Глава 5

Их было не так много, как сначала показалось Бэнни. Она придвинулась поближе к стоявшей рядом с ней женщине. По всей площади женщины и дети стояли маленькими группами, наблюдая за своими мужчинами. Когда колонисты увидели ряды солдат, они показались им бесконечными. Длинные, ровные колонны шагали точно в такт ритму, отбиваемому неграми-барабанщиками. Когда первый шок прошел, Бэнни поняла, что красномундирников было около тридцати, почти в половину меньше, чем ополченцев. Но это не важно, ведь они солдаты. Их штыки зловеще поблескивали на солнце. Их выправка была безупречна.

Единственным исключением был лейтенант Лэйтон. Уже один его рост обращал на себя внимание. Сбившись с шага и нарушая идеальные ряды, он вертел в руках свой мушкет и, сбив с головы треуголку, едва успел подхватить ее. Его лицо было серьезным и сосредоточенным.

Бэнни быстро переключила внимание снова на отца. Он едва сдерживал гнев. Даже с такого расстояния Бэнни видела, как дергались его брови: по этому признаку она всегда определяла, что сейчас одному из ее братьев влетит.

Колонисты быстро сориентировались и заняли более выгодную позицию для отражения атаки. Они стояли четырьмя плотными рядами, защищая своими спинами жен и детей. За ними располагался магазин, таверна и типография, которые при необходимости могли послужить убежищем для их семей.

Другого выбора у колонистов не было. Стрелять они могли только в случае провокации, но и просто отступать они тоже не могли, а, именно этого, видимо, очень хотелось англичанам.

Джоунз стоял впереди ополченцев, гордо подняв голову. Он не собирался отступать перед этими чертовыми англичанами. Он был готов ко всему.

Капитан Ливингстон не спеша приблизился к Кэду. Он остановился, слегка расставив ноги и сцепив руки за спиной.

– Джоунз, я думаю, вы не собираетесь усложнять ситуацию?

– Конечно, нет. Вы отводите своих людей обратно в крепость, а мы продолжаем наш смотр, как будто ничего не случилось. Вот так.

Капитан с сожалением покачал головой:

– Нет, это исключено. Мне был дан приказ остановить проведение вашего смотра.

– Ну, и как же вы собираетесь сделать это? Вы же не можете расстрелять нас?

– А почему бы и нет? Конечно, это не самый лучший способ – кровопролитие и все такое прочее. Но это было бы полезно моим солдатам: они давно не стреляли по движущимся целям.

Кэд сжал кулаки.

– У вас нет права стрелять в нас первыми.

– Действительно, нет. Но в стычке трудно разобрать, кто выстрелил первым. Из-за грохота выстрелов и человеческих криков это почти невозможно сделать. Потом я без проблем найду людей, готовых свидетельствовать в нашу пользу. Так что в глазах командования я буду невиновен.

Капитан взмахнул рукой, и солдаты мгновенно вскинули мушкеты. В ответ на это американцы тоже подняли ружья. Их нельзя было сравнить с британскими солдатами, но, отсутствие военной выучки не делало их менее решительными. За спинами ополченцев стояли их жены и дети, и мужчинам ничего не оставалось делать, как стоять насмерть.

Неужели это не сон? Бэнни почувствовала, как холодный пот заструился по спине. Женщины схватили своих детей и бросились с ними под крыши домов.

Но Элизабет Джоунз стояла, как вкопанная.

Неужели это происходит на самом деле? Привстав на цыпочки, она взглянула поверх голов мужчин и впервые по-настоящему оценила преимущество высокого роста. Но все равно с ее места ей были видны только спины и затылок отца. Бэнни отошла в сторону и остановилась, не подозревая того, что сама превратилась в открытую мишень.

Тишина. Не слышно было ни скрипа башмаков, ни шороха одежды, ни шороха ветра в ветвях деревьев. Только жуткая тишина.

Но вдруг ее разорвал громкий пронзительный визг. В пространстве, разделявшем ополченцев и английских солдат появилась жирная розовая свинья.

Она протиснула свои грязные бока в узкий проем между Кэдом и Ливингстоном, оставив на белоснежных бриджах последнего темные полосы. Капитан дернулся назад и едва удержал равновесие, чтобы не упасть на нижнюю часть спины.

Пронзительно визжа, свинья продолжала бешено носиться между людьми, как будто за ней гнался мясник.

Поднялась суматоха. Одни, разинув рот, пялились на свинью, другие старались во время увернуться от ее морды.

– Ну, кто-нибудь, поймайте эту глупую скотину! – заорал Ливингстон.

– Я поймаю ее, капитан! – Джон стал распихивать всех, внося еще больше беспорядка, чем свинья. Спотыкаясь и падая, он пытался догнать ее, но каждый раз, когда он было уже хотел схватить свинью, она вовремя увертывалась и погоня продолжалась. Джон бежал, широко расставив руки, как будто для объятия, не замечая беспорядка, который он производил.

– Чуть не поймал! – и по его виду было видно, что он действительно так считает.

Бедное животное в отчаянии бросилось к спасительной яме. Приблизившись к ней, свинья бесстрашно прыгнула в гущу своих собратьев, блаженно ковырявшихся в вязкой грязи.

– Я поймал ее! – Джон сделал решительный рывок, и, споткнувшись, всем телом бросился в навозную яму. Охватив свинью за бока, Джон повернулся к изумленным зрителям с выражением триумфа на лице.

– Я поймал ее!

Ошеломленная толпа застыла в молчании. Кэд и Ливингстон осторожно подошли к краю ямы, с удивлением рассматривая барахтающихся вокруг Джона поросят.

– Да, Лэйтон, вы, действительно, поймали ее, – спокойным тоном сказал Ливингстон.

Толпа грохнула от смеха. Кэд отошел к своим, чудовищно фыркая во все стороны. Стараясь подавить в себе возмущение, он взглянул на капитана, который изо всех сил старался сдержать смех: его лицо побурело, и он согнулся чуть не пополам.

Если вражеская страна находила это происшествие смешным, то он, Кэд, придерживался противоположной точки зрения. Вот и все. Как только Ливингстон заметил серьезное выражение лица Кэда, он сразу пришел в себя. Их взгляды встретились, словно они пытались воздействовать друг на друга своей силой воли.

Свинья вдруг снова взвизгнула. Рот капитана дернулся, Кэд выгнул брови. Неудержимый смех вырвался у них обоих.

– О, Господи, Ливингстон… Вы ржете, как чахлая лошадь, – выдавил из себя Кэд между приступами смеха.

– Прек… Прекратите сейчас же, Джоунз. Ничего не вижу смешного, все очень даже серьезно. Это ведь маневры все-таки, а ни что-нибудь.

– А я и не шучу, – снова прыснул Кэд.

– Это не маневры, – выглянул из лужи Джон, со счастливой улыбкой на лице, – а веселый балаган.

– Балаган, – капитан задумчиво обвел взглядом площадь, на которой были видны ряды с разными товарами и угощениями, – а может быть, ярмарка?

– Джоунз, а разве у вас не ярмарка здесь?

– Ну, – прошептал Кэд с сомнением в голосе.

Ливингстон многозначительно посмотрел на него.

– Мне был дан приказ остановить проведение смотра ополченцев. Но у меня нет приказа насчет ярмарки.

– А, ярмарка, – Кэд поджал губы. Ему претило идти на компромисс с красномундирниками. Но разве можно упускать шанс предотвратить столкновение?

– Да, конечно, ярмарка.

Ливингстон с облегчением вздохнул.

– Хорошо. Никакого смотра не было. Обычная сельская ярмарка.

– Но в случае «боевых действий» мы бы спокойно взяли верх над вами.

– Ну, уж, конечно, нет.

– Жаль, что мы не можем это проверить.

Капитан поднял брови, его единственным стремлением было избежать кровопролития. Но теперь, когда появилась возможность получения сведений о боеспособности врага, он не мог ее упустить.

– А мне кажется, можем.

– Да?

– Мы могли бы немного посостязаться, конечно, если последнее наше соревнование не отбило у вас охоту в подобном пари.

– Это было чистое везение. Откуда мне было знать, что в вашей роте есть такой бык. Это не имеет ничего общего с мастерством или стратегией, как должно быть в настоящих соревнованиях, – Кэд погладил рукой ствол своего мушкета. – А что вы имели в виду?

– Стрельба. Метание ножей. Да все равно что. Я уверен, что мои люди все делают лучше ваших. В конце концов, мы же профессиональные солдаты, а не просто сборище фермеров, раз в год играющих в бирюльки.

Кэд сощурил глаза.

– Ну, так что ж, соревнование?

– Согласен.

Кэд и Ливингстон повернулись к Лэйтону. Он делал неловкие попытки подняться на ноги, все еще прижимая к себе правой рукой тушу поросенка.

– Можно его теперь отпустить? – спросил Джон, радостно улыбаясь.

Ожидая своей очереди стрелять, Джон хорошенько отряхивал одежду. После этой истории с поросенком сержант Хичкок, добрая душа, пожалел лейтенанта и облил его двумя ведрами воды. От этого, грязи на нем, конечно, поубавилось, но зато вся одежда измокла, и чувствовал он себя, мягко говоря, не очень комфортно.

Какая прелесть! Он должен быть доволен. Ударом кулака заставить свинью бешено мчаться по рядам солдат – это была последняя отчаянная попытка предотвратить, по крайней мере, на время, столкновение солдат и колонистов. Это сработало даже лучше, чем он ожидал. Но он снова, в который уже раз, выглядел идиотом.

Но какое это имело значение? Ему всегда нравилась его роль – актер, для которого сцена – это весь мир, а плохое исполнение означало смерть. Это довольно трудная задача – постоянно быть настороже, обманывая всех вокруг, создавая иллюзию, которая позволяла ему выполнять свою работу.

Иллюзия. Его взгляд отыскал Бэсс, стоявшую недалеко и наблюдавшую, как один за другим мужчины сбивали бутылки, выставленные на каменной стене. Она казалась спокойной, безмятежной. И почему он был так уверен, что это всего лишь иллюзия?

Уму удалось держаться от нее на расстоянии всю эту неделю, и он поздравил себя с таким успехом. Ну, почти успех. Один раз, не в силах сдержаться, он пошел за ней в конюшню и, оставаясь невидимым для нее, слушал, как она играла. Просто слушал. Он прислонился снаружи к двери, приоткрыл ее совсем немного, чтобы лучше слышать и закрыл глаза. В тот день она играла совсем по-другому. В музыке слышалась тоска. Почти отчаяние. Она взывала к его душе. Душе, которая была спрятана настолько глубоко, что он уже сомневался, есть ли она у него еще. Но каким-то образом Бэнни отыскала ее, уже изорванную в клочья, и заставила снова чувствовать и боль, и радость. Он не видел в тот раз, как она играла. Ему и не нужно было видеть.

Резкий звук выстрела вернул Джона к действительности. Скоро наступит его очередь стрелять. Сейчас стреляет очередной Джоунз. «Какой-то средний сын», – подумал Джон. Но это не имело значения. Они все: и старшие и младшие, и средние, – были отличными стрелками. Они стреляли быстро, уверенно и удивительно метко. За исключением Брэндана, который целился не спеша, почти задумчиво, но с наименьшей точностью. Вполне вероятно, он был лучшим стрелком из всех, кого Джон знал.

Еще один выстрел, и очередная бутылка разбилась вдребезги. Будет просто чудом, если в поселке после этого состязания останется хоть один целый стеклянный сосуд.

– Эти колонисты – отличные стрелки. – Сержант Хичкок стоял рядом с Джоном и вместе с капитаном наблюдал за ходом соревнования.

– Они стреляют гораздо лучше, чем я думал.

– Угу, – капитан Ливингстон переступил с ноги на ногу.

Ему уже порядком надоело смотреть на то, как его солдат обставляли в этом пари. Господи, и они еще называли себя профессионалами? Ну, почему они не могли стрелять лучше, чем неотесанные фермеры?

– Кажется, нам определенно следует уделять больше внимания тренировке стрельбы по мишеням.

– Голод.

– Что? – капитан уставился на Джона. – Нет, нет, Джон, ты перекусишь что-нибудь попозже. Когда все это кончится.

– Не-е-т, – Джон дернул головой в сторону колонистов. – Они стреляют, чтобы есть. Белки, кролики, – он сделал рукой движение, изображая, как маленькие зверьки пытаются спрятаться от охотников. – Маленькие зверьки – быстрые. Накормить своих детей, поэтому стреляют.

– А-а-а.

Ливингстон не подумал об этом: американцы просто обязаны хорошо стрелять – это означало еду на их столах. После этого бутылки были для них легкой мишенью. А для его солдат стрельба просто стала частью работы. Ему следовало бы внушить им, что от их умения обращаться с мушкетами будет зависеть их жизнь. Это должно подействовать.

– Знаете, – сквозь зубы процедил Хичкок – я бы не хотел в скором времени оказаться с ними в бою по разные стороны.

Ливингстон презрительно фыркнул:

– Не стоит волноваться по этому поводу, сержант. У них нет дисциплины, нет выучки. Господи, да они избирают своих офицеров. Как такой офицер может принимать трудные решения? Он будет слишком занят, защищая свою семью и друзей.

– Думаете, до этого дойдет, капитан?

– Да они как дети, эти колонисты. Они не могут услышать мудрости их матери-Британии. Они слышат только призывный вой сирены восстания.

– Следующий!

– Я!

Джон проверил заряд и прицелился. Капитан Ливингстон нахмурился и отошел от него.

– О, Джон, попытайся не изувечить никого на этот раз. Я бы не хотел, чтобы ты случайно начал войну, убив кого-нибудь.

– Не волнуйтесь, – сержант Хичкок дружески хлопнул Джона по спине. – Мы же тренировались, да, Джон? У него все получится.

Джон резко кивнул.

– Нет проблем, сэр.

Три бутылки, которые он должен был сбить, были аккуратно выставлены в ряд на невысокой каменной изгороди в дальнем конце выгона. Это составляло примерно семьдесят пять ярдов – почти предел для прицельной стрельбы из мушкета. Справа от Джона были каменные конюшни, слева – лес. Джон обернулся, замечая, кто где стоит. Ему тоже не хотелось подстрелить кого-нибудь случайно. Люди стояли двумя группами: одна маленькая, аккуратная, одетая в красные мундиры – группа его соотечественников, и другая – побольше – веселая разношерстная толпа колонистов, женщин и детей, вперемежку с ополченцами.

Бесс, конечно, еще была здесь в своем зеленом платье. Он чуть не проглотил язык, когда впервые увидел ее в нем. Она выглядела настолько красивой, что просто удивительно, почему вокруг нее не толпились все неженатые мужчины. Когда она заметила, что он смотрит на нее, она так улыбнулась – сама гордость, и ободрение. Такая улыбка могла заставить мужчину свернуть горы. Он был готов ради нее на все; а вместо этого она снова увидит идиота, как тогда в грязи с этой свиньей. Интересно, смеялась ли она над ним, вместе со всеми? Почему-то он был уверен, что нет. Если он все еще Джонотан Шайлер Лейтон, он мог бы попытаться произвести на нее впечатление. Он умеет находить слова, в которых больше одного слога и он мог ходить, не цепляясь за все, что попадется на пути. Но сейчас он был лейтенантом Джоном, а значит – идиотом. Он сжал зубы, и его челюсть заболела от усилия, с которым он удерживал на лице свою идиотскую улыбку. Он быстро отвернулся, не в силах больше смотреть на Бэнни.

– Сержант? Что мне делать?

– Просто попробуй попасть в бутылки. Точно так, как мы тренировались, Джон, – ободряюще сказал Хичкок. – Начни с левой.

Джон через силу изобразил на лице тупое замешательство:

– Какая из них?

– Та, коричневая, сынок. Вон там, видишь?

– Да.

Он поднял мушкет и прицелился в коричневую бутылку. И внезапно почувствовал злость. Злость за то, что ему так редко приходилось демонстрировать свое мастерство в чем-нибудь, кроме игры в идиота. Злость за то, что не мог подойти к женщине и заговорить с ней, не боясь, что это его выдаст. Злость за то, что не может позволить себе разнести эту чертову бутылку вдребезги.

Он выстрелил. Правая бутылка разбилась.

– Лейтенант! – сержант хлопнул его по спине от избытка чувств. – Ты попал. Но только я говорил тебе целиться в левую.

Джон перезарядил мушкет.

– Я так и сделал.

– Ох! Ну, все равно, это было неплохо. Правильная высота и все такое. А теперь просто прицелься футов на шесть левее.

Джон медленно поднял ружье, делая вид, что тщательно целится. В последнее мгновение он дернул правым плечом. Железный флюгер на крыше конюшни бешено завертелся.

Солдаты, стоявшие позади Джона, удивленно зашумели.

– Кто мог бы попасть в него, даже если бы попытался?

Джона, как будто дьявол обуял. Он страшно рисковал. Если бы кому-то нужно было сопоставлять все эти факты, Джона могли бы заподозрить… Но он уже не мог остановиться.

Он перезарядил свой мушкет еще раз. Эта сосна стояла на добрых пятнадцать шагов позади изгороди. Он выстрелил. Верхушка сосны, как будто срезанная острым ножом, весело кувыркаясь, упала на землю. А Джон молился Богу, чтобы никто не понял, каким отличным стрелком он был на самом деле.