Глава 25
Отчаянный, до костей пронизывающий холод напоминал о смерти и ледяной вечности. Вокруг — тьма и жуткая тишина. Теперь так будет всегда: холод, темнота, бесконечное молчание и абсолютная беспомощность.
Вздрогнув, Николас очнулся и потряс головой, чтобы отогнать страшные видения, отражающие реальность: темноту и леденящий холод. Его привели в ту же самую комнату, где раньше находились дети, но огонь в камине погас, позволив воцариться сырости и зимнему ветру.
Николас лежал на полу, связанный по рукам и ногам. Открыв глаза, он огляделся, не понимая, сколько прошло времени. Ясно было одно: Уайтхоук, узнав, что Николас пойман, не оставит его в покое. Свет, пробивающийся сквозь ставни, говорил о наступлении утра.
Он без особой охоты явился в эту комнату. Процесс его усмирения закончился разбитым лицом и парой сломанных ребер. Николас лежал на боку, теперь уже полностью придя, в себя, и глубоко дышал, чтобы победить боль, голод и жажду. Жаль, что он не успел поесть, направляясь сюда, и жаль также, что у него нет плаща.
Шавен приказал, чтобы барона отвели в единственную в замке комнату, в которой не было гостей: туда, где находились дети.
Придя в ярость от того, что комната пуста, а единственный часовой в стельку пьян, Шавен хлестнул Николаса по лицу тяжелой рукавицей. Затем он отправился на поиски Уайтхоука, шепнув одному из воинов, что графа задержал король.
Сейчас, лежа на полу, Николае подогнул ноги и изо всех сил пытался достать из сапога небольшой кинжал. Но с руками, связанными за спиной, сделать это никак не удавалось. В конце концов, он лег на спину, поднял ноги и тряс ими до тех пор, пока кинжал сам не упал ему на грудь. Он скинул его на пол и постарался дотянуться до рукоятки.
Старательно перепиливая пеньковые веревки, он, наконец, почувствовал, что они ослабли. Но работа не была закончена: веревки оказались обмотанными вокруг кожаных манжет в несколько слоев.
Как только он освободит руки и ноги, то сразу выберется из комнаты, даже если для этого придется убить часового. Эмилин где-то здесь, в замке, и он найдет ее. Лучше, если удастся выйти отсюда до того, как явится Уайтхоук и попытается задержать его.
Главная проблема оставалась той же: где Эмилин? Ребенком он жил в Грэймере, но не мог вспомнить, где расположена тюрьма. Да и насколько он знал старые и новые башни, там негде было устроить темницу.
С трудом. Николасу удалось сесть, прислонившись спиной к кровати, хотя ребра отплатили ему за это острой болью. Куда вел его Шавен, когда они так неудачно наткнулись на рыцарей? Он пересекал двор по направлению к старой башне или дальше за нее — к двум оставшимся угловым башням.
Но Николас точно знал, что в старой башне тюрьмы нет — когда он был ребенком, там располагались жилые комнаты. Построенная по норманнскому образцу, высокая и прочная, она покоилась на каменном фундаменте и почти не имела подвалов — огромный известняковый гроб, поставленный вертикально.
И все-таки Кристиен сказал «тюрьма».
Внезапно Николас прекратил пилить и едва не уронил нож. Мальчик же произнес «тюрьма» по-английски.Уайтхоук же вполне мог говорить с Эмилин по-французски. И тогда это вовсе не тюрьма, а главная башня.
Значит, Эмилин заперли в главной башне.
В коридоре раздались шаги и голоса. Николас успел сунуть кинжал под кровать как раз в ту минуту, когда тяжелый засов отодвинулся, и дверь открылась.
— Ты не мой сын! — в ярости кричал Уайтхоук. Лицо его сейчас напоминало маску, волосы растрепались. Он подошел почти вплотную к Николасу, сжав кулаки и едва владея собой. — Сын не смог бы так жестоко предать меня.
Николае поднял голову и спокойно взглянул на Уайтхоука.
— Милорд, — как можно спокойнее произнес он, — полагаю, к нашему обоюдному неудовольствию, что я — ваш родной сын.
Уайтхоук ударил его по лицу, и из разбитой губы потекла кровь. Уайтхоук смотрел на него сверху вниз, тяжело дыша.
— Поднимите его, — приказал он. Вздернутый на ноги, Николае сжал руки, возблагодарив судьбу за то, что перерезанные веревки еще не упали с запястий.
Отвернувшись, Уайтхоук провел рукой по лицу и волосам. В комнату вошел Шавен и что-то тихо сказал графу.
Тот повернулся к Николасу.
— Где дети?
— Думаю, пошли поиграть на свежем снегу, — коротко ответил барон.
— Без сомнения, это он освободил их, — вмешался Шавен. — Как вам это удалось? — обратился он к Николасу. — Где дети и где те люди, которые вам помогали?
Николас презрительно взглянул на него
— Дети в безопасности. Но лучше бы я нашел Эмилин до того, как нашел вас.
Уайтхоук подошел к сыну вплотную.
— Клянусь тебе, парень, ты больше не увидишь своей леди в этой жизни. Сколько у тебя людей за стенами замка?
Услышав подобную угрозу, Николас сжался от ярости.
— Сотни на данный момент. А остальные подойдут, как только болота станут проходимыми.
— Думаю, что без твоего сигнала ничего не произойдет. А ты его уже не подашь. Впрочем, вполне возможно, что ты врешь мне так же, как лгал все это время. На собственной груди я пригрел гадюку.
— Я провел очень малую часть жизни с вами, милорд.
— Зачем ты делал это? — взревел Уайтхоук. — Представить невозможно! Ты — Черный Шип. Я надеялся, что поймаю крестьянина, которого тут же и повешу, а вместо этого поймал тебя! Ты навеки опозорил имя Хоуквудов!
— Все вероломство, которое есть в моей души, я унаследовал от отца, убившего мою мать, когда я был еще ребенком.
— Я уже понес покаяние за ее смерть. Она предала меня. И я этого не забыл.
— И все же ваше обращение с ней — не единственная причина того, что я ушел в лес еще юношей. — Николас прямо смотрел в глаза отцу.
— Так в чем же дело?
— Из-за вашей жадности, милорд, вся долина страдала в течение долгих лет. Горели дома и амбары, крестьяне лишались нажитого честным и тяжелым трудом. Мало-помалу вы покорили Арнедейл. Вы начали безжалостные налеты на монастырские земли, воспользовавшись тем, что король Джон преследует монахов Йорка. Даже король задумался, когда Папа Римский пригрозил ему отлучением, а вы все продолжали свое дело. — Он взглянул на отца, чувствуя, как румянец заливает его щеки. — Вы не желали слушать никаких доводов разума. Я тоже старался, насколько мог, убедить вас, но меня вы слушали еще меньше, чем других.
— Монахи Йорка годами не платили налогов, — резко ответил Уайтхоук. — Король приказал им убрать стада из лесов. Я просто помогал исполнить этот приказ!
— Для вас этот приказ все равно что кусок мяса для голодного пса.
— У меня была причина преследовать монахов. Эта земля — часть приданого Бланш. Она теперь моя!
— Но почему же тогда суд так и не вынес решения в поддержку вашего заявления? — возразил Николас. — Если бы земля принадлежала другому барону, вам пришлось бы с боем отбирать ее. Но монахи ничем не могут противостоять огню, топору и ограблениям. Вот поэтому-то я и решил прийти им на помощь.
— Ты не имел права! Монахи давным-давно должны были отдать эту землю, — прорычал Уайтхоук. — Но ты очень упорствовал. А потом разнесся слух о твоей смерти!
— В тот самый год, когда ваши люди арестовали стада и обозы с овчиной, чтобы продать их на рынке как собственные, я и начал свою лесную жизнь. Скоро у меня появилось несколько верных помощников из крестьян. Когда только было возможно, мы нападали на ваши обозы. Всю добычу возвращали крестьянам и монахам.
— Однажды мои воины едва не схватили тебя, но ты исчез.
— Благодаря волку-демону, — добавил Шавен. Николас едва заметно усмехнулся:
— Барон Эшборн услышал, что Черный Шип пойман и его везут в Виндзор на расправу. Он послал своего начальника караула — сэра Уолтера Лиддела, милорд, — с этими словами Николас слегка кивнул графу, понимая, что имя ему знакомо, — чтобы тот освободил меня. Помогали ему сын и дочь барона, а также их белая собака. Тогда я и увидел впервые Эмилин. А несколько позже просил у барона Эшборна ее руки.
— Боже мой! Я окружен предателями! — с отвращением проговорил Уайтхоук.
— И причем, под самым носом, — согласился Николас.
— Похоже, ты очень сблизился с простолюдинами, — недовольно изрек граф. — Так расскажи мне, что ты знаешь о Лесном Рыцаре.
— Все, что я знаю, милорд, — так это то, что Лесной Рыцарь утащит вашу душу в ад в тот самый момент, как вы схватите его.
Уайтхоук отпрянул.
— Твои действия — искажение понятий о чести!
— А! — воскликнул Николас. — Так в этом и есть доказательство общности нашей крови. Чести нет ни у отца, ни у сына.
— Хватит! — закричал Уайтхоук, покраснев. — У меня свой кодекс чести — тебе его не понять! И клянусь тебе, Хоуксмур скоро станет моим! Эта земля была частью приданого Бланш, а теперь принадлежит мне!
— Только попробуйте посягнуть на мою землю, милорд, — сдержанно произнес Николас, — и увидите, какую верность питает сын к отцу.
— Я уже знаю твою верность. Моя ты плоть и кровь или нет, но я дал тебе имя и воспитал как рыцаря. Я позволил тебе получить наследство матери. Но теперь ты не получишь ничего!
За спиной руки Николаса невольно сжались в кулаки. Порыв разорвать наконец путы и сейчас же, сию минуту, ударить Уайтхоука был настолько силен, что Николаса бросило в пот.
— Хоуксмур принадлежит мне по праву — так же, как он принадлежал моей матери. Троньте его, и у меня появится повод убить вас.
— Пусть король решит, что делать с тобой. Он может рассудить все наши споры. — Тяжело дыша, Уайтхоук покачал головой. — Я должен был убить тебя еще младенцем, ее отродье. Тогда ты не вырос бы предателем.
Николас с трудом сохранял самообладание. Щеки его пылали.
— Джулиан клянется, что у моей матери не было любовника. И мне было уже почти семь лет, когда вы убили Бланш якобы за измену. На каком же основании вы настаиваете, что не вы — мой отец?
Уайтхоук мрачно посмотрел на него и принялся ходить взад-вперед по комнате.
— Женщины по натуре лживы. Это известно издавна. Даже замужней женщине нельзя полностью доверять в том, что она познала лишь своего мужа. До того, как ты родился, я целых два месяца отсутствовал — был в походе с королем Генрихом. И в мое отсутствие твоя мать подружилась — она называла это так — с молодым бароном. Я обвинил ее в измене, но она отпиралась. И я поверил.
Николас ждал с тяжело бьющимся сердцем. Он сам задал вопрос, но не мог слышать о ненависти и злобе между своими родителями. Ему едва не стало плохо.
— Бланш оказалась в положении, — продолжал граф. — Она сказала, что обнаружила это во время моего отсутствия. Когда ты родился, я сосчитал месяцы. И решил, что это не мой ребенок, хотя повитуха и клялась, что ты родился намного раньше срока. — Уайтхоук пожал плечами. — Во всяком случае, у меня был повод усомниться в верности твоей матери.
Николас вспомнил рассказы о том, как мал и слаб он был в младенчестве и как все пророчили ему короткую жизнь на этом свете. Отвернувшись, он вслушивался в шумное дыхание графа.
— Несколько раз я видел ее с этим человеком, — продолжал граф. — Они беседовали, иногда пели. Но я все равно подозревал обман. Эта дружба тянулась годы. Она не прекратилась даже тогда, когда он женился на другой. Я не мог больше выносить оскорбления. — Он встал так, чтобы смотреть Николасу в лицо. — Я вызвал его на поединок, сразил его, а ее запер.
Барон слушал отца в каком-то странном забытьи, желая, чтобы он остановился, и в то же время стремясь услышать всю правду — такую, какой она виделась Уайтхоуку.
— Я заточил ее в ее любимую комнату. Я лишь хотел, чтобы она призналась. Я мог отослать ее в монастырь. Если бы она попросила, я бы простил ее. Но она молчала и возвращала почти всю пищу, которую ей приносили. Ела все меньше и меньше. Через несколько недель она попросила, чтобы пришел священник. Ее упрямство взбесило меня. Я приказал не посылать ей больше пищи, никого к ней не пускать — до тех пор, пока она не попросит о прощении.
— Она попросила? — едва слышно произнес Николас, опустив голову, чтобы отец не видел его лица.
— Я зашел в комнату через неделю. — Уайтхоук помолчал. — Она была мертва.
Николас почувствовал себя совсем измученным. Ему захотелось закрыть глаза и забыться долгим сном. Его отец заморил голодом его мать, а он — дитя этого проклятого Богом союза.
Он был уверен в том, что он — сын Уайтхоука. Чувствовал это каждой своей клеточкой. Честь всегда была для него главной ценностью. А пролитая кровь со временем дает себя знать.
Эмилин маленькими глотками цедила горячий напиток, чувствуя, как согревается пустой желудок. Двумя руками сжимая деревянный кубок, она оглядела комнату. Через минуту она вернется к работе, а сейчас ей хотелось насладиться своей изобретательностью. Она разожгла огонь в маленьком камине с помощью факела, оставленного Уайтхоуком. Нашла, чем наполнить до боли пустой желудок. И пусть еще не открыла дверь, но упорно этого добивалась.
Результаты трудового дня были налицо: в комнате царил хаос. Эмилин вывернула на пол содержимое двух комодов и нескольких небольших сундуков, надеясь найти какой-нибудь инструмент, которым можно открыть дверь.
Вещи Бланш хранились в этой комнате, которая считалась ее личной. Одежда всех видов, шерстяные и шелковые платья, рубашки, чулки, накидки заняли весь пол. Рядом лежали шкатулки из слоновой кости; туфли, серебряные пояса и пряжки, золотые брошки и янтарные четки; три книги — псалтырь, указатель трав и указатель животных, все прекрасно оформленные; несколько свечей и кожаный портфель, в котором лежали перья и рожок с давно пересохшими чернилами.
В одном из сундуков Эмилин нашла несколько раскрашенных глиняных горшочков, запечатанных воском. Каждый оказался тщательно подписан. Внутри оказались травы, все еще сохранившие свой живой аромат: ромашка, мята и розмарин; укроп, лепестки розы и листья куманики; корень бузины от легочных болезней, ивовая кора и таволга от боли, боярышник и бузина — сильные яды. Еще раньше Эмилин удалось собрать снег в медную миску. Вполне достаточно, чтобы хватило для питья. Вскипятив, добавила мяты и розовых лепестков, зная, что ромашка лишь усилит жажду. И осталась очень довольна своей находчивостью.
Горячий настой оказался необыкновенно приятен. Отхлебывая, девушка смотрела в огонь. Вышивальный станок леди Бланш уже сгорел. За ним последовали ножки деревянной табуретки, которую удалось сломать.
В тепле, с горячим чаем в руках Эмилин почувствовала себя спокойнее, и мысли ее заметно прояснились. До сих пор ее плен проходил явно в лучших условиях, чем того хотелось бы Уайтхоуку. Не хотелось думать о том, что случится, когда вся эта небогатая роскошь подойдет к концу. К этому времени она выберется, твердо решила Эмилин.
Но замок все еще не поддавался. Ножницы, подсвечник, свинцовая пряжка не помогли.
Копание в вещах, раскиданных по комнате, служило замечательным лекарством от избытка времени. Перебирая их и постоянно извиняясь перед леди Бланш за неуемное любопытство, Эмилин просмотрела книги и подивилась украшениям и другим изящным вещицам. Она знала, что огонь в ее ками не виден снаружи: из трубы идет дым, — и ожидала какой-нибудь реакции. Но шагов на лестнице слышно не было.
Сквозь узкую бойницу было видно, как слуги расчищают во дворе снег, как снуют солдаты. Высоко над наполненным жизнью замком девушка ощущала себя в странной изоляции.
Поставив кубок, Эмилин подошла к деревянному сундуку, стоявшему около кровати, чтобы сложить туда вещи и попутно еще раз просмотреть их, чтобы не пропустить чего-нибудь полезного.
Едва девушка подняла большую и тяжелую крышку, та выскользнула у нее из рук и упала, стукнувшись о стену, прикрытую гобеленом. Странно — ткань, оказалось, висела свободно.
Пораженная, Эмилин заглянула за край гобелена. То, что казалось стеной, на самом деле было тоннелем, холодным и сырым. Она схватила со стола свечу и вошла в темноту.
Сырой холод, неприятный запах и темнота за подняли все вокруг. Неровные каменные стены покрыты замерзшей влагой. Дрожа, Эмилин медленно шла вперед и вскоре поняла, что поворачивает влево.
Поскольку комната когда-то была личными покоями леди Бланш, Эмилин не удивилась, обнаружив рядом уборную. В тупике она увидела деревянное сиденье над узким отверстием. Сквозь узкое окно проникал холодный свежий воздух.
Эмилин поставила свечу в нишу, в которой расплавленный воск от множества свечей образовал достаточно высокий и твердый рельеф. Взобравшись на сиденье и выглянув в окно, пленница увидела двор замка в совсем ином ракурсе.
Ярко освещенная кузница стучала и звенела. Рядом стояли два осадных орудия, только что очищенных от снега. Дальше, возле старой конюшни, толпились солдаты. Жизнь так близка — и в то же время так недоступна! Эмилин едва не заплакала от отчаянья.
На минуту закрыв глаза, девушка начала страстно молиться.
— Помоги мне, Господи, — просила она, — я чувствую, что Николас жив, я чувствую это. Я должна снова оказаться рядом с ним и детьми!
Снова открыв глаза, она внимательно исследовала окно. Дыра размером всего в два камня — в нее едва пролезет голова. Будь оно побольше, можно было бы постараться вылезти. Она много слышала о таком способе спасения. Уборная, к сожалению, оказалась бесполезной. Вздохнув, Эмилин слезла с сиденья.
Вспомнив о свече, потянулась за ней. Но воск выскользнул из рук, и свеча упала прямо в отверстие. Эмилин наклонилась. Свеча падала куда-то очень далеко, и падение ее откликалось гулким эхом.
Она долго-долго смотрела вниз.
Значит, выход из этой башни все-таки есть.
«Будь осторожна во время молитвы, — всегда повторяла Тибби, — ты можешь получить то, о чем просишь».
Эмилин взволнованно шагала перед камином. Ее молитва услышана, но она вовсе не уверена в том, что такое решение проблемы устраивает ее.
Насколько она знала, уборные представляли из себя глубокие шахты, которые обычно заканчивались выгребной ямой под зданием. Иногда эти шахты строились наклонно — так было, например, в Эшборне — и имели стоки с нескольких этажей. Другие же вели вертикально вниз. И в Эшборне, и в Хоуксмуре в шахту регулярно сливалась вода, чтобы содержать ее по возможности чистой. Нанимали людей, чтобы чистить выгребные ямы. Стоила такая работа очень дорого.
После долгих раздумий Эмилин решила, что в этой башне все шахты окажутся чистыми — ведь она давно используется только в качестве склада. Кроме того, все неприятное сейчас покрыто толстым слоем снега.
Ее шахта оказалась узкой — едва могли пролезть плечи — и вертикальной. Но Эмилин была худенькой — а сейчас, после всего пережитого, даже худее, чем обычно, — и ловкой.
— Гайар, — пробормотала девушка, нервно сжимая и разжимая пальцы. — Такое было в замке Гайар. Причем там были вооруженные мужчины — гораздо больше меня.
Она вспомнила историю взятия неприступной крепости короля Ричарда во Франции — замка Гай-ар. Та пала, когда отряд французских рыцарей проник в нее таким же путем, каким она сейчас собиралась выбраться из башни. Это хитрое внедрение послужило причиной падения одной из самых красивых и мощных крепостей.
Эмилин металась по комнате. Лучше шахта сортира, чем голодная смерть в этой комнате, решила она. Лучше выгребная яма, чем вечная разлука с Николасом и детьми.
Девушка подошла к куче одежды посреди комнаты и начала перебирать ее. Не желая больше думать о неприятных и страшных сторонах своего плана, она сосредоточилась на том, что необходимо сделать, чтобы выбраться отсюда.
