения языком. Во время поцелуя мужчина может начать ласкать грудь женщины. Ему не следует резко хватать такие сочные сокровища, но обращаться с ними почти что с благоговением. Лаская грудь одной рукой, мужчине затем следует положить другую на живот женщины и постепенно опускать ее до тех пор, пока не достигнет мягкого бугорка между ног. Ощущение его прикосновения в месте средоточия женской страсти заставит ее тяжело дышать и, возможно, каждый ее выдох станет сопровождаться протяжным стоном, который будет казаться музыкой для его ушей. Таким образом мужчина поймет, что женщина готова принять и насладиться более интенсивными приготовлениями к любовным занятиям.
К тому времени, как закончился отрывок и Теодосия прижималась бедром к его боку, желание Романа усилилось. Он уже не знал, кто больше возбужден чувственными инструкциями — Теодосия или он сам.
Помня, что она повторит его действия, он стал опускаться до тех пор, пока уже больше не сидел, а полностью улегся на кровати; его дыхание участилось, когда Теодосия легла рядом, положив голову на плечо.
Лицо девушки оказалось лишь в нескольких дюймах от него. Он провел пальцами вдоль ее подбородка к вискам и, наконец, погладил веки.
Не встречая сопротивления, погрузил пальцы в волосы — они наполнили его руку золотистой легкостью, пробуждая к жизни каждый нерв его ладони; любуясь, как нежные локоны мерцают на его смуглой коже, поиграл ими немного, прежде чем нежно обхватить за шею и почувствовать биение пульса под своими пальцами.
— Теодосия, — произнес он мягко.
Она никогда не слышала, чтобы он так к ней обращался. Звук своего имени на его губах и желание, которое она услышала в его хриплом голосе, усилили томление по его поцелую.
Она приподняла лицо, Роман нежно взял ее за подбородок и погладил нижнюю губу большим пальцем; глядя в глаза, нежно и непринужденно улыбнулся; не в силах устоять перед его очарованием, девушка улыбнулась в ответ.
Поцеловав, удивился и обрадовался — ее губы раскрылись, коснулись его языка. Желание возросло так резко, что, казалось, все каменеет по мановению какой-то волшебной палочки.
Он не мог больше ждать, чтобы увидеть всю ее прелесть…
Протянув руку, принялся расстегивать пуговицы платья на спине, а чтобы отвлечь ее мысли от того, что делает его рука, удерживал взгляд, двигая бедрами в медленном и устойчивом ритме, который, ему казалось, завлечет девственницу еще дальше.
Уступая его пылкой настойчивости, Теодосия почувствовала, как жар, подобно огненной лаве, растекается внутри нее — найти силы, чтобы бороться с его властью над ней, казалось таким же невозможным делом, как поразить дракона иголкой; сдавшись на милость победителя, она подстроилась под его движения, встречая каждый мягкий толчок его бедер робким своим.
Через несколько секунд пуговицы были расстегнуты. Продолжая легкие движения бедрами, снял платье с одного плеча и руки, крошечные ленточки сорочки на бретельках представляли мало затруднений, и в следующую секунду обнажилась грудь.
— Мужчина может попытаться предпринять это, Теодосия, — тихо предупредил он. — Будь настороже.
Когда она почувствовала, как его большая теплая рука легла на грудь, то быстро убрала ее.
Пришлось признать поражение, но в тот же миг девушка прижалась к его груди — ей хотелось почувствовать его обнаженную кожу: слегка повернув ее на бок, быстро стащил вторую сторону платья и сорочки — обе груди освободились, он обнял ее и прижал к себе.
Теодосия вздохнула: ощущение кожи и мускулов Романа на ее мягкости переполнило ее чувством удивительного — закрыла глаза, наслаждаясь невероятными ощущениями.
Роману не нужно было гадать о ее чувствах — Теодосия трепетала в его руках, и ее удовлетворенность стала настолько полной, что он ощущал ее сладостный аромат.
Осыпая легкими, теплыми поцелуями ее щеку, развязал тесемки вышитой нижней юбки, затем потянул ее платье и сорочку вниз, к ногам, приподнял их, спуская платье и нижнее белье с икр и стоп; покончив с этим, снял чулки.
Теодосия беспокойно ерзала, ибо чувственный голод заставлял ее томиться по неудовлетворенной потребности.
— Я не в силах понять эту власть, которую ты имеешь надо мной, — мягко сказала она, глядя в голубые озера его глаз. — Полностью сознавая, что ты делаешь, я… я не могу найти силы отказать себе и удовольствии твоего прикосновения.
Ее искренность сдавила ему горло — ему никогда не приходилось знать женщины, подобной ей, которая доверяла бы ему настолько, что говорила правду о своих чувствах.
— Теодосия, — начал он, лаская ее грудь и гладкую кожу живота, — удовольствия только начались.
Она подняла руку и прижалась пальцами к твердым мускулам под его соском. Очарованная его силой, заскользила рукой вверх, по его массивному плечу, длинным черным волосам и вниз, по выпуклым мускулам руки.
Ее прикосновение едва не свело его с ума — низкий стон напряженной потребности вырвался из его горла, он продолжал бороться за последнюю каплю самообладания, которую еще мог отыскать в буре желания, бушующей внутри него.
С трудом сдерживая страсть, Теодосия уронила ладонь с его руки.
— Ты не допустишь, чтобы я забеременела. — Она заглянула в его глаза, ища подтверждения, что он этого не сделает. — Ведь нет?
— Нет. — Слово слетело с его губ на горячем коротком выдохе. — Сейчас ты девственница и обещаю, по-прежнему будешь ею, когда я закончу. Есть способы.
Его утверждение смутило и в то же время возбудило ее.
— Какие?
Не отпуская ее взгляда, он развязал тесемки ее трусиков и медленно спустил их по ее гладким белым ногам.
Тень беспокойства пробежала по ее векам, когда спала последняя одежда. Она лежала перед ним обнаженной и никогда в жизни не чувствовала себя такой уязвимой и неуверенной.
Роман увидел тревогу, отразившуюся в ее глазах, и смягчил ее глубоким и медленным поцелуем, который заставил ее снова извиваться под ним, только тогда он поднял голову и охватил взглядом нескрываемое великолепие ее тела.
Он не мог говорить, затаил дыхание — только смотрел.
Никогда не видел такого совершенства. Прошло несколько долгих мгновений, прежде чем вернулся дар речи.
— Прекрасная, — прошептал он, — Боже, ты такая прекрасная, Теодосия.
От нее не ускользнула искренность в его глазах: она сияла всей интенсивностью звезды, на которую он ей однажды указал. Крайне тронутая, девушка почувствовала, как ее глаза наполнились слезами.
Едва увидев их, Роман застыл, остановленный старыми и неприятными воспоминаниями, нахлынувшими на него. Но дурные воспоминания тут же исчезли, когда Теодосия повернулась к нему, прижимаясь к его телу в немой мольбе об удовольствии, которое было обещано.
Положив руку на бедро, Роман мягко повернул ее на спину, медленно, готовый в любой момент успокоить девушку, если вернется беспокойство, провел рукой по внутренней стороне бедра и погладил бархатную плоть, а большой палец проник в шелковистые тайники ее женственности.
Теодосия едва не упала с кровати — короткие, но настойчивые волны наслаждения пронзили ее, и она изогнулась навстречу обещанному блаженству.
Наблюдая за игрой нарастающего восторга, отражавшегося на ее лице, Роман проник в нее двумя пальцами — в тот же миг его собственное желание заколотилось, заставив стиснуть зубы.
Боже — какая плотная, горячая и влажная.
А он вырывался из бриджей.
— Это, — выдохнул он, — лишь намек на то, что такое заниматься любовью.
Удивление подбросило ее, когда его пальцы начали пульсирующие движения внутри нее.
— Роман, — она простонала его имя и потянулась к нему.
Его широкая грудь коснулась ее груди, а волосы упали на шею и живот, глубоко в ней замерцала первая искра блаженства — она ахнула, когда незнакомые ощущения возросли, но нежный взгляд глаз Романа убеждал, что он понимает ее чувства и полностью контролирует все происходящее. Не размыкая взглядов, она отдалась его власти, приподняла бедра к его руке — источнику немыслимых ощущений, пробуждающихся внутри нее.
Удовлетворение нарастало: что-то неповторимо прекрасное рождалось в глубинах ее женственности. Напрягшись от ожидания, когда чудесные чувства медленно растекались в каждую часть ее тела, она осознала, что ощущения достигнут апогея и именно Роман вел ее к этой чувственной вершине.
А потом она достигла ее. Теплое и мягкое удовольствие быстро усиливалось, словно цветок, открывающийся великолепию солнца, — слишком прекрасный, чтобы постичь его, — расцвел внутри нее. Она приняла ощущение в полном благоговении, дрожа всем телом от восторга.
Теодосия долго лежала без движения, окутанная нежностью, созданной Романом, когда блаженство, такое искусное, растворилось в мягкий сладостный пульс, оставивший ее настолько удовлетворенной, что она не могла придумать ничего другого, чего можно было еще хотеть в этом мире.
Улыбка тронула ее губы, когда увидела, что Роман наблюдает за ней, следя за каждой эмоцией и чувством, отражающимся на ее лице. Он выглядел таким же счастливым, какой она себя чувствовала, и его удовлетворенность каким-то образом еще больше усилила ее радость.
— Роман, — прошептала она. Переполненная чувством, она погладила твердые мускулы его спины и начала целовать его плечо, грудь и шею.
Ее нежные невинные ласки пробудили в нем желание держать ее вот так всегда и никогда не отпускать. Вместо этого он убрал от нее свою руку и, прижимаясь губами к ее влажному лбу, размышлял над тем, что доставил ей удовольствие, — дал ей вкусить чувственного наслаждения, стал ее первым мужчиной, сделавшим это.
А это для него оказалось больше, чем он мог признаться сам себе.
Роман сел, усадил ее на колени, прижав к груди, — не получившее выхода желание продолжало терзать его, но он не замечал его, сосредоточившись на прекрасной женщине в своих руках.
— Скажи, что не жалеешь, Теодосия, — попросил он тихо, но требовательно.
Искра сомнения, которая скользнула в его глазах, породила в ее сердце нежность. Не сказав ничего, не отрываясь, она смотрела, стараясь запечатлеть в памяти каждую черточку, каждый изгиб и тень на его лице.
Роман значил для нее так много, что стал чем-то особенным. Она не могла объяснить, почему испытывала такую нежность к мужчине — Роману Монтана, как и не отрицала своей привязанности к нему. Еще труднее было представить, как будет чувствовать, когда настанет день их расставания.
— Теодосия?
Нежно коснулась она ямочки на его подбородке, затем погрузила пальцы в прекрасные волосы воронова крыла.
— Скажи, я разрешила называть меня по имени? Он усмехнулся.
— Мисс Уорт и занятия сладостным искусством страсти как-то не укладываются в моей голове, а как насчет тебя? Тоже ведь называла меня по имени.
— Ты знаешь, — пробормотала она, не убирая руку из его густых волос, все еще охваченная наслаждением, — имя Роман происходит от латинского слова Romanus и означает «человек из Рима».
— Не спорь со мной, имя Теодосия происходит от латинского слова Theoknowsia, которое означает «человек, который все знает».
Она опустила руку к его груди, прочертила медленные круги вокруг его сосков.
— Теодосия по-гречески — «божественный дар»: моей сестре Лилиан было шестнадцать, когда родители отчаялись иметь еще детей — мое рождение они сочли подарком с небес. Так я получила это имя.
Ее объяснение застигло его врасплох: как мало она рассказывала о своем прошлом; хотя достаточно сделала предположений о его детстве, но не захотела поделиться с ним своими воспоминаниями. Он решил, что было бы забавно вызвать ее на столь откровенный разговор.
Но не сейчас — позже, когда удостоверится, что не жалеет о произошедшем.
— Я задал вопрос, а ты не ответила.
Она положила голову ему на плечо, удивляясь, что оставалась совершенно обнаженной и не испытывала ни стыда, ни робости.
— Нет, Роман, не жалею. Удовольствие удовлетворило мою физическую потребность, равно как и любопытство, которое продолжало возрастать с тех пор, как ты впервые упомянул о важности сексуального удовлетворения. Ты снова научил меня чему-то, чего я не знала, и за это я тебе искренне благодарна.
Как и раньше, ее признательность нашла отклик в его груди, заставив сильнее биться его сердце.
— Почему ты плакала, Теодосия? — спросил он, продолжая гладить рукой теплую ложбинку между грудями.
Теодосия вспомнила, как ее глаза наполнились слезами, впервые услышав его искреннее восхищение, никогда не подозревая, как много эти слова будут значить для нее. В самом деле, до встречи с Романом, занимаясь одной учебой, она не задумывалась над своей внешностью. Улыбнувшись, почувствовала, как уголок ее рта растянулся по его гладкой коже.
— Плакала потому, что ты сделал меня счастливой, Роман. Самой счастливой за всю мою жизнь.
Ее упоминание о счастье, впервые услышанное им от женщины, усилило то неудовлетворенное чувство, которое он ощущал в себе.
А когда Теодосия, доверчиво уткнувшись ему в грудь, успокоилась в его руках, он подумал: «Какое счастье — быть с ней рядом».
