Позже, лежа как в колыбели в его любящих руках, я сказала Джерриту о нашем ребенке. С его губ сорвались ругательства, и он сурово упрекнул меня, почему не сказала об этом раньше. Джеррит испугался, что мог причинить вред мне или ребенку. Но я уверила его, что все не так. Наконец он смягчился, поцеловал и опять занялся со мной любовью. На этот раз так нежно, как будто я была редким цветком, с которым должны обращаться очень осторожно, чтобы тот расцвел. А потом, с неохотой, потому что время близилось к утру, и его не должны были обнаружить в чужой постели, Джеррит покинул меня тем же путем, что и пришел. Он слез по дереву и, прежде чем вывести из конюшни своего коня, послал своей возлюбленной воздушный поцелуй и скрылся.

Ровно через две недели мы поженились. Николас должен был быть свидетелем жениха. Но никто не знал, где он. Хотя мы и надеялись увидеть беглеца, он так и не приехал на нашу свадьбу. На его месте в деревенской церквушке стоял Александр. После этого мы с Джерритом провели медовый месяц в Португалии, на песчаном побережье, по-своему диком и прекрасном. Днем мы осматривали достопримечательности, а ночи были заполнены любовью. Понемногу я стала узнавать, что за человек был мой муж и открыла в себе такие черты характера, о которых раньше и не подозревала.

Хотя мне и больно это сознавать, но поначалу, честно говоря, я была не очень проницательной и самокритичной женщиной. Если бы мой характер был бы иным, скольких ошибок можно было бы избежать. Теперь я это понимаю – теперь, когда уже слишком поздно изменить все содеянное. Но тогда мне еще было восемнадцать лет. Я не была настолько бесчувственна, чтобы с возрастом не захотела бы поучиться всему, что не знала. Хотя, как говорили бабушка Шеффилд и тетя Мэгги, их молодая родственница всегда будет женщиной смелой и стремительной, которая чаще руководствуется головой, чем сердцем. Как и все, отмеченные дикой жилкой Чендлеров, я была не из тех, кто собирался прожить спокойную жизнь. Наоборот, мне хотелось испытать на себе все и подчинить жизнь своей воле, делая с ней, что захочу, как и тетя Мэгги. Не удивительно, что, не являясь ее ребенком от рождения, с годами я стала дитем ее сердца.

– Смотреть на тебя, все равно, что смотреть в зеркала, Лаура, – частенько говорила мне Мэгги, после того, как я переехала в Хайтс.

Со временем мне стало понятно, почему она так говорила.

Мы были слеплены из одного теста, тетя Мэгги и я. Исстари сложилось так, что мужчины и женщины семейства Чендлеров были способны любить страстно и безрассудно, как никто другой. Со временем я по-настоящему, всем сердцем полюбила Джеррита.

Он был очень похож на своего отца, человека с железной волей. Джеррит был такой же гордый, надменный, умный и изобретательный, как и дядя Драко. Правда, характер мужа смягчался чувственностью, способностью к состраданию, чего не было у его отца, хотя, к глубокому сожалению, я недооценивала дядю Драко, о чем вы еще услышите. Мне представлялось, что отец Джеррита суровый человек, – но не суровее своего сына, который знал, как, при необходимости, смягчить свой нрав. И хотя отец и сын были настроены урвать от жизни все, что можно, никто из них не был эгоистом, как Ники, который думал только о себе.

Если бы я поняла это ранее, то никогда не влюбилась бы в Николаса, этого мятежного злодея, укравшего мое сердце и юность, так жестоко использовавшего и бессердечно бросившего влюбленную в него глупую девушку. Но со временем, из-за душевных переживаний, все женщины подобно тете Мэгги, становятся мудрее. У Джеррита оказалась масса ценных качеств, оцененных мною по достоинству. Благодаря Ники, который сам того не ведал, я узнала все о его брате.

Время шло. Воспоминания о несчастном беглеце все меньше и меньше тревожили меня. Теперь все мои дни и ночи были заполнены Джерритом. Он занял в моем сердце такое прочное место, что иногда я даже не представляла, как раньше могло быть по-другому, и, наконец, с удивлением поняла, что всегда любила его, что этот сильный человек всегда владел моим сердцем. В Португалии мы пробыли всего лишь несколько недель, потому что очень хотели вернуться в Стормсвент Хайтс до Рождества. Отсутствие в семье Чендлеров одного сына, проводящего вдалеке со своей молодой женой медовый месяц, вызвало бы у некоторых только улыбку. Но отсутствие двух сыновей, исчезновение одного из которых было овеяно туманом, а местопребывание в данный момент неизвестно, могло испортить счастливый праздник. И поэтому, мы с Джерритом поплыли из Лиссабона домой в Корнуолл уже не чужими, и не только любовниками, но и друзьями.

Уже смеркалось, когда экипаж Чендлеров, который ожидал нас в Солтсене, проехал через заиндевевшие открытые ворота Хайтса, мимо заснеженной сторожки, и, покачиваясь, покатился по заснеженной дорожке, вдоль которой росли высокие деревья, разукрашенные морозцем. Я безумно обрадовалась, когда показалось мое новое пристанище.

Время от времени в доме что-нибудь да перестраивали. Особенно это практиковалось во времена царствования Тюдоров. Кое-какие изменения были сделаны и в последнее время, когда дом стал принадлежать дяде Драко. Но то, что Хайтс был построен как укрепленное поместье, просматривалось во всех деталях его архитектуры: в обшитой деревом сторожке, зубчатых стенах и двух больших круглых башнях на севере и на юге. Более я не могла увидеть, пока мы не проехали через ворота в вымощенный крупным булыжником внутренний двор, образованный зубчатыми стенами. Отсюда открывался вид на все поместье.

Дом почти полностью был построен из гранита, который как-то сверхъестественно поблескивал в серебристых сумерках. В тени камень казался еще темнее и серее. Дом высотой в три с половиной этажа, включая чердак, выглядел огромным. Но, в то же время, он был карликом по сравнению с великанами-близнецами корнуоллскими елями, которые стояли во внутреннем дворике, как часовые. Здесь, чтобы не повредить им, камни мостовой были уложены очень аккуратно. Когда мы вылезли из коляски, высокие, узкие створчатые окна на двух этажах Хайтса смотрели на нас, подобно глазам из прорезей маски. Свет, пробивавшийся сквозь ромбические стекла, заставлял их сиять не хуже бриллиантов. По центру дома располагалась арка, обрамляющая массивные дубовые двери. На них висел медный дверной молоток в виде чайки. Маленькие квадратные окошечки, половина которых скрывалась под землей, опоясывали нижнюю часть дома.

На третьем этаже по обеим сторонам кафедральных окон из цветного стекла были украшения из тяжелых черных балок и гипса, который с веками от непогоды приобрел бледный серебристо-сероватый цвет. Под ребром крутой, покрытой черным шифером крыши, располагались мансардные окна. Прямо с крыши тянулись в небо квадратные трубы, а по обеим сторонам, как шпили, возвышались башни. Несколько веков назад они служили для отражения набегов многочисленных воинственных соседей. На них несли свою бессонную вахту часовые. Сейчас же амбразуры окаймлялись двойными перилами, чтобы защитить желающих полюбоваться великолепными морскими пейзажами от падения с захватывающей дух высоты. Орудийная башня, выходящая на север, использовалась как маяк, предупреждающий корабли об опасных скалах внизу. Даже сейчас на ней ярко горел сигнальный огонь.

Джеррит послал заранее сообщение о нашем приезде, поэтому Хайтс был залит светом, а дядя Драко и тетя Мэгги изнывали в ожидании, чтобы поздравить нас с возвращением домой. Сейчас, когда его родители широко распахнули перед нами двери, мой муж подхватил меня на руки и перенес через порог в главный зал. Там уже выстроились слуги, чтобы поприветствовать нового члена семьи, «невесту мистера Джеррита», хотя я знала всех их с раннего детства. Они подарили мне маленький букетик зимних цветов. Я приняла его, бормоча благодарности, затем тетя Мэгги отослала челядь и, тепло обняв меня, увела.

Главный зал, такое название он получил еще в прошлые века, был самой старой и большой комнатой в доме. Сводчатый потолок, возвышающийся до самой крыши, поддерживался балками, почерневшими с годами от дыма открытого очага, который когда-то находился посередине. Но его уже давно разобрали и сложили камин в западной стене. Из-за того, что комната была слишком велика, голос тети Мэгги, когда она расспрашивала меня о нашем медовом месяце в Португалии, эхом отдавался в пустоте, сливаясь с голосами дяди Драко и Джеррита, которые стояли у яркого огня. Старинная каменная лестница, с более поздними балюстрадами из дуба, круто разветвлялась к северной и южной стенам. Ступеньки были так высоки, что когда я взглянула вниз, у меня слегка закружилась голова. Джеррит с отцом разговаривали внизу в зале, покуривая сигары и попивая бренди, которое им подал Моген, тихий лакей с каменным лицом.

Спальня Джеррита располагалась в южной башне, и именно сюда привела меня тетя Мэгги, чтобы я могла разделить ее со своим мужем. Мне этот жест не показался безнадежно устаревшим. Может, где-нибудь и было модным, чтобы у мужа и у жены были разные спальни, – но только не в Грандже и Хайтсе.

– Итак, Лаура, у тебя все хорошо? – спросила тетя Мэгги, ее глаза беспокойно искали мои. – Ты счастлива?

– Да… и еще раз, да! – улыбаясь и слегка покраснев, ответила я, сгорая от страсти и нетерпения, вспомнив о многочисленных ночах, проведенных в объятиях Джеррита.

– Да… – тихо согласилась она и ее темные глаза посветлели. – Я так сразу и подумала. Ты вся светишься, чего раньше не было. Моя дорогая, как мне приятно это видеть! – Тетя Мэгги поцеловала меня, словно я была ее собственной дочерью, а я решила, что буду всегда любить и уважать ее, как свою собственную мать, и она всегда будет моей подругой. – Реншоу сейчас принесет твои вещи, Лаура, и Айрис сможет распаковать их, – сказала тетя. (Айрис была служанкой из Гранджа, которая вместо Клеменси стала моей горничной). – Потом ты сможешь принять ванну и переодеться к ужину. Так как это для тебя первая ночь дома, твоя семья будет ужинать с нами. Мы подумали, что тебе понравится это, а они будут рады встрече с тобой.

– Ах, как вы добры, тетушка Мэгги, что подумали об этом. Я очень скоро присоединюсь к вам, – воскликнула я.

Тетя Мэгги не спеша удалилась, оставив меня одну, а я с интересом принялась рассматривать комнату Джеррита, так как раньше видела ее только мельком, да и то в детстве. С тех пор все здесь сильно изменилось, ведь в ней жил уже не мальчик, а мужчина. Из-за того, что комната находилась в южной башне, она была круглая и довольно-таки просторная. Обстановка была тщательно подобрана. Чендлеры предпочитали мебель периода Тюдоров, и я с восхищением взирала на множество ценных предметов, находящихся тут. Массивная кровать из розового дерева с огромным балдахином и резным высоким изголовьем, на краях которого красовались старинные украшения – шишечки. С обеих сторон кровати стояли тяжелые ночные столики. В ногах ложа стояло высокое кресло и крепкий, обтянутый кожей сундук. У стены стояли комод, украшенный богатой резьбой и письменный стол, с обтянутым дорогой тканью стулом. Сбоку от камина, там, где на полочке стояла модель одного из первых кораблей компании «П & Ч», находились умывальник и медная ванна. Извивающаяся каменная лесенка вела в башенку наверху и вниз, в гостиную. Окна комнаты выходили на холмы и море. Шторы были открыты, и через стекло лился серебристый свет восходящей луны и первых звезд, придавая спальне еще большее великолепие. В камине весело потрескивали дрова, и комната была расцвечена в красные и золотистые тона осени, теплые и гостеприимные. Снаружи доносился шум прибоя. Мне казалось, что здесь я буду счастлива.

Интересно, что моя жизнь в Стормсвент Хайтсе началась с нескольких сюрпризов. Естественно, в поместье было не так тихо, как в Грандже, где мама со своим мягким характером и тихим голосом, заправляла всем, и дни тянулись медленно и спокойно. В Хайтсе же было все наоборот, любая вещица здесь прямо излучала энергию, жизнь кипела, сотрясаясь от смеха и слез. Здесь считалось хорошим тоном просыпаться под звуки журчащих, веселых голосов или жарких ссор, так как все Чендлеры были очень темпераментными людьми. За исключением тети Мэгги, в их жилах текла горячая цыганская кровь, наградившая их бесстрашным и бурным духом тех темнокожих бродяг, которые, чуть поспорив, сразу же начинают обниматься. Но, несмотря на все это, прошло несколько месяцев, прежде чем я перестала удивляться при виде тети Мэгги, ругающей грозного дядю Драко. Она вовсе не страшилась его свирепого нрава… А еще больше меня поражала озорная ответная улыбка дядюшки. А как он подтрунивал свою жену, прежде чем уступить и, пригладив ее взъерошенные перышки, назвать «любимой Мэгги»!

Даже слуги, в основном компания разношерстных неудачников, которых, по правде говоря, никогда бы не взяли ни в один другой приличный дом, не задумываясь, высказывали вслух свои мнения. И даже в том случае, когда Джеррит будил меня безжалостными тычками, так, что мои сдавленные визги и смех эхом разносились по коридору за комнатой, или вдруг завязывалась веселая борьба, и по комнате начинали летать подушки и облака перьев, ворчание слуг было добродушным.

Когда мы по утрам подолгу валялись в постели и поздно спускались к завтраку, Моген осуждающе приподнимал бровь, но обслуживал нас, как всегда, хотя пару раз я замечала на его губах снисходительную улыбку.

Но, несмотря ни на что, Хайтс был домом, заполненным любовью, и Джеррит занимал надежное место в сердцах всех его обитателей. Он не являлся слабым, бесполезным папенькиным сынком, пожинающим лавры своего отца, а был трудолюбивым, как будто доставшееся ему наследство нужно было заработать. Джеррит никогда бы не пустил на ветер все, что с таким трудом заработал и достиг дядя Драко, а, наоборот, постарался бы преумножить семейные богатства.

Когда он по утрам не нежился со мной в постели, то поднимался в шесть часов, и иногда не ложился спать до поздней ночи, заботясь о нуждах обширной империи Чендлеров. Необходимо было присмотреть за полями пшеницы, овса и ячменя, за стадами крупного рогатого скота и белых овец, которые паслись среди торфяников, и за великолепными лошадями, выведенными в Хайтсе. Существовала еще «П & Ч Корабельная Компания» со всеми ее кораблями, грузами из дальних стран, доками и складами, нуждающаяся в управлении. И чендлеровские каолиновые разработки: Уилл Анант и Уилл Пенфорт, где работали грубоватые, а иногда и склонные к бунту рабочие, со всеми их сложными операциями и поставками клиентам, тоже требовали тщательного присмотра. Когда Джеррит не был занят ведением всех этих дел, то проводил длинные вечера за письменным столом в нашей комнате, делая для себя множество пометок отчетливым, небрежным почерком, занося подробные записи в бухгалтерские книги. Как и его отец, мой муж никогда не требовал от людей, работающих на него, делать то, чего бы он сам не сумел бы или не захотел бы делать. Еще сидя на коленях дяди Драко, Джеррит усвоил, что мужчина должен полагаться только на свои силы.

Каким-то образом он находил время и для меня, сделав интимной, неотъемлемой частью своей жизни, так как любой другой муж не сделал бы. Ведь именно в Хайтсе, и нигде более в мире, женщина имела равные права с мужчиной. Я всегда выступала на стороне своего мужа, и когда он отсутствовал, с моим словом считались так же, как и с его.

В те дни это было невероятным, потому что женщина была узницей, словно прикованная цепями сначала к своему отцу, потом к мужу. А если она не выходила замуж, то обязательно прикреплялась к какому-нибудь опекуну мужского рода. Женщина не могла принимать участие в выборах, так как не имела права голоса. Она не могла владеть собственностью, поэтому должна была зависеть от того, что мужчина выберет и подарит ей. Ее семья могла делать с ней что захочет: обменять, купить и продать лицу, предложившему высшую цену. С мнением и желанием женщины не считались. Ее могли избить, заключить в сумасшедший дом, даже собственный муж мог изнасиловать это беспомощное создание, – никто бы и пальцем не шевельнул. Такова была женская доля: быть ничем иным, как имуществом мужчины и принадлежать ему, как дом, экипаж и портвейн с сигарами.

Но, хотя Джеррит и владел мною полностью, он никогда не поднимал на меня руку и, если мы когда-либо спорили, то всегда уважал мою точку зрения, несмотря на то, что часто был не согласен с ней. Мой муж никогда не навязывался мне, хотя иногда и мог, сгорая от желания. Он стал более внимателен к моим нуждам и чувствам по мере того, как ребенок внутри меня подрастал. Казалось, Джеррит инстинктивно понимал, что чем толще я становилась, тем отвратительнее себя чувствовала. Мне казалось, что он найдет меня непривлекательной и нежеланной. Напротив, Джеррит стал уделять мне больше времени, стараясь заверить, что его «Лаура – самая прекрасная женщина в мире». Он был со мной так добр и ласков, что я иногда вдруг ни с того, ни с сего начинала плакать над своей слепотой в прошлом в отношении этого человека.

Теперь мне уже с трудом вспоминалось лицо Николаса. Даже память о любви к нему померкла, как будто я вовсе и не любила его, или любила в кошмарном сне. У всех было такое чувство, что земля поглотила Ники.

Ни от него, ни о нем ничего не было слышно, хотя дядя Драко объявил награду в 500 фунтов за любую информацию о сыне или его местопребывании.

Прошло несколько месяцев, прежде чем настал один апрельский день 1843 года. Я никогда не забуду его, так как он повлиял не только на мою жизнь, но и на жизнь еще не родившегося дитяти, да еще таким образом. Но это уже другая история. Продолжу рассказывать о себе. Вот что произошло в тот решающий день.

Я гостила в Грандже у мамы и возвращалась домой через торфяники на черном коне, которого Джеррит купил для меня. Вдруг меня окликнула какая-то женщина. Она медленно приблизилась ко мне. Я вовсе не испугалась. Незнакомка была одна, а в моем кармане лежал маленький пистолет, способный напугать любого грабителя. Удивившись, я остановила кон». Солнце светило прямо в глаза и лицо женщины было трудно рассмотреть. Женщина была одета в сильно поношенное платье и стоптанные туфли, голова и плечи были покрыты разорванной муслиновой шалью. Сначала я подумала, что это бродяжка. Но, к моему удивлению, она обратилась ко мне: «Мисс Лаура».

«Наверное, это кто-то из рабочего поселка, – подумала я, – поэтому ей известно, что я жена Джеррита».

Но меня эта догадка не удовлетворила. Было известно, что дядя Драко очень заботился о своих рабочих и их семьях. Я не могла не удивиться, видя эту жалкую, бедную женщину. Незнакомка была ужасно худа, с огромным, как у меня животом. У нее был такой вид, словно она простояла весь день на ногах или проделала долгий путь.

– Мисс Лаура, – еще раз позвала меня женщина и подошла поближе. Ее голова была опущена вниз, и она шаркала ногами, как старуха, хотя голос был молодым. Странница протянула дрожащую руку и положила ее на край попоны. Складывалось впечатление, что она вот-вот упадет в обморок и ей необходимо за что-то держаться. – Пожалуйста… помогите мне. Я… знаю, что не заслуживаю это после… после всего, что сделала… Но, о, мисс Лаура, я… я… не могу больше идти.

При этих словах женщина посмотрела на меня, ее дырявая шаль сползла с головы, и я увидела рыжие волосы, растрепанные и грязные, наверняка со вшами. Зеленые глаза были грустными, под ними залегли лиловые тени. На одной щеке красовался ужасный шрам, нижняя губа была рассечена и покрыта коркой. Она так изменилась, что я почти не узнала ее.

– О, боже! – выдохнула я, пораженная и все еще неуверенная. – Клеменси…