Глава 9
Лакей лорда Уэйлина в парадной темно-зеленой ливрее с золотыми галунами ждал нас в вестибюле. Увидев меня рядом со своим хозяином он буквально остолбенел. Теперь можно не сомневаться, что об этом узнает вся округа в Кристендоме. Уэйлин дал ему записку для Бродаган и лакей удалился.
— Надеюсь, вы понимаете, что рискуете своей репутацией. Ведь вас увидели здесь одну в моем обществе, — шутливо заметил Уэйлин.
Я ответила ему в том же тоне.
— Я это сразу же поняла, когда увидела, как широко открылся рот у вашего лакея. Еще немного, и его челюсть стукнулась бы об пол. Уверена, он не приминет поделиться с кем-нибудь столь пикантной новостью.
— Надеюсь, вы заступитесь за меня, если я буду изгнан из приличного общества, — засмеялся он, и мы направились к выходу.
— Вы хотите получить от меня подтверждение вашей порядочности, сэр? Клятвенное свидетельство вашего рыцарского поведения или того, что я уже заручилась вашим обязательством жениться на мне?
Сказав это, я испугалась, что моя шутка зашла слишком далеко, и лорд Уэйлин может понять ее как желание женить его на себе. Но, к счастью, он не принял мои слова всерьез.
— Только наивные влюбленные полагают, что можно устроить тайную встречу в людном отеле. Для любовного гнездышка лучше поискать более надежное место.
Он наклонился ко мне и со смехом продолжал:
— Так мне, по крайней мере, говорили. Естественно, добропорядочный джентльмен, вроде меня, знает о таких вещах не из собственного опыта, а только понаслышке.
— Охотно вам верю, но тут без собственного опыта никак не обойтись.
Швейцар распахнул перед нами двери, мы вышли из отеля и направились к променаду. Был теплый летний вечер. Загадочно мерцали звезды. Луна висела на небе, как огромный яркий фонарь.
— Июнь, — чудесный месяц, — произнес лорд Уэйлин. — Впереди лето, которое кажется нам таким соблазнительным, но всегда обманывает наши ожидания.
— А я больше люблю апрель — приход весны после долгой холодной зимы. Весна тоже нас часто разочаровывает, но она дарит лето.
— Весна слишком непостоянна. Просыпаясь утром, никогда не знаешь, что тебя ждет: мороз, или дождь, или солнце… Непредсказуемо, как визит мисс Баррон, — добавил он, насмешливо улыбаясь.
Болтая таким образом, мы медленно шли вдоль променада к тому месту, где играл оркестр. Вытянувшаяся вдоль вереница нарядных отелей, ресторанов и магазинов была ярко освещена. Кое-где еще шла торговля. По улицам бродили толпы гуляющих. Кругом царила атмосфера бесшабашного веселья. Вполне приличные на вид дамы отчаянно флиртовали с мужчинами.
Я заметила, что лорд Уэйлин с интересом наблюдает за ними и сказала:
— Когда леди приезжают в незнакомый город, им хочется вести себя легкомысленно.
— Глядя на вас этого не скажешь, мисс Баррон.
— Если бы эти молодые леди приехали сюда в сопровождении своих мама, они бы не размахивали своими веерами так кокетливо.
— Но ваша мама сейчас вас не сопровождает, — возразил он, и я почувствовала, как его пальцы властно сжали мой локоть.
Его светлость, очевидно, решили немного пофлиртовать, находясь вдали от дома. Но он ошибся в своих расчетах. Я была не из тех женщин, которые заводят тайные романы.
— Может быть, мы все-таки пойдем дальше? — сказала я холодно. — Мы ведь, как будто, вышли пройтись, а не стоять, как два истукана.
— Да, да, конечно, — пробормотал он, и мы двинулись дальше. — Почему мы с вами так мало знаем друг друга, мисс Баррон, хотя уже много лет живем по соседству?
— Я объясняю это тем, что у нас редко устраивают выборы. Меня приглашают в Парэм только тогда, когда начинается предвыборная компания.
— Но мы же соседи. Неужели нужны национальные выборы, чтобы вы пришли к нам в гости?
— Вы забыли, милорд. Я была у вас дважды на этой неделе, но, если вспомнить об угрозе вызвать полицию, то мне вряд ли захочется нанести вам еще один визит. А вот вы никогда у нас не бывали, вернее лишь один раз. По-моему, по нашей дороге можно ездить и в одну, и в другую сторону.
— Я уже просил у вас прощения за вазу. Неужели вы не можете забыть об этом недоразумении?
— Вы сами начали этот разговор. Наша прогулка была окончательно испорчена. Ни мне, ни ему больше не хотелось говорить легкосмысленные глупости. После долгой неловкой паузы лорд Уэйлин произнес скучным голосом, чтобы хоть как-то поддержать разговор:
— Итак, вы любите рисовать, мисс Баррон?
— Да, мне всегда это нравилось, с самого детства. Несколько лет назад я стала брать уроки у Борсини. Он граф, родом из Италии, — добавила я и тут же пожалела, что сказала это. Мне было стыдно, что я так глупо хвастаюсь.
Уэйлин чуть заметно усмехнулся:
— Я слышал о нем.
— Возможно, вы знакомы с портретами принца-регента его кисти?
— Очень хорошо знаком. Он даже пытался продать мне один из них. Он пишет портреты принца с завидным упорством, жаль только, что принц не захотел приобрести ни один из них.
— Вы хотите сказать, что принц не заказывал Борсини этих портретов? И он пишет их ради собственного удовольствия?
— Нет, ради денег. Еще он немного подрабатывает, торгуя копиями портрета принца кисти сэра Томаса Лоренса. Я его не осуждаю. Надо же ему как-то зарабатывать на жизнь. Кстати, его копии не такие уж и плохие. Сейчас так много учителей живописи, что ему, бедняге, наверное, нелегко найти учеников.
Я почувствовала себя обманутой дурой и страшно разозлилась на графа Борсини за то, что он поставил меня в такое глупое положение. Он совершенно недвусмысленно дал мне понять, что пишет портреты принца по его заказу. И сделал вид, что оказывает мне большую честь, соглашаясь давать мне уроки. По его словам, он занимается со мной исключительно из-за моего редкого таланта. Мне всегда казалось странным, что он переехал в Альдершот в то время, когда на него был такой большой спрос в Лондоне.
Я нервно закуталась в шаль и сказала:
— Может, мы вернемся домой? Становится холодно.
— А я только собирался предложить вам посидеть за столиком около оркестра и выпить по бокалу вина.
— Спасибо, мне было достаточно двух бутылок шампанского, — я быстро зашагала к нашему отелю.
— Почему вы так бежите?
— Холодно, — упрямо повторила я. Вместо ответа он вынул носовой платок и вытер пот со лба, показывая этим, что ему совсем не холодно. По дороге к отелю я все время думала о том, как Борсини меня одурачил. Как все глупо: и новая студия в мансарде, и разговоры о высоком искусстве. А все мое тщеславие! Поверила льстивым похвалам Борсини и возомнила себя гениальной художницей. И это при том, что я плачу ему бешеные деньги за уроки!
Когда мы пришли в отель, лорд Уэйлин виновато сказал:
— Мне очень жаль, если я вас чем-то обидел, мисс Баррон. Надеюсь, вы простите мне мой немного легкомысленный тон. Это все потому, что мы чувствуем себя здесь туристами.
— Я вовсе не сержусь, лорд Уэйлин.
— Хотел бы я посмотреть на вас, когда вы сердитесь по-настоящему! Если вы на меня в самом деле не сердитесь, составьте мне компанию и давайте выпьем что-нибудь перед сном. Кстати, я хотел вас кое о чем попросить. Кабинет в ресторане остается в моем распоряжении на все время, пока я здесь. Нам необязательно пить вино. Я не собираюсь вас спаивать. Может быть, чашечку горячего поссета или какао… Право же, в этом нет ничего дурного.
Я согласилась. Мне было очень любопытно, о чем он хотел меня попросить. И злилась я вовсе не на него, а на Борсини. Он заказал чай, и пока мы ждали, когда его принесут, я спросила, какая у него ко мне просьба.
Он положил на стол миниатюрный портрет леди Маргарет из слоновой кости.
— Не могли бы вы сделать набросок с этого портрета, но изобразить ее такой, какой она была в конце жизни. Нужно сделать более впалыми щеки, добавить несколько складок на подбородке, изменить прическу и так далее. Тогда у нас будет ее портрет, который можно будет показывать здесь. Людям легче будет припомнить, знакомо ли им это лицо. Если она останавливалась в отелях под вымышленным именем, нам бесполезно искать ее по книгам регистрации постояльцев.
Я стала внимательно вглядываться в лицо на миниатюре, припоминая, какой она была в старости:
— Подбородок стал отвисшим, веки припухли, — сказала я, разговаривая сама с собой. — Нос заострился. Да, думаю, я смогу сделать это довольно легко.
Сравнивая черты леди Маргарет, сохранившиеся в моей памяти, с лицом красавицы на миниатюре, я задумчиво сказала:
— Становится очень грустно, когда подумаешь, как быстро увядает красота.
— Эта мысль с давних пор была излюбленной темой поэтов, — заметил Уэйлин Принесли чай. Я стала его разливать.
— Мне без сахара и чуть-чуть молока, — сказал он.
Мне не хотелось поить его чаем, это выглядело как-то слишком интимно, но отказываться было глупо, и я молча выполнила его просьбу.
— Помните, еще Геррик писал: «Срывайте свои розы, пока они свежи», кажется, так назывались его стихи.
— Нет, по-моему, «Совет девицам не упускать свой шанс». Шекспир тоже об этом писал в своих сонетах. Тема, очень любимая поэтами.
— Жаль только, что поэты часто опошляют ее. Для них это только предлог убедить нас быть более уступчивыми.
Уэйлин не стал заступаться за мужчин, а только улыбнулся, глядя на портрет своей тетушки.
— Надеюсь, между вашим дядей и моей тетей ничего такого не было. Они были уже не в том возрасте.
— В молодости Барри слыл большим ловеласом, но, вернувшись в Англию, он, по-моему, угомонился. Правда, миссис Деланси пыталась его соблазнить, но он не обращал на нее внимания, хотя она была довольно хороша собой. Вы полагаете, что леди Маргарет…
Он отрицательно покачал головой.
— Нет, не думаю. Она была женщина благоразумная. Вышла замуж по расчету. И это в ранней молодости, когда кровь бурно кипит в жилах.
— Если бы не это ожерелье, вернее, его копия, я бы никогда не подумала, что они были как-то связаны друг с другом. Ведь она была женщиной не его круга.
— Да, но это подделка, и Стептоу как-то уж очень ехидно ухмыляется. По-моему, это скорее связано с деньгами, а не с любовью. Другое дело, если бы они встретились лет двадцать пять или тридцать назад.
— Но ваша тетя жила тогда в Англии, а мой дядя в Ирландии.
Уэйлин задумчиво разглядывал миниатюру.
— Ваша мама, кажется, сказала, что узнает Маргарет, когда я показал ей этот портрет? Но ведь, когда она приехала в Англию, моей тетушки здесь уже не было. Она не могла видеть Маргарет в этом возрасте.
— Она, по-видимому, сказала, что узнает черты леди Маргарет в этом портрете, — сказала я неуверенно. — Но я еще раз спрошу у нее.
— Да, непременно спросите. Не знаю почему, но меня очень заинтриговала эта история. Возможно, потому, что хочется хоть немного отвлечься от скучной политики.
— Наверное, вам пора уже возвращаться в Уайтхолл.
— Политикам полезно иногда окунуться в гущу повседневной жизни. Рассуждая о судьбе простого человека, мы забываем о чувствах живых людей, — сказав это, он посмотрел на меня и улыбнулся:
— Думаю, что мне следует приглашать гостей в Парэм чаще, чем один раз в год выборов.
— И это только начало. Местный лорд должен устраивать балы. У нас очень редко бывают балы.
Чувствуя, что начинаю нести какой-то вздор, я поспешила переменить тему:
— Признаюсь, милорд, мне кажется, что вы немного оттаяли и стали добрее.
— И вы тоже, мисс Баррон. Позвольте мне задать вам один вопрос. Почему вы так рассердились на меня во время нашей прогулки? Причем, без всякой видимой причины. Мы так мило с вами болтали, и вдруг вы совершенно изменились. Возможно, я допустил какую-то бестактность и сам этого не заметил? Помните тот случай, когда я обвинил вас в воровстве? — добавил он, насмешливо улыбаясь.
Мне не хотелось рассказывать ему, как Борсини меня одурачил, и я решила уклониться от прямого ответа.
— До чего же вы чувствительны, милорд! Разве я сказала вам что-нибудь обидное?
— Молчание тоже бывает обидным. Вы так быстро бежали от меня, как будто хотели поскорее избавиться. Хотите, я скажу вам, что я подумал?
— Да, прошу вас.
— Мне показалось, что вы узнали что-то компрометирующее вашего дядю и хотели скрыть это от меня.
— Мой дядя тут совершенно ни при чем. Я же сказала вам, что мне просто стало холодно.
— По негласному джентльменскому правилу, мужчина должен сделать вид, что верит каждому слову дамы, какую бы невероятную историю она бы ни сочинила. Но я рискну не согласиться с вами. Мне не показалось, что на улице холодно. Да и дамы, сидевшие за открытыми столиками в кафе, не дрожали от холода. Остается сделать вывод, что вы, мисс Баррон, больны одной довольно редкой болезнью, которая называется холодная кровь.
— Хладнокровие, или «sangfroid», как говорят французы, — наша национальная черта.
— Интересный ход. Из вас вышел бы хороший философ или политик, мадам. Но обвиняя нас в холодности, французы вовсе не это имеют в виду. И давайте договоримся: что бы мы ни узнали о наших родственниках, это останется между нами. С какой стати наши семьи должны страдать из-за того, что кто-то из наших родственников, к тому же покойных, натворил много лет тому назад.
— Будем надеяться, что Стептоу тоже согласится последовать этому уговору.
— Стептоу готов продать свою душу, если ему предложат подходящую цену.
— Вы уже уходите, мисс Баррон, — спросил он, видя, что я собираю свои вещи. — Не забудьте взять вот это.
И он вручил мне миниатюру. Я положила ее в сумочку. Уэйлин помог мне накинуть шаль, и мы рука об руку, как пара пожилых супругов, направились к лестнице. Он не стал провожать меня дальше. Поднявшись наверх, я из любопытства оглянулась и увидела, что он не вернулся в свой кабинет, а вышел из отеля. Видно, ему захотелось послушать оркестр и пофлиртовать с дамами на улице. Он из тех, кто срывает свои розы. И мне, пожалуй, не мешает кое-чему у него поучиться.
